Господи, как длинны дороги в России. Третий день мы на потрепанном экспедиционном фургоне наматываем на колеса асфальтовые, грунтовые, тырсовые ленты дорог степного разнотравья с едва различимой колеей.
Иногда кажется, что попали мы в лабиринт, из которого никогда не найти выхода, и мы тешим себя иллюзией цели, а на самом деле мы уже давно заблудились и как только кончится бензин в запасных цистернах, погромыхивающих в кузове, мы намертво застрянем или на обочине лесополосы, или на шатком деревянном настиле через пересохшую речушку, или посреди пустынного поселка , где дома рассыпаны вдоль единственной улицы с огородами, теснящимися к усадебным постройкам так, как будто они располагаются не среди бесконечных полей, а на подтаивающем островке…
Но, нет, к вечеру мы добираемся до стоянки очередного археологического отряда, нас встречают. Люди знакомые и незнакомые, узнавания, воспоминания, обстоятельный неторопливый обход раскопок, осторожные научные споры, ужин с неизменными тушенкой , рыбой, гречневой кашей и компотом из фруктов окрестных садов. Наутро – прощания, обмен адресами и снова поля, лесополосы, пыльные дороги, балки пересохших рек.
Нас четверо. Главный – Борис Андреевич, известный археолог, профессор, москвич .Для него эта поездка инспекторская - знакомство с работой экспедиций разбросанных по южным районам. Спокойный, доброжелательный, он неторопливо расспрашивал и выслушивал научных руководителей отрядов, рассматривал находки, не входил в дискуссии и споры; те, кто хорошо его знал, притормаживали самых активных ,жаждавших высказаться при авторитетном ученом. Его и побаивались, зная жесткую принципиальность профессора при проверке итоговых отчетов о работе экспедиций.
Вторым по значимой роли - водитель Николай Иванович, тоже москвич, добродушный пенсионер с многолетним шоферским и экспедиционным стажем. Он всецело был занят машиной, прислушивался к ней, как опытный врач к капризному пациенту, за рулем мог часами вслух комментировать ее состояние; по-видимому, машина заменяла ему собеседника в дороге. Во время вечерних остановок, он подключив экспедиционных водителей, что-то ремонтировал. Профессор, увидев разложенные на старом брезенте детали, не сомневался, что к утреннему отъезду все детали вернутся на свои места и машина тронется с места.
Третьим был сотрудник заповедника Сергей, он заведовал в нем каким-то отделом, был старше меня всего лет на пять. Знал я его издалека, видел всегда суетливым, то с лопатой на раскопах, то экскурсоводом с детьми, то с кипой бумаг…
У него в поездке была своя цель – из дальнего района школьники прислали письмо о находке каменной бабы. Сергей рассказал, что месяц ждал оказии для поездки – в заповеднике, кроме велосипеда, своего транспорта не было. И вот оказия подвернулась – он уговорил профессора удлинить маршрут более чем на сотню километров и привезти в заповедник каменную глыбу, по-видимому, не представляя ни того, сохранилась ли она там , где ее нашли, ни как ее погрузить , ни как вести ее в кузове по разбитым дорогам…В первые сутки большую часть времени, сложив спальные мешки, как блины на блюде, он укладывался спать и, видно, не только добирал недосыпы прошедших дней , но и запасался на будущее.
О поездке я узнал случайно, предложил Сергею свои услуги по погрузке, был тотчас освобожден от работы в экспедиции и должен был собраться за полчаса, что превышало привычные мне армейские нормы во много раз.
Я наслаждался свободой…Три года назад меня со 2 курса университета призвали в армию. Я попрощался ставшей за полтора года привычной повседневностью – друзьями, с девушкой, с университетом.
- Ну, что ж, - сказал декан, сам бывший танкист и фронтовик, рассматривая мои документы, – служи честно, дисциплину тебе не мешало бы подтянуть. Надеюсь, армия пойдет тебе на пользу, – он протянул мне как равному руку. И вдогонку: – Учебники возьми с собой…
Учебники я не взял, в армейской службе были свои, писаные и неписаные.
Письма от знакомых и любимой девушки с первых месяцев становились все тоньше и тоньше, скупее и довольно быстро иссякли, как в жару вода в арыке.
