День выдался жарким. Полуденное солнце, казалось, тоже уставшее от жары, изо всех сил припекало уже и без того разогретую землю. Сквозь бледно-зеленую листву деревьев его лучи тонкими нитями проникали на пыльную дорогу, по которой ехала коляска, запряженная парой гнедых лошадей.
В ней сидел молодой человек в форме поручика гвардии. Взгляд тёмно-синих глаз офицера, устремленный куда-то вдаль, был задумчив и отрешен. Черные волосы непослушной прядью падали на лоб и обрамляли лицо, подчеркивая его благородно-болезненную бледность. Черты этого лица не были безупречными, однако, в них угадывались некая грустная мечтательность, незаурядный ум и еще что-то, что никак не вязалось с возрастом офицера, делая его значительно старше своих лет. Портрет завершали красивые усы.
-Ну, барин, почитай уж дома, - сказал вдруг кучер, до этого клевавший от жары носом и машинально правивший лошадьми.
- Да, скоро… - нехотя отозвался поручик, недовольный тем, что его отвлекли от размышлений.
- То-то Марья Фёдоровна обрадуется! – заметил сидевший рядом с кучером пожилой камердинер в добротном дорожном сюртуке английского сукна и шляпе-цилиндре. – Плохо только, что мы, как снег на голову явимся… Сколько я вам говорил – депешу надо было послать.
- Не ворчи, Архип! – поморщился офицер. – Ты мне уже порядком надоел со своей депешей.… Как будто я не к родной тетке еду, а вообще черт знает куда!
Этот довод не показался Архипу достаточно убедительным, и он продолжал наставительным тоном:
- А с депешею все же деликатнее было б … Да и на всё готовое приехали б, а так … - он безнадежно махнул рукой, увидев, что барин, опять погрузившись в размышления, его не слушает.
Поручик Сергей Петрушевский ехал в отпуск к родной тётушке, помещице Марье Фёдоровне Версаевой. Её некогда большое и богатое имение лежало в N- ской губернии. В нем прошло раннее детство нашего героя.
Его отец – Владимир Фёдорович, старший брат Марьи Фёдоровны – всю жизнь провел в военных походах, дослужился до генерал-майора, вышел в отставку и уже в солидном возрасте обзавелся семейством. Но вскоре остался вдовцом с грудным сыном на руках. Или он сильно тосковал по умершей супруге, так рано покинувшей его, или сказались старые раны, одним словом, через некоторое время Петрушевский-младший потерял и отца, после чего был взят на воспитание теткой.
Марья Фёдоровна уединенно жила в деревне. Она овдовела, прожив с мужем десять лет, так и не успев познать радость материнства. На второй брак она не решилась – говорили, тому причиной была страстная, романтическая любовь к покойному мужу – хотя недостатка в претендентах на её руку и земли не было. Монастырский покой тоже не прельстил молодую вдову, и желанной заботой для неё стал племянник. Она не хотела, чтобы он пошёл по стопам отца, но, опасаясь, что её женское воспитание испортит мальчика, отдала его в Московский университетский пансион, тем более, что на этом настояли и родственники со стороны матери мальчика.
По окончании пансиона в шестнадцатилетнем возрасте Сергей Петрушевский поступил в кадетский корпус для изучения военной премудрости. Отличившись в заграничном походе русской армии, после тяжелого ранения поручик лейб-гвардии N-ского полка получил отпуск и решил провести его в имении тетки.
Коляска круто свернула влево и через минуту въехала в деревню. Стояла пора сенокоса, и поэтому здесь было безлюдно и тихо. Сергей с ностальгической задумчивостью смотрел вокруг, узнавая забытую картину, и с грустью отмечал в ней новые детали. Какой-то малыш в одной серой холщовой рубашонке, сидя в пыли около дороги, играл камушками. Недалеко несколько детей постарше, заметив приближающийся экипаж, на миг забыли о своей игре и с осторожным любопытством стали смотреть на него. Потревоженная неожиданным шумом пегая, облезлая дворняга, дремавшая у канавы, залилась звонким лаем и стремглав бросилась за экипажем. Потом остановилась и, тявкнув для верности еще раз, удовлетворённая вернулась на прежнее место.
Вздымая за собой клубы рыжеватой пыли, коляска с шумом пронеслась по селу и въехала во двор барской усадьбы.
На просторной светлой веранде, заставленной цветочными горшками с пышно цветущими в них растениями, в глубоком плетеном кресле, откинувшись на его спинку, сидела пожилая дама в белом кружевном чепце и кремово-жёлтом домашнем платье, которое подчёркивало очертания внушительной фигуры. Полное лицо барыни было уставшим и недовольным, резко обозначенные черты выдавали натуру властную и беспокойную. По-видимому, жара сильно докучала ей.
Возле кресла стоял маленький столик, на нём – открытая коробка сладостей. Пухлая, с толстыми пальцами, рука дамы то и дело доставала лакомство и осторожно отправляла его в рот, очень крупный и подвижный, но, несмотря на это, красиво очерченный.
