Злата спала скверно. Всю ночь ей снились кошмары, и только под утро девушка смогла задремать без сновидений.
В тех снах- ярких, четких точно фильм в синематографе- кто-то шел перед нею и вел в лес, держа ее несоразмерно длинной, чудовищной, похожей на кривую ветку когтистой рукой. И был у этого чудовища облик Мрака с пустыми, зашитыми суровой нитью глазницами. И в самом центре круга из белых камней остановились они, но чудище, что приняло облик Мрака, поставило ее босую и в одной лишь ночной рубашке прямо на холодные мелкие камни, а само стало ходить по кругу, свистя и воя на несколько голосов, один ниже другого, рыча что-то на том языке, коего, верно, и не существует на свете. Злата кричала, пытаясь вырваться из круга, но чудище, следя за ней полыми глазницами, повторяло с обратной стороны круга каждый ее шаг, не выпуская и не касаясь ее.
*****
-Почему князь людей не хочет отдавать тебе этот дом?- спросил Вильгельм, когда Мрак, сев отдохнуть на поваленное бурей бревно, сорвал травинку и принялся ее жевать, насвистывая.
Это был внеплановый поход в лес, неожиданно организованный Мраком. Женщины приглашены не были. Мрак обещал показать Вилли место, еще не тронутое грибниками, а заодно, если повезет с погодой, что-то, что может заинтересовать Вильгельма, продолжившего одно из своих юношеских увлечений- охоту на молнии. Мрак выплюнул травинку, прислонился к соседнему дереву и, закинув руки за голову, начал неторопливый рассказ.
-Истоки нашего с князем противостояния приходятся на конец прошлого века, вероятно, когда твой отец был еще беспечным ребенком, и когда мысли о такой замечательной штуке как телефон еще не пришли в голову никому. Тогда в Северных Княжествах только-только стал применяться телеграф, а конфликты колдунов и христиан были в самом разгаре. Словом, в те благословенные времена, когда я был еще наивным пацаном в коротких штанишках, и когда нынешний князь был только незаконнорожденным сыном князя, чья династия грозила угаснуть.
В то время первый выпуск Брокена был многообещающим экспериментом, за которым следил почти весь наш двор. А в столице вносили поправки в Кодекс для всех колдующих и декреты о терпимости для людей земли. Тогдашний князь прекрасно понимал, что останься он без поддержки ведьмовских и колдовских родов, как надвигающаяся война с восточным королевством, тучи которой сгущались над Северными княжествами, сделает его изгнанником, а по его земле пройдет остроносый сапог неприятеля, чтоб в конце-концов оставить одни руины.
Он вполне справедливо считал, что соседи его скорее отдадут на растерзание этот славный край, нежели вступятся за того, в чьих землях могут быть нарушены права трех самых древних ведьмовских родов, что уже много веков предоставляли Северу Лунных Королей и хорошеньких принцесс.
И именно в это время, когда все с напряжением наблюдают за событиями по ту сторону границы, юный Август Сварт пишет письмо домой, многоуважаемым родителям, в котором просит обнять также младшего брата, письмо о том, что несколько дней назад, неподалеку от деревни, где он имеет склонность отдыхать от учебы, ловя золотых махаонов для своей коллекции, произошло кое-что страшное, о чем он догадывался, но по понятным причинам- правилам брокенского братства- не смог помешать.
Получив такое письмо, госпожа Сварт намеревается поехать в школу, где учится ее старший отпрыск, но господин Сварт также получает письмо, правда за подписью княжеского советника по тяжким делам, и господина директора школы Брокен, с заверениями в том, что никому из родственников учеников не рекомендуется до указанного срока посещать учеников в данном заведении, и что ничего серьезного не произошло. Поскольку в том письме имеется формулировка *для всех колдунов-родственников учеников*, госпожа Сварт пользуется этой лазейкой, ведь она ведьмовского рода, и с письмом сына в ридикюле в одиночку следует тремя поездами прямо до станции Белогрудки.
-Твою маму пустили в Брокен?
-Маму, к сожалению, на территорию школы не пустили. Брокен весь был оцеплен охраной и тайной полицией Лунного Короля. Но Марцеллий позволил ей увидеть через решетку Августа, вытащив его в сад под предлогом заботы о засыхающей груше.
-С чем же были связаны такие меры?
-Проводилось предварительное расследование.
