Генеральный груз
Часть вторая – восточный берег
Виктор Благодарный
- Чудные дела твои, Господи, - корова чёрная, а молоко белое - «Глеб Успенский» стал на ровный киль! - необъятный Серёжа кок(1), вывалившись из камбуза на палубу, щурился на прощальное осеннее солнышко и радостно чесал «репу».
Никто не пробовал жарить котлеты, когда масло в одной стороне сковороды, а котлеты в другой? А судовой повар, и жарит, и варит, и парит, и печёт, и при трёх, и при пяти бальном шторме, и при восьми баллах(2), когда, не то котлеты – зеркала из рам вылетают, тоже готовит еду команде, которая вместе с ним борется со стихией.
И тут, Божья милость – и солнце, и штиль, и ровный киль!
« А, всё одно к одному!» махнул рукой Серёжа, и подозвал боцмана.
- Петрович, как помню, кета здесь валом, как сумасшедшая, прёт на нерест, чё телитесь, идите «ловите»!
- Уже отелились, кэп дал добро, выходим на правый невод. Ты вот мне живцов для рыбки приготовь – сунув коку две лавсановые авоськи, боцман с третьим штурманом пошёл готовить бот к спуску на воду. Славка уже сидел в нём и осматривал движок после полугодового простоя.
На огромной, циркулем описанной, бухте «Озерное» местные рыбаки поставили три ловушки на кету – одну при входе и две внутри бухты по правому и левому берегу. Кета, вылупившаяся из икринки в местной речке, откормившаяся в южных морях и гонимая инстинктом, шла тучею к речке, прижимаясь к самому берегу, массируя о песок брюшко перед нерестом.
На этом, природой подаренном аборигенам инстинкте рыбы и была устроена ловушка для кеты. Две сети ссужающимся коридором ставились вертикально параллельно у берега и в конце коридора через узкое «очко» рыба сама заходила в «карман», в ту самую «мотню» любого невода.
И всё – на крохотном плотике, привязанном к карману, ставился шалашик со столиком, двумя койками и двумя рыбаками. Раз-два в день бригадир колхоза приходил на катере, забирал рыбу и давал поесть чего-нибудь горячего. За полгода путины люди на плотике обрастали, дичали, но другой работы на берегу не было, а здесь на красной рыбке и икорке жить, всё же, можно было.
И жили – куда деваться. И не завидуйте - красная рыба с икрой, это не хлеб с картошкой – приедаются быстро и через неделю-другую на них уже никто не смотрит, во всяком случае, с вожделением, а едят по необходимости - только, чтобы насытиться.
Причалив к плоту, боман без лишних слов, по хозяйски, выложил на стол «живца» - две бутылки спирта, курево и колбасу, даже картошечку со свининкой тушёную (личный презент от кока) выставил на стол в горшочке. И дружно, под разлитое, сели – хозяева на одну кушетку возле горшочка, «молодёжь» и боцман с сорокалитровой алюминиевой кастрюлей с красной икрой между ног - напротив.
Чокнулись только один раз, под «со свиданьицем», а всю бутылку «угомонили» без лишних слов, без, не приличествующей к этому случаю, помпезности. Боцман с Геннадием Михайловичем достали из голенищ сапог деревянные ложки и принялись за икру, а Славка нюхал хлебную корку и смотрел им в рот – зелен был, не запаслив. Геннадий Михайлович, выдержал паузу в три ложки и когда Славка стал исходить слюной, вытащил из другого голенища и вторую ложку, припасенную для друга.
Поели, попили и - за дело.
Рыба, в воде иссине-стальная, изумительно красивая в своей стремительной мощи, моментально обвисала на узловатых пальцах боцмана и пускала из жабр кровь. Сейчас, видя это ясно вновь, страшно об этом писать, но, что делать, и Славка, и Геннадий Михайлович, да и рыбаки, по привычке, хватали несчастную за жабры и бросали в бот.
Бросали недолго – взвыла, стоящая на всех судах сирена-ревун, и на горизонте в буруне разрезаемой им воды показался, несущийся на всех парах, катер бригадира.
Пока бригадир орал на боцмана, пытая его, с какого судна бот, их в бухте кроме «Глеба Успенского» было ещё четыре, Славка и, подмигнувший ему Геннадий Михайлович, продолжали штивать(6) в него кету. Боцман глазом косил, видел, что дело идёт и терпеливо сносил все поношения багрового от гнева бригадира, и, как партизан, молчал.
