ПУТЕШЕСТВИЕ С ДЕКАБРИСТАМИ
ЧИТА – СОСНОВО-ОЗЁРСКОЕ
- Мы же легко можем освободить себя из заключения! – настойчиво убеждал товарищей бывший морской офицер Дмитрий Завалишин - только что прибывших в Читинский острог, и тоже бывших, поручика лейб-гвардии Егерского полка Басаргина, штаб-врача Вольфа, генерал-майора Фонвизина и подпоручика Пензенского пехотного полка Фролова. Завалишина активно поддерживал молодой Пётр Свистунов, бывший корнет лейб-гвардейского Кавалергардского полка.
- Обезоружить караул легко. Ведь солдаты на нашей стороне. Скажем, и они присоединятся. А чтобы комендант и офицеры не помешали исполнению плана, задержим их.
- У вас что, есть план? – Спросил старший по званию и по возрасту, герой войны 1812 года Михаил Фонвизин, пристально посмотрев на Завалишина.
- Запасёмся провиантом, оружием, снарядами. Всё это в Чите есть. Построим судно и спустимся на нём по Ингоде, Шилке и Амуру до океана.
- А там что будем делать?
- А там в устье Амура постоянно заплывают американцы, торговать. И на торговом корабле уплывём в Америку.
Завалишин, недавно совершивший кругосветное путешествие, убеждал товарищей со знанием дела. Ведь из Сахалина в Кронштадт он добирался через Сибирь. Да и успешная экспедиция губернатора Муравьёва по Амуру впоследствии показала, что план Завалишина мог увенчаться успехом.
Но у опытного генерала оставались сомнения.
- А если караул окажет сопротивление? Если возникнут непредвиденные случайности: преждевременное открытие нашего намерения? И, возможно, будут жертвы. И у всех ли хватит решимости?
Фонвизина поддержал Никита Муравьёв, участник сражений при Дрездене и Лейпциге. И не без основания. Ведь к ним уже приехали жёны.
- А как быть с дамами?
Больше к этому вопросу не возвращались. Но некоторые из заключённых о побеге всё-таки задумывались.
Как-то Николай Басаргин, друживший с бывшим ротмистром Кавалергардского полка Василием Ивашевым, обратил внимание на подавленность друга. Тот был грустен, мрачен и задумчив.
- Василий, что тебя тревожит?
- Никак не могу привыкнуть к своему настоящему положению.
- Прояви больше твёрдости в своём положении. Ведь все мы находимся в одинаковых условиях.
Но уговоры не помогали.
Вскоре Басаргин узнал от Петра Муханова, бывшего штабс-капитана лейб-гвардии Измайловского полка, что Ивашев вздумал бежать в Китай.
- Ведь это же авантюра и глупость. К тому же у него большая сумма денег. А бежать он собрался со ссыльнокаторжным рабочим. Убьёт тот нашего друга и завладеет деньгами, - беспокоился за Ивашева Муханов.
И Муханов, и Басаргин долго уговаривали «авантюриста» отказаться от опасного замысла. А в ответ слышали только категорический настрой на побег.
- Лучше умереть, чем жить таким образом!
Басаргин был в растерянности. Что же предпринять? «Завтрашний день для побега уже назначен. Оставалось только одно средство, дать знать о готовящемся побеге коменданту».
«Но ведь это донос на своего товарища! Это же гнусность!» - Терзали голову Басаргина путаные мысли. – «Но лучше это, чем гибель друга».
- Послушай, Ивашев, именем нашей дружбы просим отложить исполнение твоего намерения на одну только неделю. Чтобы хорошо всё обдумать.
И тот с трудом, но всё-таки согласился.
- Только на одну неделю. Больше не отговаривайте.
И надо же такому оберегу случиться! Через несколько дней Ивашева вызвал к себе комендант и передал два письма: одно от его матери, а другое от матушки будущей жены его, работавшей в доме Ивашевых гувернанткой.
- Согласны ли Вы жениться на госпоже Камилле Ле Дантю, мать которой открыла её любовь к Вам? - Спросил генерал, прочитавший письма.
