Он был первым пассажиром, зашедшим в вагон поезда. Да и не мудрено, ведь время, предназначенное для посадки, составляло целый час, поэтому народ не спешил, у народа еще есть время спокойно довести свои дела до конца, попрощаться с провожающими, в конце концов, перекусить в станционном буфете.
Степан Степанович Чугай, который приехал сюда утром и, набегавшись за день, устал, поспешил занять свое место в купейном вагоне пораньше. Хотя была еще одна причина, по которой он спешил.
Сегодня в его жизни случилось радостное событие, а скорее всего даже два: он получил диплом о высшем образовании. К этому часу он шел почти десять лет с перерывами: службой в Армии, отчислениями и восстановлениями в институте, академическими отпусками в связи с семейными обстоятельствами и болезнью. Учеба на факультете журналистики ему давалась нелегко. Причиной служило нежелание посещать занятия, так сказать, природная неусидчивость, нежелание засорять голову, как он считал, «излишней и ненужной информацией». Сначала, поступив со второго раза на очное отделение, Чугай прилагал некие усилия к учебе, благо, хорошая память и талант схватывать все на лету, способствовали усвоению знаний. Он даже пару семестров учился на стипендию, которую могли получать только те, кто давал сессию без троек. Однако жизнь вдали от родителей, которые систематически подпитывали его денежками, городские соблазны в виде ресторанов, кафе, парков и танцплощадок — все это перераспределило приоритеты Степана. Он все меньше уделял внимание учебе: практически не посещал занятия, появились долги по экзаменам и зачетам. Отчисление не заставило себя ждать.
Работники военкомата встретили его с распростертыми объятиями. Таким парнем, имеющим спортивные разряды по тяжелой атлетике и борьбе, толковым и сообразительным, заинтересовались пограничники. Служба на границе закалила Степана. Боевая спортивная подготовка: марш– броски, кроссы, стрельбы, борьба, — все это способствовало его физическому совершенствованию, а работа по выпуску «боевых листков», «молний», стенных газет и сотрудничество с окружной газетой стала неоценимым опытом журналистской работы.
Демобилизовавшись, Степан вернулся на родину, к родителям. С работой повезло, районной газете «Маяк в степи» был нужен радиожурналист.
— Я согласен, — с ходу согласился бывший пограничник, получив приглашение от главного редактора.
Он очень старался и вскоре его репортажи с полевых станов, цехов промышленных предприятий и особенно со спортивных площадок, в период проведения соревнований, стали интересовать радиослушателей. Степан приглашал в свою передачу передовиков производства, руководителей района, просто интересных людей: умельцев, коллекционеров, артистов и спортсменов местного разлива. Особым успехом пользовались музыкальные заявки в честь именинников, юбиляров, профессиональных праздников. Загруженность на работе не помешала восстановиться на заочное отделение в институте.
Работа с головой захватила молодого журналиста, и так длилось до тех пор, пока к ним в редакцию не устроилась секретаршей девушка Надя, красивая, слегка полноватая, но фигуристая, с ямочками на щеках. Но Степану больше всего нравились ее глаза, большие, с поволокой. И ему сразу показалось, что эти глаза смотрят на него иначе, чем на других: дольше, с интересом и даже с вызовом. Надежда после окончания школы, не сумев поступить в техникум, освоила курсы секретарей-машинисток и устроилась секретарем в редакцию, где главным редактором был ее родной дядя. Секретарем не ответственным, который отвечает за выпуск газеты, а секретарем в приемной у дядюшки.
Коллектив в редакции небольшой: всего несколько человек. Ежедневные летучки у главного редактора, текущая суета и маленькие производственные площади — все это подвигало на контакты, на сближение сотрудников. Случилось то, что и должно было случиться: молодой радиожурналист и красивая девушка стали встречаться уже вне стен редакции, а вскоре между ними завязался роман, завершившийся свадьбой. Молодожены стали жить у Степана, квартиру которому передал отчим. У того не было родных детей, и он, сойдясь с матерью Степана, перешел к ним жить, любезно предоставив жилье пасынку. Родной же отец умер, попав в автомобильную аварию, когда Степке было десять лет. Степан продолжал учиться в институте, кроме работы занимался общественной деятельностью, увлекся рыбалкой и охотой. У него появилось много приятелей и друзей. Все бы ничего, но не прошло и года как семейная жизнь начала давать трещину. Выяснилось, что Надежде не хватает денег на наряды, на хрустальную посуду и ковры, на приобретение которых она встала на очередь. Не единожды молодая супруга сетовала, что у нее всего лишь пара золотых колечек, в то время как подруги окольцованы на все пять пальцев, да еще носят на ушах золотые сережки.
— Да на кой черт нам нужны эти ковры да тряпки, давай лучше будем строиться, заведем хозяйство, огород, где будем выращивать овощи и ягоду, в саду зацветут яблони, разведем курей и уток, сгондобим баньку. Представляешь: напарилась и в снег! Красота и здоровье
— Иди лучше сейчас голову в снег засунь, остынь немножко. Придумал, дома сидеть сутками да заниматься хозяйством. Вся зарплата будет уходить на дом и сараи, которые надо будет ремонтировать да расширять.
— Так для себя ведь.
— Для себя и для тебя мне хватает кухонной плиты, стирки и уборки. С девчонками-подругами некогда встретиться поболтать.
