Близилось время обеда.
-Мне нужен очевидец. – Петр Краточкин закурил, ослабил галстук. Пот струился по лицу. Стоял жаркий июльский полдень, но Краточкин не беспокоился о сердце и сосудах. Пропадала сенсация. Петр на секунду отвел взгляд от женщины с коровьими глазами. Он уже читал заголовки неизданных газет и первые полосы отпечатывались черно-белыми фотографиями в его сознании.
«Таинственное исчезновение». «Пропала деревня!». «Брачинская пропажа. Ответ региональных властей народу?»
Фотографии блекнут, Краточкин морщится от назойливого писка. «Откуда комары в жару?» - успевает подумать он. Смотрит на коровоглазую Лидочку:
-Что?
-Совсем охренел, спрашиваю? Здесь не курят! Не курить!
Краточкин выдыхает струю едкого дыма ей в лицо:
-Еще мне нужен фотограф. – Петр опирается рукой о стол. – Лида, фотограф!
Смотрит, как Лидочку перекосило.
-Пепельница есть? – спрашивает.
Пепельницы не оказалось. Краточкин посылает окурок в распахнутое окно.
-Семеныч в городе? – бросает, не оборачиваясь, завидев что-то на улице.
-На съезде фотографов. В Москве. – Лидочка рассматривает свои ноготки.
-В Москве. – Краточкин хмыкает, возвращается к столу. Чуть прикусывает нижнюю губу. Рука тянется за сигаретами. Петр смотрит на Лидочку и запускает руку в карман бежевых брюк.
-Знаешь, сейчас сбегутся все. Слетятся, как стервятники на «свежачок». Хочу первым эту статью написать. – Расхаживает от окна к столу, Лида сверлит журналиста взглядом. – А он… в Москве!
-От меня что хочешь? Не знаю ничего. И Семеныч когда вернется – не знаю. Материал собери, съездий на место.
-Ответ властей народу… - Шепчет Краточкин.
-Что?
-Ухожу, что-что...
Выйдя за порог редакции, он сразу же закуривает. «Ну и жара, черт!..» - окидывает взглядом улицу и перекресток. Его окликает Семен Ипатьич – водитель служебной «волги». Краточкин кивает старику, устраивается рядом с ним, с силой хлопая дверью. Мужчины пожимают руки. «Поехали в Крытово, что ли» - бросает, пристегиваясь, Петр.
На место они прибыли через двадцать минут. Близилось время обеда. Рубаха с коротким рукавом липла к телу, хотелось пить. Семен Ипатьич остановился возле продуктового ларечка, протянул деньги Краточкину: «Петь, пару бутылок «Тархуна».
Окошко ларька распахнуто, Петр видит за прилавком молодого паренька в белой майке.
-Пиво есть?
-Горьковское. – Бурчит парнишка, отсчитывая сдачу. – Бутылку?
-Да. И еще пару бутылок «Тархуна», пожалуйста. – Оборачивается к «волге». – Или по пивку тоже, Ипатьич?
Семен Ипатьич хихикает, протирая платком лицо и лысину, и отказывается.
-Там Крытово исчезло, а вы с пивком… – Паренек передает журналисту три стеклянные бутылки.
-А мы из «Рабочего Ежедневника». Как раз по поводу. – Петр открывает о выступающий край ларька бутылку пива и газировки, подзывает Ипатьича. Теплая пенная жидкость фонтаном рвется наружу, журналист скорее подносит горлышко бутылки ко рту, а вторую тянет водителю.
-Видел вообще что-нибудь? Уже приехал кто, может? Следаки? Из гэбэ кто? – вдоволь напившись спрашивает Краточкин.
-Неа. Никого. Да и исчезло всё… быстро. Я через дорогу живу, но в пятиэтажке. С утра встал – пустота. Как слизали деревеньку. В милицию мамка звонила – там дежурный на три буквы шлет. Совсем, говорит, охренели уже. Деревни у них пропадают. Соседка снизу, бабка Зинка, тоже дозвонилась куда-то. Молчат, говорит. В трубку только дышат. Ну Зинка у нас того – стучит кулаком по затылку – на учете, что говорится.
-Угу. Погоди ка. – Петр взял из машины блокнот и огрызок карандаша. Быстро заполнил мелким почерком полстраницы и вернулся к окошечку. Ипатьич, тем временем, безучастно щурился на солнце, попивая свой тархун. – Никто не видел, говоришь, как оно произошло?
-Видел. – Парень закинул в рот мятную конфету. – Сосед по этажу.
-Тоже на учете?
-Неа. Третий день пьет.
-Далеко живешь-то отсюда?
-Еще чуть по дороге. Вторая пятиэтажка слева. Ну их там две всего и так.
-Сосед говорить-то может?
-Нуу, щас обед. Еще может, вроде. Пишите – дом два по Садовой улице, квартира 36…
-Ты может проводишь нас?
