«Каждый, кто продал душу дьяволу,всегда по ризе плачет».
(Откровение одного из апостолов церкви).
Вот уже несколько месяцев двадцатисемилетний баловень судьбы Феликс Баскаков находился в весьма скверном состоянии духа.Он - преуспевающий адвокат, проигрывал судебные тяжбы одна за другой.И особенно паскудным стало это его состояние после того как он потерпел фиаско в схватке с таким мелким лавочником, как Семён Викторович Митрохин.
Впрочём,не таким уж мелким был этот лавочник,если посчитать,что фарт от бутиков,которыми владел он,по объёму оборота уже перерастал серьёзный cупермаркет.
Себя же Феликс представлял,мысленно,в образе чуть ли не второго хозяина криминальных душ светлого города Великие Муки,в котором ныне проживал, и куда прибыл из Москвы,по так сказать,семейным обстоятельствам – после крупного бракоразводного скандала со, теперь уже бывшей,своей второй половинкой.А точнее – дочерью крупного чиновника государственного масштаба.Я не оговорился,написав - второго хозяина, первым был Борис Борисович Барбарисов – новоявленный демократ и голова региона.
Была тут ещё одна завязочка.Дело в том,что тот самый фрукт под названием - мелкий лавочник, был,в совсем недалёком прошлом,капитаном внутренних войск,вышедшим в тираж после серьёзного проникающего ранения в легкое во время одной боевой операции на Ближнем Востоке,где совершенно случайно не захлебнулся своей кровью и стал инвалидом.И надо же было такому случиться,что судьба свела его, Феликса - выпускника славного и всеми уважаемого Гарварда, с этим мелкопоместным, хотя и героическим тружеником прилавка.
Сам Феликс произносил свою фамилию на особый лад – с ударением на первой букве «а»,и стервенел,когда его обзывали Мытарем. Но куда денешься от родовых качеств: "баскак" он и в Африке баскак, то бишь – сборщик налогов,а "мытарь" на Руси – то же самое,что и роднит,как две капли воды,эти два слова.Он – юрист средней руки, но довольно наглый малый, был в своей среде неплохим парнем – рисковым, загульным, и щедрым на подачки,человечком двухметрового роста, у которого денежные потоки текли сквозь пальцы полноводной рекой.
А свинью,в том скандальном деле с мелким лавочником, как, впрочем, и в последующем,ему подложила Алевтина Марковна Абрамян – его бывшая любовница, и судья того уважаемого учреждения, в котором рассматривались эти очень важные для престижа Баскакова тяжбы. Подложила без всякого там видимого на то повода, как казалось непосвящённым, судачившим об этом происшествии на всех судейских перекрёстках: шило то в мешке не утаишь.
Взяла да и проявила характер – вынесла, назло ему, Баскаку, как она его называла в минуты интимной близости, сразу два оправдательных приговора в один день его конкурентам. Особенно огорчительным был последний – Семёну Пустышкину – человеку, в общем-то, некудышнему, и, так называемому, в юридической среде - мальчику для битья, которого и должны были засадить за решётку на целых полтора года, что со всеми участниками сего правоохранительного действия было, предварительно, и обговорено.
А повод всё-таки был. Не знаю, как и для кого, а для ревнивой женщины – исключительный: её любимый Баскачок вдруг переключил всё своё внимание на красотку Сью, чего не так уж привлекательная Алевтина Марковна, естественно, стерпеть не смогла.
И случилось то, что случилось. В общем-то - отомстила.
И Баскаков загулял. Загулял – назло и Алевтине Марковне, и всему миру. Тем и сорвал предстоящий судебный процесс – о защите чести и достоинства важного должностного лица, котором был сам сладкоголосый Борис Борисович Барбарисов – местный отец региона, где до сих пор процветал Феликс Самсонович Баскаков. А попросту Самсон – такая уж кликуха приклеилась с некоторых пор к нему в уважаемом правоохранительном обществе славного города Великие Муки.