Встреча с девчонками – это еще и уход от ссор с мужем, которые возникали все чаще на почве недостатка в деньгах и возражений Степана по поводу ее посиделок с подружками.
— Домостроя у нас не будет! — заявила она Степану, когда он в очередной раз пытался поговорить с ней на предмет дальнейших жизненных планов. — Надоели твои упреки и нравоучения. И, вообще, я поживу некоторое время у мамы. Может быть, ты тогда начнешь ценить меня и наши отношения. Она собрала вещи и вскоре хлопнула дверью.
Некоторое время Степан ходил расстроенный, практически свыкнувшись с мыслью, что ничего из их с Надеждой брака не получилось. Однажды вечером, когда уже стемнело, он оделся и вышел на улицу подышать свежим воздухом. Спустя некоторое время услышал оклик: «Чугай! Чего маячишь без дела по родному селу?
— Володя, ты?
— Узнал? Гляди-ка, сразу узнал. Даже в темноте узнал! Молодец, одноклассник. А ведь мы лет восемь как не виделись. Последний раз, аккурат, еще перед армией, на соревнования в Барнаул по гирям ездили. Помнишь? Ты тогда в призеры попал, а я не смог выступить, на разминке мышцу потянул. Сейчас-то занимаешься?
— Некогда. Семья, работа.
— Детей поди полный дом? Сколько настрогал?
— Да нисколько.
— Наверное, решил дворец построить, чтобы потом наполнить его детскими голосами?
— Не строюсь, мы квартиру снимаем.
— А чего тогда в одиночку тропинку топчешь? Где жена-то? Чего прячешь, показал бы хоть. Я ее знаю?
— Навряд ли, она училась в другой школе.
И здесь Степану, неожиданно для себя, вдруг захотелось выговориться перед Вовкой Носовым, другом детства и одноклассником, рассказать о наболевшем, даже сознаться и раскрыть секрет школьному товарищу, почему тот ни разу не выиграл у него в «морской бой». Он заключался в том, что Степан всегда в игре с Володей не дорисовывал один маленький одноклеточный кораблик и тщетно пытался противник поразить цель, которой не было.
— В следующий раз повезет, тренируйся, — похлопывал Степан по плечу расстроенного и недоумевающего друга.
И, подумав мгновение, он усмехнулся и поведал о своей неудавшейся женитьбе, семейных неурядицах и скандалах.
— Веришь, Володя, домой подчас неохота идти, там тебя не ждут и тебе не очень рады.
— Верю, Степа, а знаешь что, пойдем к моей знакомой, она меня приглашала в гости, даже просила, чтобы я привел с собой друга, так как она не одна, у нее подруга заночует, которая не против с кем-нибудь провести вечерок. Идем?
— Идем! — неожиданно для себя выдал Степан. — Только давай в магазин заскочим и прикупим спиртное да продуктов.
Друзья затарились и вскоре поднялись на второй этаж дома, где жила знакомая Владимира.
— О, какие галантные и обходительные кавалеры, — застрекотала она, принимая из рук мужчин пакеты с вином с закуской. – Молодец, что не один, — обратилась она к Володе. — Друг-то у тебя какой видный... Подруга! Иди сюда, смотри, какой красавец хочет с тобой познакомиться!
Из соседней комнаты бесшумно вышла светловолосая женщина. Степан взглянул на нее и побледнел. Это была его жена. Шоковую ситуацию первой поборола Надежда. Сориентировавшись в ситуации, она набросилась на Степана:
— Что, женишок, на девушек потянуло? Погулять захотелось?
— А ты что здесь делаешь? Ты ведь у матери должна быть! По мужикам соскучилась? — Заткнись! Я зашла к подруге в гости. Сейчас ухожу. Бабник несчастный. А прикидывался недотрогой. Верный муж.
— Ну, ты и сволочь! — вырвалось у Степана. Его охватила ярость, и он, неожиданно для себя, наотмашь ударил Надежду, замахнулся еще раз, но его руку перехватил Владимир, и это помешало нанесению следующего удара. Надежда схватила куртку и выскочила из квартиры.
— Трагикомедия, Декамерон позавидовал бы, — усмехнулся, а потом захохотал Степан. — Кому скажи, не поверят: пришел к собственной жене на тайное рандеву. – Ладно, Володя, знакомь с хозяйкой, да давай за стол, кушать уж больно захотелось. Про себя он отметил, что и не сильно-то расстроился, ничего у него не осталось в сердце по отношению к Надежде. — Надо разводиться и не морочить друг другу голову. Сам-то тоже хорош, захотелось на сторону сходить.
Только выпили по второй рюмке, как в дверь позвонили. Когда хозяйка открыла, то на пороге стояли незваные гости: два милиционера, один ростом под два метра и широкий в плечах, а второй едва дотягивал ему до этих плеч.
— Кто здесь Степан Степанович Чугай? — спросил один из них.
«Пат и Паташенок, — первое что взбрело Степану в голову при виде их. — Чего они сюда приперлись? — и тут его осенило! — Надька, гадина, пожаловалась».
— Ну, я Степан Чугай и что из этого?
— Собирайтесь, поедем с нами!
— Да мне и здесь комфортно, — заупрямился Степан.
