Сейчас в Таганрогском порту трудно встретить докера, работавшего при начальнике порта Вальздорфе Николае Николаевиче. Но, тем не менее, таких нет, кто бы о нём не знал. Рассказы об этом замечательном человеке передаются из уст в уста. И это не случайно. Докер, для Николая Николаевича был центральной фигурой в порту. Всё в первую очередь для них. Квартиры, дачи, путёвки в санатории, а в начале девяностых и машины – всё для докеров. В то время заработная плата докера намного превышала зарплату самого начальника. Вальздорф не скупился на различные добавки для этой категории работников. Не всегда они платили ему тем же. Были и обиженные, и жалобы, и недовольные. Но что тут поделаешь? Таков человек. Но основная масса работала так, что удивляла многие экипажи судов, прибывавшие в порт под погрузку или выгрузку. Такую быструю и слаженную работу они редко встречали в других портах.
В 1983 году, когда я пришла работать в порт, Николай Николаевич был заместителем начальника порта, а вскоре его назначили начальником. О нём можно сказать одним словом: ХОЗЯИН. Он действительно был таким. Нет, владельцем порта он не был! Это было государственное предприятие, а он руководил им по-хозяйски. А как бережно он относился к людям! Думаю, что не было в порту ни одного человека, которого бы он не знал по имени, будь то докер, тальман, инженерно-технический работник, или просто вахтёр или уборщица.
У него была персональная машина «Волга», но для того чтобы приехать на работу или уехать домой Николай Николаевич пользовался ею крайне редко. Трамвай. Вот его любимый вид транспорта. А так как я жила недалеко от его дома, то встречались мы на остановке или в трамвае часто.
Обедал он вместе со всеми в столовой порта. Когда в порту были какие-либо важные гости из министерства или обкома, то ел он вместе с ними в банкетном зале. В другое время питался вместе со всеми. Приходил в общий зал, стоял в очереди и брал всё из общих котлов. Да и сам он от работников в этой очереди мало чем отличался. У него всегда была простецкая одежда. Часто носил фланелевые давно не новые рубашки в клетку, а летом рубашки были светлые с закатанными рукавами. Одеваться он не умел. И я думаю, что жена ему в этом не помогала. Мало того, что не помогала найти подходящую одежду, она и плохо следила за имеющейся. Рубашки он носил по несколько дней, в то время, когда часто бывал на причалах, и угольная пыль оставляла свои следы. Да и жара, как правило, у нас всегда была летом. Помню, как однажды мы вместе с ним и работниками внешнеторгового объединения «Сельхозпромэкспорт» ездили в командировку в Алжир для заключения договора на перевозку фиников через наш порт. Как же Николай Николаевич отличался от московских самодовольных мужчин, одетых с иголочки! Наверное, потому поселили его в самом плохом номере гостиницы, где нам были забронированы места. Его это мало тревожило, и когда руководитель нашей делегации узнал об этом и хотел переселить его в другой номер, Николай Николаевич наотрез отказался. Зато на переговорах он играл первую скрипку! К его мнению прислушивались все.
С этой командировкой у меня связано ещё одно воспоминание. Обратно из Алжира в Москву мы летели с пересадкой на Мальте. По прилёту на Мальту проходили таможенный и пограничный контроль. Стоим, ждём своей очереди. Николай Николаевич говорит:
- Вот, всегда волнуюсь перед контролем. Вот и сейчас тоже волнуюсь, словно контрабанду везу или оружие. А чего волноваться? Ведь, ничего же нет у меня!
Я прошла первая из нашей делегации. Стою и жду остальных. Вышли все, а Николая Николаевича нет. Ждали долго. Руководитель делегации уже начал наводить справки. Наконец, он выходит. Понурый. Ножичек, оказывается у него был. Складной. Отобрали.
- Да я с этим ножичком ещё с мореходки езжу! А они отобрали! – возмущался он, - Да я даже не представляю, как буду без него обходиться!
Настроение у него упало, и он даже не захотел погулять по аэропорту, просидел всё время на одном месте. Но оказалось, что зря расстроился. Когда мы приземлились в Москве, стюардесса подошла к нему и протянула красиво упакованную коробочку, сказав, что это то, что у него изъяли в аэропорту Мальты. Радости его не было предела! И когда из Москвы мы ехали в свой город поездом, он несколько раз порывался вскрыть коробочку, чтобы попользоваться ножом, но так и не вскрыл.
- Дома покажу! – пояснил.
Николай Николаевич очень хорошо знал работу порта. Он предоставлял самостоятельность руководителям подразделений, но знал, что и как делается. Мне очень нравились диспетчерские совещания, проводимые им ежедневно. Они начинались за полчаса до перерыва, и проходили в темпе. Ни одного лишнего слова! Чётко, ясно, понятно. Этого же он требовал и от присутствующих. Любителей поговорить он прерывал:
- Здесь краснословие ваше не надо! На партийном собрании его покажете, а тут от вас требуется только сказать: сколько судов завтра подойдёт, под какой груз и к какому причалу их поставите?
