«Так совершены небо и земля и все воинство их. И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в седьмый день от всех дел Своих, которые он делал. И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал. Вот происхождение неба и земли, при сотворении их, в то время, когда Господь Бог создал небо и землю, и всякий полевой кустарник, которого еще не было на земле, и всякую полевую траву, которая еще не росла, ибо Господь Бог не посылал дождя на землю, и не было человека для возделывания земли, но пар поднимался с земли, и орошал все лице земли. И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт.2;1-7).
«…Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось как воск, растаяло посреди внутренности моей. Сила моя иссохла, как черепок, язык мой прильпнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной… Боже мой! Боже мой! Внемли мне, для чего Ты оставил меня?» (Пс. 21).
«И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как от единородного от Отца. Иоанн свидетельствует о Нем и восклицая говорит: Сей был Тот, о котором я сказал, что идущий за мною стал впереди меня, потому что был прежде меня. И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать. Ибо закон дан через Моисея, благодать же и истина произошли через Иисуса Христа. Бога не видел никто никогда; единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ев.от Иоанна, 1,14-18)
*************
Глава 7. «… И Г О Л Е М. В С Е С Н А Ч А Л А».
«Ревность – это рак, она иногда убивает то, чем питается, хотя обычно ужасно медленно. (И сама тоже умирает)». (А.Мердок , «Черный принц»)
«… Ненавижу тебя!..
Лучше бы ты умер! Ты же не от мира сего! Блаженный, юродивый! Уходи ты, ради Бога» «Куда?» Пьяно покачиваясь, он упирается лбом в холодную, крашеную серым маслом стену, - голова трещит, расходится по швам, мозг плавится и стекает по глиняной болванке тела. Глина растрескивается, раскалывается на кусочки, вот-вот рассыплется сосвем…»»
«Голем…» «Чего?» «Я – Голем…» «Ненормальный, точно!» Жена с треском захлопывает дверь, и она долго гудит медным колоколом… Он сползает вниз, свернулся под стеной калачиком.
А с той стороны, прижавшись спиной к ледяной преграде двери, сидела на полу она, глотая слезы.
«Маш, Маша! Я ухожу. Совсем уйду. Дай только попрощаться с Алешкой» "Нет".
Если она откроет сейчас ему, то снова в ней что-то сломается, и снова все будет по-прежнему. «Пожалуйста!» «Нет. Он спит. Уходи-и!» «Ма-аш!» «Не хочу, чтобы он стал, как ты. Слабый, бесхарактерный.Все, я больше ничего не скажу, и не стучи!»
Она отходит к кроватке, опускается на колени и, зажав рот руками, беззвучно рыдает, глядя на ребенка. Ангельский лик, в котором все больше и больше проявляются черты Алексея – человека, измучившего е вконец. Котел, в котором бурлят страсти, -любовь, ревность, ненависть, смешавшись в огнеопасную смесь, норовят поглотить целиком всю их семью. Ребенок будет страдать, живя меж двух огней. И она сама уже не может так жить: как на вулкане. Из огня да в полымя. Из творческого запоя - муж уходит в запой натуральный, потом - отходняк; снова упоение творчеством – и опять упоение водкой. Он – почти все время в своей мастерской-скворечнике, она – на съемной квартире, в крошечной «гостинке». И все эти девки, «натурщицы», блин! Так и вьются, так и вертятся вокруг него, еще бы: художник, с внешностью викинга и глазами агнца небесного. Но он ведь далеко не святой, и не верит она, ну не верит, что они для него – только натура. «Натура – дурра», как он говорит, в ней я вижу только то, что хочу из нее сотворить. А может – не из нее, а с н е й со-творить все-таки?! И уж, конечно, где пьянство, там и ****ство, особенно в их богемной среде.
