Он
В моем саду много деревьев. Настолько много, что при желании можно даже заблудиться. И мне это нравится. Особенно сейчас, когда тонкие, нагие костлявые ветки укрыл снег. Причём когда деревьев касается холодный ветер, с их ветвей волной осыпаются искристые, колкие снежинки. Я всегда подхожу ближе и рассматриваю заиндевелые веточки. Если долго-долго вглядываться в них, то можно поймать солнечные лучики, которые потом отразятся в моих глазах. Мне это тоже нравится. Вообще, мне многое по душе: долго что-то рассматривать, задерживать дыхание, идти с закрытыми глазами, слушать птиц и отвечать им, зарываться в снег, рисовать на стене пальцами, щедро макая их в краски. Это только малая часть моих любимых занятий.
Мне 34 года, и мама говорит, что я умный. На самом деле, как-то давно я подслушал разговор родителей и какого-то дяденьки. Было много непонятных слов, но одну фразу, произнесённую незнакомцем, я запомнил навсегда: "Развитие Вашего сына остановилось. Ему теперь всегда будет 9". Именно в тот момент на меня нахлынула волна непонятного счастья. Я много раз видел, как взрослые страдают от бесконечных, надуманных проблем, как они суетятся по поводу и без, как щедро тратят время на нелюбимое. И теперь все это обойдёт меня стороной! Ура!
Наверно больше всего на свете я люблю рисовать. Мама говорит, что у меня здорово получается, а папа всегда хлопает по плечу. Однажды он даже устроил выставку моих рисунков. У нас есть пустая комната, в которой мне разрешено делать все, что угодно. Первым делом, конечно же, я развеселил стены красками: рисовать пальцами - это особое блаженство. Специально для этого занятия я сам купил гуашь из 24 цветов. Пальцы, тщательно вымазанные сочными красками, превратили стены в жизнь. Комната получилась необыкновенная - именно так и сказала мама. А папа, как всегда, добродушно похлопал меня по плечу.
А ещё я каждый день хожу в парк, располагающийся недалёко от нашего дома. Там, в самом его сердце, среди молоденьких нежных берёз, стоит лавочка. Это моя любимая лавочка. Может покажется странным, но у неё точно есть душа. Да! Это чувствуется. Каждый раз, когда я сажусь на неё, беру в руки карандаш, в голову неожиданно начинают приходить идеи. И тогда рука, словно управляемая марионетка, начинает что-то писать. Буквы бешено выпрыгивают из-под грифеля. Деревья вокруг плавно раскачиваются сначала сами по себе, затем в какой-то определённый момент мне всегда кажется, что они начинают двигаться в такт моему сердцебиению. А потом всё плывёт перед глазами: деревья, люди, прогуливающиеся рядом, фонари, пешеходные дорожки... Остаёмся только мы: я и лавочка. И тогда моя рука останавливает движение. Я никогда и никому не показывал свои записи, хотелось оставить что-то для себя, хотя и сам из написанного ничего не прочитал. Но сегодняшний день изменил мою жизнь.
Я сидел на своей лавочке, выводя буквы, которые никак не хотели складываться в слова. Просто перемешанный алфавит. Как раз в тот момент, когда непослушные буквы все-таки решили объединиться в какой-то смысл, рядом со мной кто-то присел. Земля перестала плыть, фонари впопыхах выстроились в стройный ряд, деревья прекратили шушукаться. Медленно поворачивая голову в сторону нежданного гостя, я со всей своей детской 34-летней простотой, попытался, скосив глаза, рассмотреть соседа по лавочке. Но это оказалась соседка: милая, немного смешная из-за вздёрнутого носика и круглых очков, но довольно-таки симпатичная.
"Ты необычный!"- пропела девушка. "Наблюдаю за тобой с осени. Люблю этот парк. И лавочку. Когда тебя нет, я всегда сажусь на неё".
Я, заворожённый её певучим, нежным, высоким голоском, смог выдавить из себя только глупую улыбку. Не знаю, сколько ей лет, но, как мне показалось, лет 18, или 20. Она выше моей домашней учительницы, но намного тоньше. Я начал разглядывать её лицо: огромные светло-голубые глаза, прятавшиеся за очками, совсем какой-то крошечный нос, почти как у моего 8-летнего друга Сени, рот чем-то напомнил мне ягоду красной смородины, которую я тщательно вырисовывал к маминому дню рождения. Такой же круглый, маленький, переливающийся. Мой взгляд скользил по девушке, плавно переходя от лица к сапожкам и обратно. Сапожки, кстати, достойны отдельного внимания: ярко-синие и с крупными серебряными бусинками, разбросанными хаотично. Я долго всматривался в обувь девушки, пытаясь сосчитать бусинки, но почему-то всегда сбивался.
