– У меня нет родных ни братьев, ни сестёр, - начал неторопливо мой сосед по скамейке, которая стояла в пяти метрах от детской площадки. Шум и гам играющих детей не позволяли слышать каждое слово говорящего, отчего мне приходилось часто переспрашивать и задавать уточняющие вопросы . На вид ему было за семьдесят, одет был в хорошо сшитом костюме, с аккуратно выбритой головой, отчего она напоминала бильярдный шар очень большого размера.
– Я ещё довоенный тип,- продолжал сосед.-Когда началась война мне исполнилось шесть лет.
– Значит вам за восемьдесят, – уточнил я на всякий случай.
– Да, восемьдесят два. Можно сказать "дитя войны", как говорят теперь о такой категории граждан.
– И хорошо всё помните?
– Как будто это было вчера, вернее, что было вчера, я помню хуже, чем 22 июня 1941 года,– он протянул мне руку и сказал, – давайте познакомимся, меня зовут Олег Григорьевич. После нашего знакомства он плавно перешел на военную тему и через какой–то час я знал о нём почти всё: военное детство, семейные тайны и биографии родителей и родственников. Всё, что я услышал, я попытался изложить в виде небольшого рассказа.
Сейчас, когда Олегу Григорьевичу 82 года, он всё чаще и чаще вспоминает события «давно минувших дней» – войну. Может потому, что всё меньше свидетелей остается на этой земле, которые помнят начало и конец самой страшной войны ХХ века. Может потому, что война напоминала ему его детство, а может потому, что возраст у него уже вполне приличный и хочется подвести итоги, хотя самому себе он никогда в этом не признался бы. Война тяжёлым катком прошла по его детству, как и по детству всех детей страны, которую в прошлом называли СССР: эвакуация, голод, холод, бомбёжки.
Военное детство Олега Григорьевича началось 22 июня 1941 года. Он очень хорошо помнит этот день и день накануне. И не только потому, что это был первый день войны. Так уж совпало, что война началась в день его рождения. Было воскресенье и, проснувшись, он сразу же получил от родителей шикарный подарок – броневик. Он был заводной, тарахтел как настоящий и из пушки то и дело вырывался сноп искр. Радости Алика (так звали его дома) не было предела.
Накануне, 21 июня, папа тоже неожиданно подарил Алику почти настоящую саблю и почти настоящий бинокль. Нацепив бинокль на грудь, и пристегнув саблю к поясу, Алик с большой гордостью вышел во двор. Двор – это небольшая лужайка, окруженная тремя двухэтажными домами, где проживали семьи командиров различных частей Красной Армии, расквартированных в городе Смоленске. Первое, что Алик услышал от женщин, сидевших на скамейке у подъезда:
– Алик, ты, что на войну собрался? – спросила соседка тётя Глаша, яркая блондинка, жена преподавателя военно – политического училища, где служил папа. Она сидела на скамейке и держала на руках годовалую дочку Настю. Через неделю они погибнут от прямого попадания бомбы в их товарный вагон на Смоленском вокзале, где формировался состав для эвакуации семей военнослужащих.
–Да, – ответил Алик – и гордо промаршировал вглубь двора к ребятам, строившим замок в песочнице. Он тоже через неделю попадет вместе с мамой и папой в эту же мясорубку на Смоленском вокзале, но к счастью, они останутся живы.
Утро. Папа и Алик собираются идти на базар, надо купить зелень к салату, молодую картошечку и, конечно, бутылочку сладкого домашнего вина. Мама так и сказала папе:
"Купи красного сладкого вина, домашнего, отметим день рождения Алика. Да, сегодня придет из моей группы сокурсница, зовут Лиза, будем готовиться к экзамену. Вот и выпьем бутылочку втроем. У меня 25 июня экзамен по истории СССР". Мама училась на втором курсе педагогического института.
" Как втроем?– возмутился папа – А виновник торжества, Алик, с кем он будет пить?
–С нами он будет пить, – ответила мама. – Возьми пару бутылок крюшона, он сладкий, красный и шипучий , как вино.
Олегу Григорьевичу казалось, что он не только помнит слова и разговоры своих родителей, но и отчётливо слышит интонацию, с которой обращались они друг к другу. Мама всегда, не повышая голоса, обращалась к папе:
"Гришик, дорогой, тебе не трудно из кухни принести кружечку холодной воды ?".
На что папа отвечал: " Всенепременно, Манечка, как только, так сразу". Что такое « как только» и почему « так сразу» он не объяснял, но через несколько минут приносил воду. Вообще–то Олег Григорьевич не помнит, чтобы родители когда–нибудь сорились между собой. Правда, иногда, после просьбы мамы, папа тоном, не терпящим возражения, говорил:
"Алик, ты слышал просьбу мамы? Ну– ка организуй",– и Алик неохотно отрывался от своих оловянных солдатиков и целого гаража заводных и не заводных машинок, отправлялся на кухню организовывать. "Приказ не обсуждают", – слышал Алик от папы с пелёнок.
Где–то в одиннадцать часов зашел сосед, старший политрук Завьялов и официальным тоном начал наседать на папу, хотя и был младше по званию.