Художники, писатели, артисты – все варятся в одном котле, и просто жить и творить не могут без накала страстей. Из огня – да в полымя! А его «бывшая»! Которая никак не хочет стать бывшей окончательно и бесповоротно! И стоит Маше только представить себе, как в его обьятиях другая… Она просто кипит бешенством, и убить готова: и его, и ее, и себя!.. Господи, хоть бы уж совсем перегорело то, что еще теплится всполохами на дне души, раздуваемое ветром страстей! Даже молитвы не помогают… Куда только делось то смирение, в котором она жила до него! В кого она теперь превращается?! В склочную ревнивую бабу! Нет, все, хватит, завтра же переезжаю к маме, а он… Бог с ним, пусть живет, как может… Не могу больше. Все кончено… Ну или хотя бы на время им надо расстаться, а там посмотрим…
Все кончено… Все разбито в пух и прах…
Глина… Влажная, вязкая, мягкая – берешь горсть упругого сырого вещества, и лепишь. Из нее может родиться все, что угодно, и один Бог знает, что получится потом.
Бесформенный ком может обрести формы: сначала – нечто безобразное, без-образное нечто. Потом из этой болванки можно сотворить хоть что-то наподобие человеческого существа. А можно создать и настоящий шедевр. И вдохнуть в него душу живую…
… Рассыпавшаяся сухая глина начинает обретать форму – это солнечный свет, возродившийся из небытия, рассеяв туман, обнажил скорчившееся у воды тело.
Вот оно дрогнуло, ощутив живительное тепло, ласковые ладошки лучей прошлись по его окоченевшим членам, возрождая к жизни. Вздохнуть больно – грудная клетка проволочным каркасом сдавливает сердце, оно еле-еле толкает по жилам застоявшуюся кровь. Человек со стоном распрямляется: Боже, кто я? Где я?! Свежий ветерок овевает лицо, где-то поблизости журчит вода. Похоже – река. Томь, наверное. Как же я здесь очутился?! Да и к тому же – голый. Благо – трусы на месте. И обрывки майки.И, главное, этюдник под головой, - я что, ночью на пленер собрался? Черт, ничего не помню. Тьфу-тьфу, не иначе, как ты, нечистый, опять попутал. После разговора с Машей – провал: где был, с кем, что делал, что творил…
Он сжимает в кулаке сырой комок глины, поднимает ее к глазам: это я. Голем. Прах земной. Я глина, я песок сквозь пальцы, я – ничто.
Скульптор, блин, художник называется, да я даже эту глину уже размять не в силах, не то что лепить что-то… Да, Бог, наверное, явно был с похмелья, когда решил создать человека, и вот что из этого получилось… Прости, Господи…
Он с мычанием, собирая себя по частям, оглядывается: кусты кругом, за ними плещется вода, с другой стороны – высокий крутой склон, поросший травой, наверху – деревья. С трудом поднявшись, нашел тропинку и двинулся к просвету вдоль берега, перешагивая через корни, таща ставший неподъемным этюдник, потом, положив его на камни, вошел в воду, схватившую холодными щупальцами и чуть не сбившую с ног.
Чем дальше он шел по скользким камням, тем сильнее обжигала вода – колени, чресла, грудь, и вот она схватила его всего, выбила почву из-под ног, и – понесла, потащила за собой – дальше, дальше от грешной земли, от самого себя: отдайся мне, пойдем со мной, меж этих берегов, утонувших в тумане, к самому морю, где нет ничего, только первозданная стихия: вода, вода над землей, и духи витают во тьме над бездною…
Тишина и покой небытия. Нет бытия, нет страданий, ни скорбей, ни мучений – ничего… Он лег на спину и отдался воле волн, тело стало невесомым, распадаясь на атомы, растворяясь в этом плеске, в шепоте, пленительных обьятиях, сиянии всего и вся ... где-то высоко, прямо над ним смутно белеют перистые крылышки… И всплывают со дна души слова молитвы…
« Ей, святый Ангеле, хранителю и покровителю окаянныя моея души и тела, вся мне прости, еликими тя оскорбих во вся дни жизни живота моего, и аще что согреших в прешедшую нощь сию, покрый мя в настоящий день, и сохрани мя от всякого искушения противнаго, да ни в коем гресе прогневаю Бога, и молися за мя ко Господу, да утвердит мя в страсе своем, и достойна мя покажет раба Своей благости. Аминь…
Все исчезло…только… Тьма над бездною, и Дух Божий витает над водою…
Но отделил Бог небо от земли, твердь земную от тверди небесной и сказал: «Да будет свет..!»
«Эй, мужик, ты живой там?! От неожиданности он погрузился с головой и закашлялся, и тут его схватили за плечи чьи-то руки. «Только не хватайся за меня, а то утонем оба. Я возьму тебя за волосы и потащу к берегу, понял?» «Девушка, вы чуть было не утопили меня, я уж лучше сам» «А, ну ладно, как хочешь»,- и она, сильно загребая руками, поплыла к берегу.
