Схиархимандрит Даниил (Климков).
День памяти:
1/14.02 – день кончины (1970 г.)
Схиархимандрит Даниил (Климков Григорий Юрьевич) родился 19 апреля 1893 года в селе Ольховец Бобрецкого уезда Львовской губернии. Земли те принадлежали в то время Австрии, там было сильное влияние католичества, процветало униатство. Но благочестивые родители Григория исповедовали Православие.
С 1905-го по 1912 год он учился во Львовской классической гимназии.
Там в то время было только несколько русских, православных по исповеданию. Одноклассники всячески старались унизить русских учащихся, иронически называя их «славянофилами», смеялись над ними. Больно, грустно делалось от насмешек. Днем Григорий крепился, а ночью, под одеялом, в слезах изливал скорбь свою Богу.
В 1913 году поступил в Житомирскую Духовную семинарию, где его приняли сразу на третий курс. По пути в Житомир побывал в Почаеве, поклонился мощам преподбного Иова, потом заехал в Харьков, где от архиепископа Антония (Храповицкого) услышал предсказание: «А, добродетельный Гриша, монахом будешь». – "А я, – вспоминал позже Батюшка, – подумал: «Какой же я добродетельный? Знал бы старец, какой я грешник»".
В 1915 году он был зачислен студентом в Московскую Духовную академию, ректором которой в то время был владыка Феодор (Поздеевский), оказавший большое влияние на всю его дальнейшую жизнь. Григорий стал иподиаконом Владыки, часто бывал с ним в поездках, получал от него и материальную помощь. Учился он отлично. Сокурсником его был Сергей Георгиевич Баляев, в будущем архимандрит Тихон, последний наместник Свято-Даниилова монастыря перед его закрытием.
В 1918 году окончил Духовную академию.
Его дважды арестовывали, но отпускали без последствий.
В декабре 1920 года архиепископом Евсевием (Никольским) Григорий был рукоположен во иерея с обетом безбрачия при поручительстве оптинского старца отца Нектария и старца московского отца Алексия Мечева, так как тяготился мирской жизнью и чувствовал призвание Божие к пастырской деятельности.
Служить отец Григорий стал в московском храме во имя Девяти мучеников Кизических. Псаломщиком там был Дмитрий Федорович Щеголев, в будущем архиепископ Донат. В 1960 году он пострижет отца Серафима в схиму с именем Даниил, в честь благоверного князя Даниила Московского, а 14 февраля 1970 года примет его последнюю исповедь.
В памяти людской сохранился один случай из жизни Батюшки того времени. Был диспут, которых устраивалось тогда множество. После выступления ораторов, отрицавших существование Бога, отец Григорий взошел на кафедру и громко задал вопрос: "Кто неверующий, поднимите руку". Поднялось руки три-четыре. Тогда он сказал: "Из-за трех-четырех человек собрание не будем задерживать, а неверующих для беседы прошу ко мне на дом". Часто после его выступлений и бесед слушатели, отрицавшие Бога, становились искренними почитателями, а порой и духовными чадами Батюшки.
3 октября 1921 года он был арестован вместе со священником Евгением Кобрановым по делу «Братства Девяти мучеников Кизических». При аресте обвинен в "антисоветской агитации".
Дело возникло из-за анонимного письма на имя Ленина, в котором говорилось о проповедях, которые произносил "поп Евгений" "не в Вашу и Республики пользу" и предлагалось его перевести в село.
В период следствия содержался во Внутренней тюрьме ВЧК.
По постановлению Президиума ВЧК был освобожден.
Его душа стремилась к подвижнической жизни – жизни монашеской. Он поехал в Зосимову пустынь к старцу отцу Алексию, у которого исповедовался с семилетнего возраста, и получил благословение на монашество и поступление в Свято-Даниилов монастырь, настоятелем которого в то время был владыка Феодор (Поздеевский). Получил благословение на монашество и от другого старца – отца Алексия Мечева, сказавшего ему: «Иди в монашество, в Данилов, иначе потеряешь искру». Эта искра, увиденная в молодом священнике великим московским старцем, разгорелась в святой обители и многих людей зажигала благодатным огнем.
В 1921 году в Даниловской обители епископом Серафимом (Звездинским) иерей Григорий был пострижен в мантию, с именем Серафим, в честь преподобного Серафима Саровского.
