Нокс, в черном плаще, прямой, как палка, которую он держал в руке, шел, высоко подняв голову и презрительно глядя на горожан. Рядом с ним семенил Матеус, именно, что рядом, а не сзади, и это придавало угрюмой парочке такой же маскарадный вид, как и все вокруг. Они шли через толпу, запрудившую все пространство города. На стенах и окнах домов висели шелковые разноцветные полотнища и ковры, украшавшие дома, а более скрывавшие их язвы.
Рыночная площадь являла самое низкопробное зрелище. В площадных фигляров, корчивших непотребные рожи, казалось, превратились и сами зрители. Нокс даже сплюнул, когда увидел такое непотребство: человек, голый ниже пояса, стоял, согнувшись в поясе, а выше пояса были надеты штаны с длинными брючинами, при этом он извивался, болтая то брючинами, то подрыгивая ногами. Шпильманы перебивали зрителей друг у друга, кто замысловатыми кувырками, кто впечатляющими фокусами с глотанием огня, кто искусной имитацией голосов зверей и птиц. На рыночной площади даже песни пели непристойные. Все это тонуло в общем гомоне, в криках людей, громе барабанов и литавр, все мельтешило прыжками шутов, плясками девиц и юношей.
Ремесленники, клирики, рыцари, бюргеры, все горожане, бросив свои повседневные заботы, забыв про свои нудные тяготы, стремились на улицы, чтобы превратиться из озабоченных горожан в беспечных шутов. Все в такие дни перемешивалось: бедняки рядились богатыми, а знать перенимала облик плебеев, все как будто стремились наплевать на церковные и сословные запреты, уравняться со всеми в безудержно диком веселье.
Народ на площади разделился на небольшие группки. За отдельными столами на скамьях расположились выпивохи. Дети скачут на палках с деревянными головами лошадей, собирая орехи, которые разбрасывают шуты, покрытые мхом и шкурами. Посреди площади стоит столб, на верхушке которого висят: венок, башмак, колпак; а вокруг столба – развеселый хоровод танцоров и музыкантов.
То тут, то там, пробиваясь через толпу, рассыпающуюся с визгом, проносятся на ходулях – длинных палках, на высоте примерно трех футов от опорного конца была плотно примотана веревкой рогатка, на которую ноги и опирались.
По улицам бродили ряженые, внезапно выпрыгивая из-за углов домов и пугая людей своими одетыми в мохнатые шкуры телами и страшными огромными звериными головами. Вот с блеяньем выбежали двое ряженых: взрослый и ребенок, одетые в шкуры с козлиными головами, голыми оста-вались только кисти рук, в руках у ряженых были вилы, а на поясах висели, отчаянно трезвоня, колокольчики.
На ратушной площади было спокойнее. Ее окружали двухэтажные дома с остроконечными крышами.
От одной башни до другой была протянута веревка, на которой развлекали толпу канатоходцы. При этом один из них показывал чудеса меткости, балансируя вверху над толпой и стреляя из лука в мишень на стене одного из домов, представлявшую собой вымпел с изображением фигуры рыцаря. Зрители восхищенно наблюдали за трюками канатоходцев.
- Вон посмотри, - сказал Нокс Матеусу, - даже священник в восторге от их умения, хотя, войдя в церковь, наверняка начнет петь свои песни, что де эти фигляры впадают в грех, искушая судьбу, и будет называть их трюки бесовской мудростью.
Здесь буффоны выступали с обезьянами, в отличие от рыночной площади, где их партнерами были собаки и козы. Обезьяны были дороги, и их покупали даже священники, чтобы продемонстрировать свою состоятельность, что осуждали другие «блюстители нравственности». Обезьяны могли делать многие трюки. Вот пара обезьян, на одну из обезьян был надет камзол, а на другую - женское платье, и то и другое зеленого цвета, цвет дьявола, и они танцевали парный танец, запрещенный церковью. Такое можно было увидеть только в дни таких празднеств. Они кружились под завывание волынки, пощелкивая кастаньетами, которые держали в лапах, делая при этом непристойные жесты, время от времени прижимаясь друг к другу, и при этом еще и столь же бесстыдно гримасничая.
Нокс засмотрелся на шпильмана, жонглирующего тарелками: на концах длинных палочек он крутил несколько тарелок, при этом ухитряясь делать кувырки.