Течение унесло его довольно далеко, и он решил выйти на сушу и вернуться туда, где оставил этюдник, да и сил плыть против течения не было вовсе. Долго продирался сквозь прибрежные кусты и завалы из веток и мусора, принесенного и прибитого к берегу еще с весенним половодьем.
А девушка, выйдя из воды, сняла купальник и отжимала его, когда он вышел вдруг из кустов. «Ничего себе! Да он красавец, однако!» Полчаса назад она наблюдала, как из зарослей выползло нечто: грязное, обросшее, облепленное глиной. А теперь… Она, не спеша, натянула стринги, собираясь загорать топлесс на этом пустом спозаранку пляже. Да и чего стесняться такого красивого тела, как у нее?! И перед кем?! «Прямо Адам и Ева»,- пробормотала она.
Он усмехнулся и ничего не ответил, растягиваясь на травке под лучами солнца, все более прогревающими все вокруг.
Она, картинно изогнувшись, принимала солнечную ванну, чувствуя, что за нею наблюдают. Краем глаза она заметила, что мужик раскрыл свой ящичек и что-то там делает. Ага, вот достал какие-то книжки, читает, вслух.
Она прислушалась: «Закон Господа совершен, укрепляет душу; откровение Господа верно, умудряет простых. Повеления Господа праведны, веселят сердце; заповедь Господа светла, просвещает очи. Они вожделеннее золота и даже множества золота чистого, слаще меда и капель сота; и раб Твой охраняется ими, в соблюдении их велика награда. Кто усмотрит погрешности свои? От тайных моих очисти меня и от умышленных удержи раба Твоего, чтобы не возобладали мною. Тогда я буду непорочен и чист от великого развращения. Да будут слова уст моих и помышления сердца моего благоугодны пред Тобой, Господи, твердыня моя и Избавитель мой!» (Пс. 18;1-15).
Потом взял комок глины, и, обмакивая ее в лужицу, чего-то с ней творит; мнет, растягивает, лепит формы,и вот возникает что-то похожее на человеческую фигурку. Разделяет ее надвое, снова принимается за работу… И вот уже это – мужчина и женщина. Разделенные, но как бы не совсем.
«Да ты прямо Бог-творец!» «Всего лишь глина. Горшок полурассыпавшийся. Как и все мы» «Ты художник?» «Не более, чем другие, все наделены талантами» «Ага, только в разной величине. А скажи: я – красивая глина?» «Очень даже. Но не в этом дело» «А в чем?» «А вот послушай»
Достает из стопочки книг (а сверху лежит Евангелие и Псалтирь – так вот что он читал!) журнал с надписью на обложке: «Душа». Читает: «Корень всех наших проблем – гордость. «Человек – это звучит гордо», - писал в своей пьесе Горький. «Человек – это гордая глина», - учит нас старец Иосиф Исихаст, и продолжает: «Одна глина превозносится над другой; один кусок глины завидует, обманывает, презирает другого. Другой кусок глины пресмыкается или ворует у другого. Глина считат, что она центр мира. Глина под нашими ногами – это все, что осталось от нас самих. Это наше будущее. Когда-то эта глина изысканно пахла, наряжалась, пленяла, очаровывала, завоевывала, наслаждалась – теперь это просто грязь под нашими ногами. Человек забыл, кто он без Бога. Он Адам (от еврейского «красная земля»).
«А ведь все правда…» Марина задумалась: «Вот я пока еще красивая, пленяю и очаровываю, нашла себе богатого папика… а дальше что? Попользуется да и бросит, и буду я как грязь под ногами… Какой странный человек, однако: был страшнее лешего, а как заговорил – прямо преобразился!»
А странный этот человек достал из этюдника альбом… Да он рисует, ее рисует! Через какое-то время подошла к нему, легко ступая по камешкам. «Можно посмотреть?» И обомлела: она стояла на рисунке, как живая, и еще более красивая, чем на самом деле: гибкая, грациозная, с развевающимися по ветру волосами, и все тело разрисовано: по ногам, рукам, животу, груди и даже шее струятся струи воды, их обвивают стебли травы, распускаются цветы… И между ними изгибается тело змеи, а голова ее покоится на груди девушки.
