Над Биробиджаном поднимается июньское солнце. Окно спальни, где меня разместили на время приезда, смотрит на улицу Пушкина. Вообще-то это комната моего двоюродного брата Олега, но он меня опередил и уже давно уехал к бабушке с дедушкой на каникулы. Скоро мы с ним там встретимся. Так что даже днём, когда бабушка с дедушкой на работе, вдвоём с Олегом нам не будет скучно.
Лучи солнца путаются в густой листве деревьев и пробиваются сквозь задвинутые шторы рассеянным потоком. Солнечный зайчик бегает по подушке. Я открываю глаза. Когда смотришь в окно, лёжа на диване, кажется, что до земли далеко. А на самом деле вовсе не высоко находится квартира моей тётушки, средней папиной сестры, – всего лишь на втором этаже.
Сквозь сон я слышу из-за плотно закрытой двери обычные утренние звуки: в ванной льётся вода, на кухне закипает чайник, и иногда кто-то чуть слышно ходит. Это тётя Света собирается на работу. Я лежу и думаю о том, как же прекрасно, что мне не надо пока ходить на работу. Конечно, в школе за год надоедает учиться, зато летом целых три месяца каникул. То-то раздолье! Можно даже успеть съездить в другой город, а потом к бабушке на целых два месяца. Папа привёз меня в Биробиджан на поезде, а сам уехал обратно. А я живу у тёти Светы и жду, когда у дедушки будет рейс в Биробиджан. Он работает водителем на огромной грузовой машине «Колхида». На обратном пути он меня заберёт с собой в Амурзет. Это такое село на реке Амур, на самой границе с Китаем. По одну сторону реки – Амурзет, а по другую – китайский посёлок.
Я представляю, как увижу бабушку, как мы с ней по вечерам будем мастерить разные игрушки. Работает она в детском саду воспитательницей и чего только ни умеет делать руками: шьёт одежду для кукол, вышивает, рисует удивительные узоры на цветной бумаге, которые потом можно вырезать и приклеивать, и тогда получается аппликация. Я уверена, что в этот приезд я ещё много чему новому научусь у бабушки.
Мне трудно представить, где теперь живут бабушка и дедушка. Раньше они жили в старом доме, а в новом я ещё ни разу не была. Незаметно я засыпаю снова, но скоро просыпаюсь от громкого птичьего крика.
Я встаю, неслышно приоткрываю дверь. Тётя Света на кухне что-то жарит. Через большую комнату я на цыпочках прохожу на балкон и свешиваю вниз голову с растрепавшимися косичками. На тротуаре сидит нахохлившийся воронёнок и непрерывно каркает. Голос у него громкий и жалкий одновременно. Выпал из гнезда, что ли? Я задираю голову и высматриваю в густой кроне тополя гнездо, но не замечаю его. Если на этом дереве нет гнезда, как тогда прямо под балконом оказался этот горластый птичий ребёнок? Может, его мать ищет? Я стою на балконе, кручу головой туда-сюда, но убитой горем мамаши, вьющейся над своим детёнышем, тоже не видно. Странно.
За этим занятием меня и застала тётушка:
– О, ты уже проснулась?
– Меня разбудил воронёнок.
– Я слышала, что каркает, но не рассматривала, где он, – говорит тётя Света и начинает красить ресницы перед зеркалом трельяжа.
– Я вышла на балкон, а он прямо под балконом сидит – вздыхаю я. – Так жалко его. Его ведь может кошка съесть. Или собака разорвёт, не дай бог.
Я посматриваю на тётушку. Мне хочется взять себе этого воронёнка, но я немного стесняюсь: всё-таки я в гостях, сама на птичьих правах, и вдобавок хочу ещё принести сюда птицу. Вот было бы хорошо, если бы тётя Света сама захотела взять воронёнка. Но ей некогда думать про это, для неё сейчас главное – вовремя прийти на работу. Эх, какая досада.
Тётя Света уже подкрасила ресницы, сняла бигуди и теперь делает начёс на своих прекрасных белых волосах. Несколько раз брызгает на причёску лаком «Прелесть» – готово! Теперь она похожа на киноартистку.
