Одуванчик

Владимир Кронов
Каждый человек рождается из любви и в ней всю жизнь нуждается
Первая любовь — она чистая, незамутненная, как родниковая вода.



      ***

  Весна 2017-го в Донбассе выдалась на редкость холодной. Даже в середине апреля жители Карловки кутались в теплую одежду. Больше других от весеннего холода страдал узбек Тургун Карабай. Он помнил, что в это время, в его родном кишлаке под ярким солнышком румянились абрикосы, наливались соком черешни, вишни. Раньше, когда он был молодым, то соседи, шутя, спрашивали: каким ветром его занесло в Донбасс. Жил бы себе на родине, кушал инжир и виноград… Карабай, улыбаясь, отвечал: мол, зачем ветром, Карабай в Донецке, в горном институте на механика выучился.
  Как хорошо начиналась их трудовая жизнь. Его приняли на шахту механиком, а Надю, жену его — в столовую. Вскоре Карабай с женой вселились в новую квартиру и не только они, а и все, кто устроился на шахте. Это не сказка, а реальность. Пока строилась шахта, — возводились дома. На поселке собралась одна молодежь. Живи и радуйся. Работа, столовая, магазины и школа — все рядом. Вокруг зеленая степь, живописные балки. Зарплата два раза в месяц: аванс и получка. С каждого окошка лилась музыка. Даже не верится, что такое было. Казалось, что той жизни не будет конца, а она пролетела, как один день. Карабай помнит, как он работал на шахте. Чтобы не случилось в лаве, — вышел из строя комбайн или маслостанция, — его сразу же вызывали по телефону. В любое время, в любую погоду он спешил, опускался в шахту, устранял на своем участке неполадки. Комбайн вновь крошил угольный пласт, и он черным потоком лился в вагоны. Карабай гордился тем, что он является частью большого шахтного коллектива и его знания ценят. По молодости Надя часто, соскучившись, приходила на шахту и ждала его. Клеть поднималась с четырехсотметровой глубины. Карабай выходил из клети с лицом в черной угольной пудре. Улыбались от счастья друг другу, как дети. Да разве он такое забудет… Теперь его уже никто не спрашивает, как он появился в шахтерском краю. Теперь уже Карабай — старожил и дедушка. Голова поседела, черные глаза лишились прежнего блеска, а его жена — давно уж на кладбище.
  Есть у него дочь Лола и двое внуков, но он их не видит. Лола, как уехала после окончания школы повидаться с дедушкой и бабушкой в Узбекистан, да так там и осталась, а вскоре и вышла замуж. Теперь его родителей уже нет в живых, младший брат тоже умер. После воспоминаний у Карабая на глазах выступали слезы. Эх, были бы у него крылья. Полетел бы на свою родину. Он уже было собрался уехать, но тут вмешалась война. В 14-ом году поселок сильно бомбили. Он с соседями спасался в подвале. После этого многие разъехались по родственникам в чужие края. В его подъезде осталось всего три семьи и его соседка, старенькая, одинокая Виктория Семеновна. Она ненавидит мужиков. Покойный муж ее сильно ревновал, и бывало, в порыве страсти, бил ее об стену головой. Из-за этого у нее трясутся руки и голова. Она постоянно, даже летом, ходит в пуховом платке и теплых перчатках. Карабая она уважает. Он многое умеет, и в помощи никому не отказывает. Он, как отставший от стаи, вынужден теперь жить один. Сейчас в его холодной квартире неуютно и сыро: топить нечем, уголь давно закончился. Вечерами он скучает, телик смотрит редко, ночами от холода спасается под теплым одеялом. Карабай закрывает глаза и перед ним как будто проплывают картины его жизни в родном кишлаке. Ему часто снится хлопковое поле, которое, словно белое море раскинулось до самого горизонта. Он как будто наяву слышит радостные голоса одноклассников, бродит с ними среди хлопковых кустов и собирает белые бутоны, набивая ими холщёвую сумку…


      ***