Из рассказов отца Серафима последующих лет известно, что в Данилове он прошел хорошую духовную школу под руководством архимандрита Поликарпа (Соловьева), которому поручил окормление нового насельника владыка Феодор. Ежедневно отец Серафим ходил на откровение помыслов. Позже вспоминал, что постоянное раскрытие своей души перед духовником стало для него столь сильной потребностью, что он и уснуть не мог, если не очистит своей совести перед старцем. Чувствовал явный покров благодати Божией. "Мне казалось, – вспоминал Батюшка, – будто облако окружает меня и сохраняет". Молитва Иисусова была в то время его непрестанной духовной пищей.
В 1922 году от владыки Настоятеля он получил послушание принимать исповедь и вести людей по пути спасения. Вначале отец Серафим исповедовал детей. Испытав нового насельника на первом послушании, владыка Феодор вскоре поручил ему принимать исповедь взрослых. Нового даниловского духовника сразу заметили. Люди тянулись к отцу Серафиму, несмотря на его строгость. Имея опыт деятельной духовной жизни, он щедро делился им и прилежал направлять своих пасомых на верный путь.
Отец Серафим имел великий дар любви к душам человеческим. Число окормлявшихся у него с каждым днем увеличивалось, возрастая до огромного количества. Великим постом он с владыкой Амвросием (Полянским) исповедывал до трех часов ночи, доходя до изнеможения. А уходя в свою келью, уносил с собой пачку тетрадей и листков – откровения духовных чад. Бывало, прижмет их к груди и с любовью, как отец родной, скажет: "Ведь это все души". И каждому из своих чад он отвечал письменно на все вопросы и недоумения. Больше всего старался Батюшка развить в духовных чадах зрение своей греховности и самоукорения. При жизни в Даниловом монастыре, да и позже в изгнании, много выпало досаждений на долю отца Серафима от духовных чад и от некоторых из монашествующей братии, но он не гневался, а приписывал все врагу, бесам. Временами изнемогал и даже сильно болел, страшно ему и самому становилось от наплыва жаждущих духовного руководства, которые чувствовали особенную благодать, в нем пребывающую. За это и мстил диавол Батюшке, являясь иногда во сне и набрасываясь на него.
Он сам вспоминал, что в Данилове у него была такая ревность к духовничеству, что ее можно было сравнить со спасением погибающих на пожаре. Это огненное служение людям не угасало до конца жизни. Многие его духовные чада и в миру под его руководством вели вполне монашескую жизнь.
Вот свидетельство знавших его в Даниловом монастыре: «В отце Серафиме чувствовали особенную благодатную силу, и – как железо притягивается к магниту – так и души людей льнули к Батюшке. С первых дней его служения, несмотря на его молодость, мы чувствовали в нем старца. Благообразный вид отца Серафима невольно возбуждал и благоговейный страх, и полную уверенность в его святости и старческой мудрости. Даже и старшие из братии тянулись к нему. Так, один даниловский архимандрит сказал: "У нас в обители только один старец – отец Серафим". Конечно, и другие духовники были опытны и имели своих духовных чад. Но такой заботы и такого труда, как принятие ежедневных откровений, и такого внимательного старческого руководства, кажется, не было».
В 1924 году владыка Феодор возвел его в сан архимандрита.
С годами отец Серафим становился все более опытным и благодатным духовником.
Однажды Батюшка собрал чад, человек двадцать пять, чтобы пойти в Николо-Угрешский монастырь на Богомолье. Там в то время пребывал владыка Макарий (Невский). С вечера была договоренность о времени выхода. Ждут, ждут чада, а Батюшка все не выходит. Наконец дождались, но вид у него был болезненный. Сказал, что ему было очень плохо ночью, и теперь точно все тело избито. По дороге молились, пели духовное, а когда встречалась по пути земляничка, Батюшка разрешал пособирать, но не забывая при снятии каждой ягодки произносить молитву Иисусову. Пришли в обитель, стал Батюшка служить молебен. Там в то время находилась бесноватая, за которую попросили его помолиться. Когда же он начал читать о ней молитвы, то она стала поносить, ругать его. Особенно запечатлелись в памяти присутствовавших ее слова: "Что, здорово мы сегодня ночью тебя побили? И еще будем бить!" Тут всем чадам ясна стала причина нездоровья Батюшки.
