В сетях партполитпросвета

Владимир Гугель
     История эта из тех времён, когда политическая учёба была обязательной  для  трудящихся советского союза  во многих сферах жизни. При этом не имел значения уровень подготовки (образованности)  лиц, охватываемых  «сетью» этой учёбы.  Неважно, – есть ли у тебя образование,  да хоть два высших, или только  «ликбез» (ликвидация безграмотности на первом этапе советской власти). И место работы не имело значения. Учёбой в  «сети»  занимались в  разных организациях и на  разных предприятиях, тем более, на  крупных промышленных. Именно на таком,  крупнейшем в стране  тепловозостроительном (а фактически, танковом) заводе им. Малышева  работал мой отец. Он был начальником отдела снабжения – работа ответственная, очень  важная и очень беспокойная.  На заводе его все знали,   и он  - и в силу специфики этой работы,  и в силу врождённой коммуникабельности – знал всех и вся. И конечно же, был членом партии. А что касается  образованности … В нашей семье эту тему старались не трогать. Мы с братом -  его уже повзрослевшие сыновья,  при случае юморили: мол, у папочки два недоказанных класса   «хедера» - начальной школы в еврейском местечке…

 Так или иначе, сетью партполитпросвета  он был охвачен. И это было единственное обстоятельство, которое  отвращало отца от любимой работы  — необходимость, как члена партии и как  руководителя серьёзной службы -  заниматься в  этой сети. Суть  занятий - ежегодное изучение «Краткого курса истории ВКП(б)», причем каждый год одно и то же: с начала и до конца. (Много лет спустя  с подобной  системой  я встретился  в Израиле, где Тора религиозными людьми в синагогах и в специальных школах  - иешивах  изучается каждый год с первой главы до последней, и каждый новый год этот цикл повторяется).

     Кружком политпросвещения на заводе много лет подряд руководил Лев Осипович Ерусалимский - коллега и друг отца. Они дружили семьями, вместе отмечали все советские и семейные праздники, вместе отдыхали. Лев Осипович — маленького роста, абсолютно лысый — образованный, начитанный человек. К своему партийному поручению  - ведению этого кружка  относился очень ответственно. Отец же от всякой  политической абстракции был далек. Своим сугубо практичным  умом  не мог понять, зачем,  например,  ему знать, какая разница между большевиками и меньшевиками. На вопрос  Ерусалимского об этих различаях отвечал просто и ясно: «Меньшевики — сволочи!», а троцкисты-бухаринцы —«враги, их уже давно перестреляли, зачем  ещё вспоминать, всё и так правильно сделали партия и великий Вождь». Если руководитель кружка задавал еще какие-то мудрёные вопросы, отец  просил уточнить, разъяснить  и, чтобы его  не заподозрили в  малообразованности или, в  непонимании  «бесспорных истин»,    проникновенно спрашивал всё знающего «учителя»:

— Лева, я что-то неправильно сказал?
И — в  таком духе на любые неясные  вопросы.

 Дома, перед  занятиями  в этом кружке я его тренировал, как отвечать: кто плохой, а кто хороший. Да, в принципе,  он и сам кое в чем разбирался, ориентировался и линию партии  понимал: как надо, без всяких сомнений. Но сидеть на занятиях без дела, как он считал, ему было муторошно, тем более, не в роли  начальника, а в роли туго соображающего  ученика!

     Но настоящие трудности для него наступали, когда в этой учебе приступали к особо трудным разделам «Краткого курса» —«Диалектическому и историческому материализму».  Это была уже серьезная философия, в которую не только мой слабо подкованный папа, но и большинство слушателей не могли врубиться и понять  что есть что - по определению! Тут уже просто не поговоришь, типа «сволочи», «враги народа», «кулаки», «хорошо",   «плохо», тут нужно писать конспекты и по ним читать: о социалистах – утопистах, о Фурье и Сен-"Симоне, о ревизионистах, о стадиях развития общественно политических формаций, вершиной которых будет, конечно же, построение коммунизма.  Нужно называть имена не только классиков  марксизма-ленинизма, но и «глубоко во всем заблуждающихся» экономистов,  типа Рикардо, Адама Смита и т.п.
 
     И в этот тяжелый период жизни мой отец  обращался за помощью ко мне, своему старшему сыну, тогда уже студенту 1-го курса юридического института:

-  Вот ты, грамотей, все ночи напролет читаешь, умничаешь, всех критикуешь,  а вот (заглядывает в свой злополучный «Краткий курс») что такое диалектический и исторический материализм, знаешь?
 
      У нас в институте с первых дней учебы мы не просто изучали «Историю КПСС»  этот «Краткий курс» нам буквально вдалбливали в головы. Кроме того, мы изучали политическую экономию капитализма и социализма. А я так был увлечен этой наукой, что,  один из немногих на курсе, изучал этот предмет не по популярным брошюрам на эту тему,  как большинство студентов  (хороших учебников тогда было мало), и даже не только по хорошо законспектированным  лекциям наших прекрасных преподавателей,  а очень серьезно, по первоисточникам. Например,  первый том «Капитала» К. Маркса я           законспектировал весь!  Кстати, до сих пор уверен, что это — потрясающе талантливый труд! В нём  Маркс ссылался на труды философов, экономистов, литераторов, которых, по его мнению, должен был знать любой образованный человек того времени. Поэтому когда писал о вещах, с его точки зрения само собою разумеющихся, называл известные имена,  зачастую  даже не объяснял, о чём и о ком идет речь. Но я-то этого не знал. Да почти и никто этого не знал в моем окружении. Изучая Маркса тогда, я понял, насколько мало  образован. По существу этот пробел во многом  так и остался не восполненным,  так как труды этих гениев в то время у нас не издавались  вообще. Даже труды Маркса и Энгельса издавались очень выборочно. Только произведения Ленина и Сталина  печатались миллионными тиражами. (О том, что и в этих произведениях  были купюры, если речь шла о нежелательных для широкого круга «тонкостях», мы узнали много позже).