Дело кончилось тем, что бригадир, чтобы не лопнуть от бешенства, пальнул с берданы над головами «мародёров» и боцман, глядя ему в глаза, внятно произнёс
- Подавись, сука - и кивнул Славке:
- Заводи движок!
И тут Славку поразило, с каким спокойствием и деловитостью боцман шепнул Геннадию Михайловичу, сидевшему у руля
- Греби на левый невод!
На левом неводе «рыбалка» прошла зеркально, с тем лишь различием, что застолья не было, рыбы взяли того меньше, а икру получили «сухим пайком». Бригадира терпеть боцман больше не стал, а послал его туда, куда тот ходил уже много раз.
Ценным с визита на левый невод было то, что рыбаки успели шепнуть
- Мужики, вся рыба на внешнем неводе, мы тут объедки чавкаем
С этой информацией троица и пришла к кэпу в апартаменты.
Вот, вроде москвич, хиляк, барин, а как хищно, жёстко свернули глаза. Но так было для Славки, а боцман с Геннадием Михайловичем на этот, давно известный им, азарт капитана-добытчика и рассчитывали. И не ошиблись – команда поступила жёсткая, чёткая:
- Выходим через полчаса, возьмите топлива про запас и большой компас на спирту – выходим практически в океан.
С кем спорить, капитану за пятьдесят, и тонул, и горел, да и так - в океане сейчас штиль, а через минуту налетит со стороны желтого штормового горизонта шквальный ураган и унесёт неведомо куда, и не останется ничего, кроме как, подобно Зиганшину, жевать сапоги. А компас есть и топливо в достатке - как нибудь до берега и догребёшься.
В боте собрались все, но капитан кого-то ждал. И появилась краля, спустилась по трапу Людка фельдшерица. Боцман позеленел:
- На дело идём, нахера нам баба!
Кэп не повёл бровью:
- Не лезь, у неё лёгкая рука, Славка дергай шнурок – поехали!
Славка дёрнул за шнурок, движок чихнул и замер. Ещё раз-два дёрнул – эффект тот же. Боцман опять подступился к капитану:
- Убери её, даже техника против!
Кэп спокойно Людке:
- Сойди на трап и стой.
Людка скорчив губу сошла, Славка дёрнул шнурок, движок тут же затарахтел, кэп довольный махнул Людке:
- Прыгай в лодку!
К неводу пришли споро, налегке, кэп со свитой, с харчами и спиртным зашли в шалаш, а Славка, Геннадий Михайлович и боцман принялись за дело.
Рыба в кармане действительно кишела, её даже не брали в руки, а вилами, припасенными рыбаками, забрасывали в бот.
И увлеклись – когда все сели (прямо на рыбу), то от края борта до воды расстояние было на ладонь, не больше. Кэп ополоснул руки в воде, пожевал губами, и усмехнулся:
- Ладно, Господь и Людмила Николаевна с нами, не пропадём, пошли помалу!
«Помалу» шли около часа, когда взвыла сирена бригадирского катера. «Глеб Успенский» был уже на виду и кэп даёт Славке команду:
- Врубай форсаж!
Сняв топливную рейку с ограничителя, Славка натянул её до отказа, мотор взвыл и, гружённый под завязку бот, зарылся в буруне рассекаемой воды. Минут пять продолжались гонки, но техника перегрузки не выдержала – шестерню передней передачи смяло, бот стал.
- Врубай, задний ход! – кэп пересел на нос и веслом вместо руля направил бот задом к своему судну.
И когда сорвало и заднюю передачу, Ванин закусил губу:
- На вёсла!!!
Боцман с Геннадием Михайловичем гребли до тех пор, пока не уткнулись носом в борт катера.
На катере не было никакого бригадира, а стоял мичман и два матроса из погранотряда с «калашами» на взводе. Команда мичмана лаконична:
- Давай буксир!
Команда предельно понятна – сейчас они отбуксируют к себе на погранзаставу, выпотрошат до последней рыбки и дадут под зад, в лучшем случае без телеги в пароходство, о «нарушении пограничного режима в территориальных водах».
Славка снова увидел жёсткий блеск в глазах капитана, кинувшего буксир мичману, и давшего команду боцману:
- Потянет к себе на базу – руби конец!
«С этим кэпом можно по морям ходить!» сказал себе Славка и подал боцману топорик из аварийного набора бота.