Вдруг дверь на веранду отворилась, и белая кудрявая болонка, мирно отдыхавшая у ног барыни, приподняла голову и нехотя посмотрела в сторону двери, как бы решая – стоит ли проявлять беспокойство. В дверях появилась молодая служанка с длинной русой косой и милым добрым лицом, на котором выделялись нежный румянец во всю щеку и большие изумрудные глаза.
- Марья Фёдоровна, не прикажете ли чаю подать? – спросила она.
-Да ты что, Лукерья! В этакую-то жару и чай? – укоризненно покачала головой барыня. – Принеси-ка квасу… Впрочем, постой … Поди, узнай, что там во дворе шумно.
Лукерья отправилась выполнять распоряжение хозяйки и через некоторое время, запыхавшись, сообщила:
-Барыня, радость-то какая, молодой барин приехать изволили.
-Ну, ну, шуму-то, шуму. Коли приехал, так зови его, - недовольно проворчала Марья Фёдоровна.
Однако лицо её, до этого момента безучастное и сонное, оживилось, глаза засияли. Она поправила выбившиеся из-под чепца волосы и приказала Лукерье накрывать на стол.
- Что же не предупредил о приезде? – с деланной строгостью спросила она племянника, едва тот появился в дверях. - Третьего дня во сне тебя видела, письма ждала. А ты - легок на помине!
-До последней минуты не был уверен, что представится возможность поехать, - целуя тёткину руку, отвечал поручик.
- Ну, покажись-ка, голубчик! – Марья Федоровна, наконец, улыбнулась. – Ишь, усищи-то отрастил… Совсем на отца похож стал, -- добавила она с едва заметной грустью и, оглядывая племянника изучающим взглядом, предложила:
- Идём-ка в дом, там, пожалуй, прохладнее будет.
Окинув быстрым взглядом уютную гостиную, обставленную в деревенском вкусе, Сергей убедился, что всё в ней осталось, как и в его прежний приезд года три назад. Те же вазоны с геранью на окнах, та же мебель и большое напольное зеркало в углу.
- Рассказывай, как ты, что там, в столицах, - потребовала тётка, опускаясь в мягкое кресло, казавшееся слишком тесным для неё. – Мы тут одними слухами живем…
-Да что рассказывать, тётя? – Сергей сел напротив нее на диван. – Вот. Недавно из госпиталя, получил отпуск…
- Из госпиталя? – встревожилась Марья Фёдоровна.
- Да нет, нет! Ничего серьезного, - поспешил успокоить её Сергей. – Легкое ранение в ногу, кость цела. А вы как? В деревнях, я вижу, пустынно стало.
- Да… мужиков война взяла, а последнее время неспокойно: бегут многие. Вот из Александровки на прошлой неделе трое ушли! И чего им надо-то?! Барщину я не заменяю новомодным оброком, как иные, хотя, может, и стоило бы, - разгорячённо заговорила Марья Фёдоровна.
Поручик рассеянно слушал, время от времени что-то отвечая, вставляя незначительные фразы. Потом был обильный деревенский обед, и лишь затем, когда тетушка отправилась вздремнуть, Сергей смог, наконец, отдохнуть от надоевшей суеты. Скинув китель, он отправился в сад.
Большой, окрашенный в нежно-зелёный цвет, дом с мезонином, с рядом белых колонн и просторным пёстрым лугом перед ним, некогда имел красивый вид, гармонируя с обступившим его со всех сторон садом. Но время не обошло его стороной. Многочисленные, сделанные в разные годы, пристройки придавали ему сходство со старым, брошенным на берегу кораблем. По ночам ветер завывал в пустоте чердака, ветхие стены тихо поскрипывали, будто переговариваясь друг с другом, сетуя на неожиданно наступившую дряхлость, и этот скрип отдавался гулким эхом в нежилой половине дома.
И сад был неухожен, но это не портило его, а, напротив, придавало ещё большую пышность и особенный, дикий, колорит.
Сделав несколько шагов по садовой дорожке, Сергей остановился, вдыхая ни с чем несравнимый деревенский воздух, наполненный пьянящими ароматами предвечернего сада. «Тишина…, - пронеслось в голове Сергея. - Тишина и покой…». Это состояние показалось ему странным, почти фантастическим. Будто бы сад с его тенистыми уголками и благоуханным лугом представляли собой отдельный мир, мир никак не связанный с тем, другим миром, частью которого он – Сергей – был еще совсем недавно. В том мире все было стремительным и жестоким, там лилась кровь, и люди шли на смерть, забывая, а может, и вовсе не зная о существовании этого, совершенно другого измерения. Нет, конечно же, этот мир не был застывшим! Здесь тоже всё двигалось, изменяясь каждую минуту. Но всё это – шелест листвы на ветру, завораживающий танец луговой травы, деловитость муравья, спешащего куда-то, - имело какой-то особый, значительный, высший смысл, которого не был в том, другом мире, и который был недоступен пониманию людей.
