Маленькая повесть. Гл. 4 Урок для Читы

               
     Телевизор покупать пока не собирались, зато радио было законным членом семьи.

 «Говорит Москва. Начинаем утреннюю гимнастику. У микрофона преподаватель Гордеев и пианист Родионов. Встаньте прямо, ноги на ширине плеч»

            Под эту гимнастику удобно  собираться в школу: если идет второе упражнение, то можно еще повертеться перед зеркалом, а коли седьмое, то пора заплетать косички.    Ежели начались «Последние известия», то пора хватать в руки портфель, а если уже сообщают о победах в спорте, то надо бежать до колотья в боку, жажда знаний тебя подгоняет. Сегодня Чита вышла почти вовремя,  на фразе «Хрущев обменялся речами с королем Лаоса».  Как это он обменялся? Речи были написаны на свитках, что ли? Спросить не у кого. Девятиклассница Рита пятиклассницу Читу не ждала, у нее были свои попутчицы, а Чита и не обижалась нисколько, она любила идти в одиночестве. Утром хорошо думалось.

          Мысли отличались друг от друга, как книжки авторов разных веков. С первыми глотками свежего воздуха, пересекая упругими шагами двор, Чита представляла Земной шар и себя среди самых честных людей планеты. Еще думалось: скорей бы лето! Из березовых листьев опять сплетем шатёр! Чтобы в нем сидеть и читать книжки. Ах, когда же будут, наконец, уроки литературы и русского языка? Две недели назад учительница ушла в декрет  и – вы только представьте! Любимые предметы Читы заменили математикой!   Все эти простенькие мысли текли, как весенние ручейки, то смешиваясь, то вновь разветвляясь, они были приятны, и все же душа от них не вздрагивала, не замирала, не взлетала. Но было одно местечко на пути в школу, где само пространство овевало мечтательницу из пятого «А» чем-то таинственно нездешним, несегодняшним. То ли вкус самого воздуха был иной, то ли начинали звучать какие-то струны в душе (в какой еще душе? разве она есть?), души пускай нет, но некие струны все же отзывались на ветерок с реки. Что-то обещал этот воздушный поток, щекотал глаза, веки, прядки волос расправлял по-своему.

Откуда было знать пионерке Лиле, что за пять лет до ее рождения здесь стояла православная часовня. Но сердце чувствовало святость места. В душе Лили, как  в мамином любимом сквере, хранились капельки живой воды. Они-то и улавливали святость, и преломляли в гармонию. Сердечко замирало, предугадывая  открытия, совсем иные грани бытия, пока неведомые одиннадцатилетнему существу.

 Чита улыбалась смелому ветру и   любимому крыльцу. Да-да, затоптанному, давно не крашенному  крыльцу книжного магазина. Вот интересно – крыльцо – не от слова крыло? – подумала Чита. Сколько раз, выходя отсюда с новой книжкой, прижатой к груди, девочка торопила отца домой – читать! «Чита, чита»,– лепетала малышка, за что и получила свое прозвище. Когда папа умер из-за аварии на заводе, в книжный магазин долго не заглядывали.

Потом стали заходить с мамой. Месяц назад, чтобы получить подписку на Чехова, прибежали рано утром, правда, очередь за подпиской оказалась невелика – три человека. Директор школы Мария Борисовна, ласково ответившая на приветствие, да незнакомые мужчина и женщина на лавочке среди клумб с георгинами. Мужчина был пожилой, с бородкой, с темными веселыми глазами,  а женщина поправляла завитую челку и  смотрела на него влюбленно. Смелые воробьи подбирались поближе к скамейке, надеясь на угощение, но незнакомцы были поглощены беседой. Чита пошарила в карманах и достала огрызок печенья. Отламывала по крошке, бросала воробьям и слушала разговор. Мужчина стал цитировать Маяковского и забыл слово: «…сильнее и чище  нельзя… э… что-то там сделать… великому чувству по имени класс», а Чита помнила, какое слово, но не решилась подсказать: «Причаститься»! Хотя значения этого слова она не знала даже приблизительно и понимала его для себя как «прикоснуться».


            У входа в класс услышала новость, да какую! В школу пришла новая учительница.  И сразу – в пятый «А». Все с любопытством ждали, и не зря. Начался такой интересный урок! Учительница была не очень молодая, но старалась казаться молодой. Русые кудри обрамляли круглое лицо. На учительнице был изумительно красивый костюм: темно-зеленый с розовой ажурной кофтой. Что-то это одеяние напоминало… Ах, вот что: магнолию в цвету.  Голос у «магнолии» был низкий, так и кажется, что сейчас запоет «Степь да степь кругом».

                – Здравствуйте, садитесь. Меня зовут Гертруда Ивановна. Темой нашего урока будет приветствие. В классе принято приветствовать учителя молчаливым вставанием, как вы и сделали. А теперь представьте, что мы встречаемся на улице. И она остановилась перед последней партой, где сидели два самых высоких мальчика. У одного была фамилия Горшков, у другого Кашин. Их звали за глаза Горшок- с- Кашей, но только за глаза, ибо мальчишки были драчуны, и никому не хотелось нарваться на их немытые кулаки.   
       – Ну, что ж молчите? Приветствуйте меня.
                – Здрасьте…  – нестройно повиновались Горшок- с- Кашей.