Мичман понял, что это ни «у Проньки за столом», что так, примитивно, на «гоп-стоп» пять тонн кеты здесь не срубишь и с кривой ухмылкой потащил бот к судну.
И команда «Глеба Успенского», и публика остальных четырёх судов, стоявших здесь на рейде, с интересом смотрела это «кино» и грянуло «ура!», когда бот причалил к своему судну. И ещё больше зауважал Славка кэпа, когда опустили в сетке с «Глеба Успенского» сотню голов кеты на катер и Ванин добродушно с борта крикнул мичману
- Это вам, ребятки, на уху!
Кок уху готовил только из голов, поэтому разводящий (7) торчал из супницы, по определению боцмана, «как у молодого короля после клизмы»,а команда разделавшись с юшкой, облизывала щёчки и высасывала все нежности из рыбьей головы молча, сопя и похлюпывая.
А на второе была кета по польски в белом соусе,на ужин команда уплетала жареные стейки, и уже по утру на столы выставилась на широких блюдах заливная красавица кета . . .
Так прошла неделя, пошла вторая – в команде начали вспоминать гуляш, котлетки, супчик с фрикадельками, послали гонца на камбуз с пожеланиями команды – кок был неумолим,блюда менял,но ингредиент оставался один – рыба.
На третьей неделе после третьего предупреждения гуляш, таки, появился на столах вместе с бланшами(8) под глазами у кока.
Почему Серёжа до последнего экономил мясо, говорили разное. Конечно, первое, что приходило на ум тем, кто всё примерял на себя – для дома, для семьи! Славке больше нравилась мысль Геннадия Михайловича, что кок знал, что когда затрут на Чукотке торосы и «Глеб Успенский» неизвестно насколько впаяется в лёд, шашлычок будет, если не главной, то единственной отрадой для команды.
Но в любом случае ясно было одно - кок был мужественный человек, знал, на что идёт и шёл до конца.
До арктических льдов было ещё больше месяца и «Глеб Успенский» тащился по побережью, кланяясь любому заливу, проливу и так, тихому месту, где находились поселения аборигенов «Крайнего Севера» Советского Союза,а команда таскала «на пузе» тысячи тонн и цемента, и сахара, и консервов, и водки, и «Карданахи»…
О «Карданахи» отдельных два слова.
После выгрузки с палубы всего леса цирковые номера с рулеткой окончились, и Геннадий Михайлович поднялся на палубу распоряжаться выдачей груза по адресам. На смену ему на плашкоут опустился курсант-практикант из «шмоньки»(9) – молчаливый, уважительный, исполнительный парнишка.
Груз из трюма на плашкоут грузовой стрелой в парашюте(10)опускали самый разный, в том числе и съестной и Славка с «салагой» набивали живот слоями, как шёл груз:за абрикосовым вареньем – тушёнка, следом шли килька в томате и маринованные огурчики, а на вишнёвое варенье аккуратно ложилась баклажанная икра…
Стивидор, принимающий на плашкоуте груз - абсолютно русская, розовощёкая девица, не то, чтобы мешала дегустации продуктов, поступающих из трюма, но сама принимала активное в ней участие.
А вот когда пошло спиртное и с палубы опустили на конце ведро, Славке пришлось уединиться за ящиками и специально заточенным шплинтом, открывать бутылки, не повреждая пробки, и, вылив из бутылок в ведро вино, заправлять их забортной водой.
Так наверх ушло два ведра, на третьем Славка погорел – спиной почувствовал пристальный взгляд стивидорши. Но Господь его берёг – на плечо легла её крепкая рыбацкая рука, и он услышал обыденное:
- И мне на свадьбу пару ведер наберёшь - напомню речь шла о редком в те года и на материке марочном грузинском вине!
А в трюме Геннадий Михайлович разбирался со стивидорами, сдающими груз.
Дикость – ни меха, ни шубы, ни икру, ни шоколад никто никогда не сопровождал, а спиртное четыре мужика (двое с Грузии и двое с Ростова), как особую государственную ценность, за тысячи и тысячи километров и по суше, и по морю, трясясь в товарняках и болтаясь по морям, берегли эти бутылки, отвечая за сохранность каждой из них своим кошельком.
Геннадий Михайлович был здесь, как рыба в воде: пыхтел, наседавшим мужикам, вонючим табаком в лицо и, на все мольбы списать на бой в трюме лишнюю бутылку, не вынимая трубки изо рта, как магнитофон, произносил безликое «нет».