"Дай поглядеть!"- чуть ли не выкрикнула хозяйка смородиновых губ и выхватила у меня блокнот, а я даже и не смел пошевелиться в этот момент.
"Так,так... Посмотрим. Уже третий месяц хотела это прочитать... Угу...Ого...Смородиновый рот, светло-голубые глаза, тщательно спрятанные под круглыми очками... Потом непонятно...И...Ярко-синие сапожки с бусинками...Ох...Что?!?!?"- незнакомка уставилась на меня так, словно я должен был немедленно что-то ей объяснить. Но почему-то глядя на неё, язык отнялся, а мир вокруг сначала начал плавно раскачиваться, а потом вообще завертелся. Глаза девушки изменились в одно мгновение: из обеспокоенных они превратилось в удивлённые, а потом и вовсе приобрели радостный оттенок. Затем незнакомка как-то загадочно посмотрела на меня, пододвинулась поближе и на одном дыхании произнесла: "Я все поняла...Я никому, не волнуйся...Будь уверен... Это теперь и мой секрет...Я видела тебя во сне...Ты все знаешь. Ага. Я вижу странные, но интересные сны. Из-за них мне приходится пить таблетки."
Девушка взяла мою замёрзшую ладонь и начала бережно растирать её своими неожиданно тёплыми пальцами. А потом мы просто молча сидели: рядышком, не смотря друг на друга, но чувствуя присутствие. Когда телефон пропищал в кармане, я понял, что пора домой. Мама всегда ставила напоминание на нем, чтобы время, так медленно текущее для меня, помогло встать с этой лавочки. Оглядевшись по сторонам, я вдруг не обнаружил возле себя незнакомку. Странно. Она же только что сидела возле меня, это чувствовалось. А я так хотел ещё поиграть с ней в молчанку, хорошенько разглядеть её смородиновый рот, ярко-синие сапожки и посчитать бусинки.
Я поднялся и неспешно побрёл домой, где меня ждал сад с замерзшими деревьями, яркие разрисованные стены и любящие родители. Все, как обычно. Именно то, что мне нравится. Но почему-то с сегодняшнего дня мне больше не хотелось ходить на свою любимую лавочку. Я знал, что незнакомка больше не придёт, и что она знает мой секрет.
Зайдя в свой двор, я улыбнулся. Снег осыпался с веток деревьев прямо на мою голову. И мне это нравится.
Она
Я проснулась как всегда от странного сна. Или это был не сон. Парк, укутанный снегом, моя любимая лавочка, укрытая ото всех берёзами. И мужчина, что-то пишущий карандашом, хаотично двигая левой рукой. Вглядываясь в него, осознаю, что это знакомый образ, будто преследующий меня уже достаточно давно. Вспоминаю его глаза: ярко-зеленые, словно сочная майская зелень. И как он смотрел... Наивно, любопытно, по-детски что ли. Странный красивый молодой человек, вплетающий в мои сны реальность.
"Твоё какао, доченька!"- прервала мои раздумья мама. Я кивнула в ответ, слабо улыбнулась, как будто сил на слова не хватило, и посмотрела на эту усталую, добрую женщину, которой приходилось быть моей матерью, так, что она сразу вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
Мне 21 год, и с 9-ти лет я вижу странные сны. Они переплетаются с реальностью. Сны настолько живые, яркие, четкие, пульсирующие, что я давно разучилась бодрствовать. Стерлась грань понимания, осознанности. Даже сейчас не знаю, проснулась я или нет. На всякий случай всегда трогаю себя за лицо. Но и это не помогает: потому что во снах чувствительность такая же. Это просто скорее привычка с 12 -летним стажем.
Какао в кружке медленно остывало, а я попыталась собрать образ мужчины воедино: черноволосый мужчина на вид лет 30, достаточно высокий, руки немного длиньше, чем нужно, а пальцы... Пальцы, как у профессионального пианиста: длинные, тонкие, хрупкие на вид. И вообще, во всем его силуэте ощущалась какая-то хрустальность, фарфоровая хрупкость. Чем же он так зацепил меня?