-А что Август сказал вашей маме?
-Чтобы она не волновалась и передала то же самое леди Ла Флор. Что здесь произошло страшное преступление против человека, к которому ни он, ни его одноклассник Арсений отношения не имеют. Но и их не выпускают даже в деревню пока идет следствие.
До самой войны несколько родителей мучались в догадках, ведь мама рассказала обо всем, что слышала, будучи там всего несколько часов семейному доктору Свартов, Альфреду Сандбаху, чей внук также был учеником частной колдовской школы Брокен. Доктор Сандбах передал всем родным воспитанников все то, что узнал от мамы. Но все события сохранялись в строжайшей тайне- на подходе была война, и христиане были настроены решительно. Двадцать второго июня Август с товарищами получили аттестаты. На следующий день по Северным Княжествам объявили о начавшейся войне, и двадцать четыре юноши были мобилизованы со всеми остальными смертными указом князя и разрешением Лунного Короля.
Август, как член брокенского братства, просился на фронт, но ему долго отказывали. Он купил оружие и пошел сам, сбежав на фронт в грузовом составе. Арсений Ла Флор, как сторонник ненасилия уехал к Западному хребту. Но через полгода война дошла и до тех мест.
И, как тебе уже известно, через три года война закончилась полной победой над превосходящим числом противником. Северные Княжества сумели с помощью своих соседей и помощи Лунного Короля отстоять свободу. А с войны пришло только трое.
-Август, Арсений и Эрик Монро.
-Да. А затем в народе стали поговаривать о том, что в княжествах видели господина Марцеллия. Будто бы он удрал в то время, когда первое княжество было сдано врагу. Марцеллия видели в столице, где уже новый князь, нынешний, подписал документ, по которому особняк Брокен и земля Марцеллия вокруг него передаются в государственную собственность. Марцеллий даже мебель вывозить не стал. Все осталось княжеству- стулья, занавески, инструменты. Он уехал на юг, где несколько лет укрывался от доктора Сандбаха, которому он, по слухам, подробно рассказал в одном из писем о том, что произошло пятнадцатого июня в лесу и особняке, в тот день, когда мальчики только-только сдали все выпускные экзамены.
-А что там произошло?
-Если бы я ответил, Вилли, что произошедшее там в ночь на шестнадцатое июня является засекреченной информацией, ты бы перестал меня спрашивать?
-Это ты начал рассказ, Мрак. Сказал А, давай уже и Б.
-Видимо, я в тебе все же не ошибся.-широко улыбнувшись ответил Мрак.
-В смысле- не ошибся?
-Поскольку я выбрал тебя, а не Златану слушателем этой истории, ты мог бы отметить, что я и прежде уважал твое стремление докопаться до сути, и твой рациональный подход ко всем сферам жизни человека. Являясь, по большому счету, таким же человеком из плоти и крови как и ты, я испытываю ту же гамму человеческих эмоций. Не являясь ни христианином, ни атеистом, не принадлежа к какой-либо другой конфессии, я испытываю необходимость облегчить душу.
-Мне, как духовнику?
-Считай, что так. Ты умеешь хранить секреты, и этот, я уверен, сохранишь.
-Обещаю, Мрак.
-Хорошо, что не клянешься. Клятва- самая хрупкая печать в мире людей и магов. Итак, доктор Сандбах получил письмо от Марцеллия о том преступлении, что напугало покойного князя и озадачило Лунного Короля. Видишь ли, Вилли, в то время в школе Брокен царили строгие нравы, а телесные наказания практиковались также, как и в те времена, когда вы со Златой были еще подростками. Не в том, конечно, объеме. Государственных сирот ставили на горох на часок или запирали в карцер, а ваш математик любил прохаживаться линейкой по рукам дабы предотвратить проникновение в ротовую полость инфекции, что вы могли получить с немытых рук и обгрызанных ногтей.
Разумеется, подобные воспитательные меры сплачивали между собой избалованных колдовских сынков. Не помню, когда именно, согласно рассказу Августа, было создано брокенское братство- двадцать шесть жертв режима- так они в шутку себя называли. Брокенцы то и дело выкидывали какие-либо каверзы, но стояли друг за дружку горой. В любой ситуации брокенцы предпочитали молчание и групповое наказание выдаче набедокурившего товарища директору и педагогическому составу. Если, например, кого-то из мальчишек ловили с поличным за мелкой пакостью, скажем, за подкладыванием кнопки на стул учителя или курением табака, он не признавался, кто именно дал ему табак и брал всю вину на себя, зная что по негласному закону товарищи всячески облегчат ему отбывание наказания. Вот такое отличное было время, когда учился мой брат.
