Большой трёхдневный летний Праздник накануне осени готовился тщательно. Маронцы любили шум, пёстрые одежды, фейерверки, грохот петард, буйные ритмичные танцы с большим количеством ударных, бубнов и духовых, азартные и непристойные игры, и непременные скачки.
В Нижнем Городе устраивали ярмарку и танцы для простолюдинов, настольные игры под отражающими навесами и боксёрские рауты, на которые приходили тайные любительницы кровавых соплей – переодетые дамы-аристократки вместе с горничными. Там в эти дни сватались и устраивали свадьбы, напивались и буянили.
Господа собирались в саду у Мэра. Крепостной театр, гости из других штатов; быки, запечённые целиком на вертеле с экзотическими приправами из других регионов и даже с других планет, море фруктов; смотрины невест, конные состязания на ипподроме; вечеринки с друзьями, тайными шалостями и играми в «поцелуйчики», (а для взрослых – и в кое-что ещё); всё, что она так любила и чего ждала с нетерпением – теперь было ей безразлично. Мэри ждала мусорщика.
Утром Мэр лично проверил чистоту на территории завода и работу сигнализатора на замке, торжественно отомкнул цепь и, довольный собой и своим демократизмом, отпустил мусорщика в город. После его отъезда мусорщик достал из потайной щели в стене заветный кусочек удивительного металла – обломок древнего оружия, несущий освобождение.
Что ж, он дождался. Его терпение вознаграждено. Не пройдёт и двух-трёх дней, как он подойдёт к границе родного штата Алигейя. Пройдётся по пологим изумрудным холмам и лощинам, пощекочет ноги кристальными ручьями, текущими в низинах, напьётся родниковой воды, забросит в рот горсть освежающих ягод жермовника чёрного, дающего силы и энергию. Жена уже устала сходить с ума от тоски и горя, дети скоро отправятся в соседний город в новую, недавно отстроенную школу, и начнут его понемногу забывать. Он вернёт им радость и память. Он вернётся!
В радужных, пьянящих мечтах, мусорщик шёл сквозь толпу – в новых штанах и пёстрой, навыпуск, рубашке из нарипона, доставшихся от одного из прежних слуг Мэра, сгинувшего в поле, провалившись в лисий ход. На заводском дворе мусорщик принял душ в рабочей бытовке – и теперь благоухал не потом, а мылом и одеколоном.
Мусорщик шёл сквозь толпу – и его хлопали по спине, предлагали кружку крепкого тёмного пива, жареную и вяленую рыбу, свежайшие хрусткие хлебцы, маслины острого посола, кусочки исходящего пряным соком бычьего мяса на подушечках серого хлеба – мусорщик принимал всё, благодарно обнимал подвыпивших мужичков и чмокал в загорелые щёки женщин.
Простой люд не имел ничего против него. Простой люд не обращал внимания на светящийся браслет на ноге.
Напротив. Мусорщик – хоть и раб, но такой же работяга, как и они, а это почётно. Это он содержит Город в чистоте, а потому его руки не могут быть грязными. В праздничный день они не боялись жать ему руки, угощать пивом, предлагать потанцевать с их девушками и обменяться «поцелуйчиками» с их любимыми жёнушками, или помериться силой на столах для реслинга – и мусорщик, конечно, в большинстве случаев побеждал.
Вот на площадке у таверны загремела музыка, энергичная, грубая, чувственная и ритмичная, и алигейец включился в общий хоровод. Высокий, стройный и мускулистый, он обращал на себя внимание и девушек, и женщин; он двигался легко, не обращая внимания на больную ногу, подпрыгивал, притоптывал, кружился вместе с девушками, отрывая их от земли, утирался чистыми полотенцами, которые выносили вместе с пивом дородные хозяюшки.
Так он шёл от таверны к таверне, пританцовывая, выпивая на ходу, обнимая хохочущих девушек, хватая с прилавков фрукты и пирожки, и не обращая внимания на возмущённые, но ленивые возгласы продавцов, под смех и подначивание зевак.
Он шёл к Большой площади Нижнего Города, где обещалась его ждать знатная девушка, его будущая Свобода.
Вот и площадь. Где же она? Девушка нервно прохаживалась под часами – мусорщик узнал бы её из тысячи. Широкая шляпа и защитная вуаль скрывали лицо. На лёгком сарафане – плащ-накидка.
- Не подходи близко, - сказала она властно одними губами. – Иди за мной.
Он послушался. Девушка шла очень быстро. С другой стороны сквера, в тихом закутке, дожидался строгий, тёмно-серый кар. Мэри не стала брать свой, ярко-алый, она одолжила машину у верной и безотказной Розанны.
Мусорщик залез в машину, достал магнитодеструктор и разомкнул сигнальную цепочку. Теперь его браслет не опасен, это просто украшение, он не разгласит тайну его пребывания. Мэри затемнила стёкла, без происшествий вывезла алигейца за город и помчалась по шоссе. По обеим сторонам дороги тянулись силовые изгороди, за которыми, далеко в степи, паслись табуны и стада: слева – лошади, справа – быки. Впереди в голубом мареве клубилось море. Гуляющих и купающихся в это время на побережье не наблюдалось. Машин на шоссе было мало. Люди стремились в Город, под охлаждающие навесы, в затенённые сады и бассейны. Сейчас наступит затишье, а к вечеру праздник вспыхнет с новой силой, и ночью, ближе к утру, достигнет апогея. Им надо успеть в тенистые холмы, к морю до наступления самой большой жары.
Теперь он – беглый раб, а она – его пособница!
«Ещё не поздно», - думала Мэри, - «переиграть. Надо всего-навсего дождаться, когда отец его выкупит. Ещё не поздно повернуть назад…»
Кончилась пустынная набережная и оборудованные пляжи. Потянулись волны свежих, сочных, травянистых холмов с ручьями и родниками, с рощами из местных аракун и одичавших земных олив, дающих глубокую и благодатную тень, преддверие его родины… «Эта девочка спасёт меня!» - думал алигейец.
- Как тебя зовут? – спросил он, первым нарушив молчание.
- Мэри. Мэри Каспер.
Мусорщик поразился: - Дочь Банкира? Смелая девочка. Тебя будут искать? Тебя накажут?