Я встала, пригладила длинные светлые волосы ладонью и уставилась в зеркало. Оттуда на меня взглянул чужой человек: я давно не ощущала тождество своей души с телом. Это не моё тело. Своё давно потеряно, стерто, замусолено. Облик - одежда, новый непривычный наряд. Поэтому я выбирала яркий стиль: синие сапоги с бусинками, зеленую куртку, красную шапку, фиолетовый шарф, тем самым прячась и теряясь в пестроте.
Каждый день( или каждый сон) начинался с маминого какао, к которому я даже и не притрагивалась. Коричневатый напиток с белой пенкой от молока потихоньку умирал в кружке вместе с моим желанием его пить. По настоянию родителей я стала принимать таблетки, но от них жутко болела голова, постоянно хотелось спать( и во сне тоже!), поэтому лекарства живо стали складываться в диванную подушку. Однажды мама убиралась и случайно обнаружила медикаментозный запас, при этом сделав вид, что ничего не произошло. Она всегда и во всем оставалась на моей стороне. Молча, тихо плача, улыбаясь через силу, но со мной. И эта скромная поддержка держала на плаву.
Вообще, конечно, жизнь - не такая зараза, и я не такая великомученица. Есть много увлекательных, заворачивающих занятий. К примеру, одно из любимых - ослепляться солнцем. Особенный восторг вызывает зимнее солнце: яркое, четкое, жгучее. В морозный, солнечный денёк я задираю голову вверх, открываю пошире глаза и наслаждаюсь. Слезы бегут ручейками по щекам, от чего я начинаю улыбаться и чувствую во рту соленый вкус. Или ещё вот что. Я люблю петь. Петь про себя. Особенно хорошо получается, когда на улице властвует порывистый ветер. Тогда я могу превратиться либо в гитару, либо в арфу, либо в виолончель, либо в гусли. Точно что-то из струнных. Под дыханием ветра я чувствую, как струны натягиваются во мне и начинают звучать. Чем сильнее ветер, тем выше нота. Когда ветер стихает - струны рвутся-песня заканчивается.
Все шло своим чередом: сны путались с явью, внутренние певческие навыки приобретали виртуозность, а солнце не щадило глаз. Но в один день привычная, нормальная для меня жизнь остановилась. Иногда, чаще по понедельникам, когда было немноголюдно, я гуляла в парке. Понедельник - мой любимый день, поэтому мама всегда напоминала об этом. И вот в один из таких несуетливых, уставших от человеческих шагов, дней, я отправилась на свою любимую лавочку, ожидая посидеть на ней и почувствовать пустоту вокруг и внутри себя. Небо снизошло до меня и осыпало снежным фонтаном. Попробовав на вкус несколько снежинок, осторожно залетевших в мой рот, я почувствовала немного кисловатый вкус. Интересные ощущения.
На моей лавочке сидел молодой мужчина. Мне казалось, что я и раньше его уже видела. Ах, да! В сентябре. Помню, как мама отрывала календарный листок на стене, на котором было написано "3 сентября". В тот день я увидела этого странного мужчину впервые. Увидела во сне или наяву, это абсолютно неважно. Почему-то сразу захотелось подбежать и вырвать блокнот из его чересчур длинных пальцев. Сорвавшись с места, я успела сделать несколько шагов, и парк вместе с моей любимой лавочкой, берёзами, мужчиной с блокнотом, снежинками, поплыл перед глазами.
Он
Сегодня снег. Какой-то сахарный снег. Я вышел во двор поглазеть на свои деревья и сразу же уловил их пение. Тело непроизвольно вытянулось в струну и начало звучать изнутри. Слиться в унисон не получилось, как бы я не пытался. Родители несколько лет назад научили меня не бояться своего голоса, звучать так, как хочет природа. Папа практически каждый день играл на фортепиано, а я подходил и слушал, пытаясь уловить в себе его отзвуки. Потом отец предложил мне открыть рот и потянуть букву "а", что я и сделал незамедлительно. Получилось странно. И восхитительно одновременно. Будто то, что я не могу сказать, выражалось в протяжном "а-а".
