О композиторах и музыке в шутку и всерьез

Алексей Аксельрод
Аристотель: "Музыка - это мост между вселенной и человеком."
Карл Барт (швейцарский теолог): "Не знаю, в самом ли деле ангелы в присутствии Бога играют лишь Баха; но я уверен, что в своем домашнем кругу они играют Моцарта."
Иоганн Себастьян Бах: "Где благочестивая музыка, там всегда Бог с его любезным присутствием."
Гектор Берлиоз: "Творческие опыты моей юности всегда носили отпечаток глубокой меланхолии."
Гектор Берлиоз: "Бог - это Бог, а Бах - это Бах."
Гектор Берлиоз: "Нет бога кроме Баха, и Мендельсон пророк его... Мендельсон всегда говорил мне, что ровно ничего не понимает в моей музыке."
Людвиг ван Бетховен: "Гендель — величайший композитор на все времена."
Людвиг ван Бетховен (о Бахе; "бах" по-немецки "ручей"): "Не ручьем, а морем надо бы его назвать!"
Людвиг ван Бетховен: "О вы, полагающие...будто я злобен, упрям, мизантропичен, - как вы ко мне несправедливы!.. Я боюсь обнаружить свое состояние... какое унижение приходится мне испытывать, когда кто-нибудь, стоящий подле меня, слышит издалека звук флейты, а я ничего не слышу."
Людвиг ван Бетховен: "Воистину в Шуберте живет божественная искра!"
Жорж Бизе: "... хорошие музыканты не помнят зла. Плохие — добра."
Жорж Бизе: "Известность приходит и уходит, а неизвестность остается..."
Иоганнес Брамс (о Шумане): "Благороднейший, чистейший художник, он навсегда останется моим кумиром."
Иоганнес Брамс: "Сочинять не так уж трудно, зачеркивать лишние ноты – вот что труднее всего."
Бенджамин Бриттен: "Старое представление о композиторе, которого вдруг осеняет блестящая идея, и он просиживает всю ночь, чтобы записать ее, - нонсенс. Ночью спят."
Бенджамен Бриттен: "Красота музыки - в одиночестве боли..., в разочаровании, в неразделенной любви. Это жестокая красота природы и вечная красота монотонности."
Рихард Вагнер: "Этот шарманщик Верди..."
Рихард Вагнер: "Когда я встретился в Париже с пожилым Россини, тот сказал мне: "Ведь у меня был талант"."
Рихард Вагнер: "Мелодия - единственная форма музыки."
Джузеппе Верди: "Когда мне было восемнадцать лет, я считал себя великим и говорил: "Я". Когда мне исполнилось двадцать пять лет, я стал говорить: "Я и Моцарт". Когда мне стукнуло сорок, я говорил: "Моцарт и я". Теперь же я говорю: "Моцарт".
Джузеппе Верди: "Распроклятые оперы!"
Джузеппе Верди: "Беллини беден - это правда - в части инструментовки и в гармонии, но он богат чувством печали."
Джузеппе Верди (о Берлиозе): "Он всегда хватал через край, даже тогда, когда писал вещи, достойные похвалы."
Джузеппе Верди: "К сожалению, для театра необходимо, чтобы либреттисты и композиторы обладали талантом не писать ни поэзии, ни музыки."
Валерий Гаврилин: "Нельзя выдумывать «музыкальное эсперанто», понятное лишь немногим, как невозможно стать национальным художником по заказу, нарочно."
Генрих Гейне (о мелодии хора подружек из оперы К.Вебера "Волшебный стрелок"): "Утром ее насвистывают школьники... через час встает дочь хозяйки со своим "Девичьим венком", затем цирюльник, поднимаясь по лестнице, поет "Девичий венок", молодая прачка проходит "с миртом и лавандой"... красавица за фортепьяно играет ту же песню, в ресторане мелодия преподносится в виде десерта...калека играет ее на шарманке, а слепой пилит на скрипке; но настоящий ужас начинается вечером: тут и свистят, и воют, и пищат, и гогочут - всё ту же мелодию... Весь "Волшебный стрелок" превосходен и достоин того интереса, с которым его принимает теперь вся Германия."
