Хотя время и так стремительно утекает сквозь незримые рукава пространства, и годы мелькают подобно бликам на речных волнах, всё же декабрь я всегда поторапливаю. Ведь и половина осени в наших краях по зимнему уставу работает, студит всё и вся – улицы, дома, живые души, их мечты и надежды. Потому и кажется: вот пройдут самые короткие денёчки, и станет всем мало-мало светлее, теплее и веселее – Новый год придёт, счастье новоиспечёт.
Декабрь для меня всегда немного пасмурный – по цвету его скорых сумерек. Солнце-то совсем ненадолго выпустит он прогуляться над Филаретовой горой да и спрячет за следующей в потайной ларец. Не успеешь по берегу пройтись, с Катунью по душам поговорить, полюбоваться кипением её и облаком парным – надо обратно поспешать. Настроение елей и лиственниц быстро меняется с плюса на минус: только что красовались перед тобой, заиндевелыми веточками очаровывали, и вот уж в задумчивость впали, тенями укутались – не до тебя им – беги скорее домой, пока тропинки видно, да ненароком на малышек колючих не наступи, попонки снежные не смахни. Берёзки меж хвойных подруг и вовсе нежно-заснежены – до весны не тревожь их сны. Лишь кедрята весёленькие стоят, над тонкими веточками лиственниц и короткошерстными еловыми подшучивают. Иглы свои длинные сквозь шапки и рукавицы белопуховые просунули – не по размеру им, дескать, одёжки-то зимние – тесноваты. Давно дивимся мы такому кедровому самосеву: взрослых кедров в нашем лесу и округе ближайшей нет, а малые кедрята чуть не на каждом шагу прорастают! Если птички семена принесли – понятно, но почему же раньше не приносили? Спросить бы о том Фёдора Лукича Боровикова – бывалого лесника мультинского…
*
Январь стоит в наших краях свежевыбеленной хатой в солнечный полдень – с куржаком над входом, с кружевными подзорами на окнах. Каждую штакетинку жгучим дыханием одаривает, своды лесных арок гжелью расписывает, а ветвистую многоярусную вязь алмазной бахромой разряжает. В Рождество и Крещение поморозит январь всех на славу – и днём, и ночью особенно. Воздух иглистый, дышать трудно, зато какие из нашего дыханья узоры вывязывает! Мороз в январе – господин, в каждую щель, складку одежды проникает, от дома к дому в белых подшитых пимах похрустывает – проверяет, не поленился ли кто дров заготовить. Поленницы во дворах убывают быстро, дровишки в печах так и пылают. Непрестанно, чуть сгорбленно, плывут дымы к облакам на поклон: «Примите нас в своё небесное государство, отдали мы земле всё земное и выше хотим…» Но облаков в такие студёные дни почти не бывает, небо ясное, бездонное, оттого и морозно. После Крещения мороз немного отпустит – дальше, видно, уходит, к белым медведям на северный полюс.
Январь торопить не следует – наоборот, укутав щёки шарфом, успевать наслаждаться надобно белоснежьем берендеевым да зимними забавами. У деревенских ребятишек – горки природные да каток на речке Мульте, лыжня в лесу. У взрослых забот по хозяйству хватает: телята, жеребята нарождаются, сено с дальних делянок подвезти пора, дрова на следующую зиму заготовить. В санях иной раз целое семейство промчится по селу – у-ух! Будто прошлый век ветерком обдаст – залюбуешься…
В середине дня на поляне перед нашим домом выстраивается караван коров: с водопоя возвращаясь, непременно остановятся, рыжие бока солнышку подставят – внимают скудному теплу. Вот и соседская лошадь белая, мягко печатающая всем на счастье следы-подковы, – тоже символ Замульты зимней масти. И собаки местные, частые попутчики, – сплошь светлые, скоробежные.
Наши прогулки вдоль берега становятся упоительнее – день прибыл на полчаса, можно не торопиться, дышать беловдохновеньем, геометрию льдинок изучать, по Катуни плывущих, да считать оляпок – водяных воробьёв – на прибрежных камнях. И без подзорной трубы видны ныряющие в ледяной поток бурые птичьи фигурки в опрятных белых передниках. Юркая добыча пропитания сия вызывает улыбку и невольное поёживание. Меж деревьев иной раз заяц-беляк промелькнёт, большой и пушистый, – так бы и погладил его, да уж след простыл.
А вот и добрая солнечная примета – на высокой раскидистой берёзе белка пепельная с белой грудкой – шмыг-шмыг по веткам – знает ведь, радуется, что солнышко к весне повернуло. Увидала нас, повыше забралась на всякий случай и смотрит озорно, хвостик-пушистик подняла вдоль спинки и ушки чутко навострила. «Здравствуй, здравствуй, радость лесная! Вдоволь ли тебе семян, орешков на зиму?..»