Родители оставили меня одного ненадолго, что происходило крайне редко. Я зашёл в большую комнату. Домашняя учительница ещё не пришла, и я осторожно, крадучись, подошёл к фортепиано, практически не дыша, чтобы не спугнуть настрой музыкального инструмента. Чёрное, блестящее пианино отражало яркие зимние солнечные лучи, от чего казалось неземным творением. Крышка была открыта, видимо, папа забыл закрыть. Немного стесняясь, я присел на краешек твёрдого круглого холодного стула, в ответ услышав скрипучий звук. Мои длинные, тонкие пальцы, как будто специально созданные для игры на фортепиано, неуклюже плюхнулись на клавиши. Пианино напряглось, издало крякающие не гармоничные звуки, а я покраснел и немного занервничал. Через открытую форточку влетело несколько снежинок, затем кружась в легком танце, осторожно опустились на мои пальцы, мгновенно тая и оставляя на них переливающиеся капельки. Я встрепенулся, представил себя великим пианистом, и начал впервые в жизни импровизировать. Не стесняясь и не ограничивая себя. Фортепиано возмущённо напряглось, но потом, привыкнув к такому напору, стало издавать приятные интонации, которые плавной, раскачивающейся волной поплыли внутрь меня. Чем дольше я играл, чем больше погружался в звук. Я сам стал звуком. Закрыв глаза, сразу же представился заснеженный парк, моя любимая лавочка и девушка, удивлённо смотрящая своими голубыми глазами. Мне это понравилось. Захотелось растянуть время, отщипывать секунды по маленьким порциям. Пальцы то нежно гладили, то глубоко и немного грубо впивались в клавиши. Девушка начала качаться в такт моей импровизационной музыки. Потом начали качаться и лавочка, и берёзки, а потом и я сам. Когда руки сыграли последний непонятный аккорд, тем самым поставив точку в моем воображении, девушка прокричала: "Я не сплю! Это не сон! Я не сплюююю". Немного испугавшись, я попытался оторваться от фортепиано и открыть глаза, но ничего не выходило. Словно руки пригвоздило к клавишам, а глаза заволокло плёнкой. Я открыл рот и все, что у меня вышло произнести, это тяжёлый выдох, затем суетливые быстрые вдохи. И провал. Чёрный провал.
"Просыпайся, сынок! Просыпайся!"- где-то утробно прогудел нежный голос матери. Я открыл глаза и понял, что мне все это приснилось.
Она
Открыла глаза. Моя привычная комната. А где парк, мужчина с блокнотом ? Опять сон? Или нет? Боже, как я устала. Устала спать, просыпаться , не зная действительно ли проснулась или нахожусь в глубоком сне. Привычно ощупываю лицо - чувствую. Впрочем, как всегда. Стук в дверь. Странно. Обычно Мама не стучится.
"Заходите", - еле слышно промямлила я, зарываясь в одеяло по самые глаза. Дверь приоткрылась, и в проём заглянул отец. Нужно его обязательно потрогать, чтобы удостовериться: настоящий он или персонаж из привычной "комы". Сюжет снов переплетался с жизнью: повседневные места, знакомые люди. Хотя, с недавних пор появился новый герой - молодой мужчина с длинными, тонкими пальцами на руках, сжимающих блокнот.
" Кхм", - нерешительно откашлялся отец. Я вопросительно уставилась на него в ожидании очередного монолога на тему: необходимости приема таблеток. "Доченька. Милая. Мы с мамой подумали, что тебе будет полезно почаще гулять, бывать в разных местах. Ты практически не выходишь из своей комнаты. Спишь... А вокруг творится жизнь", - произнёс папа и виновато взглянул на меня. Жизнь? Вокруг? Что это он? Обычно, папа был против моих выходов за пределы дома. А сейчас... Может устал. Постоянное напряжение из-за моего состояния. К черту. Может и правда прогуляться?
Я ответила коротким кивком головы, и отец незамедлительно исчез за дверью. Нацепив на себя оранжевую куртку с яркими фиолетовыми звездочками на спине, меховую шапку, огромный плюшевый шарф и синие сапожки, я вышла из дома. Невероятный страх перемешался с острым желанием чего-то нового. Холодный воздух через рот проник в моё тело, а вместе с ним протиснулись несколько снежинок, путь которых завершился на горячем языке. Сахар. Сегодня сахарный снег. Захотелось вдруг сделать его разноцветным. Вспомнив, что дома видела гуашь, я помчалась внутрь. Едва переступив порог, мои уши уловили странные звуки, поспешные вздохи и выдохи. Родители. Заперев себя в четырёх стенах, я, вместе с тем, заперла и их личное счастье. Забыв про краски, сгорая от стыда и любопытства, я пересилила себя и осторожно вышла на улицу. Снег замер, на кончик моего носа опустилась последняя снежинка, уютно примостилась на нем и растворилась.
Я брела по знакомой дороге. Почему-то людей вокруг не было. То ли недавний снегопад их распутал, то ли они ещё медленно умирают в своих офисах, вдыхая пыль. Не знаю. Но, во всяком случае, так лучше. Намного лучше.