Из армии я вернулся в выгоревшей от солнца гимнастерке , с впечатлениями и воспоминаниями о земле, где прошлое было реальнее и более значимее настоящего, с уверенностью вернуться к ней после окончания учебы. Меня тянуло в археологию, мне казалось, скорее интуитивно, что степень независимости в ней больше, чем в любой из общественных наук…
Девушка вернула мой чемодан с книгами, я передал ей ее письма – десятка два конвертов с пестрой окантовкой «авиа». На прощанье шепнула:
– Не сердись, помнить тебя буду всегда – ведь ты был моим первым мужчиной…
Я не сердился: молодость казалась бесконечной. Свобода – ехать куда угодно, делать , что хочешь ; я чувствовал себя стрелой, вынутой из казарменного колчана, стрелой, направление полета которой определял я сам.
До начала занятий в университете оставалось несколько недель и я напросился в экспедицию на раскопки, ежегодно проводившиеся в заповеднике…
Отвернув полог фургона, мы с Сергеем часами смотрели на бесконечно изменявшийся ландшафт. Он, наконец-то выспавшийся, был доволен, что все складывается так, как он задумал, и цель его поездки близка.
Через стекло заднего окошка кабины нам были видны Борис Андреевич – занятый своими бумагами и Николай Иванович – локоть одной руки на дверце, другой держит руль, на ухабах деликатно притормаживает , чтоб не мешать профессору.
Мы рассказывали друг другу анекдотичные эпизоды: я - из армейской жизни, а он - из визитов в заповедник вышестоящего начальства
– Что вы все – римская эпоха, римская эпоха! Античность надо подымать на соответствующую требованиям партии и правительства высоту….Постановления съездов читать надо углубленно – в них и между строк об археологии можно найти указания… -
Хохотали от души, удивляясь схожести сюжетов в, казалось бы, столь удаленных друг от друга сферах.
Но окружавшее нас пространство завораживало, и мы примолкали, подолгу глядя на ни в чем не повторяющиеся ландшафты – поля, буераки, курганы, многокилометровые балки – русла когда-то полноводных рек.
- Чем степь привлекает? Природой, простором , курганами?...
- Скорее прошлым, – рассуждал Сергей, - даже по экспедициям посмотреть: палеолитические стоянки, курганы бронзового века, античные городища, скифы, сарматы, греки, хазары, славяне….Общность истоков всех культур…И здесь же все, что определяет вообще движение и сохранение жизни, – растения, рыба, звери, их добыча, требующая смекалки, умения , передачи опыта… И все с яркостью и величием философско- космическим, как будто жили не только заботой о хлебе насущном, но и общались с богами…Все, что происходило на просторах степи в течение тысячелетий, настолько масштабно, что обозначить, хотя бы эскизно, суть процессов – этнических, культурных , религиозных, бытовых – оказалось возможным только в жанре эпоса. Отсюда – богатыри, амазонки, поляницы, лады, черное солнце в «Слове о полку Игореве» и в «Тихом Доне» и вселенское пространство в чеховской «Степи»…
Сергей задумывался ненадолго, и уточнял:
– Разве не чувствуется в степи взгляд прошлого – внимательный, всепонимающий. Соединение красоты природы с древностью, отсюда ощущение гармонии или назови – божественности – чувства, испытываемого человеком, может быть, только в храме…
Я пытался спорить, степь казалась зримым воплощением моим представлениям о свободе.
– Скорее, свобода и воля. Недаром степь называли Полем, похоже, синонимы с волей…Человек в природном пространстве более свободен. Национальные, религиозные и прочие ограничения здесь слабее. Костер под звездным небом объединяет людей сильнее, чем идеологические пристрастия…
- Для степи все в пору, – уклонялся от дискуссии Сергей. – А может, все проще – степь значительнее наших представлений и теорий о ней и наших младенческих «почему?». В конце концов войны и бунты заканчиваются, люди приходят к взаимному покаянию, к осознанию общности истоков, к пониманию, что главные темы, определяющие беспрерывное движение жизни: любовь, дети , предания, культура…Темы бытийные как с позиций личной судьбы, так и государственных….
На второй день поездки лоскутный ковер ухоженных полей, целины и лесополос остался позади, сменившая их степь напоминала просторы, где проходила моя армейская служба, вспаханная земля встречалась лишь у поселков, а вокруг одинокие деревья, солончаки, мелкие озера с низкими берегами. И курганы, курганы, высокие, пологие, большие и едва различимые, как груди мифической матери-земли, вскармливающей неведомых богов неба…
Остановившись на последней экспедиционной стоянке, Николай Иванович, развернув карту, полувопросительно обратился к профессору:
– Что ж, теперь за каменной бабой?