-Но не из-за курения же была вызвана княжеская полиция? Ведь даже если бы брокенское братство занималось, скажем, сбытом сельчанам наркотических веществ из дурманголова и белены, это Марцеллий смог бы урегулировать?
-Все верно. Но мальчики задумали и осуществили, обманув пристальное внимание всех своих воспитателей то, о чем, рассказывая мне, покойный доктор Сандбах даже по прошествии четырех десятков лет говорил полушепотом. Вот так.-Мрак соскочил с бревна, достал из корзинки складной ножик, метнулся куда-то и через несколько секунд вернулся с полными руками подберезовиков.
-Я все, знаешь ли, смотрел на них, таких славных, укрытых гниющей листвой, Вилли, и сомневался, показалось ли мне, или они действительно там росли, прижавшись друг к дружке словно овечки в холодном хлеву и дрожа, в ожидании моего ножичка.
Вилли рассмеялся. Не зная Мрака, его вполне можно было принять и за писателя, и за маньяка одновременно.
-Однако ты остановился на том, Мрак, что доктор Сандбах поведал тебе о происшедшем в ночь на шестнадцатое июня, о чем он знал из письма Марцеллия.
-Да, знал. Но не верил ни единому слову. Это отрицание- попытка оправдывать единственного и убитого на войне внука, наследника совсем небогатой, но все же не самой замшелой в этом княжестве семьи, родного человека, чья жизнь закончилась на девятнадцатом году, в окопе, была не единственной неприятной вещью во всей этой истории.
Сначала и наша мама также упорно гнала от себя мысль о том, что ее любимый русоволосый мальчик не подозревал ни о чем. Станешь мамой, поймешь. Шутка.
Даже когда Август написал на бланке с гербом княжеской полиции о том, что он замечал вечером пятнадцатого июня, как несколько фигур в темных плащах с капюшонами выходили несколько раз через заднюю калитку в саду, там, где сейчас растет новая груша.
-Август все же был в курсе того, что именно задумали его товарищи?
-В том-то и дело, что нет. Не до конца.-Мрак с удовольствием зевнул, потянулся и продолжил.-Август был, несмотря на типичную для каждого подростка хулиганскую и высокомерную натуру всегда довольно зрелым человеком. Его считали душой Брокена, украшением выпуска, и были, вероятно те, кто мог ему завидовать и недоверять. И поселяне его любили, если можно так обозначить отношение людей земли к чужеродному им существу. Они его, определенно, не боялись. Август часто предостерегал товарищей от различных и глупых замыслов, каверз в отношении сельских жителей.
-И именно Август как-то пошел в Белополье на Чертов Четверг.
-У Августа всегда была связь с этой землей. Часть этого краешка маленького мира, что именуется Лихим Лесом, хотя от древнего огромного Чернолесья остались одни лишь пеньки, принадлежала одному из наших предков, Эмберу Сварту.
Кстати, самому первому колдуну из Северных Княжеств, что выбил у Лунного Короля реформы для ведьм.
Ты, конечно же слышал, что ведьмовские роды полагаются более близкими к людям земли, нежели колдовскими. А следовательно, много веков считались более ущербными, что ли. Именно Эмбер Сварт доказал, что средневековые сотрудничества колдунов с инквизицией послужили массовым убийствам ведьмовских семей. Слово *ведьмовин* до начала прошлого столетия было бранным словом. Эмбер Сварт остановил тихий многовековой геноцид ведьм и способствовал возвращению им их законных, равных прав на равне с колдунами.
Опять я ушел в сторону, Вилли, не устояв похвастался своим замечательным предком. Итак, бодрячок Август обожал здесь все- и это не громкие слова- от каждой букашки и гнилушки, до опасного Белополья. И в этом походе в Белополье на Чертов Четверг, в самый конец октября, в день, что у наших западных соседей справедливо зовется Днем Нечистой Силы, когда приличные люди земли вроде тебя или госпожи Морбах после захода солнца вообще не покидают своего жилища, Август был одинок.
-А мотивы? Август снова там побывал, будучи уже в зрелом возрасте.