У меня не было друзей, я добровольно отказалась от общения. Так спокойнее, комфортнее и безопаснее. Да и тяжело понять, что сейчас: сон или явь. Даже когда меня окликали, здоровались, я либо опускала лицо в пол, либо осторожно кивала и быстро проходила мимо. Но только не с тем мужчиной. Мне так хочется узнать: реальный он или выдуманный. Вспомнив слова отца про разные места, прогулки, я решила свернуть с привычной дороги. Передо мной расстилалась неизвестность. Сейчас, в этот самый миг, желание узнать сплю я или нет отпало, ибо хотелось просто быть. Плевать, что произойдёт. Пусть я потом проснусь в ужасе, отчаянно закричу, или, наоборот, испытаю новые ощущения. Уже неважно. Я буду просто дышать и идти. И даже заговорю с кем-нибудь.
Он
Я случайно увидел, как папа целует маму. Долго, крепко, держа своей большой ладонью её лицо. В этот момент для них ничего вокруг не существовало. В этом-то, наверное, и есть прелесть взрослых. Я тоже целовался, а точнее меня целовали. Та девушка, у которой вместо губ смородинка. Это было и странно, и приятно, и ново, и страшно. Но в момент, когда круглый красный рот девушки коснулся моих тонких и неуклюжих губ, время все также существовало и отмеряло сердечным ритмом свои минуты. Это произошло в кафе, моё любимое, на углу возле дома. Я люблю заходить в него, присаживаться за столик у окна, вдыхать ароматы, доносящиеся из приоткрытой двери в кухню. Испытываю невероятный восторг от прихода официанта, который протягивает мне гладкое, блестящее меню. Затем я долго-долго разглядываю его содержание, и, когда официант не выдерживает и приходит, чтобы принять заказ, прошу всегда одно и то же: клюквенный сок, бисквитное пирожное и жареную картошку. Именно в таком порядке. Мне нравится эта игра. Официанту, наверное, тоже. Я появляюсь в этом кафе раз в две недели, мама ставит напоминание об этом. В тот день, когда мои губы впервые коснулись чужого рта, я вдруг ни с того ни с сего решил поимпровизировать. Стискивая в руках меню, рассматривая каждую букву, цифру, я не заметил, как ко мне присела девушка. Только после того, как она несколько раз тяжело вздохнула, моё внимание, наконец, коснулось её. Я даже немного удивился, потому что не думал, что когда-нибудь снова увижу хозяйку синих сапожек. Сегодня она была великолепна, очень похожа на разукрашенную мною стену. На мгновение я представил, как девушка превращается в смесь красок, стекает на пол и застывает на нём. И мне это понравилось. Вдруг девушка схватила меня за руку и начала рассматривать пальцы, я не смел пошевелиться и даже затаил дыхание. "Какие они у тебя...Интересные, длинные. Даже страшно немного, но, в то же время, завораживает. Ты пианист?"- выпалила она, не переставая изучать мои пальцы. А я, вспомнив, сон про импровизацию на папином фортепиано, довольно кивнул в ответ, от чего уши зарделись, а нос жутко зачесался. Я никогда никому не врал, но сейчас почему-то не смог ответить иначе. Девушка ещё немного полюбовалась длиной моих хрупких пальцев, а затем переключилась на моё лицо. Так мы и сидели, пристально смотря друг на друга. Я заметил в её небесно-голубых глазах едва уловимые фиолетовые пятнышки. Настроение в них менялось каждую секунду: интерес сменился озорством, затем появилась какая-то тоска, а потом и вовсе её глаза наполнилось крупными бусинками слёз. Наше взаимное разглядывание прервал официант, который настырно совал меню в мои руки.
Она
На что был похож мой первый поцелуй? Хм. Надо подумать. Что-то среднее между мятной конфетой, которую я жевала перед этим, и тёплым дыханием незнакомого мужчины. Впервые я уловила и почувствовала этот запах. И он почему-то отдавал детским мылом. И чем-то солёным. Мне сразу же захотелось на море. Погладить волны, потревожить песок пальцами ног, подставить лицо нежному утреннему солнцу. После продолжительного поцелуя, я оторвала губы от мужских губ, и сразу же облизала свои, пытаясь попробовать ощущения. Вкусно. А он смотрел на меня недоуменно, возмущённо и немного смущенно. Как маленький мальчик. Его длинные пальцы лихорадочно трогали губы, как будто проверяя на месте ли они, или, может быть, я своровала их вместе с поцелуем. Приятно быть рядом с таким мужчиной: молчаливым, застенчивым, красивым. И плевать, если это сон. Пусть навсегда сотрутся рамки понимания, ведь я решила просто жить.