- Вот это мастерство! – воскликнул он. Нокс мог уважать человека, который с большим умением делает свое дело, даже если дело это на потеху, но он сожалел, что для потехи живота тратится слишком много сил, а зрители отдаются этому как единственно достойному в жизни.
Не менее впечатляла группа жонглеров: первый стоял на голове, на его ногах стоял второй и жонглировал мечами, держа при этом на голове длинную палку, на верхнем конце которой стоял попугай и помахивал крыльями.
- Смотрите, хозяин, как этот попугай похож на нашего друга, - сказал Матеус.
- Да, - усмехнулся Нокс, - может, ему тут самое место.
- Хорошо, что он этого не слышит. – Матеус вздрогнул, ему будто почудилось эхо: «слышит, слышит…».
На ратушной площади танцевали модный мавританский танец. Под звон бубенцов, висевших на запястьях и лодыжках, несколько пар хороших танцоров, одетых по испанской моде, самозабвенно плясали этот вычурный, но выразительный танец, в котором сложные движения и фигуры перемежались подскоками и хлопками в ладоши, при этом рисунок танца каждый раз был новым, так как он требовал обязательного чередования, и такой свободой очень нравился и танцорам, и зрителям.
Нокс торопился. Баронесса была своенравной. Хотя она и уважала его, но могла сгоряча отмахнуться, тем более что в развлечениях сегодня у нее недостатка не было. Нокс, при всей его гордости, понимал, что для нее он тоже лишь развлечение, может только более… он затруднялся подобрать подходящее слово. Презирая власть, мы вынуждены подчиняться ей.
- У, какой серьезный! - рассмеялась в лицо ему грудастая женщина в шляпе с пестрыми перьями.
- Не мучай старичка, - возразил сопровождавший ее молодой человек.
На лицах обоих были маски.
- Ему же приятно, - возразила она, почти прижимаясь к Ноксу, оттесняя Матеуса своими формами. - Пойдем с нами, вспомнишь юность.
- Зачем? - спросил Нокс, и женщина удивленно отступила.
- Он оскорбил тебя? - вступился за женщину ее спутник.
Нокс поднял свою клюку.
Но они рассмеялись и крикнули ему вслед:
- Иди отсюда, старый пердун.
Нокс пошел, не оборачиваясь. Это происшествие нисколько его не огорчило. Разве сам он не был молодым и не потешался над стариками!
«Вот только…», - подумал он, ведь, в сущности, добивался он именно этого - того свободного состояния духа, когда молодость не знает болезней, когда жизнь впереди еще кажется огромной, когда сил столько, что кажется, их хватит на все, когда голова полна замыслов, которые никто и ничто не помешает воплотить. Все это было. И все это осталось далеко в прошлом. Можно ли это вернуть! Но он решил воспротивиться этому, как будто он решил повернуть время вспять. Но нет, не такого он хотел, что только что встретилось ему. Это может существовать мимолетно, как детство, которое необходимо, но которое должно кончиться. А что, собственно, такого в этом его чудесном желании? Все странно, заманчиво и привлекательно, когда это впервые, когда не известен закон, который это объясняет. Поэтому всех ученых во все времена считают чудаками? А когда слетает покрывало с таинственной сути, и все становится простым и очевидным, и все люди, не задумываясь, начинают пользоваться этим, про ученого забывают, а те, кто его все-таки помнит, продолжают считать его чудаком, ибо кому же еще в голову могла прийти эта чушь, закон… Закон, который опять обязателен, будь он проклят!
Наконец, они достигли дворца. Нокс прошел в сад, где шло приготовление к показу пьесы. Баронесса стояла в группе молодых людей, и Нокс почтительно, но и с достоинством, приблизился к ней, а когда она его заметила, слегка поклонился.
- Здравствуйте, магистр, - весело сказала она. - Вы не хотите посмотреть представление? Говорят, будет забавная пьеса.
- Простите. - Нокс никак не мог понять, почему она называет его таким званием, ибо никак он не был связан ни с рыцарством, ни с духовенством. Ну да пусть тешится.
- Ну ладно. Кажется, вы меня о чем-то хотели просить?
- Если позволите.
