((тюх-тюх, тюх-тюх, тюх-тюх. Качается лампа, раскачивается, не сама по себе-сама по себе, от движенья руки-от движенья руки моего-моего мучителя-чителя) Как, как вообще так получилось ты скажи, через какие дебри ты дополз до этой сраки? Всё ж, ведь всё ж у тебя было, и соли вдоволь выжрал, и подымить поди всегда насыпано было. Мало тебе, што ли? Мог же ведь человеком стать! Че-ло-ве-ком! (стучит по столу) Мог. Ключевое слово, бля. Насмотрелся, начитался. Проникся, ёпт! А што в итоге? Кролей тех нахуя раздавил? Ты ж гуманист, бля, правду ищешь, - с *** ль тогда? А? Не-не, ты башкой-та не тряси, я ж могу и на твоей мове по****еть. Типо, гуманность и правда - это не одно и то же, я этот твой метод мудацкий шарю. Только метода-то у тебя, считай, и нету. Всё, что ты натворил - это сивушные вальты беспредъявные, нет в них глубины и нет идеи. Дело ж не в том, што раздавил. Думаешь, мне жалко тех кролей? А-а. Сами по себе мне они похуй, мало ль, сколько зверья в лесу дохнет. Мне важно другое: ты тем самым бучу поднял, в беспокойство лес ввел. В тревогу, понимаешь. Ты, сука, лесные устои уже тогда под беспредел подвел. Каждый ведь и кемарить хочет тихо, и водичку хлебать с прихлебом, а ты, вошь рогатая, первейшее правило наше под хуй подставил. Мразь. Ладно б ты сразу осознал. Два кроля... По году б за каждого отсидел бы, в Кумарье хоть, и всё - живи. Лично ж до льва дошло, твою мать! (отхаркнувшись, метко плюёт в урну рядом со столом) Я-то понимаю, чего ты пояснить хотел. То бишь, если всюду тюрьма, из которой нет выхода и нет входа, то неважно, чем заниматься по жизни и как перед кем отвечать. Нееет. Ни-ху-я. Это как раз и важно. (вынимает из-под стола бутылку, встаёт, наливает лосю в его кружку. Льёт нарочно неумеренно, жидкость переливается через край кружки. Лось смотрит на кружку усугубив прищуром подбитый глаз) Пей, давай! Неразговорчивый больно, гляди... ****ы ещё успеешь получить, пей, пока у меня настрой есть! (лось морщится, качает головой) Чивой? Не зашло? Ай да лось! Эта ж твой любимый, красный, да? (сам отпивает из бутылки) Дрянь. (сплёвывает) Тыыы дрянь! (напевает, одновременно подходит к лосю) Пей! (тот не двигается, застыло смотрит в наполненную с горкой кружку. Получает зуботычину, после - сильный подзатыльник) Сука! Лучше меня не заводить - хуже будет. Хотя, куда уж хуже, хе-хе... Но я умею хуже, иначе бы не работал тут. Слушайся и веди себя хорошо. Давай поговорим о твоей щуке)
"Кажется, я... кажется, что... я... Я - что? Кажется, я попутал рамсы. Это чего такое - рамсы? Что за слово. А попутал. Я путаю рамсы. Я. Почему сидение такое маленькое? Я ведь на сидении сижу? Не помещаюсь. Снова попутал. Не так просто понять рамсы, как их попутать. Как много детей, гляди. Вот они - и визжат, и по-дельфиньи пищат што аж ухо в резонансе подрагивает, и пальцем тыкают, куда тыкать не положено, - но их рамсы прямы, как шнурки в магазине на полке. Или нет. Их умение не путать рамсы связано с тем, что у них этих рамсов-то просто нет. Тяф! Ну а мне зачем рамсы? Какой от них прок? Нет рамсов, нет и путаницы. Нет путов, нет и ресницы. Тяф!" - последние несколько слов и звуков Филя произнес вслух, чем обратил на себя неподдельное внимание Каркуши, сидящей на соседнем сидении. С другого бока находился Степаша, рядом с ним ещё одна свинья. Как часто бывает, дельфинарий изнутри казался бо'льшим, чем снаружи, по крайней мере, Филя находил его просто огромным. Пять-шесть сотен народу, бассейн с голубоватой вонючей водой, где не виднелось ни одного зверя. Особый дельфиний запах. Несколько людей, одетые в обтягивающие костюмы, как у аквалангистов, размахивая руками, общались меж собою, стараясь перекричать шум публики. Разминали клешни. Прохаживались вдоль бассейна. Гладь воды приятно шелестела. "А ведь ты, Каркуша", - с какой-то весёлой злобой подумал Филя. - "тоже часть этой публики, и ты тоже сейчас будешь разевать свой клюв, и оттуда тоже будет што-то булькать". Так и вышло.