- Не посмеют наказать! – отрезала Мэри. - Я уже достигла возраста самостоятельности, мне никто не указ! – Мэри сама искренне желала бы в это верить. Но не принимала ли она взбалмошность и безнаказанность – за зрелость, и желаемое – за действительное?
- А как зовут тебя? Ты так и не удосужился ответить.
- Меня зовут Орт, - весело и гордо ответил алигейец. – Орт – болотная трава.
- Орт, а кем ты был раньше?
- А кем бы тебе хотелось меня видеть, девочка? Воином? Охотником на лис? Контрабандистом?
Мэри замялась.
- Я преподавал, девочка, преподавал эту чёртову историю.
Мэри едва не рассмеялась. – Ну-ка, Орт, расскажи мне, кто такой был Наполеон?
Орт посмеивался: - А ты сама много ли об этом знаешь? Выскочка-корсиканец, ставший величайшим Французским императором, родился в 1769 революционером, умер в 1821 отравленным изгнанником… А что, дитя, разве у вас преподают Земную историю? Зачем она вам? Что за уроки ты из неё вынесешь?
- Орт, как же ты оказался в рабстве? – поразилась Мэри. – Зачем ты пошёл воевать?
- А кем бы я был, маленькая птичка, если бы не захотел защитить свою семью? То-то.
Они снова замолчали – каждый о своём.
- Орт, ведь ты вернёшься со мною назад? Ты обещал… - робко произнесла Мэри.
- Я постараюсь не устраивать проблем.
- Тогда мы сможем ездить сюда хоть каждый день!
- Это великолепная перспектива.
- Ты смеёшься?
- Нет, ничуть.
Дорога стала забираться вверх, прочь от моря, слева потянулись одинокие скалы, отгородившие море от холмов. Маленькая машина без надсады и неспешно скользила по корявой тропе, в которую постепенно превратилась гладкая дорога. Они въезжали в тень.
- Ну-ка, останови, – вдруг приказал Орт.
Здесь тропа совсем близко подходила к морю последний раз, чтобы потом навсегда зарыться глубоко в холмы. Это был тот угол небольшого тёплого залива, куда любители купаться не рисковали заплывать: здесь из моря приходил и взвихривался у берега холодный поток, здесь волны бились о каменную стенку, злобно взбивая пену.
Мэри послушно остановила машину в лощине, отгородившую её от дороги, оставшейся позади, открыла двери. Из искусственной прохлады они выбрались на благословенный, живительный воздух. Орт, пьяный не от выпитого вина и не от выкуренных торп, пьяный от свободы, внезапно плеснувшей в лицо прохладным бризом и солёными брызгами, пошатываясь, потянулся вольготно и побрел к берегу, сбрасывая на ходу одежду прямо на сырые камни.
Жуткое клеймо раба было впечатано в его лопатку, безобразило широкую спину, оскверняло совершенные мышцы. Он был великолепен, он не стыдился наготы, словно Мэри здесь и не было, он просто забыл о ней. Он истосковался по движению и воле. Мусорщик вошёл в воду, пошатываясь на камнях, нырнул в набежавшую волну и поплыл. Он уплыл далеко, рассекая могучими руками волны так запросто и так яростно, что она и любовалась, и тосковала, и думала с замиранием – что, если он не вернётся, уплывёт навсегда в эту беспокойную, бескрайнюю гладь?
Она решила пока приготовить местечко для пикника. Расстелила на вершине взгорка, в тени аракуны, коврик, вытащила из машины бокс с питьём и сумку-мешок с концентратами: и сытно, и легко, хватит до вечера, и даже до ночи – в прохладе разыграется аппетит. Ведь она отправилась на пикник, всего-навсего. Розика её прикроет – мало ли юношей захотят в её компании отправиться на пикник? Розана и раньше всегда была в курсе всех её невинных проделок. Ну а пикник с рабом-мусорщиком – это шикарно! Это высший класс сумасбродства!
Время шло. Мусорщика всё не было, и Мэри забеспокоилась – не случилось ли что, не свело ли мышцы и не разбило ли его течением о скалы? Или он уже вылез и прячется?
Мэри рванулась назад, к берегу. Орт вышел из воды, отфыркиваясь, в мельчайших песчинках и ссадинах, он вернулся победителем. Не уставший, но зарядившийся новой энергией от вольной стихии.
Орт помочился в набежавшую волну, потом повернулся лицом к берегу и твёрдым шагом пошёл по тропке, туда, где у скалы его ждала Мэри Каспер. И чуть не споткнулся об её взгляд.
Девушка смотрела немигающими, полными ужаса, глазами куда-то ниже его пояса, ниже пупка, в район рыжеватого курчавого ромба, и Орт всё понял.
Он продолжал идти ей навстречу уверенным, спокойным шагом – Мэри попятилась, и пятилась до тех пор, пока не уперлась спиной в узловатую скальную стенку.
Вскрикнула, дёрнулась в сторону – но Орт ладонями уже прижимал её плечи к камню, её колени – своими коленями. Её лёгкий сарафан впитывал влагу с его тела. Мэри в его руках была словно бабочка в сачке. Она чувствовала нагое тело раба. Его лицо оказалось совсем близко. Но теперь его заливал яркий свет, а не полумрак или неверная тьма. И ничто не скрывало ни светлой щетины на щеках и подбородке, ни безобразящего шрама на крупном, кривоватом носу, ни очертания твёрдых потрескавшихся губ, ни слипшихся, влажных волос, с которых стекали, быстро высыхая, тонкие струйки. А главное – милосердная тьма не прятала жадного выражения светлых глаз, покрасневших от морской соли, которые теперь так её пугали.
Его руки расстёгивали пуговицы сарафана, и Мэри жалобно всхлипнула.
- У тебя были мужчины? Ты – женщина? – спросил он.
Мэри покачала головой.
- Так ты ещё девочка? – Орт поднял брови весело и изумлённо. – И ты не побоялась со мной уехать? Ты настолько упряма?
И он снова, не спрашивая разрешения, начал её целовать. Он целовал её долго, очень долго, заново приучая и приручая к себе-нагому.