- Оставьте нас, - обернулась она к окружающим ее юношам. Те с неохотой, бросая презрительные взгляды на Нокса, отступили. - В чем дело, мой друг? – Она подошла к нему, и Нокса обдало несравненным ароматом молодости и красоты. - Кстати, а вы не покажете нам какой-нибудь фокус? У вас это получается гораздо интереснее, чем у уличных шутов.
- Сожалею, если бы вы меня предупредили…
- Неужели сами не могли догадаться! – она была недовольна.
- Хорошо, я попрошу моего помощника.
- Ну, вот и ладно. Так что же вы хотели?
- Мне необходима ваша помощь…
- Вам? - она рассмеялась. - Я бы поняла, если бы вы были бедны, как все алхимики…
- Дело совсем в другом.
- А чем еще я могу помочь великому магистру? Хорошо, я слушаю, впрочем, неужели это так срочно? - Она с сожалением оглянулась, ей вовсе не хотелось сейчас беседовать с ученым.
- Я буду краток, - сказал он, боясь, что она попросит его прийти в другой раз. -Я был знаком с вашим дедушкой…
- Как же, как же…, - она скучала.
- Мы вместе в молодости стали заниматься наукой, но его работа продлилась недолго, он должен был заниматься государственными делами. Однако в те же годы мы сделали одно открытие, которое можно оценить лишь теперь - мы выделили «неизменный камень»…
- Ну и что же? - Экскурс в историю ее явно угнетал.
- Мне он очень сейчас нужен, а находится он у вас.
- У меня? - Ее, очевидно, не устраивала перспектива ковыряться в пыль-ном хламе, выискивая старые камни. - Где же его искать?
- Если позволите мне войти в его кабинет, я тут же найду его, - Нокс за-дрожал в нетерпении.
Баронесса обрадовалась, что все кончилось. Она позвала слугу и велела проводить гостя.
- А вашего помощника я оставлю, пусть он развлекает нас, пока вы ище-те запыленные древности.
Матеус с благодарностью поклонился.
Нокс даже не оглянулся - он был уверен, что изобретательность Матеуса не подведет его, Нокса.
Ему не пришлось долго искать. Та самая шкатулка стояла на столе. Он осторожно приоткрыл ее - камень был на месте.
- Ну вот! - только и сказал он, сунул шкатулку в карман плаща и кивнул слуге, направляясь к выходу.
- И в чем же секрет этого грубого черного камня? - беззлобно спросил Вирул.
- Ты можешь представить себе какое-нибудь существо, нет… просто какую-либо вещь, которая бы не изменилась хотя бы за минуту?
- Очень просто, как изменится вот этот подсвечник?
- Вот ты и ошибся: этот модный подсвечник еще больше позеленеет, даже если ты этого не заметишь глазом, очень маленькая толика меди превратится в зеленую плесень, что сделают частицы воды, парящие в воздухе. Назови любую другую вещь, и я тебе просто скажу: все стареет, всякая вещь, изменяются ее свойства, она медленно, хоть и незаметно растет или разрушается. Абсолютно все. Даже если прошло очень малое время, процесс этот идет постоянно, и значит, с предметом что-то произошло. Вот почему уникален «неизменный камень».
- Ты уверен, что он «неизменный»?
- Оставим это. Это так.
- Как же ты его добыл!
- Это произошло случайно… как все, к чему долго стремишься. Было это давно. И по договору он достался другому человеку. Теперь его нет, а я много лет спустя вспомнил об этом камне.
- Интересно. А для чего его можно использовать? Ведь суть алхимии состоит в том, чтобы изменять. Зачем же тебе «неизменный камень»?
- Я далек от затеи алхимиков заключить дух мира, так называемый Spiritus Mundi, в колбу и травить его всякими веществами. Но я вижу вот что: ту тонкую материю, которую алхимики получают делением вещества на мельчайшие частицы и на которую воздействуют тем, что мы называем физическими силами, ту материю можно получать не только из предметов, но и из живых существ…
Вирул вспорхнул, но тут же вернулся на место.
- Как это! - прохрипел он внезапно севшим голосом.
- Для этого и нужен такой камень, иначе невозможно возвратить существу первоначальный облик.
- А зачем ты хочешь распылить бедное существо?
- Я хочу увидеть то, чего я не могу увидеть, будучи человеком, живущим в данное время в данном месте.
- О-о! гениально… но рискованно.
- Ничего рискованного. Для начала мы проведем опыт на каком-нибудь простом существе, скажем, на кошке.