В Данииловом монастыре, по сострадательности к страждущим бесноватым, Батюшка отчитывал их. Это, по вражьему внушению, вызывало насмешку одного молодого дьякона, который, указывая на отца Серафима, дерзал вслух произносить: "Вот бесогон идет". А Батюшка, не ради себя, но вразумляя брата, строго заметил, что не подобает ему, младшему по возрасту и сану, произносить насмешки над старшими.
10 июня 1927 года он был арестован и обвинен в том, что «использовал религиозный фанатизм отдельных верующих в антисоветских целях». Осужден по статье 58-14.
Приговор: 5 лет ссылки на Север на вольное поселение.
В 1927-32 годах проживал в городе Обдорске (ныне Салехард).
Вначале отец Серафим жил в поселке Табара недалеко от города Ирбита, затем в 30 километрах от Обдорска, за Полярным кругом, в селении Лабытнанги. Наладилась связь, духовные дети посылали все необходимое. Жил ссыльный батюшка в частном доме. Литургию служил ежедневно. У него были антиминс, священные сосуды, необходимое священническое облачение.
«Страшное время переживаем, – говорил отец Серафим, – и какой конец? Там, где оскорбляют Бога, не положено жить. Не положено было и жене Лота назад оглядываться, туда, где огонь с неба сошел на землю Лотову».
Понимая необходимость переписки и предполагая, что духовные чада могут смущаться тем, что слишком его обременяют, отец Серафим ободрял: «Письмами твоими я не отягощаюсь, дорожу как бюллетенем духовного здравия твоего»; «Пишешь хорошо, вот так необдуманно и пиши, я разберусь. Да, [вот как] рукомойник должен мыть не чистых, а загрязненных, посему не стесняйся – для этого он и поставлен»; «Д[уховный] о[тец] ни разу не делал тебе замечаний по поводу объема писем или частоты, наоборот, он это поощряет и находит весьма полезным и спасительным». Для каждого чада у него было свое слово. «Почему не написала, какое у тебя образование, и на какой работе, конторской или другой, – буду знать, на каком языке отвечать», – писал он одной из новых чад своих.
В 1933 году отец Серафим вышел на свободу, но при этом должен был три года жить под надзором властей в городе Белгороде.
В 1933-34 годах, по окончании этого срока, проживал в Кашире.
В 1934-36 годах – в городе Киржаче Владимирской области, вместе с даниловским монахом Игнатием (Бекреневым), священником Иоанном Васильевым и послушницей Лизой – монахиней Евлампией (Матвейченковой); в то же время там находился и другой даниловский насельник – архимандрит Симеон (Холмогоров), ближайший духовный друг владыки Феодора.
В 1937 году органами ГПУ было заведено дело о «Даниловском иноческом братстве», и почти все оставшиеся к тому времени на свободе даниловские насельники были арестованы. Был подписан ордер на арест и архимандрита Серафима. Но в дни, когда в Киржаче арестовали близких ему людей, он находился в Москве, где и узнал об арестах.
Многие из его духовных чад были арестованы и расстреляны.
Из материалов дела П-5328 архива УФСБ по Владимирской области: "...Установлено, что на территории Московской обл. и ряде районов Ивановской обл. существовала подпольная к/р организация церковников и монашества, т.н. "Всероссийское Иноческое братство", возглавляемая находившимся в ссылке в Сыктывкаре архиепископом Поздеевским и архимандритом Холмогоровым с группой своих послушников из бывшего Московского Даниловского монастыря на основе к/р платформы ссыльных епископов, известной под именем "Истинно Православная Церковь"... По прямым указаниям руководителя организации Поздеевского в 1935 г. были созданы 3 контрреволюционные группы – ячейки организации, объединенные в т.н. "домашние нелегальные церкви" ("скиты", "обители" и т.д.) под руководством архимандрита Холмогорова, епископа Парфенова и архимандрита Климкова... В группу Климкова входили: Селифонов А.И. [игумен Алексий], Бекренев Г.И. [монах Игнатий], Васильев И.И. [священник Иоанн], Брещинская В.Д., Матвейченко Е.И. [монахиня Евлампия]".
Отец Серафим перешел на нелегальное положение.
Война застала его в Верее. Он старательно скрывался и выходил на воздух только по ночам. В подвале дома, приютившего Батюшку, была устроена домашняя церковь. Позже отец Серафим вспоминал, что, когда немцы занимали Верею, стреляли «туда и сюда» – и немцы, и наши. Во время обстрела он служил литургию перед большой иконой Божией Матери «Умиление», и, по его словам, все время были «то перелет, то недолет», так что никто из домашних не пострадал.