— Собирайтесь и на выход. Иначе придется на вынос, — сквозь зубы процедил «Пат».
— Плохо не станет? — поинтересовался Степан.
— Станет, станет, только тебе, — уточнил Пат и вдруг ловко и расторопно завернул Степану руку за спину, — а ну, вперед! Только без песен, а то соседей разбудишь.
Борис Николаевич Огурцов, заместитель председателя райисполкома с утра пораньше был уже на работе. Как-никак предстоит репетиция к большому празднику: Дню Победы. Прибудут артисты, школьники с учителями, работники райвоенкомата. Нужно подготовиться, да и парк осмотреть на предмет порядка: убран ли мусор у лавочек, не набедокурила ли молодежь, показывая от безделья свою силушку. Парк был гордостью сельчан: по его асфальтовым дорожкам можно было спокойно погулять, а, устав, присесть на скамейки, отдохнуть и пообщаться, в нем росли березки, высаженные в честь погибших в войне, здесь же стоял обелиск: солдат с автоматом, перед которым в праздники горел вечный огонь.
Борис Николаевич не стал одевать куртку, так как уже выглянуло солнышко и на улице стало по-летнему тепло. «Вот бы на завтра такую погоду», — загадал желание начальник, обходя территорию парка. Он знал здесь каждое деревце, привозил из города семена цветов для клумб, заставлял коммунальщиков ремонтировать скамейки. Сын погибшего фронтовика, он трепетно относился к мемориалу и всему, что связано с памятью о войне.
В парке было чисто. «Видимо, работники пришли пораньше, зная о репетиции, и убрались. Молодцы, — отметил про себя Борис Николаевич. — Теперь нужно посмотреть место, где устанавливаются баллоны с газом для вечного огня... Боже мой!» — его взяла оторопь. Площадка для газовых емкостей, расположенная за памятником, была загажена основательно битыми стеклянными бутылками из-под спиртного, остатками пищи, оторванными от помоста досками, устроенным здесь же туалетом: все это требовало немедленной уборки. «Сволочи, свиньи!» — чертыхался чиновник, направляясь бегом к телефону в кабинете.
— Семен Геннадьевич, выручай! — попросил он начальника милиции. — Пришли срочно парочку пятнадцатисуточников, в парке нужно кое-что быстро убрать.
— Что бы вы без меня делали, градоначальники, — начал бурчать главный милиционер. — Ладно, высылаю, встречайте!
Районный отдел милиции находился метрах в трехстах от исполкома, «скорая помощь» появилась минут через десять. Взглянув на сопровождаемых милиционером арестантов, Борис Николаевич обомлел еще раз за это утро. Перед его светлыми очами стояли: учитель физкультуры школы райцентра, известный гиревик, и представитель второй древней профессии — журналист. Понятно, что это был Степан Степанович Чугай. Хозяин кабинета обоих знал очень хорошо, как, впрочем, и они его. Чувство неловкости, даже стыда обуревало всех троих: пришедших за свой временный статус, чиновника — за их деяния.
— Ну, что, хлопцы, коли так получилось, нужно поработать на благоустройстве, не возражаете?
— Какой разговор, Борис Николаевич, только у нас есть просьбы, — начал гиревик. — Сейчас просьба может быть только одна, чтобы вам выдали большие лопаты, широкие грабли и крепкие метла. Когда все сделаете, тогда можете обратиться с другими пожеланиями, — полушутя – полусерьезно заметил зам. предрика.
— Борис Николаевич, и все-таки…
— Ну, что там у вас, хотя, я, кажется, догадываюсь.
— Мы бы не хотели, чтобы нас видели, как мы работаем.
— Что, стыдитесь, что не умеете ловко орудовать граблями и лопатой?
— Да нет, стыдно перед людьми, да, еще и ученики увидят.
— Место для работы будто подобрано специально для вас, оно закрыто от посторонних глаз.
— Борис Николаевич, а если хорошо поработаем, вы скажите начальнику милиции, чтобы он нас отпустил домой? — не выдержал гиревик.
— Идите работайте, там видно будет.
Так Степан Степанович получил свой первый «срок» длиною на пятнадцать суток, из которых отбыл два дня и три ночи. За добросовестный труд по благоустройству райцентра он был амнистирован.
С женой он больше не жил, развелся. Наступила апатия и потеря интереса и к работе, и к жизни. Радиопередачи стал делать кое-как: посвящал их гражданской обороне или борьбе с вредителями леса, приглашая выступить соответствующих специалистов, которые с радостью занимали все эфирное время, стараясь читать без запинки мудреные тексты правил и инструкций.
Воспользовавшись правом на отпуск по случаю экзаменационной сессии в вузе, Степан почти месяц куролесил с приятелями в городе, изредка появляясь на занятиях. Участию в веселых компаниях мешали экзамены, на которых он решил не появляться.
Вскоре, по приезду домой журналист получил извещение об отчислении из института: «по причине пропуска занятий и академической неуспеваемости». — Перебьюсь, — ответил Степан, когда дядюшка его жены, как показалось Степану, с некоторым злорадством поинтересовался, чем он будет заниматься дальше.
— Работать тебе я не могу позволить, потому что ты, оказывается, не подлежишь обучению, знания не идут тебе в голову. Курс, который осваивают даже выпускники ПТУ, ты не осилил. Такие работники нам не нужны.