Мы сидели в неизвестном для меня кафе и отходили от произошедшего. Я облизывала губы, стараясь сохранить вкус мужчины, а он просто смотрел мне в глаза, периодически отводя взгляд то на меню, которое смиренно ждало, когда его откроют, то на окно. На мгновение мне представилась следующая картина: вот мы сидим в знакомом, привычном кафе, молодая замужняя пара. Молчание - то, что нас объединяет, ведь зачем слова, когда все и так ясно. На каком-то тонком интуитивном уровне всё просто. Не нужно краснеть, придумывать комплименты, льстить. Этого мужчину я приметила ещё в парке. Ни разу он не заговорил, но я и так все поняла, едва коснувшись его длинных пальцев. А сегодня, после инициативного поцелуя, мне удалось прочитать его, почувствовать изнутри, прикоснуться к личному.
Он
Я слушал море, а оно было равнодушно ко мне. Волны бились о камни, желая сточить их сию же минуту. Но камни - грубые, крепкие, неотесанные - стояли на своём. Мне захотелось уловить ритм моря, его пульсацию, но оно было настолько непредсказуемо, что мне оставалось только восхищаться им. Я взял с собой краски: зеленую, светло-голубую, розовую, синюю, фиолетовую и белую, а ещё четыре кисти, несколько листов бумаги и твёрдую папку, служащую мольбертом. Как же мне хотелось нарисовать состояние моря, его суть, настроение! Поэтому я взял и смешал все краски, в результате чего получился один непонятный, но сочный и жирный цвет. Выбрав самую крупную кисть, я, для начала, окунул её в бушующее море, а затем в новый цвет. Потом коснулся кисточкой, с которой щедро стекала краска, невинного белого листа. Резкий порыв соленого ветра задел лист, от чего бумага задергалась и занервничала. Я пригладил белоснежный лист кистью и начал старательно вырисовывать изгибы морских волн. Море даже и не пыталось позировать своему художнику. Наоборот, оно, казалось, нарочно закатывало истерику, лишь бы только не угодить мне. Но мне это понравилось. Закрыв глаза, я поближе подошёл к воде,окунул в неё пальцы. Море толкалось и окатило меня своим вниманием до самого пояса. Замерев на месте, не шевелясь и практически не дыша, я начал наслаждаться ощущениями. И тут на моих губах появился знакомый вкус. Вкус мятной конфеты и красной смородины. Приятно. Не желая открывать глаза, я крепче зажмурился, от чего в их уголках выступили слёзы. И вдруг чья-то тёплая и мягкая ладонь нежно вытерла соленые капельки возле моих глаз. Испугавшись, я по инерции отпрянул назад.
Она
Волны нежно гладили моё тело, убаюкивая и качая его. Я опускала лицо в холодную морскую воду так, что она с лёгкостью заползала в уши и нос. Рот наполнился мокрой солью, от чего захотелось тут же плюнуть, но я сглотнула. Не хочу ничего оставлять морю. Всегда ненавидела его: море внушало страх, отчаяние, тоску и непреодолимую силу природы. Казалось, ему ничего не стоит взять сейчас и проглотить меня. Зачем вообще отдала своё тело в морское владение? Немного поколебавшись, отбросив всякие сомнения, я вышла на берег, ступая по мокрым, скользким и холодным камням. Вот камни мне нравятся: они сдерживают нрав моря, не дают ему выплеснуться на сушу, стойко выдерживая испытания своей судьбы. А главное - камни молчат. И это, в противовес шумному морю, божественно.
Когда я вышла на берег, то почему-то оказалась голая. Ветер, казалось, разрывал лёгкие, и от его пронзительного воя кожа покрылась огромными мурашками. Захотелось обратно прыгнуть в проглатывающие морские волны, но что-то внутри заставило меня повернуться направо. Немного дальше, вдоль береговой линии стоял тот мужчина и окунал свои длинные хрустальные пальцы в солёную воду. Мне тут же захотелось подбежать к нему, взять его руки, полюбоваться зеленью глаз. Я попыталась сдвинуться с места, но огромная волна застала меня врасплох, накрывая с головою и вовлекая в своё сине-зеленое царство. Ещё секунда, и вода заполнила мой организм до предела. Так, что даже мысли смешались с её солью. Я закрыла глаза с надеждой на то, что это сон. Сердце замедлило свой суетливый бег, и наступил долгожданный покой.
