Мореходка

Николав
     В 1951-ом году я не был принят в Ленинградское морское училище дальнего плавания из-за того, что не знал толком биографию отца. На эту тему мы с ним никогда и не говорили, тем более, он и дома появлялся изредка, и часто исчезал на неопределенный срок.
    
     Это мореходное училище находил странно - из московского Измайлова я попал на Измайловский проспект Ленинграда. Деньги на проезд в Ленинград мне дала моя родная тётка Мария Ивановна, ибо у матери в то время никогда не было таких денег. Нас, детей разных возрастов, всегда было в семье не менее четырёх. Чтобы кормить нас, мать работала в школе летом уборщицей, зимой - кочегаром.

    В 1951 году мне было пятнадцать лет, в аттестате за седьмой класс у меня были одни пятёрки. Была и похвальная грамота с профилями Ленина и Сталина, где подтверждались мои школьные успехи и примерное поведение в школе Сталинского района Москвы. Ещё до приезда в Ленинград мне прислали бумажку, где было написано, что я принят в училище без экзаменов. В училище готовили моряков по двум специальностям: штурманов дальнего плавания и кочегаров. В своём заявлении я просился в штурманы. Попасть в кочегары мечтал мой сосед по парте - Лёшка Заводов. Или просто - Завод. Он с трудом учился на тройки (поэтому меня и посадили к нему за парту). Лёшка соблазнил  меня поехать в училище.

     В Измайловском парке Москвы существовала лыжная секция, которую посещал Лёшка. Туда однажды и притащил он меня. Сам Лёшка был крепкий парень, на два года старше меня и имел второй разряд по лыжам. В Ленинграде у Лёшки была родная тётка, поэтому он всё и узнал об этом училище. Сам Лёшка не определился в своей будущей специальности обучения в училище, надеялся определиться на месте, в Ленинграде.

     Нас вызвали в Ленинград за месяц до начала учёбы. Получил я коечное место в каком-то большом зале, где нас, бедолаг, было много. Кормиться мы должны были за свой счёт. Опять выручала меня Мария  Ивановна, старшая сестра матери. Она присылала мне по 10 рулей в неделю. Питался я чёрным хлебом с маргарином. У Лёшки сразу что-то не заладилось, и он уехал жить к тётке и искать себе другое место устройства. Он не сказал мне своего адреса,пообещав, что будет меня навещать. 

     Безропотно и бесплатно я проработал в училище почти месяц, до 28-го августа, когда был вызван на мандатную комиссию, о которой не имел ни малейшего представления. Там, после расспросов о биографии отца, мне было заявлено, что я не принят, так как я не знаю биографию отца. Я заплакал и сказал суровым мужчинам в черных кителях, что у меня нет денег на обратную дорогу. Но они сидели молча, опустив головы и глядя в стол. Пришлось выходить из комнаты. Позже я узнал, что такие фильтрационные комиссии назывались мандатными. Вот так поступили с учеником, который чуть позже, сразу после вступления в комсомол, получил мандат на комсомольскую конференцию Сталинского района Москвы. Проходила она в театре Моссовета на Баумской улице.
      Помню театр, полный молодёжи. Некоторые удивлялись моему юному возрасту и тому, что я был среди них полноправным делегатом. Запомнился мне обед, который проходил в столовой по выданным делегатам талонам.

      И всё-таки я уехал из Ленинграда, продав на базаре рубашку и полувер брата (в это время он служил в армии). Эти вещи были поношенными, и я просил столько денег сколько стоил билет до Москвы. Но обступившая меня толпа цыган выманила у меня вещи за деньги, которых не хватало на билет, целых 20 рублей.

     Вечером я сидел у стен училища и ломал голову, где взять эти 20 рублей. И тут появился Лёшка. Он пришел узнать, как складываются мои дела.У него тоже ничего не получилось, и он собирается ехать домой, но попозже. После рассказа о базаре и полученных там деньгах, он не заохал, а потащил меня к своей тёте.

     Там я был накормлен, получил 20 рублей и уехал в Москву в лёшкиных ботинках. Мои ботинки, парусиновые, были разбиты вдрызг при игре в футбол. Ботинки в Москве я вернул его матери, а 20 рублей не вернул до сих пор. Как так получилось - не могу понять? Первого сентября я пошел в восьмой класс школы- десятилетки, где моя первая учительница стала завучем. Она хорошо меня знала.
     Но от Ленинграда у меня остались и хорошие впечатления:купание в прохладной Неве среди плавающих сосновых брёвен, посещение Эрмитажа и футбольного матча на Кировском стадионе. 

     P.S.Произошедшее со мной в детстве в Ленинграде со временем полузабылось.  Когда я после десятого класса решил поступать в военное училище был уже 1954 год, в Сталинском райвоенкомате Москвы мне помогли написать биографию, с которой я и был принят в военное  училище в Ростове на Дону. Иногда я за весёлым столом рассказывал об этом эпизоде своей биографии,
но оно воспринималось молодыми с неким юмором.   
     Со  временем я  стал книжником, много читал о гонениях 30-40-х, годов.
Никак не могу понять, почему дети и родственники политических осуждённых подвергались также наказаниям. Как будто это взято из библейского "Исхода": "Сохраняющий милость в тысячи родов, прощающий вину и преступление и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях, и в детях детей до третьего и четвёртого рода."

      А совсем недавно я прочитал сатирическую повесть Михаила Козырева "Ленинград", написанную в 1925 году. За эту повесть он был арестован и погиб в 1941 году.
      Из повести о том, о чём героя повести спрашивали на суде, и о чём он не предполагал услышать:"...Не тут-то было. Меня спрашивали о другом:
      - Кто был мой отец и чем занимался, кто была моя мать, имела ли она кроме заработка какие-либо нетрудовые доходы, не служил ли мой дед в стражниках, не был ли он женат на дочери городового...
      Я отвечал правду, но судьи не верили моим словам, задавали по  два раза один и тот же вопрос..."