Я бегаю туда-сюда – то на балкон, то обратно. Переживаю, чтобы воронёнка не забрал кто-нибудь другой.
– Тёть Свет, – подступаюсь я к тётушке, когда ей остаётся надеть босоножки, – этот воронёнок – сирота. Его ж всякий обидеть может. Можно, я его возьму?
Тётя смотрит на меня удивлённо и, улыбнувшись, говорит:
– Ну, если сирота, возьми. Там в нише есть пустая коробка. Посели туда своего сироту. Ну, всё, я убегаю. Ключи не потеряй от квартиры. Я тебе позвоню с работы. Пока!
Она целует меня – и вот уже её каблучки стучат по лестнице.
Я несусь на балкон – удостовериться, что никто не посягнул на сироту. Нет. Воронёнок сидит на прежнем месте. Прохожие смотрят на него и идут дальше. Надо срочно спасать воронёнка. Мало ли, что может с ним произойти. Вон какой-то мальчишка едет на велосипеде. Ведь он может схватить моего сироту и уехать на своём велосипеде – и ищи его потом, свищи!
Я хватаю коробку, наскоро надеваю шлёпанцы и несусь на улицу. Ключи от квартиры звенят в кармане халата.
При моём появлении воронёнок нахохливается, перья растопыриваются в разные стороны. Вид у него довольно воинственный. Вот этого-то я и не учла. Я подошла ближе – воронёнок громко каркнул, я сделала ещё шаг – он встрепенулся и клюнул меня в руку.
– Ой, – вскрикнула я, – зачем сразу клеваться? Я хочу тебе помочь, а ты…
– Что, не желает птичка лезть в коробку? – спросил кто-то скрипучим голосом.
Я оглянулась и увидела старичка, опирающегося на трость.
– Давай, помогу, подержи-ка, – и он протянул мне свою хозяйственную сумку, из которой торчали горлышки молочных бутылок с яркими крышечками из розовой и голубой фольги.
Я стояла с сумкой в руке и смотрела, как этот старичок, прислонив свою трость-палку к стене дома, ловко взял воронёнка, слегка прижал руками крылья вдоль тельца и посадил его в коробку.
– Ну, вот. Готово!
– Спасибо, – поблагодарила я его и вернула сумку.
– Не за что! – улыбнулся старичок и пошагал дальше по тротуару.
Я занесла коробку с птицей в квартиру, а потом на балкон. Неизвестно ведь, как он будет себя вести в незнакомой квартире, а живя на балконе, он будет думать, что находится на улице.
Я кормлю воронёнка остатками докторской колбасы, которую нашла в холодильнике. Для этого мне пришлось её мелко нарезать, как для салата оливье. Он быстренько расправился с колбасой и теперь смотрит на меня умными глазами, похожими на чёрные бусинки.
– Ну, что? Не наелся? А крупу будешь есть?
Я побежала на кухню и взяла из банки с надписью «Рис» горсть белых зёрен.
Но воронёнок отказался есть крупу. Он смотрел на меня и громко каркал.
Прохожие останавливались на тротуаре, задирали головы и смотрели, кто это там каркает. Какая же я глупая! Он ведь совсем маленький, даже летать ещё не научился. Ему, наверное, молоко нужно давать. Всем маленьким детям дают молоко. И котятам тоже. И щенкам. Я налила в блюдце молоко и поставила перед воронёнком. Он пару раз ткнул клювом в блюдце и снова посмотрел на меня, как будто говоря: «Что за глупая девочка?» Тогда я придумала новый способ его накормить. Накрошила в блюдце с молоком мякиш белого хлеба. Такая еда воронёнку пришлась по вкусу. Пористый мягкий хлеб быстро впитал молоко. Через пять минут блюдце стало чистым. Воронёнок съел все кусочки хлеба до единого.
– Видишь, какой молодец! – хвалю его я. – Ты молодец!
Воронёнок посмотрел на меня внимательно и склонил голову набок.