- Ты хочешь меня, смелая девочка, да? Скажи «да», - шептал Орт повелительно, и Мэри сдалась.
- Да, - прошептала она еле слышно.
Тогда Орт легко подхватил её на руки и отнёс на зелёный склон, под тень аракуны. Не дрожь от предчувствия долгожданного события пронизывала её с ног до головы, а дрожь ужаса. Забавное приключение окончилось. Она много раз целовалась не всерьёз, несколько раз чмокалась с манерным Клоссом. Но это так далеко от школьных невинных забав! Зря она втянулась в это дело.
Когда Мэри убегала за руку с рабом в своих мечтах, когда они мчались в каре по почти пустынному шоссе, она не рассуждала и не думала о том, что ей придётся отдать себя полностью в его распоряжение, и диктовать будет не она. Веселье прошло. Наступила расплата за беспечность. Но еще не поздно переиграть.
- Я голоден, я очень голоден, - шептал Орт. – Утоли мой голод, маленькая распутная птичка, не отталкивай…
Мэри забилась, задыхаясь, под его тяжестью. Ей было неудобно, больно, неприятно. Она всхлипывала и извивалась, но он лишь сильнее прижимал к земле её бёдра. Сильные и ловкие пальцы стягивали трусики. Тяжёлое и хриплое хмельное дыхание опаляло, зубы его были оскалены, и ей казалось, что сейчас он вопьётся в её шею, будет рвать зубами её плоть. Но Орт дотянулся губами до груди – и вдруг замер в каком-то оцепенении. Потом легонько, осторожно попробовал на вкус нежный, остренький сосок. И Мэри расслабилась, поддалась новому ощущению.
Тогда, не в силах больше сдерживаться, Орт раздвинул её колени и резко, рывком вошёл в неё. Мэри громко вскрикнула от неожиданности и мгновенной, острой боли, которая стала смягчаться и отступать на редкость медленно и неохотно.
И вдруг… Из каких, прежде неведомых глубин всплыло это чудовище, о существовании которого она даже не подозревала? «Ты опять хочешь испугать меня, Орт, сделать больно? Уже не выйдет, слишком поздно…»
Мэри вновь вскрикнула и зажмурилась – его вид был безумен и страшен. Его губы впивались в её с ожесточением и отчаянием, словно он жалел, что не может отомстить всему Городу в её лице. Но месть не состоялась – чересчур долгое воздержание и нарастающее желание вынудили его закончить поединок слишком быстро, и счёт был не в его пользу. Откинувшись на спину и закрыв глаза, он отдыхал, не желая видеть испуганного и разочарованного лица девушки.
Но Мэри не плакала. Она села, обхватив руками колени, и спрятав в них лицо. Она тоже не хотела, чтобы он видел её смятение, уязвлённое самолюбие и неудовлетворённость.
- Дай напиться! – вдруг попросил он. Его голос осип от жара. Мэри достала флягу, протянула – Орт, не глядя, протянул руку, взял её и стал пить, жадно, захлёбываясь, не смахивая ручейков с груди. Отложил фляжку, откашлялся, отдышался.
- Орт, - тихонько шепнула обиженная Мэри. – Почему ты был так… так жесток со мной? Что случилось? Что я тебе сделала?
- Я бы хотел отомстить за себя и соплеменников. Я хотел бы тебя растерзать, дитя, выпить твою кровь. Но Орт не владеет рабами и не умеет их истязать. Он не причиняет боли ради боли. Прости. Я виноват перед тобой.
Мэри протянула руку и коснулась его живота, Орт развернулся к ней, и её рука скользнула ниже, ниже, ещё ниже, пока не коснулась самого главного. И тогда Орт снова сгрёб её и подмял под себя, лаская и терзая одновременно.
И вновь чудовище ожило внутри неё. Оно требовало, жгло и жалило до тех пор, пока Орт не дал ему забаву и игрушку. Мэри и ждала, и страшилась этого момента, и жаждала – и ненавидела. Она так неистово стонала, металась и рвалась под ним, что Орт едва не испугался собственной дюжести. Но Мэри обхватила его бёдрами так крепко, как только могла.
А Орт владел ею так, словно вымещал всю свою боль и унижение, он хотел, чтобы она его возненавидела, пожалела, что отправилась на такой пикник. Вот ещё раз… ещё… и он бросит рыдающую девушку и уйдёт… уйдёт потайными тропами к пещерным ходам, которые приведут его прямиком к родным границам. Но она – с каждым новым толчком – всё больше и больше становилась его рабой, всё настойчивей и ожесточённей требовала продолжения.
И Орт никак не мог уйти от юной любовницы. Они обливались морской водой, отдыхали на прохладной траве, ели, запивали пищу соком и водой, хохотали, рассказывали друг другу истории из своей жизни, бегали нагие по холмам, кружились и падали в траву, и снова ласкали и любили друг друга, и не могли друг другом насытиться.
Она умело завладела им. Она вконец закружила и заморочила его. Она не хотела его отпускать. Наверное, он мог бы не пытаться утолить голод теперь и немедленно, а забрать её с собой, в качестве подруги и заложницы, и тем вернее добраться до своих. Мог – но не хотел. На что ему такая обуза?
Вечер наступил незаметно, вдруг. Пришлось разворачивать термо-тент, ибо ночи здесь были влажные и холодные. А заодно включить силовой шнур – от насекомых и карликовых степных лис с ядовитыми укусами, становящихся по ночам весьма агрессивными.
Ночь Алигейи для любви поистине великолепна! Огромная зеленовато-серебристая луна дробилась на тысячи сверкающих осколков в густой листве исполинских деревьев, и казалось, что они находятся в завораживающем подводном мире, и вокруг трепещут и колыхаются на ветру не травы, а водоросли, среди которых проносятся не жуки, тяжело и низко, а проплывают рыбы-светляки и жужжащие рыбы-ночники. Туман оседал на холмах седой изморосью, затекал в низины, извивался, пытаясь подняться вверх по склону, морщился и отслаивался клоками, и вновь сливался воедино, и окружал любовников мерцающей стеной, отделяя от всего окружающего мира. Под навесом было тепло и сухо.