-Ведьмовская глупость. И любопытство, присущее всем членам нашей семьи, конечно же. Сердечко его, как ты уже понял, расположено было слева.- Мрак прикрыл глаза, положив ладонь на левую сторону груди.-Вот здесь оно было, дорогой мой Вильгельм.
Вилли коснулся следом за Мраком той же части его тела. Мрак открыл серые добрые глаза и переложил его руку на правую сторону. Именно справа билось сердце Ганса Глорие Сварта.
-То есть ты, ты утверждаешь, что многие поступки Август совершил, будучи ведьмаком по крови, а не колдуном, как его отец, дед и прочие достойные предки?
-Да. Только об этом не говори, пожалуйста, никому. Иначе на меня повесят ярлык расиста и подпортят репутацию в научных кругах. Ведьмин род, как бы странно это ни звучало, гораздо ближе к людям. Именно этим объясняется его неосторожность, его многовековая уязвимость перед лицом христианской церкви.
Вилли наблюдал, как согнувшись в три погибели, Мрак быстро-быстро, обеими руками наполняет корзину непонятно откуда берущимися грибами. Зрелище это было воистину фантастическим. Вилли даже пришло в голову, что хитрый Мрак, пока они разговаривали сам вырастил десяток отличных грибов из оставшихся здесь грибниц.
Мрак остановился, вытер перочинный ножичек о платок изумительного серо-синего цвета с инициалами Г.Г.С, отставил в сторону большую корзину.
-Знаешь, почему Марцеллий отдал дом, который я желаю приобрести, несмотря на упорное нежелание нашего князя с ним расставаться?
-Почему же?
-Марцеллия, не имевшего специального образования, чтобы осуществлять педагогическую деятельность, привлекли к ответственности как попустителя. Дом ломаного гроша не стоил тогда, а после войны, хоть и окруженный щитом от ворот, он был закопчен как головешка. Марцеллий был также подданным южного короля, точнее правящей тогда королевы. Вот так она себя, кстати и называла, южный король. Та ветвь Корхайдов-южан, откуда была его мама занималась несколько веков строительством христианских церквей, настоящих произведений готического искусства, за что была в фаворе у всей династии Юга. Внучатый племянник Марцеллия, довольно дряхлый такой старичок, однако резкий на язык, мог напомнить объединенным северным правителям после войны, посредством кого осуществлялись переговоры с королевой, принесшие им союзные силы. Марцеллий отделался потерей Белогрудок и ни слова не сказал репортерам.
Шесть лет назад наш рассудительный князь выставил Белогрудки на торги, особо не надеясь заполнить продажей этой славной глухомани некоторую солидную брешь в казне города. После казни предпоследнего мэра, как тебе известно, растратчика и жулика, городу потребовалась хорошая сумма. И Белогрудки с еще несколькими государственными имениями выставили на торги. Полгода Белогрудки не интересовали никого, даже обеспеченных южан.
Даже соседским северянам-землевладельцам не горело приобрести лес, чья добрая половина давно считается аномальной зоной. Белогрудки точно проклятье не могли сбыть с рук даже разбив на крохотные участки. Изначальную цену снизили.
В тот день, когда я бродил растерянно по городу Карфакс, был ровно месяц с похорон Августа. Я не находил себе места, не понимая, что мне делать дальше. Работа давно перестала приносить мне интерес, а наукой я пресытился как сорванец, что залез в кладовую и наелся до отвала клубничного варенья.
Утрата родного человека скверно отразилась на моем душевном здоровье. Я сел на лавочку, натянул на самый нос шляпу, надеясь быть никем не узнанным. По долгу дружбы мне приходилось околачиваться в Карфаксе, заменяя слегшего с воспалением легких коллегу-преподавателя. Голова моя болела. Во рту точно кошки нассали. Накануне я был здорово пьян, и в подворотне меня побили какие-то студенты или юнцы. В общем, хотелось ли мне мне тогда жить, или я просто влачил свое существование, решай сам.
На глаза мне попалась брошенная кем-то на скамейке вчерашняя газета. От тоски, и чтобы хоть чем-то занять себя, я принялся делать из ее подпорченных утренней росой листов бумажные шапки и корабли. Это был, кстати, Северный Вестник. Так что количество шапок, что я тогда понаделал, ты можешь себе вообразить. Дойдя до половины газеты, я понял, что устал как черт, переломавший колокольню собора, и с чистой совестью решил напиться снова. С утра.