На северное побережье Чукотки, через Берингов пролив, ко льдам, добрались ближе к новому году.
То, что толпа начала дичать, Славка понял, когда варил, вдруг, с ничего задымивший, коллектор(11) главного двигателя, и обнаружил на трещине чугунной трубы свежие следы «работы» зубила.
Геннадий Михайлович воспринял новость о «бунте на корабле», как ожидаемое, как известие, что после осени пришла зима.
Заправив в трубку «Капитанский» табак, он, попыхивая ароматом, поднялся в каюту капитана.
Результат его визита к капитану сказался к вечеру, когда «Глеб Успенский» нашёл-таки приличную льдину, упёрся в неё форштевнем(12), и на полных оборотах начал изображать желание расколоть её и следовать к последним заказчикам груза.
После ужина Геннадий Михайлович пришёл к Славке в каюту и, пыхтя опять вонючим табаком, грея в руке разлитое в стаканы «Карданахи», изложил решение капитана: команда пятый месяц без берега, ледовая обстановка, (смотря откуда дунет ветер) может в любое время усугубиться, поэтому «Глеб Успенский» радировал в пароходство, что работает в тяжёлых льдах и в связи с риском остаться зимовать, просит добро на возврат в родной порт приписки.
На вопрос Славки:
- А как же быть с грузом для трёх последних адресатов, оленеводческих совхозов?
Ответ был разоружающее прост:
- А никак не быть, перебьются без горошка и джема на этот раз - не тяжёлый сорок первый. У чукчи и мука, и сахар, однако, на три года, припасены, стало быть, и хлеба и самогона в достатке, а мясо живое тучами по тундре бегает – перезимуют.
Ответа из пароходства ждали неделю. Неделю скублись начальники – одни отвечали за беспрекословное обеспечение полноценным питанием и витаминами жителей «Крайнего Севера», а другие - за сам теплоход – даванёт крепче лёд и расколется старина «Глебушка», как орех. О команде пока никто не вспоминал.
Доскублись до того, что за кормой судно начало затягивать ледяным крошевом, и капитан дал команду: «Стоп машина, полный назад!».
Так, пятясь, Глеб Успенский» успел-таки «высклизнуть» (абсолютно точное определение боцмана) из ледяных тисков.
В зимнее утро взвыла аварийная сирена.
Славка только-только после ночной вахты уснул и, мало соображая, столкнулся в коридоре с Геннадием Михайловичем, который, также после ночной вахты, с кухонным тесаком, сжав губы, без обязательной трубки, мчался на палубу.
На вопрос Славки:
- Что случилось?
Геннадий Михайлович чужим голосом прохрипел:
- Ничего не случилось. Сейчас случится, пойдём на дно – обледенение.
Редко, но так в северных широтах бывает, когда лоб в лоб сталкиваются два воздушных потока: южный - тёплый и влажный и северный, арктический – сухой и холодный. И в зависимости от того насколько влажен тёплый воздух и насколько холоден северный ветер, судно, попавшее в эту «свалку» не успев подать сигнал «SOS»(13), моментально обледеневает, теряет остойчивость, переворачивается и камнем падает на дно.
На палубе шла, не коллективная борьба «за выживаемость судна», а личная схватка каждого члена экипажа со своей смертью.
Все поголовно, от юнги до капитана, от уборщицы до кока, и фельдшерица с буфетчицей, и все четыре стивидора – все исступлённо хотели жить, и все яростно, разбивая руки в кровь, рубили, кололи, колотили, скребли ненавистную смертельную, растущую на глазах, наледь. . .
Смерть же ушла вдруг, как и пришла – ледяное марево разверзлось, палубу залили слепящие лучи северного солнца, и все рухнули, каждый, где стоял. Боцман, расчищая вокруг себя горы набитого льда, зло процедил:
- Вот так, сука, нас без хрена не сожрёшь.
Кэп крехтя поднялся, глянул на ледяной покров на мачтах, на грузовой снасти, на палубной надстройке, на, обозначившийся уже крен судна, резюмировал:
- Да нет, просто повезло, как дуракам – ещё пять-десять минут наледи и кормили бы крабов – и устало, по-старчески, побрёл в свои палати поближе к «армянскому в три звезды».
«Глеб Успенский», видимо тоже струхнул не на шутку и, убегая из ледяного плена, "вязал", недосягаемые прежде, 15 узлов.