- Филя, да што с тобой такое, ёб твою мать! - с плохо скрываемым волненьем сверкнула она, полувзмахнув рукою, а второй почесав своё предплечье.
- Я говорю, - отчаянно взметнулся мерзавец, - Если рамсов нет, то и путаницы никакой тоже нет! Прочь рамсы! Вот так! Долой рамсы! - хихикнул, а всё ж погрозил кулаком в потолок.
Хрюша оживился, переклонясь головой перед Степашкой, малиново посмотрел на Филю.
- Так не бывает. Рамсы всегда есть. Это тебя может не быть, а рамсы - они изначально и вовеки. Если хочешь, понимай так: рамсы - это стенка аквариума, в котором ты рождаешься и живешь. Нет стенок, нет и тебя. Так и не думай о рамсах, а плавай внутри их. И не попутай ничего. Рамсы теснят тебя, но хранят воду, которой ты живешь. А там - и дельфины, глядишь, заговорят. Понимаешь, Филя?
- Понимаю. - посерьезнел и как-то сник тот. Он хотел было спросить Хрюшу, а откуда он уверен, што за стенками аквариума обязательно нет воды и обязательно смерть, но тотчас забыл об этом.
- Какие рамсы? Ну какие рамсы? Заткнитесь! - свирепела Каркуша, взвизгивая руками. Она точно хотела улететь. Во время тирады Хрюши так и клацала клювом, так и щетинилась!
- Никакие. Никакие рамсы. – тихо и громко ответил Филя, стараясь не двигаться, стараясь стараться. Но в глазах его соседки выглядело все иначе. Каркуша обладала обезьяньими глазами, а глядела по-вороньи и клевала зрачком. А там. Филя весь изъёрзался на своём сидении, весь истрепался, то слюнкой брызнет слегка, то гавкнет, то начнет ощупывать свой череп в поисках прорехи. А глаза-то, глаза. Всё в них было перепутано, один рамс сплетался с другим. В итоге должно было быть перепутье, откуда и до попусков недалеко, так ведь нет. Рамсы путались не хаотично и взрывно, как вроде бы должно быть положено им, а создавали меж собой вечно двигающиеся спирали, упорядоченные узоры. Они были перепутаны - но лишь взгляни на них поближе, сунь голову в глаза Фили, понаблюдай, - и увидишь, што, скорее всего, рамсы невозможно осознанно попутать - они сами путаются. И более - в этом их предназначенье, их танец, их соль. Сама их сущность - путаница.
- Тогда веди себя нормально! - прошипела, дернула его за рукав Каркуша. - Зачем эту ерунду именно сейчас обсуждать! Ты что с ним сделал?!