Он
Я проснулся. Тело немного ломило от неудобной позы, шея затекла. Какая-то беспокойная ночь: вертелся в кровати, периодически проваливаясь в обрывки сна. Глаза зачесались так, как будто в них тонкой струйкой насыпали соль. Я потёр их пальцами, но стало только хуже. Один прыжок - и моё уставшее тело возле умывальника. Несмело подняв лицо к зеркалу, я с тихим, безмолвным ужасом обнаружил краски, размазанные по лицу. Окинул взглядом руки и догадался, что именно они во всем виноваты: каждый палец был густо смазан красками какого-то грязно-зеленого оттенка. Видимо, я рисовал вчера и забыл отмыть гуашь. Но что-то не припоминаю такого. Горячая вода успокоила мысли, отчего-то панически разбегавшиеся в разные стороны. Я смыл с себя краски, насухо вытерся накрахмаленным мамой вафельным полотенцем, и уставился в зеркало. Оттуда на меня подозрительно взглянул человек, исподлобья, немного смутившись. Фиалковые синяки украшали глаза. Мне нравится этот цвет. Мама всегда говорила, что я красивый, но я никак не мог понять: как измерить красоту? Вот, предположим, небо - оно прекрасно. Причём всегда: будь то безоблачное и радостное, либо затянутое и мрачно-плаксивое. Объективность прекрасного. А как можно понять: красив ли человек? Что должно быть в нем, чтобы внимание других неиссякаемо уделялось его образу? Как-то раз я попытался задать этот вопрос папе, на что он подвёл меня к маме и велел смотреть. В этот момент она готовила завтрак, думая, что мы с папой ещё нежимся в постели. Мама порхала от стола до плиты, от плиты до холодильника, и от холодильника до раковины. Это порхание несравнимо с движениями бабочки, потому что мама была более легка, грациозна и вдохновенна. Ещё она что-то напевала, а точнее мычала какую-то интонацию, свою собственную, импровизируя только для себя. Прядь её светлых волос постоянно выбивалась, и из-за этого на лицо падала небольшая тень. А ещё мама танцевала, не попадая в ритм издаваемой её голосом мелодии. Духовка запищала, тем самым оповещая всех вокруг о готовности сладкого пирога, аромат которого сразу же подхватил мой желудок, сильно проурчав в ответ. Мама услышала это и посмотрела мне в глаза, от чего я немного смутился. Но она вовремя поймала мой взгляд и искренне, со всей теплотой, любовью и пониманием, улыбнулась. И тогда я понял, что измерять красоту не нужно. Её нужно чувствовать.
Она
Соль заполнила мой рот, хотелось открыть его, глубоко вздохнуть, но никак не получалось. Тело покрылось крупной дрожью. Странно. Я почему-то ничего не видела, только ощущала, как будто меня лишили зрения, усилив при этом чувствительность тела. Руки поползли на помощь, чтобы разодрать рот и пустить в организм побольше кислорода. Но ничего не получалось. Паника, леденящей и липкой волной, окутала моё сердце: оно даже остановилось на мгновение, будто подслушивая, затаило дыхание, а потом принялось нещадно бить кулаком изнутри. Ещё одна попытка открыть рот не увенчалась успехом, и тут, не выдержав напряжения, я начала мычать: громко, надрывно, до резкой боли в связках. Мычание переросло в рык, и, казалось, что во мне ожило дикое животное. Звуки, берущие начало в грудной клетке, направились в горло, и, хорошенько там прорезонировав, набросились на связки, от чего они напряглись, наполнились кровью и растянулись. Захотелось кашлять. Тело тряслось в судорогах, грудь то поднималась, то отпускалась, пытаясь вытащить из меня скопившуюся мокроту, рот по-прежнему не открывался. Устав бороться за существование, я расслабилась и тут же провалилась в какую-то невесомость. Сердце разжало кулак и спокойно, нежно, размеренно отстукивало простой ритм. Моё сознание гасло, тело размякло, как мокрая вата, и я развалилась на куски.
Он
Стол украшали два бокала, в которых была разлита ярко-красная жидкость. Я видел и раньше, как родители, чаще по вечерам, зажигали камин, придвигали поближе кресла и маленький столик, затем папа доставал, словно волшебник, из рукава бутылку с такой же жидкостью, как и сейчас, и разливал в пузатенькие бокалы. Мама даже облизывалась, когда наблюдала за процессом. Я спросил, как называется эта красная вода. " Сынок, это вино. Оно делается из винограда.", - объяснил папа. Я, обрадованный данным заявлением, пролепетал отцу: "Так я тоже могу его пить?" На что он, немного сдвинув брови( а это явный признак недовольства), ответил: "Вино пьют, чтобы стать чуточку счастливее. Ты и так счастлив". Тогда я и задумался над этой фразой папы. Выходит, что родители несчастны. И вино - волшебная жидкость, придающая силу и красоту жизни ?