Густая непроглядная ночь заполнилась шорохами трав и листьев, вздохами прибоя, вскриками ночных птиц, ворчливым урчанием и повизгиванием степных лис, забегающих в холмы, чтобы поохотиться на грызунов, чьими норами те были изрыты. Ночь заполнилась стонами, любовной истомой, поцелуями и движениями, то неспешными и обстоятельными, то торопливыми и жадными.
«Надо бы отпугнуть её, оттолкнуть», - думал Орт. Но чем жёстче и грубее он пытался стать, тем больше желания видел в её глазах. Маленькая испорченная штучка. Она измучила его. Он разбудил спящего зверя.
Время летело для Мэри незаметно. Она и ненавидела, и обожала алигейца. Иметь этого мужчину всегда под рукой. Баловать себя, хвастаться перед подругами, знать, что он принадлежит навечно только ей. Ей, всевластной Мэри Каспер! Она хочет командовать им. Почему же у неё нет уверенности, что она сумеет его удержать? Может быть, поэтому она так спешит им насладиться?
Мэри не заметила, как сон приласкал и сморил её. Она уснула бок о бок с дикарём, держа его за руку, закутавшись в плащ и постанывая во сне.
На рассвете прохлада вместе с сыростью всё же проникла под навес, волосковые аккумуляторы иссякли. Мэри проснулась резко, как от толчка. И увидела, что Орт торопливо упаковывает в дорожный мешок еду.
- Орт, ты куда? – вздрогнула Мэри.
Орт не ответил, только посмотрел на неё с сожалением, и махнул рукой: - Ты не поймёшь.
- Орт, ты сошёл с ума! Ты не имеешь права уходить! Я не хочу!
- Моё право одно-единственное: быть свободным, маленькая птичка. Не пытайся удержать. Я не раб. Я не дикарь. Меня ждёт семья.
- Орт, я хочу, чтобы ты вернулся вместе со мной, в безопасность! - умоляюще прошептала Мэри, задыхаясь и холодея от недоброго предчувствия потери.
- Чтобы попасть сразу на виселицу? Все сроки возвращения давно прошли.
- Нет, Орт, ещё не поздно, всё будет хорошо. Я увезла тебя на пикник, я привезу обратно. Верь мне. Нам будет хорошо… Мой отец не зверь, он сделает всё, как я захочу. Ты будешь жить в доме, вместе со мной. Ты будешь моим. Орт, давай вернёмся, навсегда! – Мэри пыталась говорить рассудительно, но вместо этого то молила, то приказывала, и сама себе верила. Слёзы потекли из глаз.
- Ты получила то, что хотела. А мне пора уходить! – Орт бросил в заплечный мешок ещё горсть мясных гранул, затянул шнур, закинул мешок за спину.
Давно исчезли ночные светящиеся жуки. Спряталось по норам степное зверьё. Небо окрасилось багрово-сиреневым, заклубилось, заполыхало, затрепетало над головами. Сумрачные холмы вдалеке порозовели, ещё резче обозначились тени и провалы, суматошно разлетались остатки тумана, оставляя на траве россыпь сверкающих крупных капель чистейшей влаги. Машина рядом искрилась, словно диковинный ночной жук.
Орт сделал первый шаг. Только не оглядываться. Пошел быстро, потом побежал.
- Орт, ты куда? Вернись! – кричала Мэри, поспешно одеваясь. – Я выкуплю тебя! Останься! – Она исступленно топала ногами, не попадая в сандалии.
Променять свободу, семью на эту взбалмошную девчонку? Смешно. Это бред, пустые фантазии. Ходить по струночке, по её указке. Такие часто меняют правила игры. Он не хочет быть прикованным любовником. Тот же раб. Малышке Мэри наверняка быстро надоедают игрушки.
Орт убегал, не оглядываясь. Он легко перепрыгивал через рытвины и камни, у него есть сила, он быстро доберётся до гор и Пещерной страны. Всего-то полдня ходу! Он добежит, нет, долетит туда за три часа. Мэри, отбросив сарафан, в нижней юбке и кружевном лифе бросилась к машине. Она догонит его. Если не заставит вернуться, то повиснет на нём, собьёт, опрокинет с холма.
Она была в ярости. Она судорожно всхлипывала и ненавидела себя. Серый миникар Розанны взвыл, начал медленно набирать ход. Но это была всего лишь изящная девичья игрушка, а не мощный, деловой вездеход Банкира. Маленькая машина не удержалась на склоне, начала сползать назад, а потом завалилась набок, чудом задержавшись о валун, и заглохла. Мэри с трудом выползла через верхнюю дверцу.
…Орт не успел далеко уйти: нарастал далёкий и очень хорошо знакомый гул. Минута – и из-за ближнего холма выскочили два вертолёта. И Мэри, и алигейец, будто загипнотизированные, задрали головы вверх, наблюдая, как металлические птицы почти бесшумно подплывают к ним.
Мэри вздрогнула, завизжала, затопала ногами от бессилия: - Стой, Орт, вернись! Я спасу тебя! Спасу! – Но он был уже слишком далеко.
Орт не достиг благословенной Пещерной страны. Он не успел и вернуться, чтобы сделать Мэри заложницей. С вертолёта грянул прицельный выстрел ловчей сетью для волков, и Орт упал ничком…
…Мэри возвращалась домой в вертолёте начальника полиции, на чью верность и умение держать язык за зубами могли положиться и Мэр, и Банкир.
- Как ты могла, Мэри! Как ты могла! Тебе не стыдно? Ты не подумала о бедном Папочке? – этими словами встретил её едва не поседевший от горя Банкир. – Как ты могла уехать с рабом, вдвоём, на целые сутки! Ты совсем не щадишь меня! Если бы была жива мамочка, она предпочла бы умереть, чтобы не видеть этого позора! Ты понимаешь, что перешла все границы приличий! Что он с тобой делал там? Как ты позволяла? Почему без охраны? Никогда не поверю, что в этом не было твоего попустительства! Ты… о, Боги! Ты… ему… поддалась?
Лучшим способом защиты было нападение. И Мэри закатила отцу истерику.