Так отложенный на неделю побег в Китай спас от верной гибели Василия Ивашева. Свадьба у обручённой тюрьмой пары была уже в Петровском Заводе.
Но туда ещё надо было дойти…
В Читинском остроге имела место сильная теснота. В одну комнату набивали по 16 человек. Да ещё в оковах. Расширение тюремной площади проблему не решило. В связи с чем, в Петровском Заводе начали строить новую более просторную тюрьму.
За год до похода с государственных преступников сняли железа. А летом 1830 года объявили, чтобы они готовились к переходу длиной в 600 вёрст.
5 августа вышла первая партия (по другим данным, 7 августа). А через день – вторая.
В день отправки первой партии самоотверженная женщина, французская модистка из замка Шампиньи Прасковья Анненкова, знавшая по-русски только одно слово «на водку», болела и не пришла на проводы мужа. Но, не выдержав испытания неизвестностью и разлукой, помчалась вдогонку за Иваном Александровичем к перевозу.
«На перевозе всех уже переправили на другой берег реки. Увидев меня, комендант приказал подать паром. И я всё-таки догнала мужа.
И тут разразилась такая гроза, какие бывают только в Сибири; удары грома следовали один за другим без промежутка, и дождь лил проливной. Я промокла до последней нитки, несмотря на плащ коменданта, даже ботинки были полны воды, так что я должна была снять их и с большим трудом добралась до дома.
На другой день выехала, держа в руках двух детей (девочек полтора года и трёх месяцев). Переехали Янгоду (Ингоду), перед нами открылась прекрасная картина: показалась вторая партия. Лепарский (комендант) ехал верхом на белой лошади. Впереди всех шёл Панов в круглой шляпе и каком-то фантастическом костюме, впрочем, довольно красивом».
Минуя вторую станцию, Анненкова переехала Яблоновый хребет. «Проезжая первый раз зимой и ночью через него, я не могла судить о той поразительной картине, которая представилась теперь моим глазам. Ничего нельзя себе вообразить великолепнее и роскошнее сибирской природы».
***
Спустя полтора века по тому же маршруту Чита – Петровск-Забайкальский (Петровский Завод) выехала наша группа, вернувшаяся в Читу из района Нерчинских рудников. Воспоминания декабристов и декабристок, как старинный компас, в дополнение к географическим картам и рассказам старожилов, служили для нас хорошим коллективным штурманом. На этом отрезке Великого Сибирского тракта, устроенного ещё экспедицией Витуса Беринга, мы продолжили исследования старинных русских дорог. Команда наша, видимо, была единственной в мире, для которой дорога как объект исследования была тем лучше, чем хуже её качество. Бревенчатые покрытия тракта, гати, следы переправ, остатки валов и поколения березовых деревьев, посаженных ещё при Екатерине для защиты дороги от непогоды, остатки этапов, старинных станций и, конечно, места остановок декабристов на отдых во время перехода были предметами нашего поиска и изучения. В связи с чем, исходя из особенностей путешествия, готовились к частым поломкам велосипедов и падением с них в самых неожиданных местах. Сибирские красоты должны были скрасить эти сложности.
«В Восточной Сибири, и особенно за Байкалом, природа так великолепна, так изумительно красива, так богата флорою и приятными для глаз ландшафтами, что, бывало, невольно, с восторженным удивлением, простоишь несколько времени, глядя на окружающие предметы и окрестности. Воздух же так благотворен и так напитан ароматами душистых трав и цветов, что, дыша им, чувствуешь какое-то особое наслаждение», - восхищался Сибирью Басаргин. А вместе с ним и мы.
В Долину Голубых озёр добирались по недавно заасфальтированному Романовскому тракту через Мухор-Кондуй. Перед подъёмом на Яблоновый хребет, где проходит великий мировой водораздел пресных вод, все остановились, вынули из рюкзаков фляги и дружно «заправились» водой. «Заправившись», как маленькие пыхтящие паровозики поехали в пятнадцатикилометровый подъём.
Насколько длинным был подъём на Яблоновый хребет, настолько коротким, в километр, оказался спуск. К тому же на велосипеде Серёги заклинило заднее колесо. И мы с ним медленно спускались с перевала.