Отец Серафим оказался на оккупированной территории. С отступлением немцев вновь возникла опасность ареста, и он решил вернуться на родину – в Ольховец, где были его родственники и где он мог бы не таясь жить в своем доме. Вместе с ним отправились даниловский архимандрит Тихон (Баляев) и Лидия Дмитриевна Гаврилова, келейница отца Серафима (позже она была близка епископу Афанасию (Сахарову), глубоко чтила его память). Но надежды на родное село не оправдались. Родственники были чужды по духу, равнодушны к Православию.
Поехали во Львов. Там епархиальный архиерей направил отцов Серафима и Тихона внештатными священниками в церковь святителя Николая в село Битля около Дрогобыча, где отец Серафим служил с февраля 1944 года до прихода советских войск в сентябре. С тех пор он уже никогда не служил открыто, и это всегда болью отзывалось в его душе.
В ночь с 25 на 26 мая 1945 года отец Серафим и Лидия Дмитриевна, к тому времени уже инокиня Лидия, были арестованы. Из следственного дела известно, что при обыске у отца Серафима были найдены запасные Святые Дары, набор для крещения, черное марлевое облачение – для пережившего гонения священника было очевидно, что наступит время, когда ему придется тайно нести пастырское служение, и он готовился к этому заранее.
9 августа 1945 года их заключили во внутреннюю тюрьму НКВД на Лубянке.
Архимандрит Серафим был последним, кто проходил по делу «Даниловского братства» 1937 года. Его обвиняли теперь не только в контрреволюционной деятельности, как его собратьев по Даниилову монастырю, но и в измене Родине, в сотрудничестве с врагом.
30 декабря 1945 года Военным Трибуналом МВО он был осужден по статьям 58-1 "а", 58-10 ч. 2 и 58-11.
Приговор: 10 лет исправительно-трудовых лагерей.
Содержался в исправительно-трудовом лагере в поселке Межово Красноярского края.
Многое пришлось пережить, находясь в лагерях: холод, неустройство, голод. Ночью лежать приходилось не шевелясь, на одном боку, чтобы не беспокоить соседа на нарах. Были у него сапоги на ногах, но их стащили с ног и обули в лапти. Придет вечер, а ноги мокрые, в грязи. Материальной помощи отец Серафим почти не имел, а когда от родных получал посылочку сухариков, то на его долю оставалось только то, что смог спрятать за пазуху, остальное вырывали... Но вера и терпение помогали ему переносить все с благодарением Богу.
Позже чада спрашивали: "Неужели Вы, Батюшка, не унывали там?" Он с кротостью отвечал: "Нет! Я как проснусь, так начинаю "раздувать самовар" (внутренние молитвенные чувства)", все, что помню, по порядку всю службу прочитаю".
Вспоминал особенно один день – день Рождества Христова. Запрягли их, человек десять, в сани возить бревна. "А я, – рассказывал Батюшка, в душе распеваю: Рождество Твое, Христе Боже наш..."
Начальство, дивясь его благодушию, однажды спросило, почему он спокоен и как бы доволен, находясь в таких условиях. Батюшка ответил: "Потому что молюсь Богу". Он на труд в лагере смотрел как на послушание, данное от Бога: "Вот, в обители я не проходил новоначального труда послушника, так Господь дал здесь испытать".
В 1955 году, по окончании срока, не зная куда ехать, остался под Красноярском. Был сторожем на скотном дворе местного колхоза, жил на частной квартире, у немых хозяев. Разбил небольшой огород: посадил картофель, огурцы, помидоры. И, на удивление всем, урожай удался необыкновенный. Но здоровье его было расшатано: грыжа, больные легкие, сердце, покалечена правая рука.
Промыслу Божию угодно было вновь вручить Батюшке чад его. Сначала завязалась переписка, а потом началась для него жизнь "на колесах".
В августе 1956 года в Сибирь за своим духовным отцом ездила Вера Сергеевна Воронкова (мать Досифея). Вернувшись, на первое время отец Серафим поселился в Иванове, у старушки-вдовы Анны Никифоровны Московкиной. Жил в углу, отделенном от остального помещения занавеской. Через какое-то время церковной старостой ивановского храма был куплен в Иванове дом, где Батюшка недолго прожил.
