- Товарищ майор, разрешите обратиться? - невзрачного телосложения, худощавый дневальный, вытянувшись, стоял перед Григорием Фёдоровым. Весь его вид подчёркивал стремление обратиться строго по-уставному, соблюдая требования строевой подготовки, и говорил о не продолжительном сроке службы. В обтянутой, чтобы не было морщин гимнастёрке, туго перетянутый в талии ремнём он выглядел ещё более худым и высоким.
- Докладывайте, что случилось? - с некоторой тревогой отреагировал заместитель командира батальона по политической части (замполит).
- Вас вызывает командир. Он у себя в кабинете, - робко, посматривая сверху, доложил дневальный.
- Хорошо, Долгополов. Спасибо, - уже более спокойно ответил замполит.
Прихватив списки личного состава и справки о состоянии морально-психологической обстановки, он зашёл в кабинет и доложил командиру о прибытии, пытаясь понять цель вызова.
Майор Хазруилов, подчёркнуто подтянутый и гладко выбритый, не сразу отреагировал, задумчиво перебирая лежащие перед ним бумаги.
- Присаживайтесь Григорий Васильевич. Хочу поговорить с Вами о состоянии воинской дисциплины подчинённых. Батальон готовится к крупному учению с развёртыванием подвижного узла связи, однако рост самовольных отлучек и нарушений дежурно-вахтенной службы настораживают. Не провалим ли учение? Хотел бы услышать Ваш анализ обстановки.
Замполит, развернув графики анализа дисциплины, начал доклад:
- Товарищ командир, в целом по батальону обстановка стабильная. В худшую сторону по состоянию дисциплины отличается вторая рота — она и тянет батальон назад. Настораживает поведение лидера нарушителей рядового Солдатенкова. Сейчас я этим вопросом занимаюсь.
- А может его уже на гауптвахту надо отправить, чтобы роту и батальон не подводил?
- Предлагаю ограничиться строгим выговором, а мы вместе с командиром роты поработаем над этой проблемой, - сразу изменившись в лице и начав явно волноваться, предложил Фёдоров. - Да и комроты докладывает, что Солдатенков лучший специалист мощной автомобильной радиостанции «Вяз».
- Хорошо, согласен. Без «Вяза» устойчивой связи не обеспечим, да и штрафные баллы проверяющие выставят. Действуйте!
После ухода замполита Хазруилов в очередной раз задумался: «Почему Фёдоров необычно реагирует на сам факт посадки подчинённых на гауптвахту?» Этот вопрос уже не в первый раз возникал у него, а ответа не было. Постоянно выдержанный Григорий становился не узнаваемым и даже нервным при одном упоминании о гауптвахте. «Чудит что-то, а политработник хороший — цены нет», - мысленно подвёл черту комбат.
Подчинённые даже таинственно перешёптывались насчёт мистического восприятия гауптвахты Фёдоровым. Не нравилось ему, когда офицеры наказывали солдат, отправляя в камеры этого злополучного заведения. А почему? — никто не знал и не понимал, но военнослужащие срочной службы частенько пользовалась этим, находя защиту у замполита.
Майор Фёдоров нравился многим. Выходец из простой крестьянской семьи, уроженец деревеньки на западной границе Брянщины, он с отличием окончил Киевское политическое училище, выделялся высокой порядочностью и профессиональными качествами. Ниже среднего роста, крепко собранный и подвижный, общительный и «душа компании». При первом знакомстве привлекали внимание его немного удивлённые и широкие вразлёт брови. Внимательные и добрые, с искрами голубизны, глаза подчёркивали отзывчивость, готовность выслушать, понять и помочь. Всё в нём было по-доброму округло и приветливо: голова с ясными и ранними залысинами, мягкое и улыбчивое лицо, немного оплывший нос.
Фёдоров, недовольный собой — опять чуть не сорвался у комбата, решил сразу же посетить вторую роту. Необходимо было определить с её командиром старшим лейтенантом Сидоровым первостепенные задачи по подготовке роты к учению. Не хотел он раскрывать Хазруилову свою тайну, истоки которой уходили в далёкое военное детство, а от этого чувствовал себя «не в своей тарелке» - как будто совершил какую-то подлость по отношению к товарищу. Вспомнил, как будучи ещё лейтенантом, с целью уточнения причин совершённого проступка, прибыл к солдату Ершову, сидевшему на гауптвахте. Находился он в одиночной камере, не имевшей окон. Она была похожа на склеп с мутным освещением, мрачной и убогой обстановкой — топчан, небольшой стол, табурет. Беседа продлилась не долго. Не смог он выдержать накатившую вдруг тяжёлую и мрачную волну, уже знакомую ему и ранее. В голове резко помутилось, страх сковал сознание, и тьма наползала от стен и потолка. В горячечном состоянии, удивив окружающих, с трудом выбрался из камеры. Больше он никогда не посещал арестованных, но жалел их и старался обезопасить и оградить, ужасаясь от одной мысли, что они могут испытывать что-то подобное его ощущениям.