А загулять Самсону было где.
Его мать Мария Илларионовна Бобрикова в своём недалёком прошлом трудилась старшим следователем по особо важным делам в областной прокуратуре, в том самом регионе, который ныне возглавлял Борис Борисович Барбарисов. Поначалу судьба этой женщины складывалась весьма и весьма благоприятно. Эффектная, не глупая, и гиперактивная, и, в общем-то, податливая на амурные дела эта молодая женщина – явная жертва сексуальной революции, легко привлекала к себе внимание множества достопочтенных мужей. Причём, с благоволения, понятно, своего руководства, подкладывающего её под заезжих чинуш, и используя их благосклонность к ней довольно успешно для упрочения своего благополучия.
Безусловно, судьба её достойна сожаления. Рок, после преждевременной смерти родителей и несвоевременного рождения ребёнка – внебрачного, неизвестно от кого, словно преследовал её. Можно было бы, если не учитывать одно обстоятельство, которое являло собой неистовую любовь, этой молодки – к золотому тельцу, а точнее - то к денежным знакам любой принадлежности и любого количества, кулонов, колечек с рубинами, и прочей женской искусной дребедени – без разбора.
Потому и попалась она на взятке, которую, как не старались её покровители, скрыть всё же не удалось – ни под каким соусом.И была понижена Мария Илларионовна по иерархической лестнице на другое хлебное место – до адвоката, и с таким же яростным энтузиазмом, как и раньше, стала защищать тех, кого прежде убеждала в судах, отправлять в места не столь отдалённые. Кстати, ту свою взятку – в 100 000 рублей, она употребила, для того, чтобы «приобрести» на них отцовство своему единственному сыну – Феликсу, от чего тот стал не Бобриковым, а Баскаковым.
Впрочем, случившееся было не последним её понижением – и вскоре последовало отстранение из этой профессии, «благодаря» всё той же гиперактивности – за связь с малолетним балбесом высокопоставленных родителей, половую – естественно. А дальше, что называется, пошло – поехало. И докатилась наша дева Мария по наклонной дорожке до должности заведующей кабаре «Жду тебя», которое, на самом деле, было престижным борделем, где роскошные девицы задирали ноги не только в танце. И именно там-то, как правило, зависала золотая молодёжь города, а ей, Марии Илларионовне, в роли мамки, можно было грести лопатой приличные бабки, не прилагая особых на то усилий.
В этом её борделе, как предпринимательницы, и завис наш Самсон. Завис вместе с красоткой Сью – дочерью мэра соседнего городка – небезызвестного местного рыбного Клондайка, в котором водились и осетровые – вместе с их достопочтенной и божественной чёрной икорочкой - да под коньячок местного винзавода. В общем, завис Самсон. Да так завис, что щетина на его подбородке растопырилась во все стороны величиной в целый американский дюйм. Любовь, понимаешь, у него там была с этой красоткой – Сью.
Да, ещё какая любовь!!! С надеждой на приданное и весьма приличное наследство, а не на какой-то там "чистый вассэр" и не на судейские чаевые.
А где им ещё, бедолагам этим - молодым, красивым и успешным, встречаться ещё, никому не мешая, как не в борделе. И ничего с ним, этаким своим великовозрастным ребёнком, и с его этой любовью, не могла поделать его матушка – вечная мученица, блаженная и непотопляемая, Мария Илларионовна.
В общем, дело дошло до того, что пришлось Борис Борисовичу присылать в тот самый бордель под названием "Жду тебя" ОМОН - за Баскаковым, как самым талантливым, пробивным и надёжным юристом, не смотря на амурные похождения, а затем выдержать его с недельку в одиночке - в местном СИЗО, чтобы, как следует, протрезвел. А уж потом, после назидательной беседы, доставить «удальца» этого в особом порядке на очередное заседание суда, без наручников, естественно.