«Вот это да! Слушай, а ты можешь нарисовать все это прямо на мне?» Он опять усмехнулся – улыбка всегда пряталась у него в усах, короткой курчавой рыжей бороде, играла лучиками в уголках глаз. «Ну пожалуйста, я заплачу, хорошо заплачу, тебе ведь нужны деньги?» Вздохнув, он разложил палитру, краски…
Тонкая беличья кисточка коснулась ее кожи, и мир перевернулся с ног на голову: этот загадочный взгляд художника, это влажное нежное касание, эти осторожные скользящие движения: каждый дюйм тела, каждая клеточка вздрагивает, оживает, наполняется божественной истомой…Словно само Светило гладит ее своими лучами: оно вдруг вспыхнуло и плеснулось мощными протуберанцами, и вот они достигли ее, ее тела, пронизали все существо ее, воспламенили его, наполняя и душу неизъяснимым блаженством!.. Когда кисть прошлась по ее бедрам, по ягодицам, спине, груди и шее, она уже едва владела собой, и готова была отдаться этому человеку, - нет, этому богу, и идти за ним на край света и тьмы!.. Прямо змей-искуситель какой-то!
«Браво! Очень даже неплохой как это называется-то? Бодигарт, кажется?!»
Она только сейчас заметила, что вокруг них собралась уже небольшая толпа отдыхающих, а невдалеке стоял неслышно подъехавший «Лексус», из которого вылез ее Владик: «А я думаю, куда это с утра пораньше ускакала моя козочка?» «Эдь, здорово, правда?! Заплати ему» «Мужик, говори. Сколько стоит твоя писанина?» Но мужик только усмехается себе в бороду: «Афродита, рождающаяся из пены морской,бесценна…» «Чего-чего? Мне послышалось, что ли?! Ну ладно, блаженный ты наш. Богу - богово, Кесарю-кесарево, на вот тебе стольник, хватит?»
Он засовывает купюру под палитру. «И это я заберу» Владик сворачивает в рулон картинку-набросок и протягивает девушке. «Осторожно, это же пастель» «Пастель, пастель. Ну а нам пора в постель, ха-ха. Ну, поехали? Смывай с себя эту мазню, и до дому» «Жалко. Не буду смывать» «Так и будешь жить дальше – Афродитой-идитой, или как там он тебя обозвал? Афроди-аком?Вставай ра..."»
«Послушай, Вадь, а давай его заберем, у него, по ходу, сложная жизненная ситуация. Пусть чего-нибудь нарисует у тебя» «Да ты че, не видишь – он же пьянь подзаборная. Чуть живенький, бомжара. Обкрадет еще»
«Да нет, нормальный мужик вроде, просто его жена выгнала. Если отмыть, причесать, приодеть да подкормить…Талант же ведь не пропьешь!» «Ну ладно. Слышь, мужик, не хочешь подработать? Видишь – вон дом на горке самый большой, розовый под красной крышей? Приходи, если что. Можешь даже пожить там. У меня типа летний домик есть. Маришку мою нарисуешь на стенке? Заплачу, не обижу» В ответ все та же улыбка. «Он че, немой?» «Да нет, художники все со странностями. Слушай, тебя как зовут?» «Алексей» «Ты согласен?» «Подумаю» «Да чего тут думать? Поехали, и точка».
Она видела, что он колеблется, и набросила на него полотенце: «Ну давай, пошли» И он пошел. Вслед за своей новой Музой, накинувшей себе на плечи легкий шарф, ветер подхватил его края и затрепетал, словно парус, светлые длинные волосы развеваются, словно крылья за спиной…
Тем более, что уже где-то как-то начинал витать в воздухе, созревать и вырисовываться новый сюжет…
Но чтобы начать творить, надо ожить по-настоящему. А пока что он чувствовал себя так, словно из тела вынули душу, и он – пустой глиняный сосуд, растрескавшийся и готовый рассыпаться в прах.
Девчонки, что не против были тоже заняться боди-артом, разочарованно вздохнули, когда художник уехал на черном «Лексусе», а на серой гальке так и остались лежать обрывки грязно-белой его майки,
издалека похожие на забытые светлые крылышки…