На обратном пути долго всматриваемся в карие переплетения старой черёмухи, согбенной под тяжестью зимних снов – ещё прошлой зимою получила она бессмертие на полотне местного художника. Затруднительно было определить нам, где красивее она – в лесу или на картине…
А если небом залюбуемся, выйдя на полянку, то лучше и шаг замедлить. И кто там безоблачную синь рассеивает, и кто сгущает, оттенки меняя час от часу? Словно невидимый художник распускает по восточному полотну бирюзу, а на западе васильковую тушь разливает. В иной час белые тарелки инопланетные над горами намалюет и радужным спектром подкрасит их. То вереницы лебедей перелетают у него от Катунского хребта к Теректинскому. А то вдруг гряды хмурого войлока на закате карминной гаммой зажжёт, словно Огненный Мир на картину его спустился с тьмой сражаться.
Неутомим небесный художник и никогда не повторяется.
А какое он нам, после дневных забот, ночное небо при нарождающемся месяце дарит! Таким разнокалиберным светящимся бисером усыпано оно, что дух захватывает. В каких ларцах хранились сокровища далёкие, какими мастерами изготовлены – наглядеться невозможно! Иной раз загуляешься мыслями в созвездиях лучистых и к земным делам спускаться не хочется. Лишь зимний холод и заставит вернуться в дом. Именно здесь, в горах, звёзды нам ближе. И такой космической тайной веет от них, не разгаданной ещё, манящей. Именно здесь, благодаря этому ощутимому соприкасанию со звёздным миром, чувствуешь себя жителем Вселенной, а не только Уймонской долины…
*
Февраль приходит в Долину прозрачно-голубой – изменчивый, неустойчивый: то крепкой стужей пугает, то предвесенней капелью дразнит, то снегопад запоздалый с перевала спустит, как снежную лавину с крыши. Но и солнышка не жалеет – в середине дня и шубе спину прогревает. Небо в эту пору особенно синевой пропитано и по склонам гор стекает в ложбинки – макай колонковую кисть, художник! Птицы ещё не резвятся – чист небосвод, если только вертолёт по какой надобности в Катанду промчится. Мы шутим: «Не президент ли на зимние каникулы пожаловал?»
Прогулки наши всё веселее: тропинки до того натоптаны, что мостками кряжистыми среди рыхлого снега бугрятся, чуть шире ступишь – и в сугробе ты. Ан, и санный след виднеется, и волнистый снегохода – кто на чём зимние закрома проведает. По пути изучаем мы следы зверушек да сухарики в заметные норки подкидываем.
Чу: медный звук колокольчика тишину разбавляет! Табунок лошадей – все разной масти, но одинаково лохматые в «зимних шубах» – по колено бредут, кустарник разгребают в снегу да общипывают. На нас оглянутся – и ухом не поведут, трапезу свою продолжают – к вечеру котлованы удобренные после себя оставят.
Ой, с крутого бережка следы босые бегут – неужто купается кто?! Да, есть в Замульте такие смельчаки. А где заберега покрепче, там рыбаки лунок насверлят, веточек наставят для приметы. Сидят иной раз до сумерек – медитируют над теми лунками, а то и лягут на лёд да высматривают с помощью зеркалец харюзков зазевавшихся. Поймают, нет ли – вопрос, заядлым рыбакам ведь главное – процесс. Сколько раз, бывало, обещал нам Фёдор Лукич, светлая ему память, рыбку на уху принести, да всё ускользала она от него, хитро с наживкою расправляясь. Так и запомнился мультинский стихотворец наш – старичок-лесовичок – в полном рыбацком снаряжении идущий с Катуни-реки и сокрушающийся: «Эх, раньше-то, бывало, тайменя вынешь, а внутри него – хариус целый…»
Нет, февраль и вовсе торопить не стоит – и так короток – как говорится, оглянуться не успеешь, и улицы сельские огласятся Масленицей, снег померкнет, и капель начнёт неуверенный ещё прерывистый свой перебор, а затем пробуравит в снегу глубокие лунки и пробьётся к большим и малым корешкам. Случится это, скорее, в марте – ближе ко дню весеннего равноденствия, когда солнце в высокогорье Алтая в силу войдёт. Да, зима у нас широка – и марток прихватывает. А там уж пойдёт всюду предвесеннее светлое томленье. И шустрый румяный ветерок снимет с нас зимние шапки и навеет нежные аметистовые мечты. Тогда только и почувствуется вздох пробуждения Природы.
Эвон, берёзки-то наши за окном встрепенулись под солнышком! Знать, уж за ближайшими горами и Весна-красна, пропуска на погран-заставе ожидает.
*