- Ночлег! - Кричу парням, уехавшим вперёд. Ребята быстро выбрали подходящее место у какого-то пустынного озера, поставили палатки, освободили велосипеды от багажа, привезли на широких багажниках сухих толстых веток, так как лес был в отдалении, развели костёр и поставили на огонь котелки с водой. Пока готовился ужин, Серёга с Витей быстренько, регулировкой спиц, выправили на колесе восьмёрку.
Сергей Фёдоров и Виктор Косарев - опытные путешественники, физически хорошо подготовленные парни, один научный сотрудник, другой аспирант, в экспедиции механики, повара, штурманы, умевшие, как декабристы, делать многое и совершавшие рывки в ближайшее селение, чтобы успеть до закрытия магазина купить хлеб.
Поужинав и увидев, что закат солнца быстро перешёл в восход луны, потянулись в палатки, забрались в спальные мешки и моментально уснули. Утром нас разбудили крики чёрных гусей, казарок.
Асфальт незаметно перерос в щебёнку. Щебёнка – в грунтовку. И велосипеды привычно затрясло на тракте. Тракт и привел нас в селение Беклемишево, расположенное на берегу Шакшинского озера. Рядом с Шакша-озером череда других крупных водоёмов: Иван-озеро, Арахлей-озеро, Иргень-озеро… Их голубая поверхность, что опрокинутое безоблачное небо, завораживала.
Полтора века назад красотой Шакшинского озера любовался представитель славного рода Бестужевых Михаил Александрович, шедший во второй партии.
«Около станции Шакшинской, состоящей из шести юрт, мы остановились на ночлег и на днёвку. Погода перестала хмуриться. На дороге одна грязь. Любовался Шакшинским озером. Юрты нашли на сыром месте, но зато вечер нам улыбнулся и какая ночь!»
Мы тоже остановились здесь, в селе на отдых. Главный в Беклемишево- председатель колхоза, невысокий, загорелый, крепкий мужчина Ефимов Николай Ларионович не скрывал, что рад нашему приезду.
- Беклемишево названо по фамилии полицейского пристава (чиновника особых поручений), принимавшего активное участие в расселении беженцев. До Сосново-Озёрского примерно 100 километров по старому тракту. По нему уже давно, кроме нашего егеря, никто не ездит. Ну, если только ещё геологи. Тракт постепенно проваливается и зарастает. На велосипедах вам будет трудно.
Село наше появилось примерно в середине XIX века. Между нами и Сосново-Озёрском было ещё три станции: Кондинская, Вершиноудинская и Домнинская. Интересные были станции. Есть юрты, есть станция. Перекочевали юрты, нет станции. А сейчас только Грязнуху в один дом и встретите. Егерь там живёт, Виноградов Василий Андреевич. У него и заночуете. А пока отдыхайте и пейте молочко.
Какое же это счастье! Находясь в Крае Голубых озёр, в просторной горнице дома председателя колхоза, ощущая искреннюю поддержку и заботу, слушать интересный рассказ и пить молоко с пряниками.
В звонкой тишине, через смешанный лес, который вырос как только трактом перестали пользоваться, мы быстро добрались до Грязнухи. И это несмотря на то, что трасса была изрезана десятками высохших канав от протекавших здесь ручьёв. Нас «обступили» прохлада, темень и сырость. Тем не менее, старенький пикап с кузовом высмотрели издалека. Около него стоял егерь и размахивал руками.
- Ребята, помогите погрузить косилку.
Мы хоть в чём-то хотели помочь этому отшельнику. Поэтому удовольствием погрузили косилку в пикап и поехали в дом Виноградова. Ужин готовили на растопленной печке.
Утром перед дорогой под курлыканье журавлей Василий Андреевич заботливо напутствовал нас.
- Будьте осторожны, рядом бродит сердитый медведь. На тракте можете встретить геологов. Молибден ищут. А километров через двадцать, справа от тракта, была станция Конда. Увидите. О ней напоминает ряд насыпных бугорков, служивших основаниями для юрт.