 – Теперь вы. И, чур, не повторяться, – Магнолия простучала каблучками к следующей парте.
                – Доброе утро, – вежливо сказала Таня Петрова.

                – Утро доброе, – не растерялся ее сосед, Марат Валеев

                А Сашка Злодеев пропищал нарочито комариным голосом:

                – Салям Алейкум!

                Теперь была очередь Читы. Она покраснела, но сказала:

                – Бонжур, мадам.

В классе раздался смех, но Гертруда  была довольна.

                – А теперь представьте, что вы идете по улице и встречаете Александра Сергеевича Пушкина.

           О таком необычном уроке и такой необыкновенной учительнице Чита даже и не мечтала, поэтому была счастлива все 45 минут.  И когда тянула вверх руку, желая ответить на вопрос Магнолии, то и душой своей, жаждущей новизны, словно дотягивалась до чего-то, вчера еще неведомого.

С каждым ее  удачным ответом Магнолия все больше расцветала теплой, почти родной улыбкой.  Старалась, конечно, и звезда класса – отличница Таня Петрова с ее  звонким голосом. По всем прочим предметам Чита ей без сожаления уступала первенство, но по русскому и литературе – дудки! Отличники – они ведь ко всем наукам дышат ровно, а Чита живет литературой, поэтому звезда на уроках словесности слегка тускнела. Так что веточка родственной связи протянулась от Магнолии все же  к Чите, а не к Тане.

 Чита одна узнавала поэтов по четырем строчкам, а прозаиков по маленькому отрывку. Ничего удивительного в этом не было: Тургенев, Чехов, Некрасов, Пушкин – как их не узнать, они ведь почти «родственники», всю маленькую жизнь Читы живут рядом, на полке. И не скучают. Не дают им скучать сестры. В конце своего роскошного урока Магнолия провела тур прощальных фраз.
 Посыпалось:  До свидания.  Желаю удачи. В добрый путь. Сашка Злодеев ляпнул: Звоните. Таня Петрова пожелала:  Будьте счастливы.  Чите ничего не оставалось, как сказать: Не поминайте лихом!

Магнолия довольно рассмеялась:

          – А сейчас я скажу вам, как прощался со своими учениками в письмах писатель Карамзин. Он писал: «Здравствуй!» А почему, как думаете?

           С минуту класс молчал.

             – Потому что это то же, что будь здоров! – осенило Читу.

Класс развеселился, стало как-то тепло и хорошо, хотелось улыбаться.

– Замечательно, – перешла к резюме Магнолия, –  а сейчас всем, кто активно работал, я поставлю заслуженные отметки. Как твоя фамилия, девочка? – ласково обратилась она к Чите, раскрывая журнал.

                – Фейман.

                – Как? – переспросила Магнолия, будто была глуховатой.

                – Фейман Лиля, – уточнила Чита.

   Магнолия протянула то ли «о-о», то ли «у-у» и внимательно посмотрела на темные волосы Читы и непослушные завитки на висках. Лицо  учительницы на миг стало чужим, она отвернулась, и  снова приветливая улыбка изобразилась на лице:

– А твое имя, умница?

– Петрова Таня.
   
– А твое?

– Злодеев Саша

Вместе со звонком открылась дверь, и в класс заглянула худенькая уборщица тетя Тоня:

– Идите к директору, – позвала она Гертруду Ивановну.
Та поспешила выйти, совершив при этом непозволительную ошибку: оставила на столе журнал.

– Фейман, ты дежурная, – крикнула рыженькая Катя, избранная первого сентября старостой класса.

               Чита  помчалась в туалет – полоскать под краном тряпку для стирания с доски. А когда вбежала в класс – обомлела. Гурьба мальчишек и девчонок склонилась над учительским столом, раздавались шиканья и неясные возгласы.

             – Что вы делаете? – возмутилась Чита. – Нельзя брать журнал, отойдите!

Двое – толстяк Жора Чесноков и Марат Валеев – отошли. Разогнулся от стола и самый высокий в классе Вовка Дружинин. Он подкинул в руке ластик и пошел к своей парте. Несколько учеников продолжали выискивать что-то в журнале.

             – Не трогайте! – в отчаянье крикнула Чита. Ее пронзил стыд. Сейчас войдет новенькая учительница и увидит, каких нечестных детей она взялась учить. И Чита бросилась на защиту чести класса. Завладеть журналом оказалось нелегко. На нем лежал кулак  Горшкова.

           – Ну, ты, Фейман, не нарывайся, – зло прошипел он.

              Чита не отступила и попыталась двумя руками сдвинуть кулак  с журнала. Ей это, как ни странно, удалось. Горшок снял кулак. Чита схватила журнал. Она не могла видеть, что уже вошла в класс  Гертруда Ивановна.
         
      – Что происходит?

            От ее громкого голоса дислокация поля боя моментально изменилась. У стола с журналом в руках стояла Чита. А Горшка и других ребят словно ветром сдуло.

          – Так что ты делаешь?

       Этот вопрос относился уже персонально к Чите.

           – Фейман в журнал  лазила, а на нас хочет свалить, – после секундной  тишины объявил Горшок. 

У Читы пересохло в горле, лицо вспыхнуло.

            – От тебя это можно было ожидать, – бросила Гертруда Ивановна, взяла из рук застывшей Читы журнал и вышла.