Георг Гендель: "В пустом зале музыка лучше звучит."
Джордж Гершвин: "Джаз — это выплеск энергии, которую накопила Америка."
Михаил Глинка: "Дело гармонии дорисовывать те черты, которых нет и не может быть в мелодии."
Михаил Глинка: "Берлиоз - великий гармонист."
Эдвард Григ: "Уверен, что у моей музыки есть привкус трески."
Эдвард Григ: "Слова иногда нуждаются в музыке, но музыка не нуждается ни в чем."
Дмитрий Горбатов (советский композитор): "Шостакович — это Маяковский в музыке."
Владимир Дашкевич: "Авангард и попса – две стороны одной медали."
Владимир Дашкевич: "... если Персик (домашний кот композитора) прыгает на мои партитуры, значит, он их одобряет."
Владимир Дашкевич: "Лень — необходимое качество для творческого человека. Я несколько лет ленился и ничего не делал, а потом, когда возникло желание сочинять, всё, что накопилось, вдруг как-то вылилось."
Антонин Дворжак: (о своей Девятой симфонии "Из Нового света"): "Кажется, я им напустил немного туману (американцы полагали, что композитор написал "американскую музыку"), но у нас дома сразу поймут, что я под этим подразумевал (это был всего лишь "привет землякам из Нового света")."
Клод Дебюсси: "Я пытаюсь найти новые реальности... дураки называют это импрессионизмом."
Клод Дебюсси: "Зачем зарабатывать одышку, строя симфонии? Давайте делать оперетты!"
Клод Дебюсси: "Если оптика - это геометрия света, то музыка - арифметика звуков."
Эдисон Денисов: "У Свиридова было к Шостаковичу отношение враждебно-соперническое, большое желание стать композитором более крупным и известным, чем Шостакович."
Эдисон Денисов: "Алексей Рыбников - очень милый человек, но, да простит он мне, ничего не понимает в музыке... Он - человек непрофессиональный в области композиции, и пишет не музыку, а провинциальные коммерческие поделки."
Гаэтано Доницетти: "Россини всегда писал медленно." (об опере "Севильский цирюльник", якобы написанной за 20 дней)
Исаак Дунаевский (в письме старшей сестре): "Зиночка, помолись нашему еврейскому Богу за русского Тихона – я ему обязан честью и жизнью."
Андрей Жданов (из речи на Пленуме ЦК КПСС в 1948 г.): "Мы терпели, ожидая, что наши композиторы сами найдут в себе силы для того, чтобы избрать правильную дорогу. Но теперь всякий видит, что необходимо было вмешательство партии."
Михаил Зощенко (в письме Маргарите Шагинян от 4 января 1941 г.): "Вам казалось, что он (Шостакович - А.А.) хрупкий, ломкий, уходящий в себя, бесконечно непосредственный и чистый ребенок". Это так... Он именно то, что Вы говорите, плюс к тому - жесткий, едкий, чрезвычайно умный, сильный, деспотичный... В нем огромные противоречия. В нем одно зачеркивает другое. Это - конфликт в высшей степени. Я очень люблю Дм. Дм., но дружбы у нас не получилось. Наши "токи" не соединились. Они производили взрыв... Это мудрый человек. И, конечно, очень чистый."
Вера Инбер: "Я очень люблю музыку, но я не могу себе представить такое душевное состояние, при котором мне захотелось бы слушать произведения Шостаковича."
Цезарь Кюи: "Консерваторский композитор г-н Чайковский совсем слаб."
Григорий Ландау (российский журналист и политик): "Римский Корсаков – музыкальный иллюстратор видений, Рихард Штраус – суждений."
Томас Лерер (американский композитор): "Весьма отрезвляет мысль, что Моцарт в моем возрасте уже год как умер."