Не качай так головой укоризненно, Вилли. У меня была законная причина, а совсем не легкомыслие. Голова моя была вся в шишках, губа рассечена, а нос был сбит набок. Лекаря, что мог бы мне помочь и устранить эти следы негостеприимной встречи в переулке Роз, в городе на тот момент не было. С такой изукрашенной физиономией и распухшей хлеборезкой я явился утром в университет и получил успокоение в том, что замену мне все же найдут.
Кстати, Злата как-то упомянула, что у меня отсутствует часть своих зубов. Именно после той вечерней прогулки мне и пришлось заменить утерянные премоляры искусственными.
-Мрак, я уже начинаю понимать, за что тебя избили в Карфаксе твои студенты. Если это, конечно же, были они.
-Ничего подобного, мои студенты обычно вежливые. Но ты прав, мне стоит вернуться к шапкам из газеты. Итак. Светило солнце, взрослое население Карфакса в поте лица зарабатывало хлеб свой насущный, трудясь на благо общества, пока страдающий от боли в подреберье и голове один, еще сутки назад страшно сексуально привлекательный колдун сидел на облезлой зеленой лавочке, что на площади Кота Мурра, сворачивая шапки из страниц Северного Вестника. Как на глаза ему вдруг попалось неинтересное, на первый взгляд совсем заурядное, как и прочие в Северном Вестнике объявления.
-Ты не любишь эту газету?
-Да. У меня там свои счеты с редактором. Итак, оно привлекло меня именно тем, что после слов *Продается симпатичный участок...* стояло *Белогрудки*, откуда-то мне знакомое. Ты запомнил, Вилли, что я получил травму накануне, и потому с соображалкой у меня было туго? Все, о чем я мог думать в тот момент- успокаивающая, согревающая Роса лона Магдалины, которой так приятно промочить горло в прохладный день в Карфаксе. Самое, пожалуй, сладчайшее из белых северных вин.
И тут, на тебе, какие-то Белогрудки. Глупое название. Но оно о чем-то мне напомнило. Через два часа- я же говорю, что мыслительный процесс в тот день давался мне туго- я был в представительстве Смит и Эберсон. Куда меня сначала не пустили, по причине разбитого в неопознанную харю распухшего лица. А уже на следующей неделе я стал полноправным владельцем этих самых Белогрудок.
Мне известно, что князь осведомлялся об имени покупателя, вероятно из любопытства. И мне рассказывали, как вытянулась его сиятельная рожа, когда он увидел внесенным в книгу своих мелких помещиков мое полное, будь оно клято, имя напротив свежесбытых с рук Белогрудок.
-Ты и князя недолюбливаешь.
-Этот лопоухий осел, будучи еще в статусе незаконнорожденного княжеского сына, учился со мной в университете. На другом, к счастью, факультете. Этот ряборылый бастрард, чей похотливый папаша наплодил от каждой подворачивающейся ему юбку невероятное количество страшненьких девочек, даже был влюблен меня в те годы, хоть долго не мог мне в этом открыться лично, ибо это противоречило христианской морали, в которой его наистрожайшим образом воспитывали.
Он писал мне анонимки, провожал украдкой дебильными задумчиво-печальными взглядами, точно я замахнулся на облезлую собаку, чтобы угостить пинком, а потом великодушно передумал. В те годы я был чересчур хорош собой, чтобы не привлекать внимания исстрадавшихся по тугим щелочкам замученных греческим и латынью юнцов. Да и сейчас, кажется, тоже неплох.
-Твои карточки в нежном возрасте я у Августа видел. Интересным ты, конечно, был молодым человеком.- согласился Вилли.-Не принимай мои слова как...заинтересованность.- поспешил уверить колдуна молодой человек.-Август рассказывал как-то нам со Златой про свою юность и на фотографиях рядом был ты.
-Да. Красоту наш Авгост получил от мамы-ведьмы. Ну и мне тоже кое-что перепало от отца-колдунца. Вот и бастард, почуявший свободу от мамок и нянек, понесся было по порочной дорожке суровой древнегреческой мужской любви.
-Да неужели?