Начиналось диспетчерское совещание с информации о том, что из запланированного вчера осталось невыполненным. Не сделал – отвечай. И никакой лапши на уши тут не повесишь.
В 1989 году для порта наступили трудные времена. Руководителем судоремонтного завода назначили обкомовского ставленника, который решил расширить территорию завода за счёт порта. Городские и областные власти поддержали это его стремление. Портовики приуныли. Куда там нашему начальнику до нового директора СРЗ, который в райком и горком дверь ногой открывает?! А Вальздорф пригласил некоторых специалистов, в том числе и меня и поручил подготовить документы по открытию порта для захода иностранных судов. Даже мы, слушая его, недоумевали: кто же разрешит? Азовское море – это внутренние воды, сюда иностранным судам вход закрыт. Но, тем не менее, задание получили, надо выполнять.
- Времени у вас мало, - добавил он, - придётся и в выходные поработать.
Выходные для Николая Николаевича были святыми. Никогда он не привлекал к работе в выходные. Не любил он, когда и на работе задерживались. А тут, сам предупредил, что надо поработать, не считаясь со временем.
Порядок обращения по открытию порта для захода иностранных судов не был разработан в стране, поэтому мы готовили документы такие, какие считали нужными. Основной упор делали на то, что наш порт находится на мелководье, а судов с небольшой осадкой в СССР становится всё меньше и меньше. Зато они имеются в других странах. Порт брал на себя обязательства по обеспечению пограничников жилплощадью и выделению помещений для пограничного пункта.
С подготовленными документами в Москву отправили меня. Несмотря на все мои усилия, к министру я не попала. Пришлось довольствоваться его референтом. Одновременно я отвезла в ЦК КПСС и газету «Правда» обращение работников порта по предотвращению недальновидного закрытия порта.
Прошла неделя со времени моего возвращения из Москвы, а Вальздорф снова меня туда посылает.
- Всё узнайте, у кого на исполнении наши документы, постарайтесь встретиться с исполнителями, узнайте, что и как.
Николай Николаевич был прав. Ехать, действительно, надо было. Документы в кабинете референта лежали без движения. И это была не единственная поездка. Зато я смогла проследить за ходом исполнения. Одновременно я узнала о судьбе обращения по расширению Судоремонтного завода. Один из отделов министерства готовил материал на коллегию по этому вопросу. Наш вопрос тоже готовился на рассмотрение на коллегии, но другим отделом. Хорошо, что Минфлот большой, отделов много, и работники одного отдела не знают над чем работают в другом отделе. Нам повезло. Отдел, занимающийся нашим вопросом, оказался расторопней, и раньше подготовился к коллегии. На коллегии было принято решение ходатайствовать об открытии порта для захода иностранных судов. Прошло не менее года, пока наш порт был включён в Список разрешающий принимать иностранные суда. Но это уже не так важно. Главное, этим ходатайством Минфлот полностью исключил рассмотрение вопроса о передаче территории порта судоремонтникам.
16 декабря 1991 года первое иностранное судно зашло в порт. Это был сухогруз «Фружже» под венгерским флагом. Он пришёл под погрузку нефтекокса на Италию.
Городские власти Вальздорфа не любили. Да и он их не баловал вниманием. Помню, однажды, когда я временно исполняла обязанности секретаря парткома порта, мне пришлось с ним быть на заседании бюро райкома по какому-то вопросу, связанному с портом. Даже не помню, что за вопрос тогда рассматривался. Помню только, что Вальздорфу очень что-то не понравилось, и он сказал, что сомневается в их компетенции. В свою очередь, членам бюро не понравилось его поведение, и они принялись, как и положено, его воспитывать. Тогда Николай Николаевич поднялся, вышел из-за стола и сказал:
- Вы тут и без меня обойдётесь! А я пошёл! Где моя шапка?
Последнее предложение помню в точности, и впоследствии я часто шутя так говорила, когда ему что-то не нравилось, и он начинал возмущаться.
Порт постоянно вёл строительство жилья для своих работников. В начале 90-х был введён в эксплуатацию последний большой многоквартирный дом и все очередники были обеспечены квартирами. Квартиру получил также и сын Николая Николаевича, работавший тоже в порту на рабочей должности. Однокомнатную. И это несмотря на то, что у сына была жена и двое детей. Я не могла понять, почему? А когда задала этот вопрос Николаю Николаевичу, он ответил:
- Он без году неделю работает в порту, ещё не заработал.