Пьетро Масканьи: "... я самый настоящий неудачник. Пожалуй, еще никого не выгоняли из трех консерваторий "за абсолютную неспособность к музыке."
Падре Маттеи (учитель Россини в Болонье - в письме к Россини): "Остановись, несчастный, ты позоришь мою школу!"; (ответ Россини падре Маттеи: "Учитель, будьте терпеливы. Когда я не буду вынужден зарабатывать себе на пропитание пятью-шестью операми в год и рукописи еще сырыми пересылать переписчикам, не имея возможности хоть раз перечесть их, я начну сочинять музыку, которая будет достойна Вас."
Феликс Мендельсон: "Берлиоз — обычный чокнутый: в нем нет ни капли таланта."
Вольфганг Амадей Моцарт: "Я пишу, как свинья мочится."
Вольфганг Амадей Моцарт: "Музыка не в нотах, но в тишине между ними."
Вольфганг Амадей Моцарт: "... мою оперу могут слушать люди всех рангов, кроме тех, у кого длинные уши."
Вольфганг Амадей Моцарт (о Шуберте): "Если правда, что эти менуэты написал почти ребенок, то из этого ребенка выйдет мастер, каких до сих пор было немного."
Николай Мясковский: "Сергей Прокофьев - всегда предмет моего восхищения и даже преклонения..., но ведь это человек совсем другой складки, с ним как-то совсем нельзя быть до нутра близким."
Николай Мясковский: "Я его (П.И. Чайковского - А.А.) считаю русским Бетховеном."
Николай Мясковский: "... после исполнения Шестой монструозы (Шестой симфонии автора - А.А.)... индивидуумы с расшатанной нервной системой проливали слезы."
Николай Мясковский: "27 романсов, написанных мною в 1904-1914 гг. на стихи Зинаиды Гиппиус, я в шутку называю "Зинками".
Николай Мясковский: "... при помощи совершенно нового, небывалого языка он (Скрябин - А.А.) открывает перед нами такие необычайные, еще не могущие быть осознанными эмоциональные перспективы, такие высоты духовного просветления, что вырастает в наших глазах до явления всемирной значимости."
Никколо Паганини: "Способным завидуют, талантливым вредят, гениям мстят".
Александра Пахмутова: "... можно написать очень хороший квартет или очень хорошую симфонию. Критики одобрят, зрители консерватории поаплодируют. И всё! А если написать удачную песню — приходит феноменальный успех."
Александра Пахмутова (о Таривердиеве): "Он мог взять любую газетную статью и написать на основе её текста песню."
Сергей Прокофьев: "В Париже к советской музыке предъявляются требования несколько иные, нежели в Москве: в Москве требуют прежде всего бодрости, в Париже же в советскую бодрость уже давно поверили, но часто выражают опасения, что позади нее нет глубины содержания."
Сергей Прокофьев (о музыке Стравинского): "бахизмы с фальшивизмами."
Сергей Прокофьев (о Пятой симфонии Шостаковича): "Многие места симфонии мне чрезвычайно понравились, хотя стало ясно, что ее хвалят совсем не за то, за что надо хвалить; то же, за что надо хвалить, вероятно, не замечают...
Сергей Прокофьев: "Профиль мелодии Восьмой симфонии Шостаковича скорее напоминает средний голос из четырехголосного сложения, чем тему для большой симфонии."
Сергей Прокофьев (Шостаковичу, после того, как тот сыграл свой концерт для фортепьяно с оркестром): "Ну, что я могу сказать про это сочинение? По форме оно довольно рыхлое и потом не очень безупречно с точки зрения хорошего вкуса..."
Сергей Прокофьев (о Шостаковиче): "... наш маленький Малер..."
Сергей Прокофьев: "Этот идиот Гаук..."
Сергей Прокофьев: "Классический композитор - это безумец, который сочиняет вещи, непонятные для своего поколения."
Сергей Прокофьев: "Однажды я выиграл у Капабланки и Ласкера сразу. Правда, в бридж. Зато у двух чемпионов мира!"
