***
Майская ночь несказанно благоухала белой акацией. Аромат подхватывался накрапывающим дождём и доносился из зелёного массива, перебивая запах шпал, пропитанных креозотом.
Сима недавно сдала на разряд и это было третье самостоятельное дежурство путеобходчицей. Свои километры она выхаживала легко, а вот напарник всё время жаловался на колени. Оно и понятно, Иваныч обходчиком давненько работал. Сносил свои ноги. Подкрутив болты, добив костыли, они двинулись дальше. Ещё 4 км пути и обратно их подхватит маневровый. Зеленоглазый семафор предупредил, что на главный идёт пассажирский, и Сима с Иванычем свернули на путь, по которому только что погромыхал грузовой состав, и двинулись за убегающим хвостом.
- Иваныч, дома капусту к коленям приложи, глядишь колени и оттухнут.
- И что капуста твоя даст?
- А то и увидишь, что даст. Бабушка моя на ночь капусту привяжет на колени, а утром и вовсе капусты нет.
- А колени?
- А колени сдуваются.
Дождик утих, мокрые рельсы отражали мягкий свет ночного неба. А насыпь и шпалы продолжали состязаться с ароматом белой акации. Временами шпалы побеждали.
- Ой, Иваныч, никак мешки? Откуда? С товарняка? - Сима первая увидела два странных предмета вдали.
- Погодь... - И Иваныч, забыв о больных, распухших коленях, обгоняя Симу, быстро засеменил вперёд.
- Не смотри! Не смотри - крикнул он было...
Но Сима, выглянув из-за плеча Иваныча, разорвала тишину ночи протяжным, как гудок паровоза "аааААААА..."
Иваныч стремительно притянул Симу к себе, крепко прижав голову девушки к груди.
- Впервой тебе, Симушка, впервой. Не кричи. Не кричи ты, девочка!
Сима взяла себя в руки, выскользнув из крепких ещё рук Иваныча и опустилась на колени. Зажав ладонями виски, она раскачивалась из стороны в сторону, и причитала над телом молодой женщины:
- Как же так... Да как же так...
Из-под одежды фонтанчиками било молоко и сбегая, смешивалось с ручьями крови, оставляя на насыпи кроваво-молочные лужи. Глаза женщины были распахнуты и смотрели в звёздное небо так, словно хотели вобрать в себя все мерцавшие звёзды. Ровно напополам разрезанное тело одной половиной лежало на насыпи, за правым рельсом, а вторая половина - между рельсами. Казалось, что выжили только волосы. Длинная и волнистая русая волна вот-вот оторвётся от насыпи и улетит вслед за майским ветерком.
- У неё что, бидончик с молоком с собой был? - нелепо спросила Сима.
- Это её молоко. Кормящая она, видать дитя своего и лишила того молока.- Иваныч утер рукавом слёзы. Даже он, бывалый обходчик, не мог сдержать себя при виде этих несовместимых потоков белого и красного. - Беги, Симушка. Дежурному сообщи. Благо недалеко от вокзала ушли. Я покараулю.
Сима сначала медленно, как чумная, побрела вдоль путей, а затем побежала.
Иваныч не раз видел смерть. И на войне и на железной дороге. Девятнадцать годков, как с Победного мая по нынешний май работает путевым обходчиком, но такую смерть всё его естество отвергало. Закрыв глаза погибшей, он снял с себя спецовочную куртку и набросил на ту половину тела, что щедро исходила молоком. Зажег фонарь, оповещая опасность. Присел на насыпи. Молодая женщина была в ситцевой ночной рубахе и плаще серого цвета, нараспашку... отметил он. Босая? Или просто отбросило обувку?
- Что же ты, дурёха... Неужто некому было остановить тебя, такую красавицу? Меня-то ты не обманешь. Не затянуло тебя под колёса. Легла ты под них. Да как легла...
***
В это время, в квартире, на первом этаже двухэтажки, в своей кроватке безмятежно спала маленькая Валиска. Смешной чепчик и пелёнки караулили её сон, и малышка не подозревала, что проснувшись от чувства голода, она не найдёт тёплую мамкину грудь. Безмятежный час. А потом она проснётся. Закряхтит, пытаясь в свои четыре месяца подтянуть кулачки к лицу и, освободившись от пелёнок, ещё несколько минут тихо полежит. И закричит! Так закричит, что из соседней комнаты выбежит свекровь её мамки и будет ругать на чём свет стоит невестку: почему этот ребёнок мешает ей спать. Затем обнаружит, что невестки нет дома и разразится новыми оскорблениями. А затем замолчит, не зная, что сказать сыну, вернувшемуся утром с работы. Тот работал машинистом тепловоза и отсутствовал по несколько дней дома, гоняя составы туда-сюда.
На вопрос, где жена и почему его дочь пьёт молоко из бутылочки, замотает головой и ответит - не знаю. Он кинется по родным, по друзьям... А затем в милицию - не могла его жена бросить ребёнка. Что-то случилось!
Но ведь бросила. В милиции его отвезут в морг, на опознание неизвестной молодой женщины.
***
Запах белой акации ворвётся в окно. Это отец Валиски распахнёт его, задыхаясь от боли в сердце и прижимая дочь к груди после отъезда милиции и участкового врача. Жизнь, как и тело жены разрезалась на две половины. Одна часть жизни была там, до вчерашней ночи. До страшной трагедии. Осознать, понять и принять её как есть? Нестерпимо больно. Но как же больно было той, кто оставил ему Валиску...
Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/09/03/1786