- Да, как планировали.
- Вот отсюда сворачиваем на юго-восток, километров 120 будет. Главное, чтоб дождя не было.
- В августе здесь дождей не бывает, – сказал археолог, начальник отряда, в этих местах он работал уже третье лето, казалось, что смуглое, обожженное солнцем лицо его сохраняло загар прежних экспедиционных сезонов.
- Дороги не обозначены, –добавил он, взглянув на карту, - да их вообще нет, кто первый проехал, колею наметил, там и дорога.
Так и оказалось. Профиль дороги отличался от окружающей степи лишь примятой высохшей травой.
Пыль клубилась за нами. И едва машина притормаживала , облако ее накрывало нас такой плотной завесой, что в кузове мы поспешно задраивали полог. А если попадалась встречная машина, то проскакивая мимо друг друга, обе машины останавливались, пережидая, пока пыль хоть немного осядет и прояснится дорога.
Поселок не имел названия, просто – отделение овцесовхоза с двузначным номером, в него мы въехали вместе с сумерками; десяток домов, будто наугад брошенные горстью, соприкасались друг с другом обширными подворьями без единого деревца, небрежно оконтуренные круглыми жердинами на покосившихся стойках. В стороне кошары – несколько длинных строений с нахлобученными, едва ли не до самой земли, серыми шиферными крышами.
Зашедшее солнце оставило на горизонте узкую оранжево-красную полоску, ее света нам хватило, чтоб разыскать дом, где жил автор письма Игорь.
В доме были родители Игоря. Объясняться не пришлось.
– Письмо мы получили от Сергея Александровича, ждали, но не знали когда, – говорила улыбчивая хозяйка, мать Игоря.- Как раз к ужину.
- Игорь сейчас приедет, – сказал отец, показывая нам домашние удобства.- Да вот и он…
Послышался со двора треск мотоцикла.
Игорь вошел, жмурясь от света, подросток лет четырнадцати, похожий на мать улыбчивостью лица. Знакомились, расспрашивали о дороге, хозяин объяснил, что есть путь короче, правда не намного- километров на тридцать.
Сергей передал Игорю объемистый пакет, шепнул мне:
– Книги и музейные сувениры..
- О нашей каменной бабе говорят уже во всей округе, – рассказывал за ужином отец Игоря, – из района начальство наведывалось, говорили , надо в Москву сообщить , чтоб за ней приехали.
- А что сообщать, - насторожился Сергей, – вот Борис Андреевич из Москвы, самый главный археолог…
- А где сейчас находка? – спросил профессор.
- Там же, на кургане, – ответил Игорь.
Решили встать до рассвета, загрузиться и ехать, чтоб к вечеру вернуться в заповедник.
Статуя лежала на склоне кургана почти у вершины, вдоль борозды взрыхленной земли. Игорь объяснил, что, когда решили выкопать ямку для костра, обнаружили ее, едва сняв верхний слой дернины. Ребята прокопали землю по контуру статуи - она лежала навзничь. Ее перевернули и более не прикасались.
Восходящее солнце освещало курган , сменяя палитру света, по степи разбегались тени прошедшей ночи.
Статуя отсвечивала золотистым цветом, скуластое лицо ее обрамлялось широким головным убором , подумалось, как у женщин пушкинского времени, увенчиваясь коническим шпилем, витая гривна на шее, обнаженные маленькие груди, округлые бедра, четко обозначенные контуры сапожек на ногах, в руках чаша ...
Все молчали. Она не была похожа на массивных каменных статуй степей, каких во множестве можно увидеть в любом музее юга России.. Обычно мужские фигуры, сутулые, с непроницаемыми лицами, в панцире тяжелых одеяний, часто с рельефами клинков на поясе…В далекие времена, когда их водружали на курганах, они должны были казаться стражами кочевых территорий, ориентирами племенных границ… Или, может быть, идолами, отпускающими все грехи за жертвенного ягненка, чашу вина или стрелу, оставленных у подножья.