    Ну, а уж отцу-то я, конечно, мог помочь… но (наглец, конечно!) за свой
труд попросил оплату. Вначале он  страшно возмутился, но на мои условия  вынужден был согласиться и требуемую сумму — 10 рублей — заплатил. На занятиях отчитался, был очень доволен, тем более, что на итоговом занятии присутствовал представитель парткома завода, и отец оказался  на высоте.
     Прошло какое-то время,  я  конспект предусмотрительно припрятал. А когда через год в заводском кружке опять возник «диамат» и «истмат», отец, считая, что этот конспект он где-то потерял, снова возопил о помощи. Я опять  оказал ее, но уже за 15 рублей!  При этом подсунул, конечно,  старый конспект! То же самое повторилось и в третий раз,
и тут я снова повысил ставку — запросил 20 рублей. Но отец заподозрил  что-то неладное: быстро перелистал  конспект и разоблачил меня. Оказывается, он давал переписывать его  кому-то из своих сотрудников, таких же кружковцев, а тот на одной из страниц  нечаянно поставил жирную кляксу и очень за это извинялся перед папой.
   Обнаружив мой обман, отец потребовал возвратить деньги, но тщетно! Тем
более,  что меня поддержала мама. Отцу она  сказала:

— Каким ты был необразованным, местечковым из Лядов, таким и остался. А сыночек грамотный и деньги заработал правильно. И, кроме того, ты -  неряха: ни одну вещь на место не положишь, ходи за тобой, убирай. Вот и тетрадку бросил куда попало, а Вова- аккуратист, подобрал за тобой и сохранил, а то я бы его давно в мусорку  выкинула.. Так что, скажи ему спасибо!
     Отец в семье был очень миролюбивым человеком, махнул на всё рукой. Надо еще иметь в виду, что мама, несмотря на солидное положение отца и  его  успехи по службе, считала его деревенщиной, а себя городской: ведь она родилась и выросла в городе(!) Рогачеве, а в Харькове училась в «фабзауче» (что-то, вроде ремесленного училища). Правда, так его и не окончила…

     Смешных эпизодов с марксистско-ленинским обучением моего папы было немало, хотя не пойму, зачем над ним так трудилась  партия? Он и без того был лоялен к ней,  считал, что советская власть дала и ему, и другим Гугелям возможность вырваться из захолустного еврейского местечка  и без всякого образования, благодаря только природной хватке и способностям  достичь немалых высот. То, что с этими способностями в других условиях, в другой стране, с другим социально-экономическим  строем он наверняка  мог бы достичь  чего-то гораздо большего (и уж наверняка безвинно не попал бы в тюрьму!), он себе  просто  не представлял.
Сравнивать себя с кем-то он просто не мог - по незнанию,  разве что,  только с положением евреев в царской России…

      Еще один комический эпизод из папиной  партийной учебы.
 Изучают они «Манифест Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса:
…. «Бродит призрак по Европе, призрак коммунизма!» — вещают классики. Неинтересно это слушать отцу, не лезет это ему в голову. Этот «призрак» хорошо его зацепил
в тюрьме НКВД как «японского шпиона». Просто повезло, что в 1940 году  суд зачёл ему   семимесячный срок отсидки на предварительном  следствии и приговорил  к лишению свободы как раз на этот срок. Чтобы отчитаться, что сидел человек не зря. Выпустили потому, что перестрелять, кого надо и кого не надо,  уже успели, а лагеря и так были
забиты «доходягами».  К тому  времени  очевидно было, что «в воздухе пахло
войной». Поэтому  и отцу, и всем вокруг  все время мерещились другие «призраки»,
бродящие  и  не по Европе, а поближе  -  на заводе и в других местах!...

       И вот, в конце учебного года в сети политпросвещения идет заключительное занятие. Лев Осипович обращается к слушателям:

— Все ли понятно? Какие есть вопросы?
Все молчат, скорее бы домой… И тут возникает мой папа и на полном серьезе задаёт вопрос, который его, видать, давно мучил:

— Левочка, я так все хорошо понял, но мне непонятно одно: что такое мастера и  кто такие подмастерья?
     Класс грохнул смехом, а отец не может понять, чего они смеются? Ведь вожди мирового пролетариата неоднократно употребляли в этом своем труде эти слова - «мастера и подмастерья».
О том, что на заводе в цехах есть мастера, есть и старшие мастера, а вот подмастерья - такого он не слышал и не видел.

      Лев Осипович, не ожидавший такого «теоретически» сложного вопроса, стал путано объяснять что-то, а отец, увидев его неуверенность, начал наскакивать  и требовать уточнения, почему у Карла Маркса и Фридриха Энгельса были подмастерья, а у нас на заводе, и  вообще в СССР, их нет? Ввел мой батя опытного просветителя в нешуточное смущение. И  был счастлив: наконец-то и Ерусалимский  чего-то не знает!

     Это стало одной из легенд на заводе о Гугеле.
С тех пор бывало, когда решали  какие-то сложные производственные вопросы и что-то  было не ясно, для разрядки, особенно, чтобы унять наиболее упорного спорщика, говорили:
   - Ты лучше расскажи, что такое мастера и кто такие подмастерья?

Это всех примиряло, и можно было переходить к более спокойному обсуждению  менее сложных вопросов…