  Карабай проснулся ранним утром. Выглянул в окно. Небо — чистое, словно умыто весенним дождем. День предстоял быть солнечным, но это его не радовало. А все из-за Оли. Это она принесла в его жизнь великую радость и грусть. Еще недавно, на этой кровати, он встречал с ней рассветы. Они были счастливы. Щекоча за ушком, Оля будила его словами: «Карабайчик! Пора вставать!» — Он открывал глаза, а она продолжала: «Милый, что желаешь: чай, кофе, а может плов?» Сейчас все это похоже на дивный сон. До встречи с ним она жила в Стаханове. Вдруг жизнь круто изменилась. В этот тихий шахтерский город пришла война. …Стаханов бомбили. Снаряды рвались то с одной стороны пятиэтажки, то с другой. Ольга с Зинаидой, своей сестрой, и теткой Клавдией Степановной прятались в подвале. Перед ними на кирпиче, в консервной банке, горела свеча, озаряя тусклым светом небольшое подвальное помещение. После каждого взрыва светлый факел свечи колебался, как от ветра, а стены дома так дрожали, что казалось, дом вот-вот рухнет. Когда бомбежка прекратилась, и они вышли из подвала, то увидели возле дома воронку, а с выбитых окон, квартиры Ольги, валил черный дым и вырывались красные языки пламени. Вызвали пожарников. Когда же те приехали, то тушить уже было нечего — в квартире все выгорело. Пострадавшую приютила у себя тетка. Ольга тогда всю ночь проплакала. Если бы не Клавдия Степановна, то та могла бы наложить на себя руки. Степановна стала ее успокаивать: «Оля, слезами горю не поможешь. У тебя дочь в Москве, мы с Зинаидой тебе поможем одеждой, и жильем. Сходим в Горсовет — там документы тебе восстановят. Главное, — ты жива». Но через несколько дней Ольга пожаловалась сестре: «Зина, я не знаю, как уживусь со Степановной». — «Что за проблемы?» — «С первого дня она мне сказала: каждую вещь, что ты берешь в руки, будь добра, ставь на свое место. Это не прихоть. У меня память стала плохой». — «Оля, я бы взяла тебя к себе, но сама знаешь, дочь с сыном теперь живут у нас. Потерпи немного, я наведу справки, может, найдем тебе комнату». Вскоре Зинаида от своей подруги узнала, что в поселке Карловке, что неподалеку от Стаханова, есть свободное жилье.
  Так, после долгих мытарств Ольга Майкова оказалась в шахтерском поселке. Там без проблем местная власть Карловки выделила ей однокомнатную квартиру. Правда, в ней были лишь голые стены: ни воды, ни света, а по ночам было «весело», — здесь также частенько бомбили. Благо, в пятиэтажке был подвал, где Ольга и познакомилась с Викторией Семеновной, Тургуном Карабаем и другими соседями.
  Среди людей не пропадешь. В доме для нее нашли старый диван и все самое необходимое. На пенсию в 900 гривен не разгонишься, но Ольга собрала денег на штукатурку стен. Вот со светом и водой возникли проблемы. В ЖЭКе сократили электриков и сантехников, теперь их днем с огнем не сыскать. Она, при встрече с Викторией Семеновной, пожаловалась: мол, так и так, не могу найти специалиста. К кому я только не обращалась, бесполезно. Как вы тут живете?
  — Ольга, давно бы меня спросила. Ты далеко ищешь.
  — Как это так?
  — А вот так, мастер находится у тебя через стенку.
  — Карабай, что ли?
  — Он самый. Он всегда меня выручает.
  Карабаю Тургуну грех жаловаться на женское внимание. Он за ними не бегал, — они сами шли к нему. Так было и с его покойной Надей, так случилось и с Ольгой. Трудно сказать, чем он их привязывал к себе. Толи верностью, то ли почитанием? Разумеется, женщинам виднее. Ольгу он впервые увидел утром возле своего подъезда. Он сидел на лавочке с соседями. Мимо прошла белокурая женщина в джинсовом костюме приятной внешности. Карабай оценил ее по достоинству, но он даже предположить не мог, что судьба пошлет ему такую женщину для сердечной радости. Ольга, намучившись с покойным мужем алкашом, не собиралась связываться ни с каким мужчиной, но в жизни случаются самые разные встречи. Майкова, недолго думая, обратилась к соседу:
  — Карабай, — улыбаясь, заговорила Ольга, — Вы можете мне помочь с ремонтом?
