Граф. Рассказ шестой. Силимака и попугай

Николай Шведов
        Как-то я попал на обследование в неплохую больницу, хотя Граф был категорически против: в нашей новой уютной баньке осталось доделать ограждения винтовой лестницы на второй этаж. Это – моя работа. Граф было впал в депрессию с небольшим запоем, никого не принимал, но я вернулся через два дня и всё встало на свои места.
        Дело мастера боится – через два выходных мы уже отдыхали с ним на верху баньки за овальным инкрустированным столиком, который сотворил нам на радость наш друг-краснодеревщик. По моей просьбе он изобразил на столике картину какого-то шустряка «Растёкшееся время». Время из драгоценных пород древесины текло прямо по нашему столику! Видели такое? Сомневаюсь. Пить за этим столиком Граф позволял только минимум из богемского стекла!
        Я, помню, после второй, рассказал Графу о забавном случае, случившемся со мной во время обследования. Нет, не про того чемпиона-храпуна проклятого, моего соседа по палате, которого надо бы занести в книгу Гиннеса, из-за кого я и сбежал из больницы. А про девицу в чёрном кожаном одеянии, которая незаметно дёрнула меня за рукав во время утренней прогулки за воротами больницы, шепнув при этом: «Пойдём, а?». Я немного опешил и говорю ей: «Да я тут с сердцем лежу!». Она посмотрела на меня внимательно и, подумав, повторила: «Пойдём, а?». Тогда уже я задумался, оглядел её и говорю: «Не, у меня уже давно не получается!». Тут она засмеялась и весело протянула: «Ну, пойдем, а?». Н-да…. Приклеилась насмерть... Тогда я отрешённо вздохнул, попросил у Бога прощения и шепнул, нахмурившись, ей на ухо: «Я – монах!». Девицу - как  током ударило, глаза раскрылись широко и с восхищением. В три секунды, оставив за собой запах портвейна «Три семёрки», дамочка  исчезла в закрытом с виду газетном киоске. Надпись на двери киоска гласила по делу: «Место встречи изменить нельзя».
        Серёжа поулыбался немножко и после третьей, ну совсем подобрел, говорит:
        - Я тебе вроде не рассказывал, Ник, про одну надпись тоже по делу. В марте, что ли, иду я по Толбухина, а там над пивным заведением надпись строительной плёнкой закрыта, только видно два слова: «…две бесплатно». Тут женщина немолодая, ухоженная из аудюшки вылезла и в аптеку идёт – всё рядом же. И вот, прямо на моих глазах две сосульки срываются с крыши и совершенно бесплатно отоваривают её: одна - в меховую шапку, другая – в плечо. Дама - шлёп в сугроб. Я в ужасе, народу, как назло – никого. Что делать, я же доктор, сам знаешь какой? Ну, схватил горсть снега, он, правда, был грязноватый, со льдом, март всё-таки и давай ей щёки растирать, а сам твержу, как дурачок: «Две бесплатно!» и улыбаюсь по инерции. Дама очнулась, глядит на меня, как будто это я её огрел и как закричит, типа: «Силимаки! Силимаки!». Иностранка, видно. Я не стал спорить и ушёл поскорее от греха. А слово-то знакомое: Силимака! Вспоминал-вспоминал, где я его слышал, и вспомнил…
        Граф застопорился, потому что сильно устал от долгой речи. Минут пять мы без разговоров занимаясь пивом. Я наконец не выдержал и подлизался к нашему молчуну: пожертвовал ему самый вкусный кусочек рыбки, типа: «Ну, расскажи, что ли, раз уж вспомнил».
        Воспоминание это не доставляло, видно, Графу удовольствия, но от рыбки он не отказался и начал бурчать:
       - Помнишь, Ник, я в Таллин  ездил в командировку на типографию, лет восемь  как назад. Поселили меня по блату как шишку, в лучшей ихней гостинице. А был сухой закон горбачёвский. Я вышел в город на разведку – ничего нет, один «Старый Таллин», а я ж этот сироп на дух не пью. Ну взял «Тройного» флакончиков пять, шпроты на закуску с помидорами, огурцами – всё как надо. Немножко, врать не буду, принял по дорожке. Прихожу к себе в номер, а на моей кровати тётка спит, таблетки рядом на тумбочке рассыпаны. Я подумал – колёса! Вот, думаю, старушка даёт! А я ведь наркоту терпеть не могу, ты же знаешь. Ну, я, ради шутки, взял да и пощекотал её за пятки. Она сразу встрепенулась и тут же начала орать противным таким, шепелявым что-ли голосом, и не по-русски! Орала не долго, потому что персонал сбежался, как на пожар. И вот я запомнил только как раз эти смешные слова: «Силимаки! Силимаки!». Я тут огляделся и до меня дошло, что я по рассеянности ошибся этажом. Ну я сразу, как ты меня учил, ей вежливо проворковал: «Мистейк, бэби! Мистейк, бэби!». Так она от злости чуть не задохнулась, глаза выкатились, а сказать ничего не может…. Да!… Секретарь штатовского посольства - это мне потом донесли! Не каждый день такой птице пяточки-то пощекочешь.