Морис Равель: "Сегодня я убедился, что мое Трио не так уж отвратительно... и карбюратор опять в исправности."
Морис Равель: "Я так никогда и не выучил сольфеджио."
Николай Римский-Корсаков: "... музыка Чайковского свидетельствует об отвратительном вкусе..., но гению это позволено."
Николай Римский-Корсаков (о Скрябине): "Этот Нарцисс..."
Николай Римский-Корсаков (о бездарной, на его взгляд, музыке): "Ну это рубинштейновское..."
Николай Римский-Корсаков: "Леонкавалло - музыкальный карьерист, сочиняющий надувательскую музыку."
Андрей Римский-Корсаков (сын композитора): "Стравинский написал о музыке ("Петрушка") как о русской водке, отдающей французскими духами."
Антон Рубинштейн: "Шопен – это бард, рапсод, дух, душа фортепиано."
Джоаккино Россини: "У Вагнера встречаются чарующие моменты и ужасные четверти часа."
Джоаккино Россини: "Как чудесна могла бы быть опера, если б не эти певцы!"
Эрик Сати (французский композитор): "Равель отказался от ордена Почетного легиона, но вся его музыка принимает это отличие."
Георгий Свиридов: "Почти все революционные песни чужого, заграничного изобретения."
Георгий Свиридов: "В современном искусстве, особенно ярко выражено это в театре (драматическом, опереточном и оперном), господствует после войны необыкновенно вульгарный тон."
Георгий Свиридов: "Шуберт первым почувствовал человека-сироту, первым почувствовал город как вместилище трагических переживаний, пагубность города, заброшенность человека -- еще тогда, когда немного было таких городов."
Валентин Серов (Стравинскому): "... ничто в музыке не восхищает меня больше, чем "Петрушка", но... я не могу слушать его ежедневно".
Ян Сибелиус: "Кто пишет музыку головой, кто – ногами, а кто – сердцем."
Александр Скрябин: "Фа-минорная фантазия Шуберта для фортепиано в четыре руки - музыка для барышень."
Джезеппина Стреппоне, жена Верди (о Верди): "Обладать таким выдающимся талантом и иметь такой резкий и трудный характер!.."
Игорь Стравинский (о Бетховене): "Увы, во мне мало от Бетховена, хотя некоторые находят у меня нечто бетховенское... Не понимаю, как человек такой мощи мог столь часто впадать в банальность."
Игорь Стравинский: "В арии «Сердце красавиц» больше содержания и истинных изобретений, чем в риторике и воплях тетралогии «Кольцо нибелунга»."
Игорь Стравинский: "Бедный Глинка, своего рода русский Россини, был обетховенизирован и превращен в национальный монумент."
Игорь Стравинский: "я считаю Чайковского в первую очередь балетным композитором."
Игорь Стравинский: "... и в натуре Римского (-Корсакова) и в его музыке не было большой глубины."
Игорь Стравинский (о Равеле): "Самый точный из швейцарских часовщиков."
Игорь Стравинский: "Когда после премьеры твоего произведения к тебе подходит Глазунов со словами "Мило, очень мило", это очень плохое предзнаменование."
Сергей Танеев (о Скрябине): "Какой ты Мессия, ты - молодой петушок."
Дмитрий Толстой (сын писателя А.Н. Толстого): "Шостакович был очень западным композитором и одновременно, как это ни странно, советским, а Прокофьев всегда оставался русским. В нем проглядывает XIX век с Бородиным, с Мусоргским - это очевидно даже сквозь налет модерна, а вот в Шостаковиче заметно арийское немецкое начало..."
Микаэл Таривердиев: "Говорят, что власть развращает человека. Но я всегда думал, что для этого требуются годы. (Эдисону) Денисову понадобилось несколько месяцев."
Артуро Тосканини: "Перед Штраусом (Рихардом) композитором я снимаю шляпу; перед Штраусом человеком я надеваю ее опять."