В кают-компании капитан за обедом проинформировал о соломоновом решении пароходства:
- Нам надлежит следовать в Усть-Камчатск и там отдать оставшийся груз - и усмехнулся: - Там огурчики с горошком к новогоднему столу, видать, нужнее.
Океан прощаться не спешил и сутки трепал «Глебушку» от души.
Радист Серёга, худой неконтактный очкарик, имел манер во время шторма, заперев стальные двери радиорубки, надравшись техническим, положенным для радиотехники, спиртом, орать на весь пароход по аварийной невыключаемой связи устами Штоколова: «Умру-ли я и над могилою гори, сияй моя звезда!!!»
Радиорубка, с её мачтами коротковолновой связи, находилась в высшей точке палубной надстройки и потому качало бедолагу больше всех, что, должно, и было особо «в кайф» ленинградскому интеллигентику.
Да, получал потом Серёжа в лыч, но отказать себе, в удовольствии сопереживания с ним всем коллективом его предчувствия смертного часа, не мог.
Говорят же: «как не болела - а умерла» - добрался-таки «Глеб Успенский» до Усть-Камчатска в самый канун Нового Года.
Славка уже «выучил» Геннадия Михайловича, знал, что, если тот заваливается в каюту с вонючим табаком – жди подвоха, если вносит в каюту сильный мужской аромат «Капитанского» табака – будет добрая весть, доброе дело.
Сразу, как ошвартовались у стенки Усть-Камчатского порта, Геннадий Михайлович «при параде» возник в дверях с «Капитанским» табаком и с доброй вестью:
- Я тут пообщался с кэпом, он дал добро, отпустил нас с тобой на берег на Новогоднюю ночь, у меня дружбан, ещё с ленинградского училища, в начальниках Усть-Камчатского порта – погудим в коллективе. КЭП стоящий мужик - договорился с дедом(13) - тот подстрахует тебя на твоей вахте. Так что, через час жду тебя у трапа, при параде…. да, не забудь подпоясаться
«Уколол-таки, сучок - заболеет не подначивши» - ухмыльнулся Славка, любуясь выправкой и дородностью дружбана.
То, что кэп «стоящий мужик» Славка уже знал, так же, как и то, что и Генка не фуфло, а настоящий дружбан.
Капитан порта Саша Дёмин и его жена Лена – интеллигентная ленинградская семейная пара, которую нелёгкая занесла сюда, в тмутаракань, с порога удивили Славку своей не показной вежливостью и тактичностью.
На праздничный стол, где уже стояла большая чаша с розочками из белка варёных яиц, наполненных красной икрой, Генка, из того самого импортного кейса, выставил груду банок тушёнки, рагу, лечо, маринованных огурчиков, вишнёвого, абрикосового и прочего варенья… - остатков с барского чукотского стола.
Славке он доверил проставиться «винцом», «водочкой» и горячими котлетами с кренделями «краковской» - презентом берегу от кока Серёжи.
Леночка, как ребёнок (она и была, по сути, в этих диких местах дитём) сразу сгребла все банки с вареньями, и прижала к себе – «это моё!», и тут же, открыв айву, задохнулась от аромата и счастья.
Славка почти влюбился в это хрупкое, нежное, совершенно естественное существо.
На вопрос, «а где же ёлка?» Саша загадочно улыбнулся:
- Всё будет и ёлка, и Дед Мороз со Снегурочкой, будут Куранты - появятся и они. Давайте-ка за стол. Геннадий натащил деликатесов, а мы тут на отшибе забыли нормальную человеческую еду, мучаемся, как Верещагин – давимся икрой.
Был и пятый участник застолья – шикарный, солидный, довоенный патефон, с огромной никелированной головкой, никелированной ручкой для завода и грудой пластинок на столике рядом.
Из всей кучи Саша взял верхнюю пластинку и патефон живым, который, как бы тут, рядом, голосом запел: «Всюду буйна квитна черемшина…».
Эту милую лирическую украинскую песню исполнял, известный в те времена, югославский ВИА, исполнял на свой манер, в ритмичном джазовом темпе. Как теперь говорят, «фишкой» этого исполнения была внезапная двух секундная остановка, за которой следовало бодрое «Опа!» и песня продолжалась.
Подвыпившим мужикам понравилась эта югославская «фишка» и они, налив себе, ставили иглу головки наугад, стоя «на низком старте», ждали любимое «Опа!» и разом опрокидывали в себя содержимое бокалов.