        Граф вздохнул, затянулся сигаркой и сморщил свой аполлоновский лик. Я его давно таким подавленным не видел. Угадав в дыму мой вопросительный взгляд, Граф быстро закончил повествование: «Выгнали тут же. Хорошо, что в милицию не сдали. Так я и ночевал в типографии на полу три дня».
        Тут до меня что-то дошло, я и говорю:
        - А хорошо, Серёга, что у тебя по английскому одни дуплеты были всю жизнь!
        Граф на меня уставился, ждёт, какую пакость я ему ещё скажу.
        - Я ведь, пожалуй, знаю, кое-что про твою «силимаку, - продолжаю я: - видишь ли, по английски  «силимаки» кое-что означают.
        - Да ну, - говорит Граф и глаза у него даже загорелись от любопытства.
        - Ну, наливай! - приказываю. Граф пустую склянку убрал и достал из глобуса любимое моё ирландское виски. Мы крякнули от души.
        - Так вот, - говорю я с удовольствием, - «твои «силимаки» на самом деле «силли манки». По вражьему это – глупая обезьяна! Да ты не расстраивайся, можно перевести и по-простому: придурок!
        Серёга поперхнулся, глазами заморгал и отвернулся от меня. Крепко обиделся, а что я сказал такого? Но ситуацию спасло приведение.
        - Смотри, смотри, какая «дребутень»! - закричал Граф вдруг. Я посмотрел в открытое окно. Начинало смеркаться. В двух метрах от нас на фоне бронзового неба на ветке сибирской ели сидела ушастая совища с двумя блюдцами вместо глаз. Мне показалось, что смотрела она, не мигая, конкретно: на бутылку виски. Я почему-то разозлился.
        - Ну-ка дай-ка мне свой прожектор, - попросил я Серёгу. Тот откуда-то из-под себя достал знаменитый свой американский фонарь. Я в секунду навёл его в  коварные блюдца и нажал кнопку! Приведение сказало: «Ух!» и рухнуло в никуда.
        - То-то же, - заметил довольный Граф, разливая влагу в хрусталь и я понял, что обиды забыты, - а помнишь попугая Севу?
        Мы захохотали. Дело было связано со словом «дребутень». На самом-то деле слово было покруче, поэтому я не могу его здесь привести. Но вы поняли.
        Как-то начальство пригласило меня на шашлыки, это было для меня важно. И поскольку супруга начальства всегда более крутая персона, чем само начальство, я испросил разрешения взять с собой своего друга. То, что Серёга - граф, да ещё и красавец я от начальства утаил по понятным причинам. Расчёт оказался не только верным, но и доставил нам эстетическое наслаждение.
       Дело в том, что у начальства был любимый громадный абсолютно белый попугай. Настолько умный, что говорил на английском и считал до пятидесяти точно уж лучше Графа. Ему разрешали даже летать по участку. И вот, когда мы скромно покуривали с Серёжей в дальней беседке, ожидая приглашения на трапезу, этот вундеркинд шумно подлетел к Графу знакомиться. Граф никак не ожидал увидеть такое чудо и с восхищением выдохнул: «Ник, смотри, какая дребутень прилетела!». Вундеркинд понял, что знакомство состоялось и с пронзительным криком «дребутень прилетела!» улетел встречать подъезжающих гостей. Мне сказали потом, что не все прибывающие гости радовались такому приветствию и хозяева были несколько сконфужены.
     Про попугаев много рассказывают всяких анекдотов и небылиц, но я теперь знаю, что все они имеют вполне реальные основания. Мы с Серёгой остались в тени, потому что свидетелей, к счастью, не было. Но от попугая-то пришлось избавляться. И что заслуживает внимания: хитрая птица ни разу не встретила этим приветствием хозяина, а вот супружницу его, как только та вылезала из «чироки», немедленно радовала до слёз. Через пару месяцев Графа, уже как друга семьи, попросили отдать белую гадость в хорошие руки и тот пристроил умника-альбиноса в бордель, причём за очень хорошие зелёные бабки.