  — Говорите конкретно, что там надо делать?
  — У меня нет ни света, ни воды.
  — Обещать не могу. Только на месте можно разобраться.
  Осмотрев ее квартиру, он сказал: «Ольга, думаю, что все новое сразу не потянешь. Поступим по-другому: у меня в гараже есть б/у раковина и унитаз, а пластиковые трубы и соединения к ним возьмешь в магазине».
  Когда Ольга все закупила, Карабай на кухне закрепил раковину, в туалете установил унитаз, провел пластиковые трубы, и — вода пошла. Вот с проводкой ему пришлось повозиться дольше. В квартире, во время ремонта, не до чистоты. Он видел этот раскардак и понимал, что жить в этих условиях невыносимо. У него же — три комнаты. Решил предложить ей одну. Не захочет, — ее дело.
  — Оля, у тебя одна комната, у меня их три, — сказал он, — выбирай любую и живи.
  — Карабай, спасибо большое, но мне неудобно, …что люди скажут?
  — Что скажут, — их дело. Зато, ты будешь жить в нормальных условиях…
  Майкова не могла согласиться. Она понимала, что жить с мужчиной в одной квартире — без интима не обойтись. С одной стороны — идея заманчива, а с другой — связываться с нерусским — душа не позволяла. Но каждый день, наблюдая за Карабаем, его работой, она все больше проникалась уважением к нему. Камень воду точит. За что бы Карабай не брался, — все у него ладилось. Одним словом, у мужика — золотые руки. Такие на улице не валяются. Она уже не представляла, как бы справлялась с ремонтом без него. Майкова долго думала-гадала и убедила себя, что такой шанс упускать не стоит. На себе испытала, как это — жить в одиночестве.
  Карабай от счастья был на седьмом небе. Ольга согласилась с его предложением. Он выделил ей солнечную комнату, обставленную всем необходимым: роскошной кроватью, с ковром на стене и на полу, платяным шифоньером и шкафом с книгами…
  Устроившись в комфортной комнате, она, наконец, вновь почувствовала себя женщиной. Перед сном, приняв ванную, она ощутила такую легкость, как будто заново на свет родилась. Но чего-то все же не хватало. В голову стукнула шальная мысль:
  — Карабай! Ау!
  — Оля, я тебя слушаю.
  — Что же ты меня одну бросил ?
  — Нет, не бросал, а телик смотрел.
  — А что.., я некрасивая?
  — Как такое можешь говорить? Ты видела, как персик цветет? Вот, ты такая. Ты для меня самый — большой праздник.
  — Чего же тогда не приходишь?
  Карабай подошел и стянул с нее одеяло. Он как увидел ее золотоволосую, белокожую, с сияющими голубыми глазами, с чудной грудью, развитыми бедрами, манящими коленями, лежащую на красной махровой простыне — у него перехватило дыхание, чуть не потерял сознание. Еще не веря своим глазам, он непослушными руками снял с нее кружевные лифчик и трусики. Она, как будто ослепила и окатила его с ног до головы горячей волной. Трепеща от восторга и предвкушая наслаждение, Карабай припал к ее губам и, словно провалился в огненную лаву…

  Судьба Карабаю отпустила для радости и счастья не день, и не два, а целый год. Но, пролетел он как один день. Ведь, счастья много не бывает. Однажды ранним апрельским утром у Ольги зазвенел мобильник. Степановна выдала ей неприятную новость: заболела ее сестра. Зинаиду с высоким давлением на «скорой» отправили в городскую больницу. Ольга расстроилась, — они с Карабаем как раз сегодня собрались в город за новым теликом, — и на тебе. «Ольга, не переживай, а собирайся и езжай в Стаханов» — сказал Карабай. Он проводил ее на автобусную остановку, и она уехала.