Эндрю Уэббер: "Всё, что надо изучать в музыкальных училищах, это второй акт "Богемы"... здесь не нужен режиссер - поставьте его плохо, всё равно он будет великолепен. Если вы в состоянии сочинить "Богему", вы можете сочинить всё. Я бы также порекомендовал изучить (оперу) "Питера Граймса" Бриттена."
Петр Чайковский: "Бах велик, но скучен."
Петр Чайковский: "Не будь Вагнера, я писал бы иначе... Он был гением, стоящим в германской музыке наряду с Моцартом, Бетховеном, Шубертом и Шуманом... Вся его музыка - подчас превосходная и увлекательная, подчас суховатая и неудобопонимаемая..."
Петр Чайковский (о музыке А.Г. Рубинштейна): "Ей-Богу, злость берет смотреть на эту партитуру... Думаешь, что пишешь гадко, ан посмотришь на эту дребедень, - и на душе легче."
Петр Чайковский: "Глубоко уважаю артистическую личность Брамса."
Петр Чайковский (записи в дневнике): "Оказывается, Брамс - большой любитель выпивки... Играли подлеца Брамса. Экая бездарная сука!"
Петр Чайковский: "Я бываю спокоен только, когда немножко пьян."
Арам Хачатурян (об игре оркестра): "Они сократили целых четыре такта моей музыки!"
Оливер Херфорд (американский поэт, юморист): "Ирландцы в шутку подсунули волынку шотландцам, но те не поняли шутки."
Тихон Хренников: "Прокофьева, наряду с Бахом и Чайковским, я почитал Богом музыки... авангардистов не понимал никогда."
Тихон Хренников (о Шостаковиче): "Как композитор он был гениален, а в жизни был нормальным советским человеком."
Тихон Хренников: "Если бы не музыка Рахманинова, которую я прослушивал перед сном, точно бы умер в больничных стенах."
ЦК КПСС (из Постановления от 11 февраля 1948 г.): "Характерными признаками такой ("упадочной,формалистической" - А.А.) музыки (композиторов Шостаковича, Прокофьева, Мясковского, Шебалина, Попова - А.А.) является отрицание основных принципов классической музыки, проповедь атональности, диссонанса и дисгармонии.., увлечение сумбурными, невропатическими сочетаниями, превращающими музыку в какофонию, в хаотическое нагромождение звуков. Эта музыка сильно отдает духом современной модернистской буржуазной музыки Европы и Америки, отражающей маразм буржуазной культуры, полное отрицание музыкального искусства, его тупик... Каждое очередное произведение Прокофьева, Шостаковича, Мясковского, Шебалина эти критики ("противники русской реалистической музыки" - А.А.) объявляют новым завоеванием советской музыки и славословят в этой музыке субъективизм, конструктивизм, крайний индивидуализм, профессиональное усложнение языка, т.е. то, что должно быть подвергнуто критике..."
ЦК КПСС (из Постановления от 8 июня 1958 г.): "Неверные оценки (творчеству композиторов, упомянутых в Постановлении от 11 февраля 1948 г. - А.А.) в указанном Постановлении отражали субъективный подход к отдельным произведениям искусства и творчества со стороны И.В. Сталина... Талантливые композиторы были огулно названы представителями антинародного формалистического направления..."
Альфред Шнитке: "Когда я записался в паспорте евреем, а не немцем, мама была обижена... Но назваться немцем, чтобы “отмыться” от своего еврейства, я считал позором... Я принадлежу к русскому миру. Для меня вся духовная сторона жизни охвачена русским языком. А вместе с тем я католик."
Альфред Шнитке: "Когда я читал письма Моцарта, я вдруг встретил одно или два таких выражения (бытовавших в языке немцев Поволжья - родном, наряду с русским, языке Шнитке)."
Альфред Шнитке: "Прокофьев был воспитан на стихийном оптимизме начала ХХ столетия."
Фредерик Шопен: "Они (венцы) здесь (в Вене) вальсы называют сочинениями!"