И от чего бы вдруг такая большая "любовь" к нему?
Всё дело в том, что один из местных папарац, старый знакомец и соперник Феликса по судебным разбирательствам, вечно сующий нос в чужие дела, и скрывающий своё истинное лицо под псевдонимом «Народоволец», решил сделать карьеру в высшем обществе и покусился на авторитет самого Бориса Борисовича, уличив его в строительстве элитного особняка - для собственных нужд, да ещё в заповедном месте, причём ни кем иным, а заключёнными, да ещё и на бюджетные средства.
Причём выставил он его на всеобщее посмешище в довольно неприглядном виде, чего Борис Борисович, понятно, стерпеть не мог. Оттого то и дал он возможность нашему герою взять реванш в этом резонансном деле, подкрепив его включённом на всю мощь своим административным ресурсом - по принципу "ты мне, а я тебе" - издавна и довольно широко бытующему на нашей многострадальной матушке Земле.
Факты, которые выудил где-то и неизвестно каким образом наш Народоволец - о превышении своих полномочий Борисом Борисовичем, сами понимаете, весьма и весьма исключительные. Тем более, что произошли они там, где до того о таком явном и самоубийственном самоуправстве никто даже и подумать не смел, а потому и требовали от Власть Имущего господина Барбарисова, который в не так уж и далёком прошлом носил иную, более доверительную, но обязательную приставку - "товарищ", радикальных и решительных мер в борьбе с обнаруживающейся коррупцией и журналистским произволом, именуемым свободой слова. Да, требовали!
А тут - на тебе: выискался же этот никто - из тех, кто и подумать даже не смел! И потому: "А-ту его! А-ту!"
Дело слушалось в том самом суде, в котором когда-то, на заре своей юности, трудилась Мария Илларионовна, секретарём - прежде чем попасть в прокуратуру, а теперь там председательствовала её дочь Изольда. Причём, главным свидетелем со стороны обвинения в этом судебном заседании был тот самый мелкий лавочник - небезызвестный нам Семен Викторович Митрохин - воин, патриот и перспективный кормилец города, метивший, по достоверным слухам, на место самого Бориса Борисовича.
Как ни приукрашивали Баскакова местные цирюльники и визажисты, но вид у него после перенесённого загула, с любовью в купе, был явно затрапезный. В чём он был в борделе, в том и доставили его в суд: в подранных джинсах и мятой рубахе, в прочем, тщательно выстиранной, и - в стоптанных кроссовках, что было сделано намеренно - для того, чтобы подчеркнуть его, якобы пролетарско-демократический статус, и в то же время независимое отношение к происходившему. А вот журналюга, он же - Иван Иванович Федоткин, наоборот, был тщательно экипирован во всё новенькое, как говорится - «прямо с Парижу» и, видимо, щедрой рукой мелкого лавочника Семёна Викторовича Митрохина.
В общем, цирк, да и только!
Открывая судебное заседание, Алевтина Марковна Абрамян, чёрная статусная мантия которой отнюдь не скрывала под своими покровами, а только подчёркивали её угадывающуюся фигурку, в полном соответствии с протоколом спросила у официальных лиц:
-Имеются ли у кого из участников следствия ходатайства или же заявления?
Оказалось, что нет. Не имеются.
-Ну и, слава Богу, - улыбнулась она.
-Если будут, то уже в ходе следствия, - тут же многозначительно прокомментировал её слова, поверивший, видимо, в свой фарт Федоткин.
Баскаков промолчал, вальяжно раскинувшись на стуле, как в кресле, устроившись своей задницей лишь на краешке его. И, казалось, что задремал, демонстрируя своё пренебрежение к происходящему.
Самого же Борис Борисовича на суде не было, поскольку он посчитал не обязательным и неэтичным своё участие в нём.
Не будем утруждать читателя подробностями судебного следствия.