Таким образом главный отомстил за племянницу. Но судьба была благосклонной к Степану. Через пару недель за какой-то прокол был уволен и редактор. Новый руководитель редакции, пользуясь покровительством райкома, добился увеличения штатов. Пригласил пару молодых специалистов. В газете появилась новизна, открывались новые рубрики, стали появляться критические материалы, направленные в адрес директоров хозяйств, исполнительной власти, коммунальных служб района. Тираж газеты значительно увеличился. Одна беда только: должность радиоорганизатора оставалась свободной. Желающие были, но редактора, дававшего им пробные задания, они не устраивали. Однажды он нагрянул к Степану на дом.
— Знаю, нигде не работаешь, не учишься, чем думаешь заниматься?
— Работу ищу, жить-то надо как-то.
— Считай что нашел, возвращайся.
— А как насчет образования?
— В институте, где ты учился, у меня проректором работает мой давнишний приятель. Я уже с ним переговорил, так что ты сможешь восстановиться. А на работу выходи завтра.
Так у Степана, при помощи своего начальника, пробудился интерес не только к работе, но и жизни. Имея уже определенный опыт работы, помноженный на, что не говори, талант, радиожурналист творчески подходил к работе и выдавал в эфир передачи, которые вновь вызывали интерес у слушателей.
Однажды Степан вел репортаж с празднования проводов зимы. Народ веселился, отчаянные залезали на столб, отшлифованный и даже политый водой, чтобы было скользко, сбивались в команды для перетягивания каната, сжигали чучело зимы, встречали разнаряженную красавицу весну. Самодеятельные артисты радовали зевак своим талантом: танцами, залихватскими частушками, некоторые из которых находились уже за гранью приличия, исполнением песен. Степана привлек звонкий красивый голос певицы, исполнявшей русскую народную песню и облаченную в красивый сарафан, повязанную цветным платком, из-под которого вырывались на волю светлые кудри. Девушка не только красиво пела, она сама была прекрасной, журналист не мог отвести от нее взор. И не только Степан любовался ею: на площади смолк гул и крики, так всех очаровало выступление певицы.
Вскоре ему представилась возможность познакомиться с артисткой поближе. Он готовил материал к передаче, посвященной проблеме работы коммунальных служб райцентра, и опрашивал прохожих на предмет подачи тепла в квартиры и водоснабжения.
— У меня в квартире очень холодно, всего шестнадцать градусов, — пожаловалась ему девушка, в которой он опознал ту, которая поет.
— И кроме отопительных батарей вас некому согреть? — поинтересовался Степан, забыв про микрофон.
Девушка нисколько не смутилась и, глядя ему в глаза, с вызовом ответила, что по жизни ей встречаются только холодные мужчины, видимо, судьба такова.
— Вам судьба предоставляет уникальную возможность: проверить температуру согрева, исходящую от вашего покорного слуги, — нашелся Степан. — Вы нам только скажите, мы на помощь придем, — напел он слова известной песни. — Кстати, мы уже давно любуемся друг другом, но до сих пор незнакомы, меня звать Степаном, а вас?
— Давно любуемся друг другом? Вы о чем?
— Наверное, я не совсем правильно выразился, я вами давно любуюсь, прямо с тех пор, как увидел на сцене, а вы мною залюбовались только сейчас.
Девушка засмеялась:
— Мне кажется, вы слишком самонадеянны.
— Ничего не могу поделать, такова профессия, так все-
таки вы мне назовете свое имя?
— Вера, — протянув руку, назвалась она.
Рука была маленькая и теплая, и Степан задержал ее в своей ладони. Он внутренне почувствовал, а может, ему показалось, что и девушка не спешила высвобождать свою ладонь.
— Договоримся так, что в самое ближайшее время я возьму у вас минимум часовое интервью.
— Только не для записи, — засмеялась кокетливо собеседница. Они стали встречаться, а вскоре Вера переехала к нему на квартиру на постоянное место жительства.
Молодожены обустроились, но когда речь зашла о дальнейших жизненных планах, то мнения разошлись. Степан хотел, чтобы Вера устроилась на работу, поступила учиться в институт или в культпросветучилище заочно.
— Ты любишь петь, а главное у тебя красивый голос, его нужно развивать и тренировать. А работать будешь в доме культуры, я договорюсь с директором, — убеждал Степан молодую жену.
— Знаешь, Степа, может быть сначала …
— Ребеночка заведем? Может быть, ты и права. Да, ты действительно права, родим ребеночка, ты с ним будешь сидеть, а когда подрастет и начнет ходить в садик, то поступишь учиться и устроишься на работу.
— Ты меня не так понял.
— Ты боишься, что будет тяжело и хочешь сначала поработать?
— Нет, Степа, я устала и хочу немного, хотя бы пару годиков, отдохнуть. Мама тоже считает, что я эмоционально перегрузилась с этими выступлениями на сцене. Мы так и не съездили за границу, а ты ведь обещал.
— Я говорил, что мы как заработаем денег на путешествие, так и поедем, только не по заморским странам, а поближе: по родному Алтаю с его степями, горами, лесами и озерами. Это и дешевле, и совсем рядом. А вообще мы уже год прожили, а ты все уходишь от разговоров о ребенке.
— Степа, у нас еще вся жизнь впереди. Мы еще и свадьбу не сыграли.
