14. Городской жених
На семнадцатом году жизни Витька неожиданно потряс родню, деповских, весь город и самого себя. После разбега с Галкой он ударился в черную меланхолию, когда и белый свет не мил, и мрачные мысли усугубляют душевный раздрай. Впору с моста в Оку и все: ни печали тебе, ни воздыханий. И вот на этой волне, взяв школьную тетрадку в клеточку и сев за свой колченогий столик в каморке, Витька написал рассказ. Нет, вовсе не о своих переживаниях. О девчонке Ленке из дальнего от города колхоза. Героическая Ленка выучилась на шофера, получила в колхозе раздолбанный «Газ-51», который заводился не иначе как с «веревки», то бишь, с буксира, а тут, надо ж такому стать!, в самую что ни на есть страду поломались два комбайна (в нищем колхозе их и было-то всего два). Поехала героическая Ленка в райсельхозтехнику, получила запчасти, а на обратном пути, как на грех, заглох «газончик». Что делать? Схватила Ленка «кривой стартер», включила первую передачу и давай из последних девчачьих силенок накручивать рукоятку, двигая таким образом машину к уклону, дабы потом завести «с пинка». Короче, успела, растерев ладошки о железяку в кровь. Комбайны вовремя вышли в поле и до дождей убрали всю пшеницу. В общем, как-то так. Витька послал рассказ в Москву и через два с небольшим месяца стал лауреатом Всесоюзного литературного конкурса! И спустя много лет Виктор Алексеевич Дунаев так до конца и не уяснил, чем он тогда взял Большое жюри, сплошь состоявшее из маститых «инженеров человеческих душ»? Похоже, засветил на потребу текущему моменту дух времени.
Первой на очередной Витькин успех отреагировала баба Люба: «-Ну я же говорила; проходимец он и есть проходимец!» А мать всем знакомым и подругам показывала журнал «Юность» с Витькиным рассказом и радовалась как пацанка. Сам Витька, ясный лапоть, был на седьмом небе, и рухнувшей на него славы парню хватило почти на два года. В смысле, до следующего рассказа.
Вот чего Витьке не хватало, так это нахрапа, умения вовремя взять быка за рога. Став даже известным писателем и журналистом, он не перестал сомневаться в своем творческом потенциале и каждый рассказ, каждую статью, очерк, фельетон, заметку в двадцать строк петитом выдавал в свет с нервной дрожью, будто впервые взялся за перо. Графоманы от литературы, пушкари-поденщики от журналистики не сомневались и не сомневаются в собственной гениальности и пробивным способностям оных несть предела. Они досконально освоили древнейшую науку «популизаторства», соединив ее с твердокаменной наглостью. И прут во все двери, окна и форточки, заполняя страну и умы граждан макулатурой. Так что баба Люба согрешила, определив Витьку в проходимцы. Он совершенно не умел, да так и не научился ходить по головам.
Пока он просто жил. За полгода до совершеннолетия исполнил свою мечту: поступил в автошколу. Решил на данном этапе обойтись свидетельством об окончании восьмилетки. Все будет потом – аттестат зрелости, диплом о высшем образовании, профессиональная журналистика, членство в Союзе писателей, должности и почет. И черная зависть, ненависть, предательство со стороны друзей, ложные обвинения, подсиживания, попытки убийства. Все будет потом.
В январе 1965 года Витька получил водительское удостоверение. Из депо он уволился, ибо автошкола – заведение серьезное: ежели на обычных шоферских курсах ДОСААФ можно было обучиться в свободное от работы время, то областная автошкола забирала у студентов практически весь световой день. А то! Четыре пары на устройство, техническое обслуживание автомобиля и правила дорожного движения, да два-три часа на практическое вождение. Студентам даже стипендию платили, и выпускала автошкола не «чайников», а классных механиков-водителей.
Потолкавшись с месяц по родному городу в поисках работы, Витька совсем было скис. Не то чтобы кругом был переизбыток шоферов, хотя, конечно, автопарк всех городских предприятий не мог похвастаться изобилием машин, просто Витьке еще требовалось отслужить в армии. Поэтому и отказывали. Выручил Мишка Никольский из соседнего района. В автошколу поступали вместе, там и сдружились. Местные пацаны собрались устроить пришлому Мишке «прописку», а Витька отмазал. На том и сошлись. Мишка-то по окончании автошколы с ходу получил и место в своем совхозе, и грузовичок ГАЗ-51 в свежем виде, понеже дядька его был завгаром. Порадел Мишка и приятелю своему, уговорив дядьку взять Витьку водителем «летучки», то бишь, передвижной ремонтной мастерской на базе все того же ГАЗ-51.