Наверное, стоит дать ему имя. Как же я сразу не догадалась? Имя придумалось сразу: назову-ка я воронёнка Яшкой. А что? Хорошее имя. Мне нравится.
– Яша, Яша, – повторяю я и глажу воронёнка по голове.
Воронёнок вскоре замолчал, а я ушла в комнату смотреть фильм по телевизору.
После кино Яшка снова громко закаркал. Я подумала, что он опять проголодался, и снова покормила его хлебом, размоченным в молоке.
Потом я читала книжку «Витя Малеев в школе и дома». Смешная книжка. Я даже про Яшку на какое-то время забыла.
Потом я уснула, а когда проснулась, то услышала, как кто-то ключом открывает дверь. Это тётя Света пришла с работы.
– Ну, как дела? – спросила она меня.
– Я поставила коробку с Яшкой на балконе.
– С Яшкой?
– Да, я дала воронёнку имя Яшка.
Тётя Света вышла на балкон, заглянула в коробку, где сидел Яшка, и вздохнула:
– Ну и ну! Этот твой сирота испачкал всю коробку…
– Я ему газету подстелила, – сказала я, – сейчас поменяю. Ничего, не расстраивайся, скоро дедушка увезёт нас с Яшкой.
Дедушка приехал через несколько дней. Он переночевал, а с утра съездил, загрузил машину и заехал за мной. Вещей у нас было немного: мой чемоданчик с одеждой, коробка с Яшкой, сумка с продуктами в дорогу, которую приготовила тётя Света. В отдельную коробку она упаковала двухлитровую банку со сметаной и обложила для надёжности смятыми газетами.
– Вот, папа, – сказала тётя Света дедушке, – я вчера купила сметаны, мама порадуется. Разве у неё есть время в очередях стоять? Правда, не знаю, как вы её довезёте, если днём будет жара.
Выехали мы в обед. Уже вечером я увижу бабушку Тасю и Олежку. Сначала дорога была ровной, но вскоре кабину стало так трясти, что меня затошнило. Кабина у «Колхиды» просторная, а наверху за сиденьями есть место для отдыха. Можно остановиться в дороге, поспать и ехать дальше.
– Деда, можно, я полежу там?
– Конечно, – улыбнулся дедушка. – Спальное место в твоём распоряжении!
Я залезла наверх, а коробка с Яшкой осталась стоять на сиденье.
Всю дорогу Яшка орал как бешеный.
– Деда, а бывают воронята бешеные? Ведь кошки и собаки бывают.
– Да ну, какой же он бешеный? Он просто на волю хочет, – засмеялся дедушка.
– Он не может добывать себе пищу. Привык, что я его кормлю хлебом с молоком, – вздохнула я.
– Научится, – успокоил меня дедушка. – Если хочешь знать, этот твой хлеб с молоком вовсе не полезен для его пищеварения.
Я закрываю глаза, пытаюсь уснуть. Машину трясёт на ухабах. Яшка громко каркает. Спать совсем невозможно. Солнце уже стоит высоко, кабина машины раскалилась, как духовка, когда в ней пекут пирожки.
– Дедушка, – говорю я, – мы с тобой как будто в духовке путешествуем.
Дедушка смеётся:
– Скоро сделаем остановку, отдохнём и попьём прохладного чайку из термоса.
Я всё думаю про Яшку.
– Деда, ты правду сказал, что хлеб с молоком ему есть вредно? Хочешь, чтоб мы его отпустили с тобой?
Дедушка пожимает плечами. Но я подозреваю, что ему уже надоело громкое Яшкино карканье. Дедушку можно понять. В машине жарко, да ещё этот вороний ребёнок орёт.
Если честно, мне и самой не очень приятно убирать за Яшкой. Я ложусь на живот, упираюсь подбородком в сложенные руки, смотрю в окно. Мимо проносятся луга с копнами сена. Вот деревенский пастух гонит коров через дорогу. Дедушка останавливает машину, пережидает. Наверное, пастуху кажется, что на той стороне дороги трава вкуснее. Я сажусь на лежанке, смотрю на стадо, считаю коров. Досчитала до тридцати пяти и сбилась. Начала считать снова, но тут стадо закончилось, все коровы перебежали на луг слева от дороги, и машина тронулась.