Я пыталась убедить его, что жильё это важно, и сыну надо помочь. Тем более, все знали, что дело идёт к тому, что строительства жилья больше не будет. Убедить не удалось.
- Он не должен считать, что всё в жизни легко даётся.
Сам же Николай Николаевич с женой жил в трёхкомнатной квартире вместе с семьёй дочери, у которой был муж и двое детей. А до получения сыном квартиры с ними жила и семья сына.
Не мог он и не научился думать о себе и своей семье.
Не любил Николай Николаевич свои дни рождения. Может быть, и любил, но не любил дежурных поздравлений и преподношений. Старался в этот день 20 сентября куда-то уезжать. Помню, как обидел он меня в начале моей работы в порту. Наш отдел купил роскошный букет и картину, и я с одной сотрудницей пошла поздравлять. Клара Николаевна, секретарь начальника сказала, что это напрасно, что он даже цветы не возьмёт. Я уговорила её занести всё это в его кабинет. А вечером, зайдя в приёмную, увидела наш букет на столе у Клары Николаевны.
- Отругал меня, за то, что взяла у вас, - сказала она, - Цветы я поставила, а картину забирайте.
Больше я никогда не поздравляла его.
Николай Николаевич возлагал большие надежды на Ельцина. Он считал, что, наконец, пришёл тот человек, который сможет изменить всё в стране к лучшему. Причём, заприметил он его ещё тогда, когда тот был Первым секретарём Московского горкома. Подкупил его Ельцин тем, что по магазинам самолично ходил и на недостатки указывал. Я не соглашалась с ним, говорила, что даже начальник торга сам лично не сможет проверить все магазины, а у Первого секретаря и более важных дел достаточно. У нас доходило до серьёзных споров и доказываний. Особенно стычки участились после того, как Ельцин стал президентом. Помню, как Вальздорф, стоя у меня в кабинете, нервничал, что я не понимаю Ельцина, доказывал мне свою точку зрения, несколько раз пытался уходить и, не дойдя до двери, возвращался и продолжал доказывать. Потом, всё же вышел, даже не вышел, а выбежал, а затем через несколько секунд открыл дверь и, не заходя в кабинет, продолжал доказывать.
Но как же потом он разочаровался в своём кумире! Как-то сказал: «Мне кажется, что он лично меня обманул! Надул!»
А как сопротивлялся Вальздорф приватизации! Он делал всё, чтобы её избежать. Избежать, конечно, не избежал, а приостановил надолго. Приватизация у нас была проведена в 1996 году, в то время, когда другие порты были уже давно приватизированы. Конечно, министерство и местные власти ему это припомнили, и, разделив порт на две части (Морскую администрацию и ОАО) Николаю Николаевичу места не там, не там не нашлось. За два года до пенсии он остался без работы. Пригласили его работать на частный причал, но продержался он там не долго. Говорил мне: «Я даже не представлял, что такое можно творить! А, главное, безнаказанно!» Нагло дурить грузовладельцев и судовладельцев – это было не по нём.
Я предложила ему поработать у себя в агентстве, и он сам выбрал себе должность. Года три он проработал сменным диспетчером. А потом, при очередной смене власти в порту, его пригласили поработать там советником. Им надо было его имя. А Николай Николаевич не понял, что он что-то вроде свадебного генерала и начал действительно вмешиваться и давать свои советы. И, как результат, его быстро уволили. В то время освободилось место в портнадзоре Морской администрации и его взяли туда. Это оказалось последним местом, где Николай Николаевич проработал до последнего дня своей жизни.
Умер он, не дожив два года до семидесяти лет. Утром шёл на работу, пошутил с женщинами-вахтёрами, рассказал им, как всегда, какую-то небылицу. А часа через два приехала скорая, и увезла его. Инсульт. Из больницы он уже не вернулся.
Он никогда не болел, всегда чувствовал себя хорошо, не знал докторов. Но, наверное, сказались нервные перегрузки. А возможно и сыграла роль гадалка, к которой его жена обратилась ещё в юности. После мореходки Николай Николаевич ходил в плавание на теплоходе. Как-то он ушёл в рейс и длительное время от него не было никаких вестей. Встревоженная молодая жена пошла к гадалке. Та успокоила её, сказала, что волноваться нет оснований, мол, жив, здоров, и умрёт не скоро, даже сможет год-два прожить в новом веке. Когда Николай Николаевич вернулся из рейса, жена рассказала о гадалке. Посмеялись. Ведь они были такие молодые, а новый век был так далеко.
Тем не менее, новый век приближался быстрее, чем хотелось бы, и к 2000 году они с женой вспомнили гадалку. Возможно, что какая-то опаска у него была, и он переживал на этот счёт.
Таким был Николай Николаевич Вальздорф, начальник порта, добрый хозяин и настоящий человек.
У него была СОВЕСТЬ.