Непонятное заболевание держало и не отпускало Григория с малолетства. Не мог он переносить замкнутых и тёмных помещений. Они ассоциировались в нём со смертельной опасностью, охватывавшей всё его существо. Тело цепенело, дикий ужас, не подвластный его сознанию, проникал в каждую клеточку. При этом из глубин детской памяти всплывал один и тот же уродливый и страшный образ, зависший над ним и с диким хохотом протягивающий со всех сторон когтистые, изрыгающие пламя, лапы. В минуты просветления он видел спасительный, добрый и нежный образ любимой бабушки Анны.
Взрослея, он чувствовал, что видения потихоньку отпускали его, становились реже, да и сам Григорий теперь старался уклоняться от опасных мест. Когда же по этой причине рухнула детская мечта стать лётчиком или моряком он, чтобы окончательно понять причины своего заболевания, решил обратиться к опытному и близкому человеку.
- Бабушка, расскажи - почему я такой? Что со мной произошло?
- Вырос, внучек, взрослый уже. Я ждала этого вопроса, - Анна понятливо и мягко взглянула на него, ласково провела ладонью по волосам, вздохнула и проговорила:
- Хорошо. Видимо, пора тебе, Гриша, знать всю правду об истоках заболевания, - затем помедлила, как будто вглядываясь в прошедшие чередой годы, и продолжила, - В 1943-м году деревня второй год была под оккупацией немцев. Тебе пошёл третий год. Ослабленный скудным питанием ты находился рядом со мной, держась за руку или цепляясь за сарафан...
По ходу её рассказа Григорий, как вернувшись в военное время, явственно представлял и заново осознанно переживал произошедшее.
В ясный майский день второго года войны дверь их дома открылась от тяжёлого удара. Как тёмная туча, через порог по-хозяйски переступил немецкий офицер, сопровождаемый полицаем с карабином за спиной. Был он высокий и худой. Заносчиво поднятая вверх тулья фуражки со свастикой упиралась в потолок. Из-под неё смотрели, не моргая, студенисто-холодные и чужие до озноба глаза. Одетый в китель серовато-коричневого цвета с тёмно-серыми пуговицами, большими накладными боковыми и нагрудными карманами, свастикой справа над ними, перепоясанный ремнём, на котором слева висела тяжёлая пистолетная портупея, он выглядел зверовато. Странными и нелепыми украшениями в этом образе были алюминиевого цвета окантовка погон, кант на воротнике кителя, по две петлицы на его отворотах. Уверенно пройдя по помещению, офицер цепко осмотрел все углы и что-то залопотал по-своему.
- Господин фельдфебель говорит, что в доме будут жить немецкие солдаты, - перевёл полицай и добавил, - Собирайте необходимое и быстро перебирайтесь в сарай.
Чужой из добротной кожи сапог ударил по полу — офицер пристально и подозрительно смотрел на половицу, а затем сухо и отрывисто заговорил опять.
- Что там находится? - спросил полицай.
- Ничего. Раньше хранилась картошка — сейчас её нет, - ответила бабушка.
- Откройте. Господин хочет посмотреть, - приказал полицай.
Бабушка приподняла первую половицу, приоткрыв глубокую яму под ней, и взялась за вторую. Она выскользнула из её дрожащей руки и с грохотом упала на пол. Офицер резко отскочил, выхватил парабеллум и направил пистолет на неё, а затем перевёл ствол на Григория. Что он дальше кричал? - не понял даже полицай, стоявший рядом с карабином в руках. Перепуганная за внука бабушка Анна не нашла ничего лучшего, как быстро опустить его в яму, и ногой задвинуть половицу. Раздался, громкий в замкнутом помещении, грохот выстрела - пуля ударила в пол, отщепив осколок половицы. Ствол пистолета и озверелый взгляд немца смотрели в побледневшее лицо бабушки. Полицай тоже замер, ожидая дальнейшей реакции своего господина. Фельдфебель зло выругался, опустил пистолет и, ударив дверью, вышел из дома...
После рассказа бабушки детские изорванные, смутные и страшные обрывки воспоминаний сложились в единую картину. Память войны, не отпуская, цепко держала его в своих лапах. И он жил с этим, постоянно чувствуя оковы давно прошедшей войны. Будучи уже курсантом, Григорий увлечённо занимался плаванием. Однако он не мог нырять - тело сразу немело и не подчинялось ему. Уставший от страха, сковывавшего его при этом, он обратился к опытному врачу-психологу. Тот внимательно выслушал, а затем проговорил:
- Это — фобия (неконтролируемый страх). Клин - вышибают клином! Это самый эффективный способ, но могут быть и неожиданные, тяжёлые последствия. Не будем спешить. Прогресс налицо — время медленно, но лечит.