«Я, кажется, трезвею, — пришла мысль в Степанову голову. — Да что они, бабы, все одинаковые, что ли!»
— Ну, Степа…
— Поступай как хочешь! — отрубил он.
После этого разговора отношения между ними испортились. Вроде бы и жили вместе, но были далеки друг от друга. Суженая сутками валялась на кровати, напевая песни, иногда почитывала книжки. К ним часто заходила мать Веры, и они днями, напропалую, обсуждали деревенские новости и героев дня.
После работы Степан домой не спешил, проводя все чаще время с мужиками на футболе или на рыбалке, где верным попутчиком всегда была бутылка, и чаще не одна, водки. Никаких ни перед кем обязательств, свобода. Она все больше затягивала Степана: он уже не всегда приходил домой ночевать, оставаясь у собутыльников, а порой — и у знакомых подруг.
Удивительно, но Вера не закатывала истерик, не орала на него и даже не спрашивала, где он был. Последнее задевало его больше всего.
«Она равнодушна ко мне, — думал Степан. — А я? У меня ведь тоже все перегорело внутри. Что это за жизнь? Хорошо, что не расписались, а, впрочем, какая разница».
Готовя передачу ко дню работников сельского хозяйства, он брал интервью у передовиков производства, директора совхоза — давнишнего знакомого.
— Чего-то ты, Степа, совсем отощал, — заметил тот, — то ли жрать нечего, то ли аппетит пропал?
— Да, все нормально, Виталий Петрович! — уклонялся от разговора журналист.
— А я вижу, что не все окей! Давай я тебе мясца, по дешёвке, продам, возьми полкабанчика. Он молодой, мясо нежное, сало мягкое, засолишь, будешь есть — не оторвешься. Поправишься. А сытые люди — это веселые люди, добрые люди. А ты на бирюка похож.
«Может, он и прав. Куплю мяса, бутылку вина, свининку поджарю, посидим, поговорим, может и пойдет разговор. Может, еще не все потеряно».
У дома он вытащил мешок с мясом из редакционного УАЗика и поднялся с ним в квартиру, поздоровался с тещей, которая сидела на кресле у дивана, на котором отдыхала от «тяжелой жизни супруга». Переодевшись, он наточил нож, расставил посуду для мяса, отдельно для мякоти и костей. Для сала выбрал большой таз для пищевых продуктов, занес из подвала несколько трехлитровых стеклянных банок, почистил чеснок и поставил баночки с солью и душистым перцем.
— Вера, идем, поможешь солить сало! — позвал Степан жену. — Я уже порезал на кусочки, а ты обваляй их в соли и складывай в таз!
— Ой! Мы с мамой только поели, мне нужно отдохнуть.
— Вера! — повторил Степан, стараясь не выдавать раздражение и выговаривая очень внятно каждый слог и каждое слово, — идем солить сало!
— Ты что глухой, не слышал, что она отдыхает, — заступилась за дочь теща.
На Степана накатил какой-то приступ ярости, похожий на тот, когда он ударил первую жену, при походе с другом в гости. Он подскочил к дивану, на котором почивала благоверная, схватил ее за ногу и потянул за собой на кухню.
— Ид-ди со-о-ли са-а-ло! — отрывисто, но зло и громко прорычал Степан, волоча за собой по полу жену. — Кому сказал: иди соли сало!
Вера заорала благим матом, не от боли. Ей не должно было быть больно, потому что муж тащил ее, упавшую с дивана на ковер вместе с этим ковром, да еще и толстенный халат смягчил удар. Она, а теперь уже и ее мама, обе кричали от неожиданного поступка Степана, страха и обиды.
А Степан отпустил ногу «нежелающей солить сало», набросил куртку и вышел на улицу, где уселся на лавочку и закурил.
— Точка поставлена, — вслух произнес он. — Точно поставлена, притом жирная, — это он добавил, когда через некоторое время увидел, что к подъезду подъезжает милицейская машина.
— За мной? — поинтересовался Чугай у вышедшего из машины знакомого сержанта, который посмотрел на него с некоей долей сочувствия.
— За тобой, Степаныч, поехали!
— Мне нужно домой зайти, чтобы взять сигарет пачку.
— Тебя только пусти в дом, ты натворишь там еще что-нибудь. Садись в машину! Поедем! А сигарет я тебе куплю и принесу.
Вскоре выяснилось, что курево покупать не обязательно. Побеседовавший со Степаном зам начальника милиции убедился, что перед ним сидит абсолютно трезвый человек, к тому же абсолютно трезво рассуждающий, признавший частично свою вину в том, что громко кричал на жену, призывая помочь солить сало. Никакого рукоприкладства не было и в помине, понятное дело: женщины наговаривают.
— Не бил, говоришь?
— И в мыслях не было.
— А чего же тогда теща твоя звонила?
— Ну, громко кричал, потому и звонила. Я трезв, как огурчик, ну немного поспорил с женщинами, потом вышел на улицу, присел на лавочку покурить. Подъехавший сержант пригласил прокатиться. Вот я и здесь.
— Эх, Степан Степанович, не повезло тебе, конечно, с женой, — офицер знал, что говорил: райцентр небольшой, все друг с другом знакомы и молва о ленивой супруге Чугая ходила по селу.
