1. Вера

      
Звездная пыль столбом,
Нечем почти дышать.
О чем ты задумался, Бог?
Давай поговорим по душам.
Я из грешных твоих сынков,
Которым свобода дана.
Скажи, если нет у тебя грехов,
Откуда им взяться у нас?


      
М. Борзыкин «Обходи»


      
      Единственный человек в поселке Армстронга возился возле своего дома. Он вытащил из сарая и установил посреди лужайки за домом верстак, на котором сейчас что-то шлифовал, подрезал, подгонял, подкрашивал… Его взгляд был полностью сосредоточен на объекте своей деятельности. Сильный ветер, что гнул обступившие лужайку кусты сирени и акации, не мог отвлечь его. Но человек все-таки отвлекся и, тяжело выдохнув, подошел к колодцу, спрятавшемуся в тени, образованной сараем и парой кустиков.
      Для начала он сделал пару глотков прямо из ведра, а затем выплеснул содержимое ведра на себя. Теплая вода принесла небольшое облегчение от стоящей уже который день изматывающей жары.
      На плеск воды и его довольное покряхтывание из конуры высунул металлокерамическую морду пес и пару раз недовольно тявкунул на хозяина. Из-за забора ему поддакнули еще несколько бродячих псов-роботов.
      — Дрыхни дальше, защитничек, — сыронизировал человек, — не тревожь соседей.
      Пес, словно послушал его, но не стал морду вновь прятать в тень конура, а положил ее на вытянутые лапы тут же.
      Вглядываясь в далекий горизонт, человек вернулся к своему верстаку, взял сигарету из мятой пачки и закурил, выпуская сизый дым, так похожий на пробегавшие по небу облака.
      
      Часы уже показывали полночь, но местное небо всегда оставалось светлым. Сейчас над поселком висело, правда, только одно светило, отчего тени были длиннее, чем в дневные часы.
      Двадцать лет назад он прибыл вместе с отцом на эту планету. Отец твердил ему тогда, что их ждет райская жизнь. Почему она их ждала именно на этой планете ему, четырехлетнему пацану, было совершенно невдомек. Для него и на Земле жилось привольно: улица, друзья, игры. Да он так и не ощутил каких-либо изменений в своей жизни по приезду сюда — все те же улица, игры, только вот друзья уже были новые.
      Отец, по большей части, пропадал на работе, но когда бывал дома, то жизнь и в правду становилась прекрасной. Они вдвоем рубились в приставку, смотрели мультики, поглощали различные вкусности, а по выходным отправлялись на ярмарку в соседний городок, где развлекались на красочных аттракционах.
      Дальше была школа, которая не смогла омрачить его детство, ни смотря на скучных учителей и постоянные задания на дом. Его всегда спасала улица.
      Но детство все-таки имеет свойство заканчиваться, а его оно покинула внезапно, когда только-только стукнуло четырнадцать.
      
      Он попал в банду, где впервые попробовал кровь на вкус. Нет, не свою. Чужую. Он убил человека, когда тот вознамерился изнасиловать его любимую.
      Он скрывался ото всех. С дикой болью в груди — любимую девушку убили, стоило ему покинуть город. С тех самых пор представительниц прекрасного пола он старается обходить стороной.
      Да, гибель девушки практически сломала его, даже смерть отца не могла сравниться с этим. Хотя отец умирал прямо на его руках, а с Верой он не мог быть рядом и лишь впоследствии видел только один раз ее могилу.
      В захолустном пабе неподалеку от его заброшенного поселка он слышит женский голос, поющий старинную балладу о рыцаре и прекрасной даме. Кажется, что грудной напев проникает в него, становится частью истекающего от ран сердца. Он каждый раз пытался скрыться… опрокидывая и стол, и табурет, пугая малочисленных завсегдатаев, и почти бегом выходит на улицу.
      Но его нутро тянется к этому голосу, будто мотылек на свет. Ему бы узнать обладательницу певческих талантов, но не решается. Мешает прошлая боль и израненная душа. Он слишком темен для ее света.
      А по ночам к нему приходят сны, где Вера вновь нежно гладит его своей маленькой ладошкой по небритой щеке, напивая колыбельную, тем чудным голосом певицы из бара. И каждый раз он просыпается со слезами на глазах, сгоняя кошку, устроившуюся на его голове.
      Он не желает еще раз пройти через этот ад, не хочет быть вновь быть виновником смерти женщины.
      Тогда, в четырнадцать, он вместе с пацанами примкнул к шайке мародеров. Такие шайки расплодились по всей планете, как только объявили о начале массовой эвакуации населения. В первую очередь они грабили брошенные дома, дома оставшихся без жителей, порой занимаясь и разбоем, убивая особо отчаянных защитников своего добра.
      Тогда его совесть услужливо помалкивала, залитая непомерным количеством алкоголя, защищаясь попискивала, что, мол мы то никого не убивали и не грабили, а лишь стояли на стреме. А адреналин постоянно вопил восторженные песни новым приключениям.
      Все изменилось в один момент. Вот он на гребни эйфории, ощущая себя значимым членом банды, новой семьи, и вот уже он вне законов стаи, неосмотрительно оставивший свой пост. Самонадеянный поступок сделал его должником вожака, похожего на здорового детину. Отдавать было нечем, и с него потребовали его девушку.
      Конечно, он противился этому решению. Не хотел класть на жертвенный алтарь свою любовь. Однако пришлось.
      Вера, не подозревающая о его мучениях, продолжала жить дальше. Но пришли они. Её забрали только что вышедшей из душа. В одном полотенце.
      «Никогда» — набатом отдавалось в голове. Никогда он не сможет поверить, что нужен другому человеку, необходим как воздух. Никогда не сможет открыть все, что чувствует, слушая её голос в полутьме, продирающейся к нему через дым и алкогольные пары. Зачем он сюда приходит снова и снова?
      Снова и снова он говорил себе, что все пройдет.
      Но он не мог это простить. Не мог простить, как насиловали его Веру, как пихали грязные животные ей свои члены, как мяли ее нежное тело похотливые ручища…
      А он на это вынужден был смотреть, смотреть, ощущая собственную беспомощность.
      Напоследок его избили и выбросили подыхать на обочине богом забытой дороги. Но тогда бог смилостивился над заплутавшей душой. Его подобрали и выходили монахи. Дали кров и уют, веру и благодать.
      Живя с братьями, он, казалось, обрел себя заново.
      Конечно же, потом он примкнул к секте, что обещала жизнь после смерти. Вся прошлая жизнь стала постепенно казаться абсолютной никчемной, бессмысленной. Хотя нет. Старшие говорили, что он лишь брел очень длинной и запутанной дорогой к истинной жизни, к жизни под Божьей дланью.
      Хоть и стал он жить по их вере, но смирение не желало селиться в его измотанной душе. Любой постулат их веры он желал разъяснить, оспорить, не в силах принимать все так просто. Порой его наказывали, оставляя без еды и заставляя целыми ночами читать молитвы. Его наказывали — он терпел. И вновь задавал вопросы.
      