Кадры на селе были нужны во все времена, паче того, коренные горожане. На фоне повального бегства деревенской молодежи в города, приход городских ребят на село считался немаловажным пропагандистским козырем. Вот Витка и попал в такие козыри. Про него, сознательного комсомольца, «плоть от плоти рабочего класса», написала областная молодежная газета. И на портрет места не пожалела. Надо было соответствовать. Да и село ему понравилось. Своя поликлиника со стационаром, средняя школа, два магазина, столовая. Клуб, правда, маловат, особо не развернешься. Изба-читальня с тесным зальчиком для показа киношек узкопленочной передвижкой, а не клуб. Народу на сеанс набивалось как селедок в бочке, но и тут, как говорится, уже была заложена перспектива – фундамент под Дом культуры. Плюсом к тому кирпичные механические мастерские с отоплением, автопарк на почти полсотни машин, собственная пилорама и столярный цех, животноводческий комплекс, прудовое хозяйство.
На постой Витьку определили к двум старушкам-сестрам. Попал он к бабулькам очень даже удачно. Приехал в совхоз практически без денег, в своей давно потерявшей блеск потертой телогрейке с облезлым воротником из искусственного меха, в демисезонных полуботинках за 12руб.52 коп., в кепке-восьмиклинке на голове. Горожанин, короче, а на дворе минус двадцать вперемешку с февральскими метелями.
Одна из сестер, Валентина Андреевна, сходила в контору и приволокла домой здоровенный узел: овчинный полушубок, собачью шапку-ушанку и валенки с калошами, да еще и не машинные, а настоящие самовальные, почти бурки, в коих в послевоенные годы щеголял отчим. Витька помнил еще униформу ответственных служащих: белые бурки с коричневой осоюзкой на скрипучей кожаной подошве, темно-синие габардиновые галифе, непременный черный френч со стоячим воротником, бекеша, приталенная, при бобровом воротнике, и каракулевая папаха.
Витьке из совхозного вещевого склада досталась хоть и не папаха, но вполне серьезного вида треух. Вообще-то он к одежде, как и к еде, был непривередлив. Что есть, и на том спасибо. Хотелось, конечно, и пофорсить иной раз, но коль не из чего форс давить, то и ладно. Витька брал не одежкой, а своей неординарной внешностью и кругозором. В чем убедился теперь уже в очередной раз.
Вернувшись затемно с работы, Витька застал у своих хозяюшек некую молодую особу довольно-таки привлекательной наружности. Выглядела особа под стать русской девице-красавице из ансамбля «Березка». Беленькое личико с румянцем на атласных щечках, слегка прикрытые пушистыми ресницами большие овальные глаза, аккуратно подведенные брови, коса в Витькин кулак толщиной. Еще бы кокошник, да сарафан до пят и все!, падай, мужики, ниц!
-Витечка, раздевайся, милый, да проходи к столу. – засуетилась старшая из сестер, Валентина Андреевна: - Племяшка, вот, наша с Томочкой в гости заглянула. Давай-ка, милый, тяпнем по рюмашке наливочки малиновой в честь племяшки-то, Танюшки. Да ты поглянь, поглянь, девка-то какая! Дояркой в совхозе. Уже орден имеет! – Валентина Андреевна, как говорится, без всяких дальних заходов поперла напролом, – За такой не пропадешь! – выдала она прямым текстом.
Особа, надо отметить, приглянувшаяся Витьке еще с порога, скромно потупив очи, рдела и бледнела попеременно, впрочем, ни словом, ни жестом не противореча добровольной свахе. Позже-то Витька узнал, что сваха за свои труды получила от Татьяны червонец, но то было позже, когда «поезд уже ушел».
За стол, конечно, Витька сел, ибо состоял у Валентины Андреевны на полном довольствии, а за день проголодался. Спиртного тогда он еще и в рот-то не брал, потому и повело его с пары-тройки рюмок слабенькой на градус наливочки основательно, и расхрабрился он не по-детски. Вызвался проводить Татьяну до соседней Чебышевки, где она жила вдвоем с матерью, прижимистой самогонщицей теткой Надей, в ближайшей перспективе Витькиной тещей и злейшим врагом.
В общем, Витьку уженили. Самым что ни на есть классическим способом. Несмотря на перипетии своей судьбы, в данных вопросах он был еще покуда лопушок. Романтик, одним словом, а этот титул дается один раз и навсегда.
Танька же была человеком от земли. На пять лет старше Витьки, с четырьмя классами образования, успевшая побывать замужем, она уже твердо знала, что и для чего делала. Затащив Витьку на чердак, набитый пахучим сеном с утоптанным лежбищем аккурат в самой серединке, на коем совершенно случайно оказалась перина, накрытая домотканой дерюжкой, теплое ватное одеяло и пара подушек, ухватистая доярка предоставила Витьке полную свободу действий. До Галины, первой Витькиной совратительницы ей, конечно, было далеко, но, как говорится, «голодной куме одно на уме».