Выслушав рекомендации врача и немного успокоившись, Фёдоров продолжал служить, неся по жизни уложенную в дальние закоулки памяти травму войны...
- Дедушка, дедушка, солнышко уже красивое, тепло, - радостный голос внучки разбудил Григория, и он вспомнил: «Выходной!»
Внучку Оленьку он любил по-особому - тихо и нежно, даже самому себе не признаваясь, что от её тоненьких и мягких ручонок, шаловливых глазёнок и колокольчиком звеневшего голоса тает всё внутри.
- Дедушка, пойдём гулять? - обрадованно, увидев, что он проснулся, спросила внучка.
- Пойдем! Обязательно пойдём и бабушку возьмём, - испытывая наполнявшее всё его существо счастье, весело проговорил он.
- Молодец, дедушка! Молодец! - защебетала Оля, прижавшись к нему, а затем довольная, пританцовывая, убежала к бабушке поделиться приятной вестью.
Место для отдыха выбрали на взгорке, где от лёгкого дыхания тёплого воздуха шептались вечнозелёные сосны, сбегающие к уютно раскинувшемуся рядом озеру. Воздух, напитанный сосновым ароматом, густой и живительный проникал во все клеточки, пьянил. Лучи летнего солнца разноцветными искорками отражались от водной глади, игриво переливались бликами среди ветвей деревьев и резвились в верхушках буйно цветущей травы. Неумолчный жизнерадостный щебет птиц, гудение пчёл, слетевшихся на алые соцветия иван-чая, дополняли картину благодатного уголка природы. Только одинокая осинка мелко и зябко подрагивала опущенными листочками, да изорванные клочья облаков клубились у горизонта.
Григорий занялся костром, жена Ирина — подготовкой импровизированного стола, а Оля - увлеклась сбором полевых цветов, восхищаясь многообразием и неповторимым очарованием их красоты.
- Гриша, где Оленька?
Тревожный вопрос жены заставил вздрогнуть — внучки не было видно нигде. По глади озера расходились круги, идущие от их берега. Волосы зашевелились на голове от холода, сжавшего сердце — Григорий метнулся к озеру и резко бросился в воду. В чистой водной глубине внучку он увидел сразу - среди водорослей, накрытых солнечными пятнами. Как вынес её на берег — не помнил. Ира плакала и мешала ему. В ужасе он тряс безвольное и обвисшее тельце, с которого стекала вода, переворачивал, прижимал к груди и плакал. Вдруг с надеждой почувствовал, как напряглись мышцы, тело вздрогнуло и изогнулось — изо рта пошла вода. Внучка вздохнула, как всхлипнула, открыла глаза и прижалась всем тельцем к дедушке. Осчастливленный, но ещё не пришедший в себя после такой жестокой встряски, он гладил её по голове, успокаивал — баюкая, бормотал что-то нежно и ласково.
- Дедушка, я бабочку хотела поймать. Она улетела, а я упала, - дрожащим голосом произнесла Оля.
- Ничего, Оленька, мы тебе другую, красивую бабочку найдём, - шептал Григорий, целуя её и обнимая прижавшуюся к ним, заплаканную и притихшую от счастья Ирину. «А ведь внучке исполнилось столько же лет, как и мне в годы войны», - вдруг подумал он. «Прошла испытание — будет жить!» - мелькнула счастливая мысль.
Перед отъездом домой, Григорий задумчиво бросил взгляд на озеро, как будто пытаясь заглянуть в пугающую ранее бездну. К своему удивлению, не ощутив прежних тревожных симптомов, спокойно улыбнулся и вспомнил слова врача: «Клин - вышибают клином!» Он понял, что боязнь, испытанная за внучку, любовь к ней оказались выше его личных страхов, а её жизнь — намного дороже своей...
Уверенно зайдя к комбату, Григорий спокойно доложил:
- Товарищ командир, вторая рота, по мнению её командира старшего лейтенанта Сидорова и результатам моего анализа, к учению готова. С рядовым Солдатенковым проведена воспитательная работа. Если у него будет опять срыв по воинской дисциплине, я бы не возражал против гауптвахты, - лаконично закончил он.
Хазруилов, довольный сутью доклада, с удивлением отметил его необычное завершение и подумал: «Плохо всё же я знаю своего замполита. Наговаривают на него, а он — нормальный офицер, выдержанный и деловой».
24-26.01.2018г., Дубрежка