Каркуша обернулась к Хрюше, её клювьи губы сложились в гневный пучок. Степашка сидел между ними сложив руки на коленах, делал вид, будто ничего не замечал. А Хрюша паясничая пожал плечами, комически сгримасничал, таким образом, что правая часть его лица стала разительно отличаться от левой. Застыл таким образом. Через секунду, увидев, што Каркуша продолжает ожидать от него каких-то объяснений, похабно подмигнул, видоизменил ухмылку на себе, махнул головой в сторону, мол, пойдем - покажу. Казалось, терпение Каркуши вот-вот должно лопнуть, до чего гнев на её щеках покраснел сквозь уже несколько обветшалую косметику. Но в этот момент (или в другой, похожий на этот до безобразия) свет в зале потух, исключая несколько софитов, размещенных где-то под потолком разноцветно мишуря зал и заостряясь на еще не обезображенном плотью бассейне. Гул публики мгновенно усилился, но тотчас стих, как бы предвидя выход конферансье или ещё какого чорта. Филя услыхал даже, как кто-то неподалёку от него жует попкорн и сёрбает какую-то жидкость из трубочки в стакане. Как-то синхронно вместе с Хрюшей он облегченно вздохнул той отсрочке неприятного разговора с Каркушей, что несомненно ждал их после. Новый приступ безудержного веселья. Его голова кружилась от предчувствия чего-то необыкновенного, мысли трепыхались одна об одну, по-прежнему не складываясь в повесть, а сердце журчало вполне счастливо. Он даже хотел исподтишка ущипнуть Каркушу за что нибудь, просто так, из баловства, но всё же благоразумно не сделал этого, а лишь поежился на своём сидении все никак не находя удобной для себя позы. Хрюша, напротив, выглядел вполне невозмутимым, сидел неподвижно как истукан, горбясь и уставясь в одну точку неподвижно застыв, слегка лишь пощелкивая лодыжкой. Он уставился на Хрюшу, повернув только одну свою голову почти на девяносто градусов в его сторону, вперясь в Хрюшу через Степашину щеку, через его назойливую невечную щеку. Это еще не всё. Филя заметил, што на его собственной губе повесилась прекрасная тоненькая слюнка, она свисает и стремится к земле. Он ужаснулся и неуклюже попытался исправить ситуацию, а то есть размашисто стряхнул труп слюны рукавом свитерка прочь в преисподнюю. Уловка удалась не вполне. Часть слюны удаляясь вон из филиной пасти веско залетела Каркуше прямо на подбородок, частично на клюв. Но Каркуша и почувствовать это не успела, поскольку оказалось, што Филя, совершенно нечаянно, во время гигиенического процесса, своей почему-то приподнятой ногой нанёс ветхий удар по голове сидящего внизу длинноватого мужика. Разумеется, испугался. Согласно инстинкту самосохранения постарался принять отрешенный вид, хоть, посудите сами, ну што здесь такого. Подумаешь. Грязным ботиночком погладил по голове, недостаточно нежно. Люди друг с другом и не то ещё вытворяют…
Реакция мужика была до того моментальной, что со стороны могло показаться, будто пострадавший только этого и ждал. Он резко обернулся всем телом и быстро пробасил, держась рукой за пострадавшую голову с коричневой и разболтанной как говно шевелюрой:
- Ты чё, дядя! - аж приподнялся, угрожающе сверкнул, бегая глазами, так как, видимо, не смог понять, кто именно из сверху сидящих мог покуситься на его здоровье. Лишь Степашку он не обострил в своих взорах.
Филя растерялся, смешался. Начал што-то мычать не находя слов. А Хрюша тем временем, наблюдавший эту сцену, припадочно расхохотался (вот манера, да?), нисколько не смущаясь неловкости ситуации. Уткнулся головой в коленки, трясся, конвульсировал. Филя вызывающе крикнул обращаясь непонятно к кому:
- Я в туалет! - поднялся, принялся пробираться через ряды, как бэшиный неграмотный щенок. Как ни в чем не бывало. Не отличаясь юркостью как давай протискиваться. Каркуша, конешно же, возмутилась этим его поступком. Ведь он трусливо и сумбурно ретировался с поля боя, так не признав свою вину и не совершив соответствующих действий, а она же одним глазом старалась подавить как всегда неуместный хохот Хрюши, а вторым ласково посмотрела на потерпевшего мужика, словно прося его быть снисходительным с этим переросшим лохматым ребенком, то есть с Филей. Прошёл решающий тот миг, и мужичонка с попранным затылком сдался. Каркушиной улыбке он поддался, промямлил нечто, после сник. С ним сын сидел, такой же длинный, а вот он с удовольствием наказал бы злосчастного Филю несмотря на свои десять лет. Но нет. Войны не стало. Так всегда бы. Каркуша после, совершенно позабыв про дельфинов, высматривала Филю меж рядов. Она и не чувствовала, как по ее щеке сползает оказавшаяся не такой уж и мертвой филина слюна.