Стали собираться вокруг Старца духовные дети. Матушка Параскева (Мачкина) рассказывала: «Как-то в храме, на Почаевскую, я очень горячо молилась: "Матерь Божия, верни мне отца..." Вдруг подходит монашка и говорит об отце Серафиме... Я поехала в Иваново. Приехала ночью, куда идти – не знаю. Молюсь: "Господи, покажи мне, где Батюшка живет". В одном домике зажегся свет. Решила постучать, спросить, где живет староста. Стучу, открывает она сама: "То-то Батюшка вчера весь день поговаривал, что ждет его что-то хорошее"». Так и находили своего духовного отца прежние чада – те, кто были еще живы, кто вернулись из лагерей и ссылок. Появлялись и новые, число их все возрастало.
Оберегая покой своих чад и друзей, на одном месте он долго не живал. Вот "география" его скитаний: Иваново, Куйбышев, Белгород, Харьков, Орехово-Зуево, Воронеж, Ольховец, Днепропетровск, Сухуми, Подмосковье, Москва... всего не перечислить. Во время странствований случалось проходить по сорок километров в день. Доберется до пристанища утомленным, с окровавленными от ран ногами, но об отдыхе не заботился, а тут же приступал к обычному молитвенному правилу, после которого – беседа с духовными чадами.
Жил отец Серафим в основном у духовных детей, которые заботились о нем, помогали материально. В конверты с исповедями вкладывали деньги, кто сколько мог, посылали гостинцы. И Старец нередко писал: «Все твои гостинцы получаю, зря не расходуйся. Не ты одна. С громады по нитке, и бедному рубашка». Все, что появлялось у него "лишнего" – деньги, продукты, одежда, – раздавал нуждающимся.
У духовных детей осталось в памяти, как он мог прервать любую беседу, и, лишь подходило время, предложить: «Давай помолимся». И начинал службу.
О случаях прозорливости отца Серафима вспоминали многие. Однажды своей духовной дочери, которая все собиралась к нему поехать, да откладывала, сказал при встрече: «Что же ты не приехала, три раза просил тебя встретить на вокзале».
Рассказывали и о таком эпизоде: «Собрался Батюшка с Верой Александровной Потаповой ехать в Можайск, к сестрам – матушке Вере и матушке Надежде, они там были учительницами. Поехали, а адрес забыли. Прибыли ночью. Куда идти? Вдруг им котик встречается, трется, радуется. Батюшка и говорит: "Пойдем за котиком, куда нас приведет". Идет котик, потом свернул, и привел в нужный дом».
Еще случай прозорливости: одну свою духовную дочь, матушку Минодору (Лебедеву), отец Серафим не скоро постриг, несмотря на ее просьбы, все откладывал и говорил: «Пострижешь тебя, а ты от нас уйдешь»; после смерти матушки Минодоры стало понятно, о каком «уходе» говорил Батюшка – она прожила чуть больше месяца после пострига.
Имел Батюшка и дар слез. Однажды в беседе о пользе слез заметил: "Если я не имею слез при совершении литургии, то все равно что не служил". Плакал он и за чад своих. Однажды даже его духовник сказал: "Сколько же слез проливает отец Серафим, ведь бывает, что целыми днями плачет". Да и многие чада его слезы замечали, хотя он и старался хранить их незримыми.
Обладал он и даром исцелений. В Данииловом монастыре, когда Батюшка помолился и отслужил молебен преподобному князю Даниилу, ребенок, до трех лет не ходивший, исцелился.
Одна духовная дочь его сильно страдала, была вся опухшая и однажды, будучи у Батюшки, с горьким упреком и слезами пожаловалась ему: "Вот, Батюшка, другим помогаете и исцеляете своими молитвами, а я, грешная, видно, чужая вам, не пожалеете меня". И что же? Уснув дома с этими мыслями и слезами, утром встала совершенно здоровой.
Когда Батюшка подвизался еще в Данииловом монастыре, к нему обращались и за советом по разным житейским делам. Однажды приходит человек и спрашивает, какую из лошадей ему продать. Батюшка дал совет, но тот, по маловерию, продал ту, которую Батюшка благословил оставить. И что же? Только продал, как оставленная лошадка пала... После этого случая хозяин лошади такую возымел к Батюшке веру и любовь, что и всю семью вверил его руководству.