— Давай так, я с тобой провел воспитательную беседу, ты осознал, что повышение голоса на жену, а тем более на ее маму является оскорблением по отношению к ним. Твое обещание наполнить свой голос теплотой в разговоре с дамами я принимаю. Я правильно понял, Степан Степанович?
— Спасибо за понимание, только теплоты в общении не добавится.
— Ну-ка, поясните?
— Разговаривать с ними я не собираюсь вообще. Сейчас домой приду, нет, пожалуй, я сегодня у друга лучше заночую, а вот завтра утром появлюсь, выкину за порог вещи сожительницы. Оба станем враз свободными.
Утром Степан обнаружил, что вещи жены были собраны и увезены вместе с их хозяйкой и сопровождающей мамочкой. Облегченно вздохнув, что обошлось без продолжения скандала, он продолжил неудачно начатую намедни засолку сала. «Стратегический продукт, — отметил теперь уже холостяк, — который можно употреблять как самостоятельное блюдо с хлебом и чаем, а можно вприкуску с борщом, очень вкусно получается, если сало перекрутить на мясорубке вместе с чесноком и намазать на хлеб». С этими мыслями он обвалял сало в соли, с добавленным туда перцем и подавленным чесноком и разложил по банкам, которые закрыл крышками. «Жить можно, — с удовлетворением отметил он, любуясь заготовками. — После трех — четырех дней стояния в тепле, банки можно будет опускать в погреб на хранение... Вот как быть с личной жизнью?» — крутилась мысль в голове. — «Ничего, поживу один, а там видно будет».
Наверное, супружеское «счастье» с Верой так достало Чугая, что ему раем показалась холостяцкая жизнь. Соседи по дому, да и коллеги по работе ожидали, что Степан пустится во все тяжкие. Однако тот с головой окунулся в работу и учебу. Даже контрольные работы по институтской программе он писал самостоятельно и не потому, что было жалко денег на водку или шоколад, которыми необходимо расплачиваться, если попросить кого-то это сделать, ему самому понравилось сидеть за учебниками и конспектами.
Дело дошло до госэкзаменов, которые Степан преодолел на одном дыхании, и вот заветный диплом уже у него во внутреннем кармане пиджака. Сейчас, сидя в купе поезда, Чугай еще раз достал документ и раскрыл его. Почти десять лет он шел к заветной цели. Теперь можно подумать и о будущей работе, на встречу с которой он сейчас и ехал. Преподаватель современной советской литературы, он же ответственный работник краевого комитета по печати, на банкете, который выпускники организовали по случаю вручения дипломов, отозвал Степана в сторонку. Разговорились. Преподавателю Степан нравился своим умом, умением логично мыслить, связно и интересно излагать суть. Он разглядел в молодом человеке талант.
— Я тебе советую съездить на «смотрины» в Михайловский район. Там в районную газету требуется заведующий отделом писем. Работа ответственная, должность — номенклатура райкома партии. Но ты не беспокойся, я тебя рекомендую. У тебя есть опыт, журналистская хватка, а главное, ты я вижу неплохо разбираешься в людях. А заведование отделом — это карьерный рост. Как у тебя с семейной жизнью?
— Я холостой.
— Ни разу не женился?
— Разок было, — Степан утаил сожительство с Верой. Хотя какая это семейная жизнь, ведь они с Верой не были расписаны.
— Дети есть?
— Не завели. Да, мы и пожили то всего чуть больше года.
— Ладно, это не страшно, женишься еще раз. Серьезно и надолго. Ты партийный?
— Только думал об этом.
— Вступишь, иначе выше завотделом не поднимешься.
— Когда ехать на «смотрины»?
— Завтра я с утра позвоню в райком и в редакцию, согласуем. А ты ко мне забежишь после обеда и узнаешь результат. Идет?
— Идет, — не раздумывая согласился новоиспеченный специалист с высшим образованием.
И вот он уже в поезде. Все вышло как нельзя лучше: в районе обрадовались, что к ним приедет профессионал, имеющий опыт работы, подкрепленный знаниями. Насчет жилья тоже пообещали решить.
— Устроюсь на работу, заведу знакомых, начну жизнь с нуля, — размышлял Степан и тут почувствовал легкий толчок в плечо.
— Ты что глухой? — над ним склонился высокий рыжебородый мужчина, — я второй раз у тебя спрашиваю: подними крышку сиденья, мы вещи разместим! За ним стоял парень помоложе, примерно одного возраста со Степаном, без бороды, но с длинными волосами. Как позже выяснилось, «длинный» тоже был ровесником, но борода
скрывала его молодость. Оба были загорелыми, с мозолистыми мускулистыми руками.
— Извините, задумался, — Степан поспешно подскочил и тут же ударился головой об верхнюю полку, затем рукой начал потирать ушиб.
— Ну вот, шишку набил, — расхохотался длинный. — До свадьбы заживет, не
переживай. Тебя как звать, сосед?
— Степаном.
— Я Борис, а его Виктором кличут. Вот и познакомились. А теперь пора бы и покушать. Давайте накрывать стол. Вот и поезд тронулся.
— Я ничего не взял с собою в дорогу, думал, чаю попью, да на боковую.
— Степа, голодным нельзя спать ложиться. Подвигайся к столу, — Борис начал доставать из дорожной сумки хлеб, консервы, курицу, купленную в привокзальном буфете, газировку.