***
Места эти, богом украшенные, «дышат» глубокой русской стариной. Она, старина, буквально под колёсами наших велосипедов. Верхние слои тракта кое-где смыло дождями, обнажив деревянный настил. Подобранные брёвна из берёзы, одинаковые по диаметру - примерно 20 сантиметров и по длине – 6 метров, потемнели, потрескались и переломились. Такие настилы устраивали местные жители, как правило, в низинах, где дорога подтапливалась.
«В низинах буряты перевозили нас на лошадях через топкое место. Везде мостки, настилы», - записал в дневник Михаил Бестужев при переходе от станции Кондинской до станции Вершиноудинской.
Эти запоминающиеся места лучше располагают к воображению походного порядка невольных путешественников. Тем более, что он (порядок) описан и самими декабристами.
Впереди партии и позади неё шёл конвой. По сторонам следовали буряты, вооружённые луками и стрелами. (По другим данным, ещё и цепи солдат). За партией ехали подводы из расчёта одна на двоих. Хотя в докладной записке коменданта было предписано использовать «на шесть человек одну подводу». То есть за каждой партией следовало 17 – 18 подвод. И предназначены они были не только для вещей, но и для самих путешественников в случае их усталости и недомогания. Правда, как они сами писали, «все предпочитали идти».
Поход длился с трёх утра до восьми-девяти часов с отдыхом примерно на половине перехода. Во время отдыха непременно выпивали рюмку водки и закусывали её холодной говядиной. «Жареная курица была у женатых мужчин, но предлагалась всем». В день проходили двадцать – тридцать вёрст.
Несмотря на серьёзную охрану, каждый шёл, как ему было угодно. Иногда кто-то уходил вперёд на пару вёрст. Братья Борисовы постоянно обгоняли свою партию, продолжая биологические и экологические исследования, начатые ещё в Благодатском и Чите.
Через три дня полагался один день отдыха. Выбранный «хозяином» барон Андрей Розен со служителями уходили вперёд и готовили товарищам самовар и обед. Многое умели делать декабристы!
«На отдыхе купались, пили чай и беседовали, - писал Басаргин. - Вечером лагерь наш представлял прекрасную картину, достойную кисти художника-живописца. Часовые стояли вокруг и перекликались. Рядом находились наши буряты-проводники, среди которых были и женщины. В юртах светились огни. Ходили около костров кучками, толковали с бурятами и меж собой».
Следы Кондинской станции мы нашли сразу и рядом поставили свои палатки. Бугорки округлой формы как раз по размерам подходили под основания для юрт. Такие юрты мы видели в этнографическом музее Бурятии.
Круглые жилища, имевшие деревянную основу, переплетённую узкими дранками. Вся эта конструкция обтянута войлоком. Наверху оставлялось отверстие для дыма, называемое хахирхай. В таких жилищах и ночевали декабристы. И каково им там спалось?
«Днёвка, дождь. Редкий (человек) из нас проспал без омовения. В юртах сыро и холодно. До станции Вершиноудинской с половины дороги пошёл дождь. Я измок и прозяб. В юртах первый раз разложили огни». (Бестужев).
Но в иные дни Михаил Александрович не жалел восхищённых слов. «Очаровательный вечер! Ясное небо! Звёзды горят ярко. Кругом мрак. Близкие деревья освещены подобно театральным декорациям. Бальзамический воздух».
Места эти «дышат» не только русской стариной, но и старинными бурятскими обычаями. И не только нашим богом православным украшены, но украшены и богом бурятским. Стройная берёза с висящими на ветках разноцветными тряпочками, включая детские ленты для бантов, напомнила нам о том, что мы ехали уже по земле Бурятии.
Рядом с украшенной берёзой - камень с письменами. И котелок с необычными предметами: пряжкой от ремня, медными монетами и двумя мелкокалиберными патронами.
