Недалеко от моего дачного посёлка – деревенька: два десятка разбросанных возле тихой речки домов. Большинство домов жилые наполовину. Их купили дачники.
Дачники – люди современные. Любят они принарядить своё жилище помоднее. Кто-то спрячет потемневшие бревенчатые стены за пластиковой бездушной обёрткой, кто-то покроет крышу черепицей в голландском стиле, а кто-то и вовсе выстроит беседку с намёком на китайскую пагоду. Ну, что ж, домам дачников повезло всё-таки больше, чем тем, что стоят никому не нужные посреди деревни. И в дождь, и в солнце заглядывают они в глаза прохожих сиротливо треснувшими стёклами, как будто просят, чтобы кто-нибудь пожил в них. Впрочем, рассказать я хочу не об этом.
На самом краю деревни ещё пару лет назад стояла избушка. Именно избушка, а не изба и не дача. Несмотря на почтенный возраст и слегка покосившиеся стены было в ней что-то сказочно опрятное. Наверно оттого, что ладно, с любовью подогнали когда-то строители отборные, одно к одному брёвнышки. Сквозь некрашеный штакетник выглядывал ухоженный огород с рядами весёлой, раскидистой картошки, с пёстрыми островками лёгких, словно бабочки, цветов. Не только двор, но и дорога рядом с избушкой, и спуск к реке – всё это радовало глаз мягкой зеленью заботливо выкошенной травы.
Жила в избушке ветхая, чуть не пополам согнутая старушка. Уж не знаю, как ей удавалось поддерживать такой порядок в своём хозяйстве. Может быть, приезжал кто из города, помогал. В любом случае жила она одна, и жила трудно.
Как-то, прогуливаясь, я увидел старушку с полной корзиной выстиранного белья в руках. Дорога до бельевой верёвки в полтора десятка шагов давалась ей с немалым трудом. Сделав два-три шага, старушка ставила корзину на землю и отдыхала.
Избушка кроме своей хозяйки примечательна была и тем, росла рядом с ней высокая, статная лиственница. Широко, привольно закидывала она изумрудные ветви в голубое небо. Глядя на неё вспоминались звонкие просторы её далёкой родины – Сибири.
Особенно хороша была лиственница в лучах осеннего солнца. Издалека, с объятых золотистой тишиной увядания холмов был виден сноп нежно-оранжевого пожара, поднятый деревом к небесам.
К сожалению, года через два, после того, как я впервые оказался в тех местах, сказочной избушки не стало. Старушка, по всей видимости, умерла, а её жилище разобрали по брёвнышкам и продали. Однако ухоженный огород остался. И цветы всё так же порхали над овощными грядками. Но вот лиственница… Словно какой-то надлом произошёл в ней. Некогда пышные ветки чахли и умирали одна за одной. Глядя, как тоскливо чернеют они над обезглавленным двором, трудно было поверить, что всё это случайность, совпадение. Лишь на третий год после смерти старушки стала оживать лиственница. На могучем стволе проклюнулись свежие изумрудные побеги. Я уже, было, обрадовался за дерево. Всё-таки она искренней иных людей оплакала, переболела гибель близкого человека и заслужила право на продолжение жизни. Однако её новые хозяева рассуждали иначе. Они не стали дожидаться, чем окончится затяжная борьба лиственницы со смертью. В очередной раз, проходя по деревне, я заметил расчленённый на беспомощные обрубки ствол моей старой знакомой.