В лице женщины перед нами, нет, во всем облике ее была печаль женщины ,дарующей жизнь и понимающей, что бессмертия дать чадам своим она бессильна…Печаль сострадания!?…Или молитва о любви, напоминание о хрупкости жизни, чуде бытия…Что-то волновало, притягивало, цепляло за сердце, и я пытался найти слова этому переживанию. И не находил слов. С таким чувством смотришь на звездное небо или красивое женское лицо, понимая разумом недоступность тайны и красоты, их общность или равноценность, пытаясь удержать в чувстве ощущение причастности к чему-то, что в минуту отчаяния заставит отступить от бездны, утешит в несчастье… Что это? Как будто в далеком прошлом человек создал вселенную и заселил звезды, но просто забыл об этом…И жизнь наша - это попытка вспомнить и восстановить свою божественную родословную…
- Когда ребята ее открыли, народ сюда как к церкви стали приходить, – сказал отец Игоря. –Не молиться, конечно, она ж вроде как не нашего, а языческого обличья. Но приходят, приезжают постоять, посмотреть. .. Вон на ветках кустарника за курганом у кого просьбы какие , ленточки привязывают, и никакого озорства.
- Она сидит на небольшом троне – сказал Сергей , показывая на едва обозначенные стойки в нижней плоской части плиты, – царица или принцесса..
- Богиня, – улыбнулся профессор. – Находка замечательная, поздравляю вас, Сергей Александрович, ваша настойчивость оправдалась…
- Это ему все лавры, – Сергей обнял за плечи Игоря.
- А зачем она чашу держит? – спросил Игорь.
Борис Андреевич сложил ладони горстью:
– Вот когда человек хочет напиться из реки или родника, он вот так складывает ладони, в форме чаши. И первые вылепленные из глины сосуды - это чаши, они наряду с повседневным обиходом людей стали непременной принадлежностью всех божеств по всей земле и в древности и в наше время.
Он поднялся к вершине кургана:
– Вот здесь ,по видимому, она первоначально стояла, лицом к востоку.
Сергей вытащил из сумки «Зенит», щелкал фотокамерой, снимая курган с полы, с вершины.
Игорь завел мотоцикл, поехал в поселок, быстро вернулся с двумя рослыми парнями.
Мы с Сергеем стал хлопотать с погрузкой. Расстелили в кузове в несколько слоев пакеты картона, поверх положили спальники, затем все, осторожно приподняв статую, внесли ее в кузов. Сергей укутал ее оставшимися спальниками, обмотал широкими полосками от палаточной ткани. Отец Игоря с Николаем Ивановичем подняли борт, щелкнули задвижки.
-Ну все, теперь домой, хозяйка на завтрак ждет…
- Нет, надо ехать, – Николай Иванович показал на восток.
Далеко по всему горизонту широким фронтом к солнцу стягивались полчища облаков, клубились, темнея на глазах, снизу белые, плотные, округлые, поверх – черные, клыкастые. Все это стремительно перемещалось, прошиваемое вспышками молний . Но грома не было слышно. Я огляделся, как странно: тишина казалась абсолютной , ни обычного птичьего гомона, ни шелеста травы. Все замерло, будто мир, только родившись, ожидает божественного шлепка, чтобы обрести дыхание для звука и движения…
Зрелище вдалеке необъяснимо завораживало: то ли праздник стихий, то ли побоище вырвавшихся на волю земных и небесных сил…И окружающая нас тишина! Что в ней ? Предчувствие иного рождения, ожидание чуда или молитва? Да минует нас чаша сия…
– Надо ехать,-повторил Николай Иванович, - нагонит нас это воинство…
- Далеко, может, все же успеем, – сказал Игорь.
- Как-то неожиданно, - озабоченно говорил его отец, - Сюда гонит, до тырсовой насыпи километров тридцать , но все же на минуту завернем к дому, с собой в дорогу возьмете еду.
На усадьбе мы помогли Николаю Ивановичу закрепить брезентовый полог кузова.
Сергей огляделся, сказал раздумчиво:
– Ощущение , что крадем у поселка надежду, останься она здесь – через год вокруг вырастут деревья, построят дворцы, музеи, а этой богине возведут храм всех религий… – засмеялся. –Мечта! Пусть пока у нас в заповеднике ворожит, мы ей отдельный зал отведем.
Николай Иванович с тревогой поглядывал на восток, солнце уже скрылось за высоким фронтом туч.
Борис Андреевич был спокоен, благодарил хозяйку. Игорь с отцом, торопливо попрощавшись, уехали к отарам.
На выезде из поселка первые порывы ветра ударили по фанерной крыше кузова и крупные капли дождя прошлись пробным залпом…