Да она просто устроила себе пикник! Она и не думала устраивать побег, и алигейец не брал её в заложницы. Какая чепуха! Она мстила подружкам, она должна была выиграть пари! Она невинна, она просто увезла его на пикник, в залог будущей свободы, а горничная… приболела. Он не трогал её! Он благороден, он лучше всех юнцов в городе!
Мэри защищалась, как могла. Чего она только не наговорила! Ей могли бы позавидовать самые эксцентричные дамы Мароны. Даже Касперу было ясно, что добрая половина здесь – ложь. Но какая именно половина? Представлять свою единственную и обожаемую дочурку в объятиях этого монстра было выше его сил!
- Ты понимаешь, что произошедшее лучше всего представить именно таким образом, – в панике возражал Банкир, срываясь на фальцет. – Что он воспользовался тобой для побега. Иначе получается, что если он не преступник, то преступница – ты! Ведь ты украла раба у Мэра! Иначе не избежать самых грязных сплетен. Шеф поможет скрыть это дело, надо ему довериться. Он найдёт того, кто посодействовал в побеге, ведь это не ты помогла избавиться от сигнализатора, ведь нет?
- Я не воровала раба. Я одолжила, взяла взаймы! Потому что ты обещал его купить! И я не знаю, кто отключил сигнализатор. Пусть проверяют рабочих! Папочка, почему ты мне не доверяешь?
- Ты понимаешь, что после побега я не смогу уговорить Мэра перепродать дикаря? Ведь я теперь завишу от него и его длинного языка. Ты понимаешь, что ты сама вела себя, как настоящая дикарка? Тебя видели в нижнем белье! Ты, конечно, взрослая девочка, но уехать с дикарём, с рабом, с алигейцем! – Сердце Каспера останавливалось от ужаса. – Как ты могла!
Банкир не умел ругаться с дочерью. Он не умел бранить её и наказывать. Хуже того, он теперь не знал, как вообще с ней разговаривать. Что теперь его дочь, кто она, отдавалась ли она алигейцу по своей воле, или была принуждена, а если нет, как она утверждает, то почему утром её увидели в одном нижнем белье? И, наконец, что она чувствует к этому дикарю? Хотелось бы ему всё это знать, но знать было так страшно!
Банкир был трепетным отцом. Он боялся ранить её сердце неосторожным высказыванием или подозрением. Он и верил, и не верил ей. Когда-нибудь она сама всё ему расскажет. И потому он пока не травмировал свою девочку, а лишь баюкал на своей груди и промокал слёзы, слёзы разочарования, невезения, провала, слёзы безвозвратной потери.
Банкиру нужно было срочно придумывать что-то для её увеселения. Девочку надо отвлечь и увлечь! Например, устроить шикарную вечеринку. Да, это самое то! Судьба улыбнулась краешком рта – два дня назад он получил депешу из Агиракса, Юта-штат, от двоюродного брата, полковника Дарби Уотса, о том, что его сын, учащийся 3-го курса военно-морской Академии в Регойе, навестит его, погостит с недельку, осмотрит конюшни, выберет лошадей для ранчо. До конца его каникул – целый месяц. Можно и задержать.
Ради такого случая он созовёт самых видных молодых людей Мароны на бал! Мэри забудет о досадном происшествии с мусорщиком, о своих временных причудах и капризах. Он-то знает, как переключить её интерес, избавить от хандры. Чтобы только она не ходила на Центральную Площадь… только бы не ходила…
Любовь любовью, но для гарантии приличного поведения Банкир вызвал доктора для осмотра и заключил Любимую Дочку в её комнате до самого приезда родственника, предоставив самой решать проблему досуга: колотить стулья о дверь, поносить доктора самой отборной руганью, громко кричать, браниться и бросать в лицо доктору и слугам блюда с едой.
… А на Центральной Площади Верхнего Города, самом сердце города Марона, мусорщик Орт, беглый раб, преступник и злодей, был прикован к Позорному Столбу.
Позорный Столб был тоже изобретением Мэра. Силовые кольца обвивали нагое тело от шеи до щиколоток на некотором расстоянии от тела. Он имел свободу движения не более чем в пару дециметров. Прикосновение к светящимся шнурам доставляло невыносимую боль, мышцы пронзало тысячами жгучих иголок, а долгое соприкосновение с ними оставляло на коже ожоги. И – никаких защитных колпаков над головой. Если заключённый выдерживал полную неподвижность в течение суток, то палящий зной мог свести с ума. Или, в самые горячие дни, даже убить - гораздо быстрее и милосерднее.
Небо, похоже, покровительствовало дикарю. Или помогли его шаманские заклинания, что он непрестанно напевал вполголоса низким, вибрирующим голосом, от которого у проходящих мурашки бежали по коже. Или просто неслыханное везение, редчайший случай в это время года, – но вдруг небо заволоклось облачной пенкой, а затем потемнело от недовольства и скуки. И заморосил мелкий, нудный дождик, смачивая и потихоньку обмывая избитое, измученное тело с въевшейся в ссадины пылью – Орт бежал по дороге к Городу за патрульной машиной, на привязи, все тридцать километров, прочь от желанной границы, к ненавистному городу.
День начинал клониться к полудню, мальчишки швыряли в Орта камни, он дёргался и врезался в силовые шнуры.
Он заканчивал одно заклинание, и тут же начинал другое, а между заклинаниями примешивались к плавному пению проклятия и мольбы: где же ты, Мэри Каспер? Малышка, дрянь! Почему не приходишь поглядеть на своего раба?
Ночь принесла незначительное облегчение в виде одиночества и свободы от чужих, любопытных и холодных глаз. Зато промозглый холод обрушился на него, неподвижные мышцы сводило и дёргало. Он пытался их напрягать, но после пробежки и долгой неподвижности сил оставалось не так уж много, как он рассчитывал. И снова он пел, заунывно и протяжно, пение немного помогало ему отключиться, не засыпая. После короткой ночи, заполненной пыткой любовью, пришла ночь с пыткой вынужденной бессонницей и болью.
Наступил второй день Праздника. Народу на улицах было немного, да если и появлялись, то Позорный Столб был лишь очередным развлечением, очередным аттракционом. Посмотреть на Дикаря, беглого Раба – чем не удовольствие? Особенно на такого могучего – и побеждённого.