-Нет-нет. Дело было лишь в любовных записках, что я получал горстями каждый день. Он пихал их в карманы пиджака, плаща, в сумку, складывал у двери. Я знал, кем был мой настойчивый воздыхатель. Даже не имея сообразительности каждый чернокнижник может понюхать листочек и увидеть лицо писавшего, если чернила свежи. Меня это, сперва ничуть не раздражало. Ровно до того момента, пока он не прислал мне подарок.
-Подарок от князя? Ты никогда этим не хвастался, Мрак.
-Он тогда еще не был даже претендентом на престол. В те далекие годы не было даже речи о том, что он когда-либо станет наследником и хозяином всей этой земли. Так что повод для хвастовсва был бы дурацкий.
Я получил подарок от лопоухого сына мелкого помещика, горячего поклонника моих диспутов и докладов, и, как он писал, изводя тонны бумаги, восторженного почитателя моих светло-голубых, точно небо над дозорными башнями Лирии глаз, черных как копыто дьявола волос и ресниц точно ласточкино крыло.
-Но ты же каштановый! И глаза у тебя серые, а иногда, когда Злата начинает выводить тебя из себя, темно-зеленые.
-Тридцать лет я, соответствуя своей фамилии, красил волосы в черный цвет. Образ мага-ренегата не может считаться завершенным без черной одежды или черных волос. А лучше и того и другого.- Мрак улыбался во все двадцать восемь зубов, рассказывая. Вилли покатывался со смеху. Грибы вокруг поваленного бревна росли как на дрожжах.
- Видишь мужика в черном, покрытого пылью и паутиной, и сразу понимаешь- опа, это чернокнижник, к нему не идем. Его коммуникабельность равна минус десяти. Он может и в лоб дать, не спросив, хочешь ли ты того, или нет.
А образ романтичного бунтаря, или же плохого мальчика должен быть стильным, нести некую загадочность, или же печальный посыл. Это может быть и бутоньерка из восковых незабудок, и траурный с золотым краешком платок в нагрудном кармане, словом все, что угодно.
Моя инфернальная бледность хорошо контрастировала с черными костюмами от известного хулигана-портного, что спустя какое-то время укоротил нашим светским дамам юбки и ввел в моду ажурные чулки.
Посмотришь на такого вот юношу со стороны и подумаешь что-то вроде: *Интересная бледность. Траурный костюм. Шрам на шее. Несомненно, он участвовал в дуэли или защищал честь прекрасной дамы. Не иначе, как тут скрыта какая-то драматическая любовная история.*
-И это все в купе с твоей социальной активностью в те годы. Как все это сочеталось с образом романтического страдальца?
-У женщин я имел невероятный успех. Напиши Арсению. Он зачем-то заграбастал себе все письма, что приходили ко мне с восемнадцати человеческих лет.
-Только ли у женщин, Мрак?
-До наступления возраста первой границы зрелости я в сомнительные половые связи не вступал.
-А потом понеслась душа в рай?
-Вилли!- прокричал Мрак и закашлялся, подавившись воздухом.- Отца твоего корягой прибей! Как тебе не стыдно?! Или это Златана научила тебя издеваться над почтенными старикашками?
Вилли отступил было на шажок назад.
Но Мрак, хохоча и ничуть не обижаясь швырнул в Вильгельма подберезовиком.
-Про подарок лучше расскажи. Иначе я сочту все это хвастовством.- попросил Вильгельм.
-Подарок. Подарок я увидел лежащим на подоконнике, на втором этаже, а мое окно было приоткрыто. Ключа от моей комнаты сосед передать моему воздыхателю не мог, боясь, что за любую оплошность молодой некромант запытает его кошмарными снами непристойного содержания.
Поэтому подарок был, скорей всего, доставлен снаружи. Дело было третьего ноября, в день, когда небеса сходятся с землею, чтобы поцеловать ее нежно и страстно. От этого действа природы выпадает в наших краях первый снег, и все вокруг становится чище, белее и уютней.
-То есть в твой день рождения.
-Да. Ровно на третий день после Чертова Четверга, неважно, на какой бы день недели этот четверг не выпадал. Я увидал бархатную коробочку цвета спелых слив у открытого окна и маленькую записочку в форме сердца с одним лишь инициалом. Почерк я выучил насильно, как Аве Мария грация плена, что каждое утро в шесть часов громко раздавалось под моим окном, а я, как тебе известно, далеко не жаворонок, и это стало последней каплей. Я стряхнул коробочку на пол.
-Не успев посмотреть, что там?