Сергея ужаснула сама мысль о том, что ещё несколько часов назад он тоже не подо-зревал о существовании этого мира и мог просто не дожить до этой минуты, так никогда и не услышать этой тишины.
Во время знаменитого Бородинского сражения семнадцатилетний прапорщик Петру-шевский находился в центре русской обороны – на Курганной батарее генерала Раевского. Сколько их было, таких, как он, недавних птенцов кадетского корпуса?! Каждый мечтал не меньше, чем о захвате в плен самого Бонапарта. Наполеон… Когда-то это имя приводило в восторженный трепет, рождая геройские мечты. Потом все изменилось…
Он помнит, как раевский редут атаковала французская кавалерия. Огонь, люди, лошади – всё смешалось, слилось в одну хаотичную субстанцию, которая, казалось, существует вне времени и пространства. Вдруг где-то рядом прогремел взрыв. На миг Сергей почувствовал, что привычная твердь уходит из-под ног, ускользая вперед, а сам он будто бы отделяется от земли. И, уже теряя сознание и удивляясь неожиданной, звенящей тишине, он понял, что ранен.
Буквально пробиваясь сквозь ряды французов, его вынесли на руках солдаты. Эта война, общие невзгоды службы сблизили молодого офицера с ними. Он все чаще и чаще задумывался – за что они воюют. За родину, которая для большинства была мачехой, или за что-то ещё, ему неведомое? Найти однозначного ответа на этот вопрос Сергей не мог, но был твёрдо убеждён – достанься победа Наполеону, жизнь этих людей вряд ли бы сильно изменилась… Но, несмотря на это, они снова и снова шли в бой, который каждый раз для многих оказывался последним.
И неожиданно для себя в этих вот простых мужиках, ещё недавно не знавших ничего, кроме каждодневной изнуряющей работы в поле, а потом вдруг облачённых в непривычную для них, противоестественную военную форму, Сергей увидел огромную силу, которая стала решающей для судьбы России.
Ему, возвращавшемуся из заграничного похода, открылась грустная картина: пепели-ща на месте сёл, ветхие, убогие жилища крестьян, тощие нивы. Ах, как страшна была эта реальность после пусть и уставшей от войны, но по-прежнему блестящей Европы с её немецкой аккуратностью и французским изяществом! Вчерашние ратники, защитники отечества, вернувшись домой, вновь гнули спину на земле, хозяевами которой не были. На поле брани они породнились с ним, там всё было общим, у них была одна на всех цель – освобождение. И если для него – гвардейского офицера – это означало возвращение к прежней жизни в блестящих салонах и на дружеских пирушках, возвращение ко всему тому, что с детства было знакомым и привычным, без чего он не мог представить своё существование, то для них – главных победителей – свобода была более значимым понятием: не просто мирная жизнь на родной земле, а возможность быть хозяином своей судьбы и служить лишь Богу и отечеству.
Но, увы! Теперь жизнь вернула каждого на прежнее место: его – в этот уютный ста-рый дом с садом, их – в крытые соломой избы. Получилось так, что мечта этих мужиков так и осталась лишь мечтой, сладкой розовой грёзой. Возмущаясь этой несправедливостью, Сергей, однако, не мог до конца поверить, что все страшные огненные годы про-шли напрасно. Нет! Не могла быть напрасной желанная победа, которую ждали, идя на французские штыки, в духоте привалов, в госпиталях среди боли и стонов.
Но что же, что нужно было сделать, чтобы победа дала свободу и им, простым солдатам?!
Мысли Сергея внезапно были прерваны шорохом, донёсшимся из-за кустов сирени. Молодой человек тихо подошёл к ним и осторожно раздвинул густые ветки. Увиденное было неожиданным. Прямо перед ним стояла девушка, почти ребенок. Вначале из-за её одежды – простого синего сарафана – он принял её за крестьянку. Но, приглядевшись, понял, что ошибся. В тонкой, изящной фигуре, вообще во всем её облике не было ничего похожего на облик крестьянки. Она растерянно смотрела на Сергея огромными чёрными глазами, сразу поразившими его своей удивительной глубиной, открытостью и каким-то странным печальным выражением.
- Кто вы? Хранительница сада? – улыбаясь, спросил он, не в силах отвести взгляд от персидских глаз.
Она ничего не ответила, лишь опустила голову.
- Я, наверное, испугал вас? – продолжал Сергей. - Простите мне мою неловкость…
- Нет, сударь… Вам решительно не за что извиняться, - наконец, ответила она.
- Анна, Анна! – донёсся вдруг до них чей-то голос.
- Простите, меня зовут, - пробормотала незнакомка и так же неожиданно исчезла.
Имя девушки показалось ему знакомым, будто он слышал его когда-то здесь, в доме тётки. «Неужели это она? …», - подумал Петрушевский. «Да, наверное… Конечно, это она! Но… как изменилась…»,- и словно в предвкушении чего-то хорошего Сергей внезапно улыбнулся.
Иллюстрация автора.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ http://www.proza.ru/2018/02/19/1015