(Так. Читаю. Щука, понимаешь. Особь щучьего пола. Пристрастия: караси и лоси в небе, хе (осклабился). Суперспособность: отсутствие суперспособностей. Характерные признаки: зубы и подхвост. Любимые биографы Наполеона: Дюма-отец и Манфред, Нечаев еще... Што ещё интересного... (листает)... ***ня одна, скучно. И вот на такую-то ты позарился? (рассматривает фотокарточку щуки) Ни сисек, ни писек, так ото', под водку без закуски. Впрочем, даже и такая тебя на хуй послала, рогов наставила. (хихикает). А ну, помахай рогами, рогами-то! (от души смеется, гортанно придыхая) Вот тебе и лось в небе, вот тебе и карась на тарелке. Так-то (лось как-то недобро смотрит вбок, еле заметно покачиваясь на стуле) С карасем-то, с карасем! (продолжает хихикать) Эк наставили, ох объебали! Чё ж ты карася-то не порешил? Кролей задавил, лебедей сожрал! Лебедей! О них отдельно. А до карася не добрался. Чиво? Ей-богу, ёбнутое создание. Хочешь, скажу как у них всё было? Пей! (доливает остатки вина в лосеву кружку, пустой бутылкой замахивается на лося, держа ее за горло как биту, но не бьёт. Подразнив лося пару раз таким маневром, ставит бутылку на пол рядом со столом. Садится на стул, открывает лежащую на столе зеленую папку, листает, делает вид что читает) Плыла щука, плыла. При помощи хвоста плыла, скучала, думала об лосе. Думала о Лосе, а лысиной своей всетельной блестчатой изображала из себя кокетку, думала об лосе как о скушной небесной необходимости. Шо надумала - не ясно, но поблиз плыл очевидный карась. Карась - так себе, а всё ж - карась. Плыл, и приплыл. Познакомились, пообтёрлись, сперва зрительно, а после осязательно, што аж чешуя и у щуки и у карася заметно всклочилась, в некоторых местах облезла вовсе. Куда уж лосю, куда лосю! Он и плавать не умеет ко всему прочему, так што узнал про свою судьбу не целую нецелованную заметно позднее, будучи на портвейных отходняках и случайно умирая после встречи с вымышленными единоверцами. Вот и все пироги. Ни слов простых не звучало, ни стихов. Поженились через 14 минут после знакомства. Щука была рада, карасю было похуй. Идиллия. Как живут теперь - неведомо, ибо дворникам и лосям о таких вещах весть не доносят. Дворникам полагается подметать улицу и тщательно скрывать своё увлечение портвейном и адом в голове. ( закончил как бы читать. Почесал затылок) Гляди - бедняга! Ну, то верно - где щука, там и замес. Тут понимаю. Но ты представь, если б каждый вот так, как ты. Што бы было, а? Акопалипсизм чи как его! А нехуй было шмурдяк хлестать! А! (гаркнул) Тем более, если щука есть! Имеешь щуку - так и нехуй с карасями водиться. Так што кидалово это тебя не оправдывает (встает со стула, прохаживается. Лось, тем временем, попивает из своей кружки, уже охотно, не дожидаясь напоминаний) Знаешь, а ведь, может статься, ты и вправду без подельников работал. Кому ты нужен, действительно. А рецепт де взял? А? (лось молча допивает из кружки и с негромким стуком ставит её на стол, смотрит внутрь кружки)
Дельфины, видимо, появились. Слащавый и торжественный мужской голос поименно представлял участников шоу; отчетливо слышалось бултыхание воды под натиском, слышимо, тяжелых игривых туш. Детские всплески и визги стали громче. Но Филя ничего этого не видел. Протиснувшись сквозь ряд, не обернувшись даже на место где он так недавно еще сидел, на площадку бокового прохода, он остановился отдышаться и прийти в себя. Позади себя он слышал проклятия потревоженных им людей. Отдавленные чужие ноги тщетно тщились лягнуть Филю по заднице. Также ему казалось, што он слышит чей-то женский голос зовущий его имя. Но осматриваться было некогда. Это был самый верхний ряд в зале, притом торцевой его части, и народу