-Успев. Там был хороший, хоть и не очень чистый коралловый подвес. Маленькое сердце, оправленное в грубоватой работы серебряные лапки, на черном шнурке, что можно было укорачивать или удлинять по желанию. Такой совсем пустячковый подвес, недорогой и не изящный, и хоть я не был тогда настолько зажравшимся, чтоб оценивать глубину чувств по стоимости подарков, именно сам факт дарения его неинтересным и не нужным мне поклонником рассердил меня так, что я принялся было топтать ногами и коробочку, и содержимое.
Но мой сосед вошел в комнату и отогнал меня, чем спас эту ерундяшку. Видимо, горе-поклонник надеялся, что я буду носить его поверх ворота, среди моих анкхов и глазов Ра, поверх черной рубашки, и тем самым выкажу ему симпатию и согласие черт знает на что. Но он здорово просчитался с этим ходом.
Я увидел его на следующий день, в компании друзей, таких же примитивных, как и его фантазия, в малом зале библиотеки. Я шел вместе со своими прихвостнями-ведунами, обожавшими меня за остроумие и отвагу, понимай, слабоумие и отсутствие тормозов, и нас таких было всего четверо на людской университет. Поэтому при виде нас обычно все быстренько расступались. А он обернулся, наивный любовник утренней зари, потерял самообладание.
Боги, как же дрожали его тонкие губешки... я был страшно доволен и отмщен, проходя мимо него, не замечая демонстративно, и прекрасно видя все боковым зрением. Да-да, отличное боковое зрение тоже отличительная особенность колдуна от ведьмовина. Я нанес ему первый удар, замедляя шаг и напевая с приятелем на два голоса модную в те дни песенку *А где сердечко из коралла, ты мне ответь, душа моя, оно на ниточке висело, и на заре сгорело алой через три дня*. Он не отрываясь смотрел мне на шею. Там ничего не было, кроме старого медного глаза Ра и египетского креста. Вот так.
Вилли-Вилли, видел бы ты его несчастные глаза. Они смотрели на меня с болью и укором, они снились мне в те ночи, когда совесть своими стальными когтями впивалась в мое нежное кроткое сердце.
Он выдержал стойко несколько минут, пока мы с ребятами, усевшись неподалеку, швырялись друг в друга бумажными голубями. Мои голуби никогда не летали, и я громко смеясь, сказал им, что хоть и криворучка, но зато страстно любим. Они смеялись, громко, вульгарно, и он все это слышал. Несколько минут он выдерживал это со стойкостью монашки, искушаемой большим членом похотливого черта, и, сославшись на забытые конспекты, убежал к себе. Несколько дней его не видели. А когда он пришел в себя и стал выходить из общежития, мы с товарищами совершили еще один довольно некрасивый поступок. Красное сердечко мы повесили на пасторского осла.
-Он переживал?
-Нет. Пастор был из протестантов. Добрый, строгий, но совсем не дурной человек. Он не знал, кто так украсил его осла и кто выгнал животное в университетский двор. Но он понял, конечно, что без вмешательства человека магии ослик не мог сам покинуть загона. Пастор был из германцев, упокой Исаис его душу, очень славный человек.
-Я спрашивал про твоего поклонника, Мрак.
-Нет. Думаю, уже нет. Хотя он видел ослика с сердечком на шее, и этим поступком я изрядно наплевал ему в душу. Знаю только, что вечером того же дня его друзья изрядно напоили бедного дурачка и отвели к шлюхам. Там его, вероятно, причастили и исповедали, потому как после того вечера на мужчин он больше не заглядывался.
-Ну тогда не удивляйся, почему он раз за разом отказывает тебе в продаже дома.
-На редкость злопамятный тип.-ответил Глорие.-Нам пора нести все это лесное изобилие нашим милым дамам. Мне не стоит снова просить тебя, чтобы ты не рассказывал никому более, даже нашей славной госпоже Морбах, как я когда-то наперчил будущему князю.
-Насолил, может?
-Ну насолил.-нехотя согласился Мрак.-А по-моему, насолить, значит сделать что-либо вкуснее.
-Нем как могила, Мрак. Ни одно слово не покинет пределы этой поляны. Но ты так и не рассказал, что натворило брокенское братство, и по какой причине Марцеллий смирился с конфискацией владений.
-Это очень долгая история. Так что в другой раз.