Но второй день не дал Дикарю долгожданного дождика, которым можно было и напиться. Вновь обрушилась изнуряющая жара.
Под аркой то мальчишки, то женщины, то рабочие приносили мусорщику еду и воду. Здесь не оказалось ни одной живой души. Орт проклинал тот день, когда юная особа, Мэри Каспер, остановилась напротив арки, бросив пылкий взгляд. Он прекрасно обошёлся бы без неё и без этого Позорного Столба.
- Где же ты, Мэри Каспер, испорченная малышка! Маленькая сучка! Дрянь! Почему не приходишь выкупить своего раба? Орт согласен на всё!
Орт стонал под палящим солнцем, ноги едва держали его, в его организме не осталось даже мочи. Всё тело было в волдырях и ожогах, от солнца пузыри лопались и сочились сукровицей. Утром городской дворник, ответственный за Площадь, смыл из шланга нечистоты вокруг прикованного. В другой раз Орт сказал бы «спасибо» за спасение жалких остатков гордости. Сейчас ему было уже всё равно. Ведь он не мог даже напиться из лужи, ненадолго собравшейся вокруг его ног.
- Ну, где же ты? Почему не приходишь смыть пот и напоить?..
- Умоляю, воды… - прошептал Орт еле слышно, непослушными, иссохшими губами. И не расслышал самого себя. Две высокие девушки в нарядных платьях прошли мимо, увлечённые весёлой болтовнёй, даже не заметив его. Это тебе не Нижний Город, мусорщик! Здесь никому нет дела до прикованного раба. Он для них не существует. Есть дела поважнее и поинтереснее: в Городе Праздник!
Когда Лайза Митико и Розанна Миллер подошли к Орту, он уже почти ничего не видел вокруг и был готов обвиснуть на светящихся шнурах, сгореть на них – и не заметить этого. Сознание его медленно начинало мутиться, две девушки казались размытыми привидениями, теми самыми, которые бывают только в земных легендах. Благодатная вода полилась ему на плечи, затем на голову лёг защитный шлем. И Орт, не веря, что эта радость – наяву, напился чистой, холодной воды. Горло отказывалось повиноваться, судорога сводила челюсти, часть воды пролилась ему на грудь – но это была вода!
Орт блаженно улыбался, и даже попытался пробормотать слова благодарности.
- Мэри… Маленькая птичка… ты не забыла меня… - Орт плакал и скулил, как побитая собака, слёзы катились по грязным щекам, унося с собой выпитую влагу. – Забери меня отсюда…
- Орт, я добилась, чтобы они отменили наказание! Вечером тебя отсюда снимут… - проговорил знакомый голос.
Кажется, девушка тоже плакала. Какое счастье – она плачет по обесчещенному рабу, потерявшему последние остатки мужества и гордости. Потом на раны и ожоги, до которых можно было достать, легла целебная мазь, и нестерпимая боль немного поутихла.
- Орт, потерпи ещё! До вечера! Я не могу долго здесь оставаться! Вечером тебя отсюда уведут. Вытерпи! Ради меня! Орт, я не хочу прощаться. До вечера! Пока!
Она его не забыла. Это самое главное. Он вытерпит. Он выстоит. Она его заберёт…
Орт не знал, что видит людей последний раз. Вечером полуживого раба стражники отвезли в муниципальную тюрьму. Из городского слепящего пекла Орт попал в сырую, промозглую, тёмную гробницу подземелья. Теперь он будет молиться не лесным богам, а каменным глухим истуканам. Нагому рабу кинули грубую одежду арестанта и соломенный тюфяк, сушёную рыбину, лепёшку и кувшин воды на день, и вновь забыли о его существовании: не в обычаях горожан было сочувствовать тому, кого среди них нет.
...
Молодой Генри Уотс, лощёный, щеголеватый молодой человек с военной выправкой, выгодно отличавшей его от других юношей даже в штатской одежде, весьма преуспевающий в учёбе и достойный преемник своего отца, прибыл в Марону поздним вечером, на личном вертолёте. Каспер встретил его с распростёртыми объятиями. Мэри наотрез отказалась выходить из своей комнаты. Банкир объяснил это чисто женскими причудами и обычными недомоганиями (и был недалёк от истины). Угостив Генри рюмочкой отличного виноградного вина, он отвёл его в самую лучшую комнату.
Мэри и утром куксилась и хныкала, и срывала ярость на слугах. Всё сорвалось, мусорщика упрятали в тюрьму, Мэр зол на Папулечку и на неё, Папулечка зол на Мэра, и всё так худо, что дальше некуда. И еще этот несносный доктор, который весь вчерашний вечер неотступно и настырно пытался её лапать под отчаянные увещевания Папули за дверью, и утихомирился чуть ли не до идиотского блаженства только тогда, когда увидел кровь меж её ног.
Нет никакой уверенности, что Орта удастся вызволить, и какие такие уловки ей придумать, чем умаслить Папулечку и этого мерзкого жирного борова-Мэра, всю жизнь специализировавшегося на сочинении казней и наказания для рабов и слуг? Что, что придумать и как проникнуть в подземелье? Как увезти оттуда дикаря и куда? Ответов ни на один из вопросов не было.
А теперь ещё её заставят развлекать этого белобрысого хлыща – она подсматривала в приоткрытую дверь, когда Папулечка отводил гостя на второй этаж. Парень был высок и неплохо смотрелся со спины, но каков он спереди? Любопытно взглянуть, но она должна выдержать паузу. Руки Орта ещё лежали на её плечах, губы прижимались к её губам, его плоть входила в её нутро властно и уверенно. Она не насытилась дикарём, она продолжала его желать, она продолжала сгорать от страсти и истомы. Она хочет этого мужчину, и никого другого. Мамочка, помоги заполучить его насовсем!
Ближе к обеду Папочка воззвал к её совести и к воспитанию, умолил не позорить больше отца, и Мэри, бледная и зарёванная, вышла в гостиную. Она покажет этому самозванцу! Она над ним поиздевается вволю! Жалкий мальчишка! Мэри запудрила синяки под глазами, надела светло-голубую блузу, оттенившую блестящие тёмно-карие глаза, тёмно-вишнёвую юбку, вплела в каштановые волосы оранжевые ленты, и гордо, надменно сошла вниз.