– Товарищ батальонный комиссар, вы, почему не по форме одеты, приходил вестовой, сообщил приказ: всем прибыть в 11:30 в училище, объявлена боевая тревога.
– Завьялыч, – папа намеренно поменял местами фамилию и отчество соседа, чтобы сбить официальный тон. – Перестань шутить. У моего сына сегодня день рождения, садись по рюмке опрокинем. И, наверняка, тревога учебная.
–Гриша, я тебе, честное слово даю – спокойно сказал Завьялов – Вестовой сообщил, что тревога боевая. Одевайся и бери все что надо. Форма одежды полевая
– Ладно, верю, – сказал папа и добавил, – придём после тревоги и тогда выпьем. Папа оделся и сел ждать Завьялова. Как только он услышал за дверью – Гриша, ты готов? Он взял полевую сумку, командирский планшет и вышел. Он даже не попрощался. Это значит, он был уверен, что через час – два он продолжит завтрак, который плавно перейдёт в обед и наконец–то начнётся празднование дня рождения Алика.
Вскоре появилась мамина подруга тетя Лиза.
– Маня, сегодня воскресенье, все отдыхают, а мы с тобой должны зубрить историю.
–Да не все отдыхают, вот Гришу и соседа вызвали по тревоге в училище.
– Да это наверняка учебная тревога – сказала тетя Лиза. Она всё знала, потому что имела значок “Ворошиловский стрелок II ступени” и состояла в ОСОВИАХИМе. – И кроме того ничего серьёзного быть не может, их военно–политическое училище не какое–нибудь обычное строевое подразделение, училище готовило политруков. Вот и надо их время от времени тревожить, чтобы раньше времени не потолстели.
Алика не очень интересовала тревога, но празднование дня рождения он ждал с нетерпением. Его утешало, что подарки он уже все получил и мог играть и с броневиком, и с оловянными солдатиками в почти настоящую войну.
Мама села с тетей Лизой «зубрить» историю. Что значит «зубрить» он не знал, но смутно догадывался, что это время от времени надо держать толстую книгу в зубах, чтобы лучше знать историю. Поэтому он далеко не уходил и ждал с интересом, когда мама и тетя Лиза будут по очереди держать в зубах довольно толстую книгу в твёрдом, красном переплёте, на котором золотыми буквами было выдавлено «История СССР»
. Вдруг черный круглый репродуктор, висевший на стене, забулькал и, как бы извинившись за нарушение тишины, сообщил , что в 12 часов будет передано важное государственное сообщение, которое сделает народный комиссар иностранных дел Молотов Вячеслав Михайлович.
Мама с тетей Лизой оторвались от книг и одновременно уставились на репродуктор.
"Да – подумал Алик – Теперь только после выступления дедушки Молотова мама с тетей Лизой начнут держать зубами историю".
Прошло 12:00, а репродуктор всё передавал бравурные марши. Тетя Лиза и мама молчали. Задержку с Молотовым они объяснить не могли ни себе, ни Алику, который непрерывно спрашивал:
– Ну, когда дедушка Молотов будет говорить по репродуктору?
И вдруг неожиданно, с пятнадцати минутным опозданием репродуктор произнёс , чуть заикаясь:
"Граждане и гражданки Советского Союза!
Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление: Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких–либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны"…..И дальше пошли слова, которые Молотов говорил, а Алик их не понимал « германское правительство», «разбойничье нападение», «декларация Гитлера», «клика кровожадных фашистских правителей Германии», и только слова, сказанные Молотовым в конце выступления были понятны и ясны: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
Алик затарахтел своим броневиком по полу и стал громко кричать:
– Ура, Победа будет за нами.
И он, вдруг, увидел мамино лицо, её глаза и слезы. Алик замолчал. Он никогда не видел плачущую маму. Она плакала беззвучно, и Алику показалось, что её кто–то очень сильно обидел. Алик, конечно, не мог понять, но слезы мамы говорили о многом и в первую очередь о том, что она прощается с мирной жизнью, с миром тихого семейного благополучия. Она, видимо, предчувствовала всё то, что принесёт война.
Войну мама видела давно, когда в 20– ом году красные освобождали её родной город в Крыму Симферополь от врангелевцев. Ей тогда было восемь лет, и многие детали событий уже стёрлись в её памяти, но, по–видимому, чувство незащищённости и полная неопределённость надвигающихся событий, которые сопровождают любые военные действия, оставили в ней неизгладимый след на всю жизнь. Но Лиза была другого мнения.
– Маруся, ты чего сырость разводишь? Через две недели Германия запросит мира. Ты же знаешь, Красная армия непобедима. Мы своей земли им ни пяди не уступим. Вот посмотришь – через три недели Красная армия будет в Берлине.
– Почему через три недели?– спросила мама, как будто Лиза была наркомом обороны и точно знала все планы Генерального штаба Красной армии.
– Да потому, что через две недели мы разобьём фашистов в пух и прах. А недели вполне хватит, чтобы добраться до их Берлина.
Так думали и говорили многие граждане огромной, сильной страны в первый день войны.
Война не кончилась ни через три недели, ни через месяц, ни через год. Она продолжалась долгих четыре года или 1418 дней.
05.06.2017