Оказалось, что так задабривают бурятское божество, Бурхана. Мы тоже решили задобрить Бурхана, бросив в котелок несколько монет. Не помогло. Видимо, не задобрили. Так как именно в этом месте один из наших велосипедов при спуске съехал с тракта и передним колесом упёрся в дерево. Да так, что половина колеса посередине повернулась на девяносто градусов. Специально так не согнёшь. Все посмотрели на колесо, ставшее «угольником», тяжело вздохнули и сели на «следы присутствия былой станции».
На какую же трудоёмкую работу обрёл наших механиков Бурхан! Чтобы поднять настроение, Лерыч, напомню, Валерий Зорин, наш завхоз, сделал каждому из них по бутерброду с томатной пастой.
Серёга и Витя нехотя отвернули колесо. С колеса сняли покрышку с камерой. Вывернули часть спиц. Разогнули на пеньке обод. При этом он лопнул, и все ахнули. Из консервной банки вырезали жестяную полоску, наложили её на трещину обода и заклепали. Ввернули недостающие новые спицы. Надели камеру с покрышкой. Камеру накачали. Поставили колесо по месту и поняли, что велосипед можно только везти.
- И то хорошо, всё же не нести. До Сосново-Озёрского недалеко. Декабристы пешком шли, и мы дойдём. А там заменим колесо, - ободрял нас Серёга. Витя же, молча, собрал погнутые спицы, положил их рядом с котелком, а в котелок бросил значок с изображением Золотых ворот города Владимира. Вот это, видимо, помогло. Так как задобренный Бурхан решил наградить нас вкуснятиной. Впереди по сторонам тракта пошли плантации голубики, черники, малины и смородины.
Последняя ночь в Долине Голубых озёр выдалась холодная. Всего плюс 5 градусов. Мы, одетые во всё тёплое, не могли заснуть и беспрестанно ворочались в своих спальных мешках. Ночью вода в котелках замёрзла. К тому же наш завхоз, «коллега» декабриста барона Розена, рассказал поутру страшную, как он выразился, историю.
- Ночью проснулся от какого-то скрипа. Посмотрел на часы: начало пятого. Светло. Вынул из-под рюкзака топор. Вылез из спального мешка и высунулся из палатки. Холодно. Роса уже выпала. Вижу на телеге, запряжённой лошадью, едут двое. И смотрят на наши палатки. Я им кричу: «Мужики!» А они, как огреют лошадь плёткой «Ну-у!» И вперёд.
- И всё? - Разочарованно посмотрел на Лерыча Серёга. – И что здесь страшного?
- Как что! Считайте, что я все наши велосипеды спас.
- Попробовали бы только дотронуться. Они же у нас связаны. Сразу бы проснулись. Испугал ты их.
В Сосново-Озёрское, расположенное на южном берегу небольшого Соснового озера, включённого в группу Еравнинских озёр, входили после грозы под арками трёх ярких радуг, полукругом нарисовавшихся на небе.
Край этот местные жители зовут местом трёх больших, тридцати трёх средних и девяноста девяти небольших озёр. И, видимо, он является продолжением Долины Голубых озёр.
Сосново – Озёрское – село сравнительно молодое. Основано было крещёным бурятом Никифором Белобородовым. И называлось первоначально селом Иннокентьевка в честь церкви во имя святого Иннокентия. А до возникновения села в этих местах, недалеко от озера Яравинского (Еравинского), находилась станция. Вот сюда 20 августа и подошла вторая партия декабристов.
«Перейдя берёзовую гриву, спустились к станции. Вправо видели озеро Яравинское (на современной карте это озеро Большое Еравное – авт.). Отселе открываются виды на степь, где разнообразно разбросаны бурятские пастбища и сенокосы», - записал в дневник Бестужев.
Пока устраивались в гостинице «Озёрная», к нам нагрянули гости. Литературный сотрудник газеты «Улан – Туя» («Красная Заря») Халхаров Даши-Нима Халхарович, директор средней школы Цыдыпов Евсенай Дареевич и преподаватель этой же школы Гомбоев Цыремжил Цыремжилович.
Мы выложили на стол хлеб, чай, масло топлёное, повидло и солянку в стеклянной банке с крышкой, местами тронутой ржавчиной. Угощение наших гостей оказалось более праздничным: сорокаградусное такэ и ещё не остывшие позы.