– Так много коров, дед. Я даже не успела их посчитать. Их считать неудобно. Бегают туда-сюда.
– Ничего, кому положено, тот посчитает, – смеётся дед. – А нам стоять некогда, мы груз везём, люди ждут.
Я снова ложусь и продолжаю свою грустную думу думать. Если я сначала взяла воронёнка, а потом отпущу его на волю, то буду я предательницей или нет? Плохо это или хорошо?
– Дед, а вот скажи мне, как ты думаешь? Сначала я подобрала Яшку, имя ему дала, кормила его, он ко мне привык. И я к нему привыкла. Если теперь я его отпущу, он, наверно, будет страдать?
Дедушка внимательно смотрит на меня, вздыхает:
– Надо же, какой ребёнок впечатлительный. Почему же он должен страдать, по-твоему? Такая птица должна на свободе жить, на воле. Это ж тебе не канарейка и не волнистый попугайчик.
– Значит, думаешь, не будет страдать? – уточняю я.
– Не будет, конечно. Он там своих сородичей встретит. Люди же радуются, когда родственников встречают. Так и птицы.
Действительно, вот ведь я тоже радуюсь, что скоро увижу бабушку и Олежку. Я вздыхаю и смотрю на Яшку. Он косится на меня своими глазами-бусинками и каркает.
– Видишь, – смеётся дедушка, – Яшка подтверждает: на воле ему будет лучше.
Я опять замолкаю. Мы едем мимо цветущих картофельных полей.
– Красиво картошка цветёт, а букеты из неё никто не делает, – говорю я.
– А ты знаешь, что когда-то давно картошки в России не было? – спрашивает дедушка. – Её царь Пётр Первый завёз. Но люди не хотели её есть. Очень долго приживалась она в России.
– Да? – удивляюсь я. – Что же они тогда ели, дедушка? Мы каждый день картошку едим: то суп, то пюре, то жареную.
– А раньше ели репу, горох, свёклу, капусту. Кашу ещё ели, – улыбается дед.
– Не хотела бы я в то время жить.
Кабину опять подкинуло на ямке.
– Ну и дорога! – хмуро говорит дедушка.
– Дед, долго такая дорога будет? – спрашиваю я, потому что мне тоже не очень приятно подпрыгивать вверх-вниз на каждом ухабе.
– Долго. А ты же вроде спать собиралась? На лежанку зачем залезла?
– Сначала собиралась, а потом рассобиралась, – бурчу я себе под нос, вспомнив о том, что придётся решать Яшкину судьбу.
– Может, остановимся? – предлагает дедушка. – Отдохнём немного, побегаешь. Уже, небось, руки-ноги затекли в одном положении.
Он съехал на обочину и заглушил двигатель. Потом открыл дверцу с моей стороны, снял меня с высокой ступеньки и поставил на землю.
– Ну, вот. Побегай. Лилии цветут, видишь? Можешь букет нарвать.
Я оглянулась. Луг пестрел яркими пятнами красных и жёлтых лилий.
– Дед, – а вон те цветы как называются? – я показала на оранжевые цветы.
– Это купальницы. По-другому, жарки.
Дедушка раскинул руки в стороны, потянулся:
– Эх, хорошо как! Воля! А то сидим весь день в этой жаровне, – и он кивнул на кабину машины.
Я подняла глаза: в боковое стекло стучал клювом Яшка. Мне показалось, что он сердится. Сами, мол, гуляете, а меня не взяли.
– Ну, что, деда, отпустить Яшку? – спросила я, чуть не плача.
– Это ты сама должна решить, чтобы потом не залила мне слезами всю кабину. А то сейчас жаровня, а потом будет баня.
Я стояла и смотрела на Яшку. Он метался по кабине от одного окна к другому.
– Пленник! Дедушка, он как пленник в клетке, в тюрьме. А я, значит, его тюремщица, – сказала я и почувствовала, что сейчас зареву. – Всё, дед! Открывай кабину, давай его выпускать. Пусть летит. Он плохо летает, но научится.
