Разговор совсем не о котятах. А - о темпераменте и психологии.
Вот наблюдать за кошками – невелика новость.
Но. По иронии судьбы, не разобрали у нас котят. Если за кошками наблюдать в лабораториях или в цирке – это у каждой своя клеть итд. А дома – ну это не для средних нервов, но занимательно иногда.
Здесь что получилось.
Мама-кошка, два у нее ребенка, кошечки. У мамы рыжее пятнышко на затылке. От прабабушки, надо полагать. Один котенок получился рыжий, его сразу забрали.
Оставшиеся две девицы – полосатые. Одна пушистая (прадедушка мейн кун?), другая как мама, но рыже-черно-бело-серо-какая-то. Это так, для визуализации.
Еще есть названный братик – прыгнул мне на плечо на лестнице, да так и остался. Ровесник. Черный, без пятнышек.
И вот здесь самое интересное.
Они воспитываются в одинаковой среде. Едят одинаковое. Отношение к ним ровное, их не дубасят за нагаженное. (Приучились-таки к лоткам!)
И при этом обнаруживают в себе нрав абсолютно разный. Конкретный пример разного темперамента по научной шкале или как ее.
Мамаша. Истосковалась по ласке Хозяина. Запрыгивает на колени и просит уделить ей минуту, поговорить, не пожрать! Мурлычет и тычется носом в щеку и лезет на клавиатуру буквы нажимать. Всегда ждет на холодильнике, смотрит с высоты, когда поедят дети. Детдомовского черного приемыша поначалу игнорировала, потом стали облизывать друг друга в ушки, ну как родного. Немножко она меланхолик.
Рыженькая полосатая – во многом в маму. Красивая, как на пакетиках китикета. Сангвиник классический. Не бросается к еде, ждет чего-то. Ее назвал Алик – Ксюша (так что и президента будем выбирать соответствующего). Мурлыкает, едва возьмешь в руки. Лезет в лицо носиком, когда спишь. Самая умная и добрая.
Пушистая – классика жанра – полосатая, пропорциональная, миниатюрная, легкая. Сломан хвостик у конца, не видно снаружи. Никогда не кричала, если б поранили. У друга есть кошка сиамская. У них по породе – хвостик крючком. Похоже, что прапрадедушка – был сиамский.
Авантюристка, любит играть, мурлычет всегда, голос тоненький, скромная такая: «Мик!…»
На деле – самая оторва, носится по дому, всё сшибает, может головой в дверь туалета врезаться открытую. Топочет как копытное кто-то. При этом совершенно бесшумна при приближении. Забирается на коленки (у них состязание старинное с мамой – кто вперед) – и зовет играть. Покусывает пальцы. Ее как-то опоздали назвать. Все имя придумывали. Получилась – Безымяна (ну была же у Поэта – Несмеяна?). Самая красавица. Безупречная, изящная. Тоже сангвиник, но с холерическим наклоном. В общем, все одно – экстраверт.
Вообще, я их по большому счету игнорирую. Пусть уступают дорогу - мне. Успевают удрать со стула – если Я сажусь.
Мелкий. Черный. Классический. Себе на уме. Всегда хочет пожрать. «Голодное Ленинградское детство». Проныра невероятный. Холерик в чистом виде. Его зовут Клякс. Откликается. Иногда. Любит громко, очень, поорать: пустите в дверь! Дайте поесть! Умираю от жажды! Требовательно и децибелы немерянные.
И при этом!
Они не братья-сестры! Он – чужой! – Он непрестанно мурлычет, когда просится на руки. И тоже тычется носиком. Он умудрился всех названных сестер обмануть: забирается ко мне в постель ПОД одеялом. А не сверху. Утыкается подмышку и моторчиком мурчит. А сестрицы – сверху, на одеяле. Пытаются пристроиться чтоб в нос тыкаться. Вот не под батареей ей спать надо, а у меня перед носом! Мурлыкают в разных темпераментах так, что приходится ТВ сделать громче, не слышно.
Я переворачиваюсь и разбрасываю всю эту стереофоническую братию, они начинают носиться по дому. Сшибают модельки самолетиков и парусников с пианино, посуду на кухне. Топот, как в плохом американском фильме про индейцев.
В общем, надо диссертацию защищать.
Среда одинаковая, а какие разные люди!