Генри Уотс, подтянутый и элегантный, и в тоже время такой естественный, тут же усадил её, сел напротив и завёл непринуждённую беседу. Напряжённая и подозрительная Мэри поначалу отвечала натянуто и неприветливо, но его доброжелательная улыбка вскоре растопила лёд, и Банкир, видя, что молодые люди улыбаются друг другу и увлечены беседой, потихонечку, чуть ли не на цыпочках, вышел из гостиной, с облегчением вздыхая: может, удастся отвлечь ребёнка новой игрушкой.
После обеда Мэри вывела Генри в сад и даже взяла его под руку. Они прогуливались по аллеям и витиеватым тропкам, разглядывали замечательные клумбы, которые она таки заставила прополоть своих личных слуг: бедняга Микуля опять слёг с радикулитом.
Розарий привёл молодого Уотса в восторг, и Мэри почувствовала гордость за своего верного садовника.
- Вы не скучаете здесь? – спросил Генри, щурясь на солнечные блики, слепящие сквозь листву.
- Временами, - призналась Мэри. – Папа слишком занят, и очень редко находит время, чтобы поразвлечься. Как-то разок он возил меня в холмы, довольно далеко, на охоту.
- Вы охотитесь на волков или же на лис? – заинтересовался Генри.
- Э… и то, и другое, - замялась Мэри. – Чаще всего на лис. Они э… слишком близко подходят к границе.
- Я слышал, что летом, в самую жару, лисы довольно агрессивны, - сочувственно заметил Уотс. – А как у вас насчёт праздников и вечеринок? Ваш отец устраивает в конце недели приём.
- Именно. И в вашу честь, между прочим, - насмешливо заметила Мэри. – Вы для него – тоже развлечение!
Они посмеялись.
- Значит, вы приехали сюда ради лошадей?
- Вообще то, нет, – признался Уотс. – Мне как-то, знаете, тоже стало скучно, и я решил развлечься. Нет, кроме шуток, - поспешил заверить он. – Я ещё не был в степях. Степь – это тоже что-то вроде моря, бескрайнее, глубокое, волнующее… Я пролетал над вашим штатом – великолепные поля! А почему вы не выезжаете на прогулки в холмы? Почему не строите домов? Они очень соблазнительны с высоты, там, вероятно, свежо и можно замечательно отдохнуть.
Мэри потемнела и помрачнела.
- Это давняя история, - произнесла она тихо. – В холмах совсем близко проходит граница соседнего штата Алигейя, там есть очень древние подземные ходы. По ним можно уйти в соседний штат. Алигейцы иногда проникают по ним к нам на ярмарки, иногда воруют быков и лошадей, иногда – людей. Маронцы не остаются в долгу. У нас часто происходят стычки на границе. Это в двух днях ходу от начала холмов. Туда заезжают только охотники и скотоводы. Вот совсем недавно опять привезли пленных.
- Но почему бы просто не наладить с ними торговые отношения? – искренне удивился Генри. – В северных штатах так поступают. Впрочем, это скучная тема для разговора, а ведь мы решили развлекаться, не правда ли? Вы когда-нибудь были в морском круизе? Нет? О, это потрясающее путешествие! Обязательно уговорите вашего отца. Возможно, я смогу посодействовать, и постараюсь составить компанию.
И он увлёк её дальше по аллее. Генри оказался остроумным и нескучным собеседником. Он знал массу баек из военно-морской жизни, анекдоты, которые рассказывал артистично, заменяя неприличные обороты иносказаниями, но при этом иронично подмигивал – мол, мы-то с вами знаем, как там на самом деле. Мэри забыла о передрягах последних дней и смеялась от всей души.
«А он симпатичный!» – думала Мэри. – «Я буду неплохо смотреться рядом с ним на вечеринке!»
Почти неделя прошла в экскурсиях по Городу, посещениях ярмарок, гулянию в парке. Они присутствовали на обязательных службах в нарядном Храме Первого Поселенца, купались в бассейне, болели на вечерних скачках, наслаждались конными прогулками по степи ранним утром, по влажной прохладе – Генри учился держаться в седле. Мэри оказалась терпеливой наставницей. Через четыре дня Генри смотрелся на лошади не хуже профессионального жокея. Он был великолепно сложён, стройный и крепкий. Когда она соскакивала с лошади, он принимал её в свои руки, надёжные и в то же время изящные, и Мэри оказывалась как бы в его объятиях. Осторожных и учтивых, но всё же объятиях, и это было приятно обоим, но никто не желал демонстрировать симпатию раньше другого. Дорогой Папулечка тайком наблюдал за молодыми и не мог скрыть ликования.
В день назначенной вечеринки Мэри особенно тщательно и придирчиво выбирала наряд. Она собралась выйти в гостиную и поразить всех – и собственным великолепием, и наличием под боком неотразимого красавца с военной выправкой.
И Мэри это удалось в полной мере. Когда она спустилась по лестнице в кружевном платье изумительного бирюзового цвета, в мамочкином контрабандном колье из земных сапфиров, под руку с Генри Уотсом в элегантном чёрном костюме, с жемчужными запонками и огромным золотым перстнем на среднем пальце левой руки, все присутствующие – включая уважаемых родителей друзей и подружек – с восхищением выдохнули. У кого-то к восхищению, впрочем, примешивалось разочарование: было ясно, что этот молодой человек претендует на роль жениха в первую очередь, и что он-то никому эту роль не уступит.
Мэри сама представляла Генри Уотса гостям. Он мужественно жал руки мужчинам и юношам, обаятельно улыбался и бросал многозначительные взгляды на девушек, почтительно, но с достоинством целовал руки матронам. Словом, Генри, несомненно, произвёл всеобщий фурор.
После роскошного праздничного ужина старшие удалились в другую половину дома, предоставив молодым возможность пить кофе с пирожными без них и развлекаться, как они сами пожелают. Мэри, конечно же, танцевала с Генри Уотсом. Она заставит его помучиться и поревновать потом. Потом, когда окончательно его соблазнит и поймёт, что он на крючке. Чтобы крепче держался.