Фредерик Шопен: "Здесь (в Париже) величайшая роскошь, величайшее свинство, величайшая добродетель, величайшая порочность... крика, гама, грохота и грязи больше, чем можно себе вообразить...я не знаю, есть ли где-нибудь больше пианистов, чем в Париже, не знаю, есть ли где-нибудь больше ослов и больше виртуозов, чем тут."
Фредерик Шопен (о Жорж Санд): "Я познакомился с большой знаменитостью..., но ее лицо несимпатично, и она мне совсем не понравилась. В ней есть даже что-то отталкивающее."
Фредерик Шопен (о британских аристократах): "...они здесь живут только именами и знатностью, о которых на континенте никто и не слыхивал."
Дмитрий Шостакович: "Пуччини писал чудесные оперы, но ужасную музыку."
Дмитрий Шостакович (на вопрос Стравинского "Вы любите музыку Пуччини?): "Терпеть не могу, терпеть не могу!" (что вызвало нескрываемую радость Стравинского, и диалог наладился)
Дмитрий Шостакович (о музыке Прокофьева к кинофильму "Александр Невский"): "... слишком много там физически громкой иллюстративной музыки..."
Дмитрий Шостакович (о своем сочинении "Песнь о лесах"): "Я сел ночью и в течение нескольких часов накатал что-то „левой рукой“. Когда принес написанное, к моему удивлению и ужасу, мне жали руки и дали денег."
Дмитрий Шостакович (после нелестной оценки Прокофьевым концерта для фортепьяна с оркестром): "Прокофьев - мерзавец и подлец, он для меня больше не существует!"
Дмитрий Шостакович (о Прокофьеве): "... и, между прочим, он так и не научился правильно дирижировать оркестром..."
Дмитрий Шостакович: "Прокофьев - неровный композитор."
Дмитрий Шостакович: "Выходит мрачно (финал Первой симфонии автора - А.А.). Совсем как у Мясковского, который по части мрачности собаку съел."
Бернард Шоу (о типичных оперных либретто): "Тенор хочет переспать с сопрано, но им мешает баритон."
Франц Шуберт (о сочиненной им и впоследствии забытой песне): "Песенка складная! Кто ее написал?"
Франц Шуберт: "У совсем нет денег и живется мне вообще очень плохо. Я на это не обращаю внимания и весел."
Франц Шуберт: "Я в этом мире только для того, чтобы сочинять музыку."
Франц Шуберт: "... теперь уже не то счастливое время, когда каждый предмет кажется нам окруженным юношеским ореолом; налицо роковое познание жалкой действительности, которую я стараюсь... украсить с помощью своей фантазии..."
Роберт Шуман: "Я не люблю людей, чья жизнь не согласуется с их произведениями."
Роберт Шуман: "Вообще нет иной музыки, кроме шубертовской, которая была бы так удивительно психологична."
Роберт Шуман (запись в дневнике): "Визит г-на Брамса из Гамбурга (гений)."
Роберт Шуман: "Шопен ввел бетховенский дух в концертный зал."
Роберт Шуман: "Да если бы могущественный самодержавный монарх там, на Севере, знал, какой опасный враг кроется для него в творениях Шопена, в простых напевах его мазурок, он запретил бы музыку. Произведения Шопена - это пушки, прикрытые цветами."
Дюк Эллингтон: "Новая музыка? Черт возьми, после Стравинского не было никакой новой музыки."
Сергей Эйзеннштейн: "Прокофьев глубоко национален. Но национален он не квасом и щами условно-русского псевдореализма. Прокофьев национален строгостью традиций, восходящих к первобытному скифу и неповторимой чеканности резного камня XIII века на соборах Владимира и Суздаля. Национален восхождением к истокам самосознания русского народа, отложившегося в великой народной мудрости фрески или иконописного мастерства Рублева."
Андрей Эшпай: "Даже музыканты не знают 99% моей музыки."
Андрей Эшпай: "В музыке, как и в человеческих отношениях, верь первой секунде."