  Карабай хорошо запомнил тот день, когда Оля уехала. Он увидел тогда на улице Викторию Семеновну и заговорил: «Семеновна, ну, когда уже потеплеет?». — «Вот когда зацветет клен, верная примета» — ответила та. Он сходил за дом проверил. На кленовых ветках появились небольшие листочки и пучки цветков, но тепла не было. По-прежнему дул холодный восточный ветер. Только через две недели, когда клен отцвел, ветер затих и немного потеплело. На цветочной клумбе, под окном Ольги, среди красных голландских тюльпанов зацвел первый одуванчик, солнечны цветок. Карабай окружил его заботой: прорыхлил почву и стал поливать.
  …Поначалу Ольга часто звонила, говорила ласковые слова. От нее Карабай узнал, что Зинаида пошла на поправку, у нее восстановилось нормальное давление. Он надеялся, что и Ольга скоро вернется домой. Каждое утро Карабай просыпался с надеждой, что услышит голос дорогой ему Ольги, но мобильник тупо молчал. Наконец-то, в один из апрельских дней, телефон ожил. Клавдия Степановна огорошила его убийственной новостью: «Карабай, прости, Ольга не может вернуться к тебе. Она полюбила другого человека. Он моложе ее, у него свой дом, машина и бизнес». Для Карабая это был шок. Чего- чего, а такого от нее он не ожидал. Если бы они жили, как кошка с собакой — тогда другое дело. У них же сложились прекрасные отношения. «Оля, Оля, какая же ты безжалостная, — думал он. — Значит, ты притворялась возлюбленной. Любящие так не поступают. В чем я виноват? Я был предан всей душой только тебе. Я на тебя молился, своей жизни не мыслил без тебя. Я тебя так любил, как никого в жизни».
  От этих мыслей его голова готова была расколоться. Карабай возбужденный ходил по комнате из угла в угол, и не мог успокоиться. Неожиданно в коридоре прозвенел звонок. Карабай открыл дверь. Перед ним стояла Виктория Семеновна, все в том же пуховом платке на голове и в теплых рукавичках на руках. Поздоровавшись и, пристально вглядываясь в лицо соседа, заговорила:
  — Смотрю с утра тебя не видать. Дай, думаю, зайду, не захворал ли.
  — Спасибо, Семеновна. Пока жив, здоров.
  — А, как же там Ольга? Что-то ее долго не видно. Хоть звонит-то?
  — Не звонит и на мои звонки не отвечает.
  — Что там случилось?
  — Ольга нашла себе другого.
  — Ой, батюшки, …что делается. То-то я смотрю на тебя и не пойму, от чего ты грустный и небритый. Значит, на тебя так подействовала разлука. Поверь моему слову, она еще пожалеет об этом. Скажу от себя: глупый поступок она совершила. Да не убивайся ты так. У нас вдовушек немало. Один не останешься.
  — Спасибо, Семеновна за поддержку.
  — Будь здоров, Карабай. Что-то еще хотела тебе сказать. Ах, да.., ты видел, что у Ложкина, нашего соседа, стена стала мокрой и влага уже пошла даже на ступеньки. Ты, бы позвонил ему.
  — Да, Семеновна, я уже звонил ему, и он обещал подъехать.
  — Слушай, Карабай, я сварила борщ. Может, придешь и отведаешь свеженького?
  — Семеновна, спасибо, Вам. Пока воздержусь, мне почему-то ничего не хочется.


      ***

  Виктор Ложкин, мужчина веселого нрава был уже на пенсии и отличался от своих сверстников тем, что у него на макушке не осталось ни одной волосинки — была она голой, как коленка. Он не заставил себя долго ждать. Так как зимовал у сына, в городе Старобельске, что от Карловки совсем недалеко. И он через пару дней был уже на поселке. Карабай с Виктором при встрече обнялись как старые и добрые друзья.
  — Карабай, как я рад тебя видеть, — широко улыбнулся Ложкин.
  — Я тоже рад нашей встрече.
  — Как вы тут перезимовали?
  — Нам не впервой, раньше зимы были посуровее, — и то выдерживали.
  — Ну ладно, Карабай, зайдем посмотрим, что там у меня случилось в квартире.
  Они осмотрели две комнаты и кухню — батареи и трубы были целыми. Они не понимали, откуда же взялась вода, что появилась даже на ступеньках в коридоре. Когда же Карабай заглянул в ванную комнату, то произнес:
  — Вот смотри, друг, где собака зарыта. Ты банки стеклянные с водой оставлял?