– Вот и молодец. Умница.
Дедушка открыл кабину, но, на удивление, Яшка не спешил расставаться со своей тюрьмой.
– Сейчас освоится, полетит, – сказал дедушка. – Для птицы свобода – первое дело.
– Деда, я всё думаю, я же не научила его добывать пищу. Как он выживет в лесу?
– Ничего, он умный, сам поймёт, когда проголодается, – успокоил меня дедушка.
Тем временем Яшка спрыгнул на ступеньку, оттуда – в придорожную траву, оглянулся разок на нас и стал быстро-быстро улепётывать в сторону кустов, подальше от дороги.
Я с грустью смотрела ему вслед.
– Букет будешь собирать или поедем? – спросил дедушка.
– А нам долго ещё ехать?
– Часа два.
– Тогда поедем. Я хотела букет для бабушки сорвать, но в такой жаре он завянет.
– Поехали, благоразумная ты девочка, – засмеялся дедушка.
Пока ехали, я почти не разговаривала, всё думала про Яшку. Каково ему там одному? Может, голодный? Не понял ещё, дурачок, чем питаться можно.
– Переживаешь? – дедушка положил мне руку на плечо. – Ничего, всё хорошо будет у твоего Яшки. Понимаешь, какая штука… Всё просто: если хочешь лишить кого-то свободы, поставь себя на его место. И всё.
– И всё? – переспрашиваю я.
– А ты попробуй.
– Сейчас… Ну, вот, еду я сейчас к вам в гости. Там нас бабушка ждёт и Олежка. А вдруг кто-то огромный хватает меня своими ручищами, сажает в коробку и говорит: «Кушай хлебушек с молоком, я дам тебе много-много молока и хлебушка. Только в коробке сиди». Так, что ли?
– Примерно так, – улыбается дедушка.
Пока мы разговаривали, я и не заметила, что стемнело.
– Подъезжаем, – говорит дедушка.
Мы проехали табличку «Амурзет», въехали в село, а когда свернули на улицу Калинина, дед сказал:
– Наша улица.
Я с любопытством смотрю по сторонам, но в темноте толком ничего не удаётся рассмотреть.
Как только машина остановилась у калитки, навстречу нам выбежал Олежка, а следом за ним – бабушка Тася.
– Я вам освободительницу привёз, – сказал дедушка.
– Почему освободительницу? – удивилась бабушка. – Ты кого-то собралась освобождать? – спросила она меня, целуя и обнимая.
– Уже освободила, – сказал дедушка.
– Бабушка, я освободила Яшку.
Бабушка удивлённо посмотрела на меня:
– Яшка – это мальчик такой?
– Нет, что ты! – мне стало смешно, когда я представила, что освобождала мальчика. – Яшка – это воронёнок.
– Ах, воронёнок! – засмеялась бабушка. – Тогда понятно.
Потом мы ели жареную картошку и самый вкусный на свете салат из редиски с зеленью и ботвой молодой свёклы. Я не знала, что можно есть эту ботву. А она оказалась такой вкусной в салате.
Правда, сметана в двухлитровой банке за время нашей тряской дороги сбилась в густой овальный ком величиной во всю банку.
– Ну и ну! – засмеялась бабушка. – Светочка хотела, чтобы мы сметану в салаты добавляли, а получилось, что у нас теперь есть огромный кусок свежайшего сливочного масла.
– Бабушка, а что там за водичка в банке? – спрашиваю я.
– Это не водичка, это пахта, – объясняет бабушка. – Завтра я на ней блинчики испеку.
После ужина мы долго болтаем с Олежкой, а когда я засыпаю, то вижу Яшку. Он склонил голову набок и смотрит на меня своими чёрными бусинками-глазками. А потом мы снова едем с дедушкой в кабине, но я его не вижу, вижу только дорогу перед собой. В темноте наша машина освещает путь фарами, и звучит голос дедушки: «Всё просто: если хочешь отнять у кого-то свободу, поставь себя на его место. И всё».