Придвинувшись поближе к столу, я стал вблизи разглядывать бокалы. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что вокруг никого нет, я, задержав дыхание, опустил указательный палец в красное вино. Потом мгновенно сунул его в рот, проронив несколько капель на стол. На языке завертелся островато-пряный вкус, но для счастья этих капель было недостаточно. Тогда, заметно осмелев, я схватил дрожащей рукой хрустальный сосуд и с ловкостью старого фокусника вылил его содержимое в себя. От большого количества жидкости во рту сразу же поперхнулся, фонтан брызг разлетелся в разные стороны, но большую часть мне все же удалось выпить. Я притаился и стал наблюдать за ощущениями: вино проделало путь от горла до груди, потом плавной, немного жгучей волной перетекло в живот, и там остановило своё путешествие, разливаясь теплотой и расслабленностью. И почему-то сразу захотелось смеяться так, как я хохотал совсем маленький: просто так, без причины, не задумываясь над последствиями. Так вот оно какое... Счастье. Быть ребёнком. Смеяться без повода. Вино возвращало моих родителей в детство.
Она
Наконец, мы остались наедине. Ты, как всегда не выдавливаешь из себя ни слова, словно боишься, что после каждой произнесённой фразы мир вокруг начнёт трансформироваться. Мне нравится смотреть, наблюдать, вглядываться в детали. На тебе рубашка светло-сиреневого цвета, джинсы, заметно потрёпанные, но не потерявшие при этом форму и стиль, ботинки бурого цвета: начищенные, гладкие, аккуратные, словно их бережно отмыла и густо вымазала кремом заботливая мама. Я стараюсь не смотреть на твои пианистические пальцы, но не могу. Изучая гардероб, то и дело взглядом слегка касаюсь их. Пальцы по-прежнему тонкие, длинные, хрустальные, но сегодня какие-то бледные, еле живые. Мне сразу хочется завладеть этими руками, украсть, забрать в своё владение и гладить. От пристального внимания с моей стороны, пальцы немного задёргались, сплелись друг с другом, а потом и вовсе спрятались в карманы.
"Ты сегодня другой", - блею я и не узнаю свой голос. Сегодня он какой-то сиплый, дёрганный и писклявый одновременно. Меня даже начало мутить от этого звука. Я не хочу больше называть тебя мужчина. Отныне, ты - это ты. Не знаю, сплю ли я сейчас в привычной, слишком тесной для моих снов, постели, или все это взаправду, но это уже не имеет значения. Отпустив напряжение над контролированием между сновидениями и явью, мне удалось окончательно потерять жизненную нить. Ну, и черт с ней!
Ты посмотрел на меня так, словно хотел что-то сказать, но никак не решался. Зрачки расширились, и я поплыла в их вселенную. Скользя в круговороте твоих глазных яблок, я периодически вспоминала вкус мужских губ. Голод скользкой змеёй прополз в животе. Голод по поцелую: тому единственному, в неизвестном кафе. Мужскому, робкому, тёплому. Я даже подпрыгнула на месте и сжала кулаки, чтобы тут же не набросится на твои губы. " Мне захотелось посидеть на той лавочке", - неожиданно промурлыкал мой голос. "Держать твои пальцы и рассматривать прохожих", - добавила я, спустя несколько секунд.
Ты в ответ неуклюже подошёл чуть ближе, медленно протянул левую руку к моим губам и пальцами слегка потёр их, едва касаясь, от чего по голове пробежали маленькие человечки, нежно спутывая пряди непослушных волос. Затем коснулся фарфоровыми пальцами своего рта, на мгновение перестал дышать, словно боялся спугнуть ощущение, и облизнулся, восстанавливая дыхание. Огромная, сладкая, тягучая волна коснулась моей поясницы, разливаясь водопадом в области бёдер. Я полюбила тебя. Полюбила с того момента, как увидела тонкие пальцы, как поцеловала, как наблюдала за тобой возле моря, как рассматривала сиреневую рубашку. Все моменты слились в одно мгновение. Сновидения стёрлись, бодрствование не имело важности. Только вкус твоих пальцев на моих голодных губах. Ведь ты - это отражение меня. Ты и есть я.