Скажем только то, о чём с апломбом говорил представитель Бориса Борисовича, как истца, правозащитник Митрофан Кухмистеров, вдохновлённая речь которого в принципе сводилась только к одному - предполагаемому им политическому заговору против его доверителя. По его словам там, на стройке, был образцовый порядок, так как это и предусматривается Законом. Что же касается земельного участка, глаголил он, приобретённом на свои деньги его доверителем в заповедной зоне, то сделано это было по согласованию с Городской Думой, и исключительно в интересах жителей региона, чтобы Борис Борисыч мог всецело, вдали от городской сумятицы, сосредоточится «на думах о благополучии нас с вами». Но, кто эти «нас с вами», он не уточнил.
-Что же касается уголовников, - продолжал сладкословить он,- то они, как вещал нам поэт, должны сидеть в тюрьме, и потому их в рабочей среде на известной нам стройке никогда не было, так как их там никто не видел, да и видеть не мог, потому-то и нет свидетелей тому. А же затраты на возведение строений, представленные истцом суду, тщательно проверены и обоснованы, и полностью соответствуют доходам «моего хозяина»,- вдруг проговорился защитник Борис Борисовича.
Но никто этой оговорки, понятно, не заметил, или не захотел заметить, и не заострил на ней внимания, кроме - журналюги, который, с разрешения суда, записывал всё происходящее на ленточный карманный магнитофон.
Журналист, знаете ли, он и под судом - журналист.
А Кухмистеров клеймил, и клеймил Федоткина, и вместе с ним хулил и мелкого лавочника - за то, что они позорят честное и чистое имя благородного радетеля за права человечества в отдельном регионе Государства Российского, бесчестят его человеколюбие, отзывчивость и бескорыстную работоспособность.
Чего он только не приплетал, этот Кухмистеров, чтобы облагородить своего благодетеля. Говорил, говорил, говорил, поглядывая на Баскакова, будто бы спрашивая, а правильно ли он расставляет акценты в своей речи, и не заговаривается ли?
Обращая на эти взгляды внимание, дремлющий, вроде бы, в своём креслостуле Баскаков каждый раз оживлялся и подбрасывал в мутное течение следствия едкие реплики довольно хамского содержания, призванные вызвать на себя ответный гнев журналюги, чтобы затем обвинить его в хулиганстве в присутственном месте и зафиксировать этот инцидент в протоколе суда.Но ответчик, с трудом сдерживая себя, всё же словесно никак не реагировал на них. И Алевтина Марковна вынуждена была строго предупреждать его не только о недопустимости подобных выходок, стыдя, "лучшего (буквально) в регионе адвоката", и грозилась в случае их повторения удалить его зала заседаний суда. Но ни разу не удалила своего бывшего полюбовника, видимо надеясь на лучшие дни в их отношениях. Так что спектакль, разыгрываемый Баскаковым, беспрепятственно продолжался до той пор, когда суд завершил следствие и подошёл к финалу.
После шестичасового поиска правосудием сермяжной истины, правда, с перерывом на обед, приговор всё же был вынесен. Наш доброхот и правдоискатель - журналюга, он же - добрейший труженик пера Иван Иванович, он же - «Народоволец», был обвинён в клевете. И в мгновение ока приговорён к неукоснительному публичному извинению перед Борисом Борисовичем Барбарисовым, на страницах областной газеты. А кроме того и к обязательной выплате потерпевшему материального возмещения за причинённый моральный ущерб 50 000 рублей (удивительно, что не долларов), и к принудительным работам, на общественной ниве благоустройства в черте города (вероятно с метлой?), в течение трёх месяцев - причём, незамедлительно, чтобы впредь, понятно, другим повадно не было. Решение было окончательным, и обжалованию не подлежало.
Вечером в престижных «застенках» вальяжной Марии Илларионовны был праздник. Для всех выше означенных лиц он был, и их близких друзей, ярых приверженцев Борис Борисовича - тоже, потому как король без свиты - не король. Не было там по известной причине только журналюги, понятно, и его покровителя, который тем же судом оказался заклеймённым в качестве недобросовестного свидетеля.