И нестяжание Батюшка имел великое. Когда пребывал в обители, то все пожертвования, предназначенные для него, отдавал на общую потребность монастыря, а что давалось ему от монастыря на личные расходы, то тратил на бедных духовных чад. Одну из своих духовных дочерей, сиротку, избавил от трудной жизни прислуги, благословив на монастырскую жизнь, предварительно обеспечив всем необходимым для вступления в обитель. Безродной старушке, даже и в последние годы, когда сам бедствовал, ежемесячно посылал денежную помощь – как пенсию – от себя. А сколько тайной совершено было им милостыни, один Всевидящий Господь лишь ведает.
Одно время отец Серафим очень переживал, что невозможно ему открыто служить в храме. И однажды во сне увидел владыку Феодора, который сказал ему: «Прими схиму. Твой путь – духовника и старчества, а не открытого служения».
В 1960 году он был тайно пострижен в великую схиму епископом Донатом (Щеголевым) с наречением имени Даниила в честь преподобного и благоверного князя Даниила Московского.
Схиархимандрит Даниил вел огромную переписку с духовными детьми до последних дней своей жизни. В последние годы Батюшке было трудно принимать всех, особенно после сильного сердечного приступа, когда уже и отходную велел читать; но Господь продлил еще немного дни его.
В последнее полугодие у него была сильная болезнь ноги, и он переносил ее с терпением, без единого стона. А нога побагровевшая, опухшая – больно и со стороны было смотреть.
Заботился лишь о чадах, принимал их радушно, утешал скорби.
Как-то поведал о том, что, когда он лежал в болезни, то вдруг почувствовал, что Кто-то стоит возле него и отирает ему глаза. Открыв их, увидел удаляющуюся в дверь Женщину в белом одеянии. И смолк, ничего больше не объяснив. А всем подумалось, что это была Матерь Божия.
27 января 1970 года у Батюшки произошел инсульт, после которого он прожил еще две недели, будучи в полной и ясной памяти. Послали за владыкой Донатом.
Тот приехал 14 февраля в 7:30 утра. Вошел в комнатку, где лежал старец Даниил, и тихо спросил, помнит ли он его. Отец Даниил говорить уже не мог, но дал понять, что узнал и помнит. После исповеди владыка Донат прочитал разрешительную молитву и благословил призвать священника Александра Куликова из Николо-Кузнецкого московского храма для соборования и последнего напутствия. Приехал отец Александр. Начал соборовать и после первого помазания почувствовал, что Старец совсем слаб. Причастил, затем продолжал соборование. В конце таинства, когда над головой его было раскрыто Евангелие, Батюшка тихо отошел ко Господу.
Шел 14-й день февраля, на часах было два часа пополудни.
Старец завещал, чтобы по упокоении его дали доступ всем желающим проститься. И квартира семьи Мазуровых, духовных его чад, предоставлявших ему приют на протяжении многих лет, бывших рядом с ним в трудные дни его жизни, под кровом которых он и почил, не закрывалась три дня.
Отпевали его в храме святителя Николая в Кузнецах. Напутствовал его в последний путь отец Александр Куликов. И только здесь чада отца Серафима услышали имя своего духовного отца в схиме – Даниил.
Он был похоронен в Москве на Котляковском кладбище.
Литература:
1. 100 вопросов самому себе. Духовная анкета. Даниловский благовестник. М., 2001 г. С. 72-95.
2. Зеленская Г. Несокрушимые духом. Судьбы насельников московского Данилова монастыря// Памятники Отечества: Альманах. 1992. № 2-3.
3. Архимандрит Серафим// Даниловский благовестник. 1995. Вып. 7.
4. Даниловский благовестник. 1996. Вып. 8.
5. Неопубликованные воспоминания духовных детей о. Серафима (Климкова), в схиме Даниила. Рукопись. Архив ПСТБИ.
6. У Бога все живы: Воспоминания о Даниловском старце архимандрите Георгии (Лаврове). М.: Даниловский благовестник, 1996. С. 33.
7. http://msdm.ru
8. http://pstbi.ru
Документы:
1. ЦА ФСБ РФ. Д.Р-22583.
2. Архив УФСБ по Владимирской обл. Д.П-5328.
День памяти:
1/14.02 – день кончины (1970 г.)