      Однажды к ним на постой напросилась какая-то группка путешественников. Он умалял настоятеля не давать им кров, предчувствуя неладное. Но тот лишь раздраженно бросил в ответ мол Господь велел помогать страждущим и допустил тех на постой.
      Он же стал тщательно следить за гостями. Тот, кто был у них за главного, уж слишком напоминал ему одного типа из прошлого.
      В итоге он оказался тысячи раз прав. Когда все монахи закончили с ужином, отслужили вечерню и отправились по своим кельям. Двое из гостей открыли ворота монастыря, и во двор ворвались три машины, из которых выскочили около полутора десятка головорезов. Ими заправляла рыжая девушка.
      Он поначалу не поверил глазам, думал, что показалось, но ее голос развеял все его сомнения — она, Вера.
      В это время всех монахов согнали во двор. Людей, выволоченных из своих кельей в чем из застали, грубо поставили на колени под угрозой расстрела.
      Рыжая обошла скорбный ряд, зло сверкая глазами. Потом подошла к одной из машин, из которой вышел боров. Женщина что-то ему сказала, и он в ответ кивнул. Бестия вмиг оказалась возле настоятеля и пинком ноги повалила его навзничь.
      Видно было, как его о чем-то спрашивали, он отвечал, его били. А после этого женщина за волосы запрокинула его голову и с наслаждением полоснула здоровенным клинком по горлу. Красная жидкость фонтаном рванулась на свободу.
      Остальные пленники лишь наблюдали за всем происходящим, покорно стоя на коленях. Наблюдали ровно до тех пор, пока череда выстрелов не оборвала их мирскую жизнь.
      После этого бандиты разграбили монастырь и подожгли его.
      Сам же он до последнего прятался в заброшенном сараи, до тех пор, пока страх сгореть не пересилил страх выдать себя.
      
      Два месяца он скитался. Приходилось питаться травой, червями. Но он упорно шел, шел к родному дому.
      А в душе плескались ненависть, страх и бессилье.
      В пути сложились строчки стихов:
      
Ты умерла, и величие смерти
Не остановит мой смех.
Ты была, пожалуй,
Самой постылой из всех
Моих женщин, похожих на мать,
Женщин, похожих на сеть,
Женщин, похожих на славу,
Женщин, похожих на смерть.
Вера, ты умерла
Тихо, вдали от будней…(1)


      
      Дом встретил его запустением, тишиной и щемящей ностальгией.
      Соседские дома тоже давно уже пустовали, и он принял это за добрый знак. Ему сейчас не нужно было лишнее внимание. Он и так рисковал, возвращаясь сюда. Но раз никого нет, значит и нет опасности привлечь чужое внимание.
      День за днем, неделю за неделей он прибирал и обустраивал дом, загружая себя работой, прогоняя тяжкие мысли.
      Но во сне его мучили кошмары. Первое убийство… Веру пускают по кругу… Вера хладнокровно прирезает настоятеля. Овечья покорность монахов перед лицом смерти.
      Из-за этого он стал наведываться в ближайший бар. Но и там не было облегчения — уж больно походила эта маленькая, хрупкая слепая девушка на его первую любовь…
      
      
Не убий, если книги не лгут,
Ты меня, дурака, прости.
Если ты не убьешь — тебя убьют.
Так везде, от молекул до птиц.


      
М. Борзыкин «Обходи»


      

      1 М.Борзыкин «Вера»