— А это для аппетита, — он выставил на столик семисотпятидесятиграммовую бутылку водки. — Вьетнамская, не пробовал на вкус, но нашей в магазине не было. — Он начал разливать в бумажные стаканчики спиртное. — Давайте за встречу и знакомство! — И не чокаясь отправил содержимое стаканчика в рот.
— Так куда едешь, земляк?
— В Михайловку, там работу предложили.
— Кем будешь работать, если не секрет?
— Да какой секрет, в районной газете редактором отдела писем.
— Будешь письма писать? Кому и зачем?
— Редакция получает письма от населения, в них разные жалобы и предложения. По жалобам нужно разбираться, отвечать на письма.
— Дело это, конечно, нужное, но я бы от скуки помер. Хотя кто на кого учился. Я вот технарь, строительный закончил, но не люблю составлять всякие сметы, да прорабствовать, лучше самому работать, вот мы с Витьком и ездим по калымам. Два месяца поработали в предгорьях, огораживали для маралов громадную территорию, теперь отдохнем немного и дальше, уже в другое место поедем: строить птичник. Работы много, только не ленись... Давай по второй! — предложил он.
Когда выпили, Степан запил вонючую жидкость газировкой и занюхал хлебом.
— А вы женаты?
— А как же. Витек вон уже двоих настругал, а у меня красавица дочка растет.
— И жены не против ваших строительных гастролей?
— О! Как ты красиво выразился относительно нашей работы: строительные гастроли. Жены не против, мы же не баловать ездим, а деньги зарабатываем, домой их везем, на машины копим. А жены занимаются домашним хозяйством: коровками, курочками, огородом, детей воспитывают. А самое главное — нас ждут. Понял?
«Чего же не понять», — Степан подумал, что это и есть счастье, когда существует настоящая семья, любящие друг друга люди, растящие и воспитывающие детей, когда расставание – это ожидание встречи с любимым человеком. — Да, это очень важно, когда тебя ждут, давайте выпьем, за то, чтобы нас ждали, о нас думали, жалели и желали нас. — Он выпил до дна налитое. — А вот меня никто не ждет и, наверное, ждать уже не будет. — Он поведал попутчикам историю своей неудачной супружеской жизни. Степан думал, что своим рассказом вызовет к себе сочувствие, ему, разомлевшему от выпитого, захотелось, чтобы его поняли и пожалели.
— Говоришь: «Иди соли сало!» Молодец! Только прежде чем жениться, нужно знать, на ком. Жизнь – дорога длинная и преодолеть ее лучше с надежным попутчиком, хлебнув исподволь горечи и радуясь сладостям. Ты молод, но уже набил шишек, все у тебя будет хорошо.
— Не будет, я не везучий по жизни, — Степан жалел себя сам. У него нарастало раздражение на соседей по купе, этих крепких, уверенных в себе мужиков, которые его не хотели понять: «Кичатся передо мной своим счастьем».
— Да пошли вы!
В это время дверь купе открылась и в ее проеме стоял высокий мужчина предпенсионного возраста, интеллигентного вида, прилично одетый. Вошедший смотрел на пассажиров купе строгим оценивающим взглядом сквозь круглые очки. В руках он держал портфель.
— Здравствуйте! Я немного задержался, встретил знакомых в другом купе и попил с ними чайку. Однако у вас здесь весело, молодые люди, — добавил он, заметив неубранную со столика пустую бутылку из-под водки.
Степану показалось, что входящий произнес эту фразу как–то неодобрительно.
— А что, веселиться нельзя? — обратился он к мужчине, тебе надо, чтобы мы плакали от горя, а не веселились? Ты кто такой, чтобы учить нас? Хочешь ехать — занимай свою полку и вперед!
— Да-а-а, весело у вас, молодые люди! — теперь уже утвердительно повторил тот, поправил галстук, повернулся и пошел по вагону в сторону купе для проводников.
— Жаловаться пошел, но мы его не обижали. Подумаешь, поправили немного. Таких и надо поправлять, чего он в наши дела влезает.
— Да никуда он и ни во что не влезает, — отмахнулся Борис, выглядывая из купе в коридор. — Его проводник определяет в другое купе.
— А чего он с нами не хочет ехать, мы что, мордой не вышли? — Степан заводился все больше. — Пойду с ним потолкую, — он попытался встать, но Борис одной рукой хлопнул его по плечу так, что тому пришлось опуститься своей пятой точкой на лавку.
— Степа, сидеть!
— Понял, — согласился Степан, уже явно без того напора, который был минуту назад.
— Вот и молодец, а сейчас заправляем постели и спать! Приедешь рано утром, поселишься в гостиницу, это как раз рядом с райкомом, я знаю райцентр хорошо, у меня там сестра живет, так вот, вздремнешь еще пару часов, приведешь себя в порядок и пойдешь к первому на прием. Идет? – Он взглянул на Степана, но тот уже закрыл глаза и падал на незаправленный простынею матрас.