Эта и другая «фишка» остались в, благодарной случившемуся, памяти Славки.
«Слушать Куранты» Саша повёл гостей к, организованной им, Новогодней Усть-Камчатской Ёлке.
Посреди огромного дощатого амбара, в котором летом на зиму вялили рыбу, установили, такую же огромную, ель. Никакого украшения, кроме собственных шишек, на ней не было и, как оказалось, в этом и была «фишка» хозяина – капитана порта.
Городская публика, уже хорошо разогретая проводами «старого» Нового Года, с нетерпением на трескучем морозе ждала начала встречи «нового».
В назначенную минуту, организаторы вытащили из углов амбара ящики с Советским, как потом оказалось, по заказу Леночки – с «полусладким» шампанским, Дед Мороз со Снегурочкой раздали «подарки», и десятки мужчин и женщин изготовились поздравить ёлочку, умыть её, с боем Курантов.
Бой Курантов и залп десятков бутылок шампанского слились воедино, струи искрящегося вина, устремлённые ввысь к макушке ели, замерзали на тридцатиградусном морозе на иголках, как бисер.
А когда по команде зажглись десятки разноцветных портовых прожекторов,и ёлка «взорвалась» мириадами цветных огней,то толпа взревела - поливая друг друга шампанским, люди, «одевшись», как и ёлка, в цветной ледяной наряд, хохотали, обнимаясь и тыча пальцами друг на друга.
Славка стоял в стороне и косил глазами на Сашу организатора этого «банкета» и невольно вспомнил Серёжу радиста. Оба коренные образованные ленинградцы, один со скуки нашёл утешение в образе «умирающего лебедя», а этот тоже интеллигент, но из другого теста – взялся и организовал сложнейшую ответственнейшую работу морского порта и рад был, улучив от дел минуту, порадовать других своими затеями.
И снова, вспомнив Леночку, Славка устыдился своей чёрной зависти…
То, что «Глеб Успенский» совсем стар и ему пора на покой, стало ясно всему пароходству, когда, войдя в родной порт, он «отсалютовал» ему огромным рыжим столбом, загоревшейся в трубе сажи.
В прозванном моряками «Бич–холле» - в доме отдыха моряка, куда поместили членов команды, списанного «Глеба Успенского», до распределения по другим судам, Геннадий Михайлович сказал Славке, что из Турку, с финляндской судоверфи гонят новый лесовоз «Олюторка», на который капитаном утверждён Ванин и который по приходу становится на загранлинию Находка-Япония.
-Я говорил с кэпом о наших персонах, по мне вопросов нет – я с загранвизой, а тебе надо её срочно получить. Завтра идём в пароходство «рекомендация – поручение» от Ванина вот в этом кейсе – у него и сейчас сердце заходит от твоих цирковых номеров на плашкоуте и он добро помнит.
- Что так и в Японии будем выгружать лес?
- Ты что с ума сошёл, никто кроме япошек леса касаться не будет. Твоё дело – техника. Я вот тут нашёл подробное описание главного двигателя этого теплохода «Бурмейстер-Вайн», изучай пока время есть, в море его не будет, загранплавание это не каботаж(15) по родным камчатским берегам, в обнимку со стивидоршами, там только успевай поворачиваться, сутки простоя – миллионы долларов убытка. Так что читай, я в свою очередь, поручился за тебя у капитана.
- Лады, не подведу – «подпоясаюсь» – с благодарностью улыбнулся Славка.
Примечания
(1)-кок - повар (морской жаргон)
(2)-балл – количественная характеристика волнения моря
(3)-дифферент - положение судна к вертикали
(4)- остойчивость – способность судна возвращаться в исходное положение при нарушении нулевого дифферента
(5)-ходкость – характеристика скоростных качеств судна
(6)-штивать – кидать, бросать, качать (морской жаргон)
(7)-разводящий – половник, черпак (жаргон)
(8)-бланш – синяк под глазом от ушиба
(9)- шмонька – школа морского обучения (морской жаргон)
(10)- парашют - грузовая верёвочная клеть (морской жаргон)
(11)-форштевень- нос судна
(12)-колектор - большая труба для сбора отработанных газов двигателя перед отправкой их в дымовую трубу
(13)-«SOS» - просьба о спасении с бедствующего судна окружающим судам
(14) –дед – старший механик на судне (морской жаргон)
(15)-каботаж – плавание судна вдоль берегов