здесь было меньше всего. Ноги Фили подрагивали от волненья пережитым и вообще от некоего неизъяснимого чувства паранойи, когда кажется, что безликая тревога нависла сразу надо всем и отовсюду. Вы ведь знаете, как оно бывает? В средней части рядов, как раз с той боковой стороны, где и был Филя, у стенки, только ниже рядов на восемь, стоял какой-то человек и, как показалось Филе, выполнял функцию слежения за порядком. Торец зала был освещен наименее всего, и было неясно до конца, действительно ли этот человек был охранником, высматривал ли он непослушных и балованных посетителей штоб наказать их свободу, или просто это был такой же как и Филя субъект, выбравшийся вон из толпы с целью отдохнуть, успокоиться или, может, умереть. Так или иначе, но сидеть долго Филя не мог. Ему стало очень страшно. Страх гальванизировался сразу отовсюду, мельчайшей частицей бытия больно клацая филину душу. Страх был князем этого мира и единым его админом, риэлтором, каждоэтажным консьержем. Коря себя за этот страх и за тяжесть в ногах Филя поднялся и решил действительно найти уборную комнату, просто за тем штоб побыть немного одному. Совершенно не представляя куда идти, неожиданно для самого себя решил приблизиться к тому самому "охраннику" да и поинтересоваться насчёт сортира. "Што за наваждение" - думал он медленно спускаясь несколько покатой лестницей, - "Ну чего здесь страшного? Я просто подойду и спрошу, спрошу и подойду, подойду и спрошу, Спрошу и подойду, подойду..."
Так думал Филя спускаясь, с неудовольствием щурясь от шума публики и жалея, што не сидит сейчас на своем месте в зале и не ждет своих-своих говорящих. Так он полагал, панически потея и немножко закусив язык меж челюстями. Так и шёл, аж желваки твердыми комочками проступали чрез желе его щек. Кэйтрин Винник, совершенно внезапно подумал он, совсем не к месту. Кэйтрин Винник. Кэйтрин Винник. Кэйтрин Винник. Тьфу, тьфу! Прочь! – духовно плюнул Филя в сердце своём. Кэйтрин Винник. Да хватит уже! Кэйтрин Винник. ****ь, это невыносимо! Кэйтрин. Винник.
Разволновавшись таким образом Филя почти подошёл к человеку, как тот резко двинулся к выходу из зала, што был прямо тут же. Так Филя понял, каким образом можно отсюда выбраться. Но совершенно неосознанно он все равно ускорил шаг, как бы желая догнать именно этого человека, именно его, будто алгоритм филиных первоначальных планов уже невозможно было изменить.
Один из людей около бассейна, может, тренер дельфинов, оттолкнувшись от доски, ловко прыгнул в воду щучкой и с помощью подхвоста и рук совершил несколько плавательных танцевальных движений. Афалины в количестве трёх проглотов кружились вокруг него, а один дельфин, находясь ровно посреди бассейна, не плавал, но, высунув одну только голову из воды, пронзительным, очень высоким голосом сигнализировал публике. Это очень нравилось улюлюкающим людям, особенно, детям: каждый в этом зале невольно полагал, што сей дельфин приветствует именно его. Дети приучались к самодовольству, самодовольство осваивало детей. Музыка была просто оглушительной: што-то внежанровое совсем и как бы веселое. Если бы симфонический оркестр с ритм-боксом вместо перкуссии решил бы сыграть какую мелодию из приставочной игры Super Mario, то вышло бы што-то похожее. Филя ненадолго остановился, но, увидев, что искомый им мужик быстро исчезает в проходе выхода, бессмысленно но решительно двинулся дальше. Не более десяти метров отделяло его от цели. "Я успею" - решил он, еще раз повернув голову к бассейну. Вокруг мелькали и другие люди, но Филя даже не подумал спросить кого-нибудь из них, он упрямо следовал именно за "тем" человеком, даже не в силах определить его пол и должность в полутьме зала.