-Ларек не оставишь. Так бы, конечно…
-Проводи, парень. – Вмешался Ипатьич. – Мы тебя на машине прокатим. Петр Степаныч вон в газете про тебя напишет еще. – Водитель довольно и по-стариковски щурится.
Через 10 минут белая «волга» с обливающимися потом людьми стояла во дворе дома номер два по Садовой улице. Семен Ипатьич остался в машине разгадывать кроссворд. Паренька звали Игорь. Вместе с журналистом они покинули машину и направились к последнему подъезду пятиэтажного дома. Петр закурил, оценивая обстановку. Дворик довольно ухоженный: пустующая детская площадка, клумбы из старых покрышек, какой-то умелец даже вырезал из старой резины несколько лебедей. Недалеко от подъезда располагалась крашеная зеленым скамейка. Как только они подошли к входной двери, та с петельным скрипом распахнулась им навстречу. Из подъезда в засаленном бардовом халатике выбежала немолодая женщина. Растрепанные волосы липли к лицу, она задыхалась от бега и прихрамывала – бежала в одном тапочке и сбила необутую ногу.
-Это баба Клава. – Сказал Игорь, придерживая дверь. Он смотрел, как баба Клава обходит машину, опираясь о капот руками. Семен Ипатьич отвлекся от кроссворда и проводил женщину растерянным взглядом.
Петр втоптал окурок в землю. Послышался топот.
-Стой,сс***а! Гестапо б***ь, фашисты! – в драных кальсонах, растянутых в области коленей и грязной майке, хмельной и потно всклокоченный бежал последний свидетель деревни Крытово.
-А это дядя Гриша. – Присвистнул Игорь. – Мы к нему, в общем, шли.
Петр рванулся вперед, схватил старика за плечо. Тот поросячьим глазом внимательно и грустно посмотрел на него. Губы его вдруг задрожали, на лбу собрались морщины. Правая рука вдруг как-то задвигалась, намереваясь выбить журналистские зубы. Петр быстро перехватил её.
-Постойте.– Сказал он. – Мы из газеты.
Петр попытался опустить стариковскую руку.
–Григорий…
-Саныч. – Вмешался подоспевший Игорь.
Рука сама собой опустилась. Григорий Саныч пошатнулся, подошел к крашеной кислотной скамейке и бухнулся на неё всем весом. Краточкин присел рядом со стариком. В двух шагах от них стоял Игорь.
-Жену били? – осведомился журналист.
Григорий Саныч набрал в грудь воздуха и начал трясти в воздухе татуированным кулаком:
-Били, бьем и будем пить! Св***чь, бб***я!
-Сигарету? – Петр протягивает открытую пачку. Саныч умилительно кивает, расплываясь в улыбке.
-Спасибо, спас… ибо. – Икает.
-Так то там с Крытово случилось? – в руках журналиста вдруг вместо исчезнувшей в нагрудном кармане пачки сигарет оказывается диктофон.
-Тыры, мыры. То и сё. Вж, вж. – Саныч смеется.
Петр Краточкин улыбается, останавливает запись.
-Дед, у тебя водка-то еще осталась?
-Самогон! – подмигивает. – Гестапо прячет. И я прячу. Закрома родины. – Начинает бить себя в грудь.
Краточкин, Григорий Саныч поднимаются со скамьи и направляются в сторону подъезда. Впереди идет Игорь. Семен Ипатьич провожает их завистливым взглядом.
Захломленная прокуренная двушка. Горы пивных и водочных бутылок, пользуемых в качестве пепельниц. Три табуретки на крохотной кухне, стол, застеленный газетой «Рабочий Ежедневник». Пьют втроем из граненых стаканов, закусывает бабы Клавиными огурцами. Дед снова щедро разливает мутную жижу по стаканам. Все снова пьют, курят, стучат стаканами об стол.
Наконец, Краточкин спрашивает, что же случилось с деревней. Григорий Саныч встает, пробирается к окну. Остальные рвутся туда же, видят пустующее пространство там, где еще вчера вечером было Крытово.
-Прилетела летающая тарелка. С инопланетянами. – Абсолютно трезвым голосом говорит Григорий Саныч. – Забрали дома. Людей и домашних животных. Стерилизовали тут всё. Мне кажется, что они заражают людей опасными вирусами. Клавдия моя заразилась. Я вот не пью уже третий день, а ей всё кажется, что выпиваю.
Петр Краточкин захохотал. Глаза его закатились и он рухнул в груду бутылок, согнувшись позой зародыша и забился в припадке. Игорь побежал в туалет – приспичило блевать. Летающая тарелка, не нарушая тишины, зависла над домом номер два по Садовой улице. На улице, за рулем белой волги, видел полуденные сны Семен Ипатьич. Клавдия Валентиновна, укрывшись в соседнем доме, у подруги, пила чай и жаловалась той на жизнь.
На следующее утро еще один журналист «Рабочего Ежедневника» в душном кабинете размышлял над будущими заголовками. Лидочка с коровьими глазами улыбнулась: «Все водители на съезде водителей в Москве. И фотографы тоже». Близилось время обеда.