Кто-то скажет, что это не пейзаж. Но он не прав. Пустыня ночью, в марте, в безмолвии ветра и тихом шелесте песка под ногами почти предвечна. Или может даже и так же вечна, как тысячи звезд над ней. Любой предмет помещенный в нее одиноко стоящий в центре панорамы всегда приобретает какой-то новый, особенный смысл. Наверное философский. Но такого слова Кокхевет Ленакот не знал. Он просто стоял в центре пустыни и в тоже время был этим самым философским предметом.
Ему было уже 95, он был одет в халат, с левого плеча свисала сумка, на правом плече покоился складной трехногий табурет. И халат и сумка и даже ремешок на табурете были сплетены из его волос. Он был смугл, с крупными чертами лица, черной бородой с белыми как млечный путь над ним мазками седины. Два черных глаза проникали в горизонт и лежали покойно и умиротворенно на нем. Длинные ресницы лишь иногда освежали их блеск. Взвалив на спину старую лестницу, поддерживая ее обеими руками, он стоял неподвижно и был похож на крест. Он ждал.
Вдали слева показались четыре джипа, они ехали без фар и звука по диагонали от Ленакота разрезая барханы. Так заведено от рождения звезд на этом небе, что у всех в роду Кокхевет зрение его было острее сокола и Ленакот видел, что в каждой машине сидят люди, некоторые с автоматами, некоторые спят, а в третьей у заднего окошка справа сидит мальчик лет 10 и смотрит в пустоту этой ночи, и совсем случайно его взгляд наплыл на линию глаз Ленакота.
Кокевет резко опустил голову и закрыл глаза. «Он просто уснет», прошептал он и открыв глаза посмотрел на свои босые ноги. Контрабандисты. Коротко подытожил это событие этот ночной путник и медленно пошел вперед.
Вы скажете вот дряхлый старик с причудами, но и это не так. На вид Кокехевету дашь лишь 30, и хотя он сам никогда не мылся – он чист, опрятен и необычайно красив, ноготь к ногтю, зуб к зубу, он силен и быстр, широк в плечах и ростом точно выше Вас. А еще он пахнет чем-то таким близким к скошенной траве и парному молоку, но на свете нет ни одного человека, что мог бы этот запах точно вспомнить.
И это лишь потому, что от взгляда Кокевета люди засыпают и могут даже не проснуться. Но Кокхевет почти не ходит там где люди, ведь они ему не нужны, как и их уловки: джипы, автоматы, средства связи и прочие игрушки. Да и спит он днем, а ночью исполняет порученное ему дело. Как и его отец, дед и еще 723 Кокхевета до него. Так заведено в роду и быть иначе не может.
Пройдя не много, он замер и сбросил с плеч лестницу в песок. Потом стянул с плеч лямки сумы и табурета. Подняв голову вверх он увидел самолет и два спутника, потом посмотрел чуть вправо на маленькую бледно-голубую звездочку. «Пора» подумал он и не отрывая взгляда от звезды застыл, медленно опустившись вниз на колени. Как говорил ему отец, этот момент важнее момента завершения, ибо прибытие есть чудо, дарованное только его роду. А трепет прибытия и есть любовь.
Звезда начала приближаться, но она не росла, как Вы могли бы подумать, а именно приближалась. Через ровно и точно отсчитанные Кокхеветом 36 ударов его сердца, то что было ранее звездой в небе, нависло черной матовой пирамидой прямо над головой Ленакота. Размером как раз с один из тех джипов, она висела над ним величественно, в молчании пустыни на высоте чуть выше густо вьющихся черных волос нашего героя.
Он сказал что-то на не никому из нас не ясном языке и подняв руки над собой положил ладони на основание пирамиды. По его щекам побежали слезы.
Не перемещая голову он правой рукой отбросил табурет подальше, левой открыл суму и достал маленький пузырек, как от лекарства, на длинной тесьме и с достоинством служителя культа собрал в него свои слезы.
Потом он что-то еще прошептал на своем языке, поклонился до песка и выполз на коленях из-под чуда пустыни. Распрямился, приставил лестницу к одной из граней, достал из сумы белоснежную тряпицу и глиняный кувшин, капнул в него свои слезы. Этот кувшин в роду Кокхеветов был с самого начала, все пользовались только им, да и другим не возможно. Наверно самый первый Кокхевет тоже держал этот кувшин в руках десятки тысяч лет назад, и также трепетал каждую ночь видя как он преумножает его искренние слезы до краев.
Повесив пузырек со слезами себе на шею, он закатал рукава и деловито осмотрел предмет теперь похоже покорно ожидавший дела Кокхевета и запел. Что-то очень тягучее и грустное, такое что будь там рядом человек он тоже бы заплакал бы как младенец, даже если бы он был самым отъявленным сорвиголовой и даже если бы не понимал о чем речь в этой длинной песне. Кокхевет Ленакот, с плавностью зверя взошел на скрипучую лестницу и поливая из кувшина начал мыть грань за гранью. Когда слезы в кувшине кончались он подливал еще из пузырька и мыл дальше. Не прекращая пение.
Отмыв все грани, Кокхевет замолчал, убрал лестницу и снова сев на колени поклонился. Из пирамиды от ближайшего ребра к Кокхевету отделился луч, который как растущее растение приблизился к его лицу и оборвавшись у грани весь перетек в прозрачный кристалл. Кокхевет взял его в руки и упал ниц. Могущественно и непостижимо теперь блестящая как черное зеркало пирамида поднялась и стала бесшумно и плавно удаляться.
Через 36 ударов сердца она снова была маленькой песчинкой в пустыне вечности, а Кокевехт понимаясь с колен, сжимая кристалл в правой руке, левой снимал пузырек с шеи. Убрав кувшин и пузырек с тряпицей в суму, он поднял раскладной табурет, который нашел лет 10 назад набредя ночью на стоянку джипов, где не было живых, потому как ночи за три до Кокхевета кто-то застал их врасплох и они все умерли сидя у костра издырявившись от пуль.
Разложив его, он сел и посмотрев с улыбкой на небо разломил кристалл на два, один бросил в сумку, второй положив на ладонь поднес к лицу, от взгляда его кристалл почернел и по пустыне разнеся запах свежего хлеба, молока и утра. Вы спросите это манна небесная? И да, и нет, но для Кокхевета Ленакота – это хлеб трудов его. Перекусив, он пройдет пару миль дальше, ляжет в песок после рассвета укрывшись халатом, закопав рядом свои инструменты и безмятежно проспит день. Вечером, проснувшись на закате он съест второй хлеб. И всё повторится снова, но звезда будет другой.
И никто из Кокхеветов никогда не спрашивал ни себя, ни отца, ни вечность кто дал этот кувшин, зачем нужно мыть звезды, откуда они и кто так придумал. Не зачем было спрашивать. Именно по этому, Кокхевет не знает что такое философия. Хотя, наверное, это какие-то особенные гены.
Ну а потом однажды прилетает не пирамида, а шар и подарит мальчика лет 3, которого старший взрастит как сына и как равного, покуда тот не обучится делу. Затем он как старший покинет пустыню в луче любой из звезд ночью, а младший продолжит дело предков. И каждый в роду Кокхевет живя сотни лет останется верен только этому порученному ему одному в этой пустыне делу. Это нерушимый закон и порядок, как движение неба и волны на песке, как биение чистого сердца пока теплится жизнь.
Ведь только праведник может своими слезами умыть звезды. А люди придумают еще тысячи уловок, но исчезнут во времени и этом песке.