Мэри смотрела ему в глаза, улыбалась немного застенчиво и лукаво, её руки лежали на его плечах, лицо было совсем рядом с его лицом. Мэри глядела на Генри глазами опытной соблазнительницы: он будет принадлежать ей! Вновь сладкое ощущение истомы и зарождающегося желания волновало кровь. Каков он, как любовник? Она должна его попробовать! Но не сегодня. Не сразу. Она помотает ему нервы. Надо развлекаться, пока молода.
Сегодня она непременно с ним поцелуется. Легонько. Чуть-чуть. Сделает вид и едва коснётся. В знак дружбы. Только надо сделать так, чтобы инициатива исходила от него, и она сумеет его спровоцировать. Она видит, что Генри очарован ею и явно удивлён, что в далёком сухопутном штате Марона есть такие девушки. Даже в оживлённой компании, окружённый юными особами, наперебой, с любопытством, выспрашивающими о другой, морской жизни, среди всеобщего восхищения, он ищет глазами хозяйку дома, и приглашает на танец только её.
Мэри забыла, что поклялась спасти Орта, забыла, что обещала ему хорошую жизнь в своём доме. Раб – он и есть раб. Сколько таких, как он, рабов, продаётся на аукционе в Юта-сити. При желании всегда можно подобрать что-то интересное. А сейчас новая увлекательная страница жизни развернулась перед ней.
Разве это она любила грубые мускулы, жёсткий напор и простые манеры? О нет! Это было чудовищно. Орт закончит жизнь в тюремном подземелье? Это значило только одно: с глаз долой – из сердца вон. Генри повезёт её в круиз по морю. Что может быть великолепней и притягательней? Светские рауты, рестораны на правительственном теплоходе, остановки во всех фешенебельных портах, новые люди, новые ухажёры. И рядом – высокий, холёный красавец, на которого оглядываются дамы. Это так романтично и красиво – быть возлюбленной морского офицера!
Девушки заключали пари, кому удастся увлечь нового кавалера, и, по обычаям вечеринки, Генри танцевал со всеми по очереди. Говорил на ушко комплименты, улыбался, подмигивал, рассказывал анекдоты, но был со всеми одинаков. Пари не выиграл никто, к облегчению и удовольствию маронских юношей.
В перерыве между танцами Мэри выбежала в коридор, чтобы посетить туалетную комнату и заодно поправить прическу. У двери её ожидала взволнованная и нетерпеливая Лайза. Она преградила ей путь.
- Мэри? – у Лайзы были странные, блестящие глаза, словно она готова была вот-вот заплакать. – Что же ты – увела человека и бросила? – голос её дрожал, и Лайза провела ладонью по глазам, смахивая дрожь с ресниц.
- В чём дело? Ты имеешь в виде Клосса? – удивилась Мэри.
- Я имею в виду раба, - спокойно ответила девушка. Упрёк в её голосе неприятно кольнул дочь Банкира. – Ты даже не поинтересовалась, как он там, в тюрьме. Ты подвела его под страшное наказание – и бросила.
- Ты что, пришла делать мне выговор? Тебе жаль преступника? Или ревность совсем заела? Ты просто неудачница. Не можешь больше найти себе кавалера?
- Но ведь он не преступник, и погибает по твоей вине. По твоей!
- Он погибает по своей вине, – отрезала Мэри, горя холодной яростью. Ей только обвинений не хватало! Она только-только начала забывать и снова стала счастливой. – Ты заговариваешься. Хочешь видеть меня злодейкой? Не выйдет, подруга.
- Ты даже не хочешь знать, как с ним обращаются? – Лайза всё же не смогла сдержать предательских слёз, они нетерпеливо замельтешили в уголках глаз.
- Ты хочешь посмотреть на своего мусорщика? – мстительно усмехнулась Мэри. – Что ж, спроси разрешения у начальника тюрьмы, и спустись в подземелье. Может, и разыщешь! – Мэри нетерпеливо повернулась к ней спиной - её ждал юный Уотс.
- Я уже была там, как и на площади, - тихо сказала девушка. – Он в ужасном состоянии. У него раны и ожоги на теле не заживают. У него жар и кашель. Его отвратительно кормят. Он может умереть.
Мэри застыла на месте, не оборачиваясь. Воспоминания нахлынули – вместе с непонятной ревностью: ей-то что за дело до мусорщика? Какое она теперь имеет к нему отношение? Ведь это она, Мэри, целовалась с ним под аркой. Она убежала с ним в холмы, чтобы стать женщиной и провести удивительный день, полный любви и сумасшествия. Никто не отнимет у неё воспоминания! Ну и… пусть они и останутся воспоминаниями. У неё есть новый мужчина – что ей дикарь?
- В твоих силах облегчить ему существование. Ты одна можешь его спасти! Умоляю тебя, подруга, сделай что-нибудь - Орт не заслужил такой участи!
Мэри развернулась и вперила взгляд в бледную девушку. Лайза уже не скрывала слёз. Она смотрела на Мэри со слабой надеждой, робкой мольбой.
- У тебя с ним что-то было? – спросила Мэри в упор. – Может, ты побывала под аркой на его подстилке?
Лайза опустила глаза.
- Я была там. Я приносила еду и утешение. Но тебе не понять. Ты… всё испортила!
Мэри вспыхнула: наглые лжецы! Они её обманули! Провели! И она ещё ждёт сочувствия? Не дождётся. Мэри вынудили делить любовника с подругой, ей наплевали в лицо. Теперь понятно, почему Лайза так ревнует. Что ж, пусть помучаются! Оба! Они этого заслужили. Она палец о палец не ударит.
- Извини, мне некогда, - с подчёркнуто вежливой улыбкой, сказала она Лайзе. – Давай поговорим в другой раз. Где-нибудь на той неделе… Или нет, на следующей неделе мне будет некогда. Давай встретимся через две недели. Договорились? А сейчас меня ждёт Генри!
И Мэри поспешила в гостиную, предвкушая игру в «поцелуйчики», где она наконец-то начнёт увлекательнейший процесс по соблазнению нового кавалера.
Дорогой Папулечка был прав: малышке Мэри быстро надоедали старые игрушки. Её всегда влекли новые.