В самый разгар страстей на чердак поднялась с фонариком костлявая, крючконосая тетка Надя. Вылитая баба Яга! Поднялась и принялась с визгом блажить на всю деревню, перепугав корову и прочую скотину.
На дворе еще стояла предутренняя густая темь, но народ уже гоношился. Где-то к пяти часам поднимались доярки, скотники, механизаторы, обслуживающие животноводческий комплекс. На тетки Надины визги прибежал сосед Коля Фордзон, тракторист, с которым Витька намедни ездил в «Сельхозтехнику» за комплектом поршней на раздолбанный ДТ-75.
-Ты чего орешь. Надёга? С дуба рухнула, аль помело сломалось?
-Ой, Колюшка, душенька ангельская! – запричитала тетка Надя, - Бандит городской, чума болотная, девку снасильничал! Как есть снасильничал душеньку безгрешную!
-Это Таньку-то? – хохотнул Фордзон, - Да она сама кого хошь снасильничает! Хоть быка племенного…
-Да что же ты такое говоришь, пьянь ты беспробудная! Вот все вы, кобели, одним миром мазаны. - сбавила тон тетка Надя. – Пущай таперь по закону женится, не то ославлю на весь белый свет!
В общем, пришлось Витьке идти в сельсовет под ручку с Татьяной через всю центральную усадьбу совхоза, не поднимая глаз. Вслед неслись смешки и подковырки типа: «-Ай да Комариха! Отцепила себе кусок! Девок-то нецелованных мешками по округе, а досталось ей!»
И началась у Витьки веселая жизнь. После вечерней дойки Танька хорошо ежели на своих двоих до хаты добиралась. Бражка у тещи не переводилась и, хлобыстнув по две-три кружки вдогонку за дневным недобором, они вдвоем лезли к Витьке драться. Теща – ладно – моль облезлая, хромоногая, а у Таньки рука была тяжелой. Так приложит на удачу, что и дух вон! А потом посреди ночи прется в постель за любовью. Зверь-баба!
Провоцировала Танька своего благоверного супружника ежедневно и ежечасно с упорством маньячки. Могла в конторе или в клубе при всем честном народе указать на него пальцем и с издевательским смешком заявить:
-Гляньте, дурак-то мой книжки читает! Люди все в дом тащат, а он книжки читает!
Или полезет при Витьке обниматься-целоваться с кем-либо из мужиков. Могла и за волосы оттаскать муженька прямо на улице, приговаривая в голос на публику: «-Где хлеб? Забыл он хлеба купить, черти табе в живот увались!». Витька где-то вычитал о садомазохистах; так вот Танька вписывалась в эту самую категорию без скидок.
В результате в данной семейке Витька невольно привык к выпивке и научился отмахиваться от бабьей агрессии. До женитьбы руку на женщин не поднимал, коль не считать пары пощечин, выданных допрежь того Галине, после чего долго казнился и зарекался. Но вот дела: зарок пошел не впрок. Ни слова, ни уговоры, ни ласки на Татьяну не действовали. Пришлось в целях самозащиты и по соплям давать. Тещу Витька не трогал. Хватал легонькую в охапку, выносил во двор и дверь на терраску запирал засовом. Теща скакала под окнами на одной ноге - левую корова оттоптала – и блажила на посмешище сельчан, подбадривающих Витьку советами по угомону бешеной Комарихи.
Сложилось так, что Витьку никто не успел предупредить об особенностях Танькиного характера. Правда, Тамарочка, убогая сестра Валентины Андреевны, пыталась что-то сказать, высунувшись со своего места по за печкой, но Витька не придал значения ее ужимкам и нечленораздельному бормотанию. Чего взять с дурочки, хотя Тамарочка недвусмысленно показывала Витьке «рожки», кивая при этом на Таньку. Правда открылась, как это нередко случается, по принципу: «Хорошая мысля приходит опосля!». Витьке, в частности, рассказали, что Танькин первый муж, Колька Никитин, даже в дурдом на три месяца угодил от своей передовой орденоносной жены. И в совхоз уже не вернулся: завербовался на Север, а Танька с ним развелась.
Витька в конце концов тоже решил бежать от благоверной, да не тут-то было! Танька увязалась за ним. Расчет ей, на удивление, дали без проволочек. Мало что доярка-пятитысячница, гордость совхоза, но кому охота морду лица подставлять под ее когти?
Теща стелилась поперек порога, бросалась под колеса Мишкиного грузовика, орала взахлеб о своей несчастной доле и сиротской участи. Не помогло. Танька забросила в кузов два чемодана, узел с тряпками, отвесила матери оплеуху и прыгнула в кабину, потеснив Витьку.
Уехали.