В Михайловке, принимая в гостинице водные процедуры в виде опускания головы в раковину под струю с холодной водой, Степан с трудом припоминал произошедшее в купе поезда. «Вел себя как свинья, – констатировал он, понимая, что незаслуженно напал на пожилого человека. — Да ладно, встретились и разбежались, хорошо, что еще он кипишь не поднял, а то и высадить могли бы». От этой мысли у Степана даже пот выступил. — «Слава богу, больше не встретимся». В большой приемной первого секретаря райкома партииочереди на прием ожидали два человека. Секретарша, завидев молодого человека, явно незнакомого, приветливо улыбнулась и с ходу поинтересовалась, не по поводу ли его звонили из краевого комитета по печати.
— Думаю, что как раз по поводу, — скромно произнес Степан.
— Тогда проходите, Константин Айдарович о вас знает и ждет.
— А у него никого нет в кабинете?
— Нет, — улыбнулась девушка, — его не было три дня, а сегодня он рано утром вернулся из командировки и первым делом просматривает поступившие документы. Да вы проходите, проходите!
«Пошел на встречу со счастливым будущим», — отметил про себя Степан и открыл дверь кабинета.
Через несколько секунд секретарша и два посетителя с изумлением наблюдали, как из кабинета первого секретаря выскочил не успевший зайти туда молодой человек и без слов промчался мимо них. Сначала был слышен топот его шагов по лестнице, а затем громко хлопнула входная дверь.
Выбежав из здания, Степан остановился и отдышался. Его обуяла сначала досада, затем злость. Злость на весь мир и на себя в нем. Но, постояв немного и подумав, он вдруг рассмеялся. Да так, что прохожие начали посматривать на него: кто с удивлением, кто с недоумением, а некоторые улыбались.
«Хороший материал для рассказа или для будущих мемуаров», — пронеслось в голове. Он вновь засмеялся. Это же надо такому случиться, что, войдя в кабинет первого секретаря райкома, он вдруг увидел знакомое лицо с круглыми очками, лицо, которое только вчера осуждающе и презрительно смотрело на него, Степана, пьяного и задиристого. Степан его узнал мгновенно и в ту же секунду, даже не убедившись, что хозяин кабинета опознал в нем вчерашнего попутчика, принял решение ретироваться.
«Назад хода нет, нужно ехать домой, благо это недалеко: каких-то семьдесят километров. Пойду на автостанцию», — наметил он план. — «Все возвращается на круги своя: холостяцкая жизнь, работа в редакции, откуда он, слава богу, не успел уволиться».
Через пару часов, сидя в автобусе, он молча размышлял о закономерностях и случайностях в этой жизни, рассматривал за окном пейзаж степи, гуляющий по ней табун лошадей. Мимо проносились встречные машины. Автобус, въехав в село, расположенное прямо у трассы, остановился на остановке. В салон вошли несколько пассажиров и среди них молодая женщина, высокая, с тонкой талией. На ней были надеты джинсовая юбка голубого цвета, из-под которой виднелись загорелые стройные ножки, и такого же цвета курточка. Глаза у вошедшей тоже были голубые, а светлые волосы коротко острижены. Вся она казалось легкой и воздушной. Степан не мог оторвать от нее глаз. Свободных мест в салоне оставалось мало, и он загадал желание: если сядет к нему, значит судьба.
Девушка осмотрела свободные места и предпочла соседство со Степаном, а не старушкой, которая пододвинулась к окошку, предлагая ей место рядом с собой. Степан заволновался, желание исполнилось, теперь нужно переходить к знакомству. «С чего бы начать?» — пронеслось у него в голове, при этом не хотелось задавать дурацких вопросов, типа «Куда путь держите?» Или: «И чего такой красивой девушке дома не сидится?». Другое, как назло, в голову не лезло.
— Вам не плохо? — услышал он вопрос, шедший от соседки. — А то вы покрылись испариной, может, попросить водителя, чтобы остановил автобус?
— Что вы, что вы, — запротестовал Степан, просто немного душновато, я, знаете ли, больше люблю прохладную погоду, да и вообще зиму. Все нормально, не беспокойтесь.
— Ну и хорошо, — улыбнулась девушка, но тем не менее на следующей остановке на пару минут выйдите и подышите свежим воздухом.
— А вы, случайно, не медик?
— Вы угадали, я медицинская сестра, только не случайно, а закономерно. — Это как? — А у меня папа врач, а мама тоже медсестра, младшая сестренка учится в медицинском институте. Так что это у нас семейное.
— Да, это закономерность, вы правы.
— Меня звать Любой, я еду в Ключи работать, по распределению выбрала район. Все близко от родителей, можно на выходные домой приезжать, всего то чуть больше часа езды.
— Как звать? Повторите! — Степан не мог поверить своим ушам.
— Любовь Николаевна, — таково полное имя вместе с отчеством.
«Это какой-то рок или знамение, — рассуждал ошеломленно Степан. — Была Надежда, потом Вера, а сейчас Любовь».
В том, что он эту девушку не упустит, он уже не сомневался, только вот эта случайность: Надежда, Вера, Любовь…
— У вас действительно все в порядке? – допытывалась Люба. — Точно не плохо?
— Люба, мне хорошо, мне так хорошо, как давно уже не было, поверьте.
— Но вы чем-то взволнованы?
— Да, я очень взволнован. Я позже вам все расскажу. А день у меня сегодня особенный. Не было бы счастья, да несчастье помогло, – а про себя добавил: «Жизнь дает тебе еще один шанс: третий. Третью попытку. Не упусти!»