Схиархимандрит Даниил (Климков Григорий Юрьевич) родился 19 апреля 1893 года в селе Ольховец Бобрецкого уезда Львовской губернии. Земли те принадлежали в то время Австрии, там было сильное влияние католичества, процветало униатство. Но благочестивые родители Григория исповедовали Православие.
С 1905-го по 1912 год он учился во Львовской классической гимназии.
Там в то время было только несколько русских, православных по исповеданию. Одноклассники всячески старались унизить русских учащихся, иронически называя их «славянофилами», смеялись над ними. Больно, грустно делалось от насмешек. Днем Григорий крепился, а ночью, под одеялом, в слезах изливал скорбь свою Богу.
В 1913 году поступил в Житомирскую Духовную семинарию, где его приняли сразу на третий курс. По пути в Житомир побывал в Почаеве, поклонился мощам преподбного Иова, потом заехал в Харьков, где от архиепископа Антония (Храповицкого) услышал предсказание: «А, добродетельный Гриша, монахом будешь». – "А я, – вспоминал позже Батюшка, – подумал: «Какой же я добродетельный? Знал бы старец, какой я грешник»".
В 1915 году он был зачислен студентом в Московскую Духовную академию, ректором которой в то время был владыка Феодор (Поздеевский), оказавший большое влияние на всю его дальнейшую жизнь. Григорий стал иподиаконом Владыки, часто бывал с ним в поездках, получал от него и материальную помощь. Учился он отлично. Сокурсником его был Сергей Георгиевич Баляев, в будущем архимандрит Тихон, последний наместник Свято-Даниилова монастыря перед его закрытием.
В 1918 году окончил Духовную академию.
Его дважды арестовывали, но отпускали без последствий.
В декабре 1920 года архиепископом Евсевием (Никольским) Григорий был рукоположен во иерея с обетом безбрачия при поручительстве оптинского старца отца Нектария и старца московского отца Алексия Мечева, так как тяготился мирской жизнью и чувствовал призвание Божие к пастырской деятельности.
Служить отец Григорий стал в московском храме во имя Девяти мучеников Кизических. Псаломщиком там был Дмитрий Федорович Щеголев, в будущем архиепископ Донат. В 1960 году он пострижет отца Серафима в схиму с именем Даниил, в честь благоверного князя Даниила Московского, а 14 февраля 1970 года примет его последнюю исповедь.
В памяти людской сохранился один случай из жизни Батюшки того времени. Был диспут, которых устраивалось тогда множество. После выступления ораторов, отрицавших существование Бога, отец Григорий взошел на кафедру и громко задал вопрос: "Кто неверующий, поднимите руку". Поднялось руки три-четыре. Тогда он сказал: "Из-за трех-четырех человек собрание не будем задерживать, а неверующих для беседы прошу ко мне на дом". Часто после его выступлений и бесед слушатели, отрицавшие Бога, становились искренними почитателями, а порой и духовными чадами Батюшки.
3 октября 1921 года он был арестован вместе со священником Евгением Кобрановым по делу «Братства Девяти мучеников Кизических». При аресте обвинен в "антисоветской агитации".
Дело возникло из-за анонимного письма на имя Ленина, в котором говорилось о проповедях, которые произносил "поп Евгений" "не в Вашу и Республики пользу" и предлагалось его перевести в село.
В период следствия содержался во Внутренней тюрьме ВЧК.
По постановлению Президиума ВЧК был освобожден.
Его душа стремилась к подвижнической жизни – жизни монашеской. Он поехал в Зосимову пустынь к старцу отцу Алексию, у которого исповедовался с семилетнего возраста, и получил благословение на монашество и поступление в Свято-Даниилов монастырь, настоятелем которого в то время был владыка Феодор (Поздеевский). Получил благословение на монашество и от другого старца – отца Алексия Мечева, сказавшего ему: «Иди в монашество, в Данилов, иначе потеряешь искру». Эта искра, увиденная в молодом священнике великим московским старцем, разгорелась в святой обители и многих людей зажигала благодатным огнем.
В 1921 году в Даниловской обители епископом Серафимом (Звездинским) иерей Григорий был пострижен в мантию, с именем Серафим, в честь преподобного Серафима Саровского.