Гуляли открыто, широко, не скрывая эмоций: «Ну, мы им и дали, и этому журналюге и этой выскочке - лавочнику, мелкому!!!» Гуляли шикарно и громко, как боги с богинями - только рангом пониже и на местном Олимпе - резвились, что называется, по-чёрному, с трахом и тарарахом, со всеми признаками валькирии, переходящей в безрассудное распутство. «Вот так! Знай - наших!»
А в эпилоге торжества Алевтина Марковна получила в награду от Барбарисова, в качестве всемирно известных тридцати серебряников, за свой трудовой подвиг - «абсолютно не преднамеренный», земельный участок - под дачу, в черте города. Представитель Бориса Борисовича отхватил повышение зарплаты на сто баксов в месяц, Баскаков - зелёненькие стодолларовые "тугрики" на любовные утехи. А сколько? То - столько, что сказано было ему. Не при всех, а на ушко молвлено. Марии же Илларионовне досталась не проходящая на все времена благосклонность, а вместе с ней и нечинение препятствий - пока он, то бишь Барбарисов, хозяин - при той самой Власти имущих.
А сам Борис Борисович - поимел в наложницы юную деву, поскольку у него и без того всего материального было в полном достатке.
Ну, об участи журналюги вы и так уже всё знаете.
Странные люди.
Очень странные.
Впрочем, это ещё мягко сказано.
И всё это торжество местного Короля и его свиты длилось бы и дальше шито, как говориться, крыто, если бы не те, о которых мы совсем позабыли - заключённые, что в поте лица, без оплаты труда их, и наградных, работали на «добровольной» стройке Бориса Борисовича. Они то и устроили такой шикарный переполох, который прокатился не только по своей округе, но и услышан в Москве - Матушке.
Каким-то образом прознав о решении суда по поводу наказания своего общественного защитника Ивана Ивановича Федоткина, того самого которого мы называли «журналюгой», и всей той истории, что вам сейчас описали, они взяли да и организовали тюремный бунт, похитив в заложники Баскакова, пришедшего в СИЗО к очередному своему подзащитному. Забаррикадировались, как следует, и пообещали, на всю, как говориться, Ивановскую, кастрировать этого изощрённого в юридических уловках адвокатишку, если что пойдёт не так, как ими задумано, и напрочь, отказались выходить работать без заработной платы и премиальных на вышеуказанную нами «добровольную» народную стройку многоуважаемого Бориса Борисовича Барбарисова.
И чего бы им, собственно, не бунтовать, коли терять уже, им было нечего?!
Да и журналюга оказался не простым фруктом, как это казалось вышеозначенному нами уездному руководителю, а весьма и весьма шустрым малым - протолкнул всё-таки в центральной прессе свою кляузу - на Бориса Борисовича, описав во всей красе подробности произошедшего, и стал за свою смелость почти всенародным кумиром, получив своего рода путёвку в высшее общество. А о мелком лавочнике - Семёне Викторовиче пока умолчим. Придёт время - увидим, что он за ягодка такая, и что за участь его там ожидает - впереди.
Резонанс, что там не говорите, а он, всё-таки, великое дело!
Вот тут-то и понаехали в славный город Великие Муки 40 тысяч контролёров, и почти столько же бойцов ОМОНа, чтобы разобраться: что? как? и почему здесь всё этакое сделалось???
И разобрались – каждый, правда, по-своему.
Что же касается риз, то они с плеч наших героев и испарились.
Как-то сразу, и вдруг - словно их там и вовсе не было.
Странные люди. Очень странные.
А, может, они - просто людьми стали, эти особо избранные радетели за права человечества?
Или же станут ещё, а?
Тут, пожалуй, и сам чёрт не разберётся.
Если захочет.
Всё таки - одна компания, да и семейка, как тут не крути - тоже.