- Спасибо!
- А ты сомневался? Я уже поручил Матеусу добыть с улицы какой-нибудь экземпляр.
- Матеус, закрой дверь, не дай бог, оно вырвется наружу, - распорядился Нокс.
- Может, нам лучше выйти? - насторожился Матеус.
- А ты боишься чего-то?
- А вдруг оно вселится в него, и Матеус будет кидаться на всех, - устрашающе прохрипел Вирул.
- Вы-то сами знаете, чего ждать?
- Перестань! - отмахнулся Нокс.
- Однако интересно, - сказал Вирул, - если вещество можно сжечь или растворить, чтобы разложить его на мельчайшие частицы, то как ты собираешься это делать с живым существом?
- Вот именно, - пробурчал Матеус и повел носом, как будто уже запахло горелым мясом.
- Quo timoris minus est, eo minus ferme periculi est (чем меньше страх, тем меньше опасность (лат.), - подытожил Нокс.
Дрожащий кот предчувствовал недоброе, сидя под тяжелым стеклянным колпаком. Нокс поджег от свечи палочку и тут же потушил ее пальцами, чтобы она только тлела, подошел к колпаку и поднес палочку тлеющей частью к отверстию, которое располагалось вверху колпака. Густой дым, как ни странно, потянулся вниз, и кот жалобно замяукал, когда вся палочка истлела, дым под колпаком был таким густым, что кота не было видно, лишь слышно было глухое злобное урчание. Нокс закрыл отверстие деревянной пробкой.
Вирул захлопал.
Нокс сел на стул и уставился на колпак.
- Он задохнулся, наверное, - сказал Матеус.
- Подождем.
Вскоре дым стал бледнеть, стекло стало почти прозрачным, но никто не увидел там животного.
- Куда он делся? - удивился Матеус.
- Я надеюсь, что он еще там.
Под колпаком что-то двигалось, наподобие редких перистых облаков в светлом голубом небе.
Нокс встал.
- Не открывайте! - умоляюще поднял руку Матеус.
- Замолчи! - оборвал его Нокс. Он приподнял колпак и отставил его в сторону.
Мерцающее облачко затрепыхалось на том месте, где стоял колпак, потом немного поднялось и медленно направилось в сторону Матеуса. Тот побледнел, сидя неподвижно, как добропорядочная статуя. Но, не долетев до него, оно поднялось выше и стало парить вверху.
- Дух ты из него вышиб, это точно, - констатировал Вирул.
- А куда же делось остальное? - пришел в себя Матеус.
И вдруг «дух» бросился на Вирула.
- Нет, нет, - тот сначала отчаянно замахал крыльями, потом заметался по комнате. - Уберите его! Прочь, поганец! Нокс! Спасите!
Дух перемещался очень быстро, но что-то в последний момент его останавливало, он даже не касался Вирула, а гонял его, а тот в ужасе бросался из одного угла в другой.
- Открой дверь! - вопил Вирул.
- Ну уж нет, - ответил Нокс. - Ладно, будем считать, что этого хватит.
- Хватит! Хватит! - заверещал Вирул. - Давай кончай.
Нокс открыл шкатулку и достал «неизменный камень». В этот момент «дух» остановился и завис высоко над головой Нокса.
- Скорее достань его, - нетерпеливо кричал Вирул.
- Как же я его достану? - возразил Нокс.
- Так давай, я его достану! - предложил Вирул.
- Что ж, на, - Нокс открыл ладонь, и мигом подлетевший Вирул схватил камень лапами.
Теперь погоня проходила в обратном порядке. «Духу» удавалось легко ускользать. В конце концов, Вирул выбился из сил, опустился на стол и выронил камень.
- Иди, дорогой, - позвал Нокс и поставил на стол чашку с молоком.
Вирул удивленно нахохлился, но промолчал, боясь спугнуть зверя.
«Дух» медленно опускался и, наконец, лег на стол рядом с чашкой. Нокс протянул к нему руку, как бы поглаживая его, и коснулся черным камнем.
Страшный грохот потряс стены, Нокса отбросило, и он сильно ударился о стену головой. Вирул тоже слетел со стола и спрятался под ним.
В комнате стало жарко. На столе сидел кот и лакал молоко.
- Уже все? - спросил Вирул из-под стола.
- Похоже, - сказал Матеус, обливаясь потом.