  — А, Карабай, понятно! Вот она причина. Они от мороза и потрескались. Ну, это не беда.
  Я-то думал, что нам придется трубы менять.
  — Витя, этого не избежать. Я у себя давно уже чугунку поменял на пластик. Сколько наш дом стоит?
  — Ну, где-то не меньше сорока лет. Короче, это дело отложим на лето. А вино ждать не будет
  — Какое вино?
  — Я привез от сына.
  Они расположились на кухне за столом. Ложкин достал из сумки двухлитровую банку с вином, вскрыл ее и наполнил два бокала.
  — Ну, Карабай, выпьем за нашу встречу! Будем здоровы!
  — За нас с тобой! Будь здоров, Витя!
  Они выпили и закусили шоколадными конфетами. Легкий хмель незаметно проник в их головы. Потекла непринужденная дружеская беседа.
  — Отличное вино! — сказал Карабай. — Где ты его достал?
  — Я уже сказал, что оно от сына. Ты знаешь, какой у него виноградник! Подобных, ты, даже в Узбекистане не найдешь. Виноградные лозы толще моей руки, а кисти, что висят на них — в два кэгэ не вберешь. Название сорта: «Илья Муромец». Созревает уже в августе, так что до осенних холодов вино успевает перебродить и созреть.
  — Витя, такие мощные кусты надо к чему-то подвязывать.
  Ложкин все наполнял бокалы, а Карабай, как дегустатор, смакуя его, давал ему высшую оценку.
  — Карабай, видел бы ты, какие у сына шпалеры. Лозы привязывают до стальных канатиков. А опоры, … какие опоры, — четырехдюймовые стальные трубы!
  — Витя, а как же эти кусты зиму переносят?
  — Карабай, все просто: на мощные опоры ставится утепленная крыша, и крепятся стены…
  — Витя, у нас в кишлаке, знаешь какой виноград, очень далеко до него твоему «Муромцу».
  — Карабай, лучше скажи мне, где же твоя Ольга? Я читаю по лицам. На твоем я вижу грусть. Давай выкладывай, от меня ничего не скроешь.
  Когда Тургун выложил свою историю, то Витя изрек:
  — Ольга, поверь моему слову, непременно вернется к тебе. Такого, как ты, ей не найти. Только дай мне номер ее телефона, я брякну, и она примчится, как пить дать.
  Ложкин долго беседовал с Ольгой, все расписывал, какой хороший Карабай, как он скучает за ней. Он прояснил ситуацию. Ольга все-таки нашла приключения на свою заднюю часть. Ее бойфренд навешал ей лапши на уши. Короче, сбегала быстренько замуж, а теперь сидит у разбитого корыта. Вышло так, что жена этого бизнесмена раньше времени вернулась из Таиланда и подняла бурю… Ложкин не ошибся, Ольга готова вернуться. Карабаю стоит только дать добро.
  — Карабай, будь мужиком, прости ей грех. Ну, споткнулась женщина, …с кем не бывает. Понимаешь, жизнь — это постоянная разлука с родными, близкими… Время летит. Надо удержать то, что можешь. Ты ведь любил и понимашь, как это дорого тебе.
  — Да, Витя, любовь — это святое. Она остается в сердце на всю жизнь. Любовь к покойной Наде живет в моем сердце, а вот для Ольги в нем места нет. Пойдем со мной, я тебе что-то покажу.
  Они оба подошли к окну. Карабай открыл его и сказал: «Вот смотри, — указал он на цветущий одуванчик, растущий возле стены дома, — он мне напоминает о моей первой любви. Это было в родном кишлаке. Я тогда учился в седьмом классе. Впереди меня, за партой, сидела черноглазая девчонка с короткими косичками. Я краше ее в жизни не видел. Звали ее Динора. Это моя первая любовь. До сих пор помню, как я ей подарил вот такой солнечный цветок. Как сверкали ее глаза, а я испытал такое радостное блаженство, которое заполнило все мое естество. Я несколько дней ходил, как во хмелю. С той поры много воды утекло. Не раз мое сердце обжигала любовь, но чувство первой любви не забыто. Оно незамутненное, а чистое, как родниковая вода.