Из рассказов отца Серафима последующих лет известно, что в Данилове он прошел хорошую духовную школу под руководством архимандрита Поликарпа (Соловьева), которому поручил окормление нового насельника владыка Феодор. Ежедневно отец Серафим ходил на откровение помыслов. Позже вспоминал, что постоянное раскрытие своей души перед духовником стало для него столь сильной потребностью, что он и уснуть не мог, если не очистит своей совести перед старцем. Чувствовал явный покров благодати Божией. "Мне казалось, – вспоминал Батюшка, – будто облако окружает меня и сохраняет". Молитва Иисусова была в то время его непрестанной духовной пищей.
В 1922 году от владыки Настоятеля он получил послушание принимать исповедь и вести людей по пути спасения. Вначале отец Серафим исповедовал детей. Испытав нового насельника на первом послушании, владыка Феодор вскоре поручил ему принимать исповедь взрослых. Нового даниловского духовника сразу заметили. Люди тянулись к отцу Серафиму, несмотря на его строгость. Имея опыт деятельной духовной жизни, он щедро делился им и прилежал направлять своих пасомых на верный путь.
Отец Серафим имел великий дар любви к душам человеческим. Число окормлявшихся у него с каждым днем увеличивалось, возрастая до огромного количества. Великим постом он с владыкой Амвросием (Полянским) исповедывал до трех часов ночи, доходя до изнеможения. А уходя в свою келью, уносил с собой пачку тетрадей и листков – откровения духовных чад. Бывало, прижмет их к груди и с любовью, как отец родной, скажет: "Ведь это все души". И каждому из своих чад он отвечал письменно на все вопросы и недоумения. Больше всего старался Батюшка развить в духовных чадах зрение своей греховности и самоукорения. При жизни в Даниловом монастыре, да и позже в изгнании, много выпало досаждений на долю отца Серафима от духовных чад и от некоторых из монашествующей братии, но он не гневался, а приписывал все врагу, бесам. Временами изнемогал и даже сильно болел, страшно ему и самому становилось от наплыва жаждущих духовного руководства, которые чувствовали особенную благодать, в нем пребывающую. За это и мстил диавол Батюшке, являясь иногда во сне и набрасываясь на него.
Он сам вспоминал, что в Данилове у него была такая ревность к духовничеству, что ее можно было сравнить со спасением погибающих на пожаре. Это огненное служение людям не угасало до конца жизни. Многие его духовные чада и в миру под его руководством вели вполне монашескую жизнь.
Вот свидетельство знавших его в Даниловом монастыре: «В отце Серафиме чувствовали особенную благодатную силу, и – как железо притягивается к магниту – так и души людей льнули к Батюшке. С первых дней его служения, несмотря на его молодость, мы чувствовали в нем старца. Благообразный вид отца Серафима невольно возбуждал и благоговейный страх, и полную уверенность в его святости и старческой мудрости. Даже и старшие из братии тянулись к нему. Так, один даниловский архимандрит сказал: "У нас в обители только один старец – отец Серафим". Конечно, и другие духовники были опытны и имели своих духовных чад. Но такой заботы и такого труда, как принятие ежедневных откровений, и такого внимательного старческого руководства, кажется, не было».
В 1924 году владыка Феодор возвел его в сан архимандрита.
С годами отец Серафим становился все более опытным и благодатным духовником.
Однажды Батюшка собрал чад, человек двадцать пять, чтобы пойти в Николо-Угрешский монастырь на Богомолье. Там в то время пребывал владыка Макарий (Невский). С вечера была договоренность о времени выхода. Ждут, ждут чада, а Батюшка все не выходит. Наконец дождались, но вид у него был болезненный. Сказал, что ему было очень плохо ночью, и теперь точно все тело избито. По дороге молились, пели духовное, а когда встречалась по пути земляничка, Батюшка разрешал пособирать, но не забывая при снятии каждой ягодки произносить молитву Иисусову. Пришли в обитель, стал Батюшка служить молебен. Там в то время находилась бесноватая, за которую попросили его помолиться. Когда же он начал читать о ней молитвы, то она стала поносить, ругать его. Особенно запечатлелись в памяти присутствовавших ее слова: "Что, здорово мы сегодня ночью тебя побили? И еще будем бить!" Тут всем чадам ясна стала причина нездоровья Батюшки.
В Данииловом монастыре, по сострадательности к страждущим бесноватым, Батюшка отчитывал их. Это, по вражьему внушению, вызывало насмешку одного молодого дьякона, который, указывая на отца Серафима, дерзал вслух произносить: "Вот бесогон идет". А Батюшка, не ради себя, но вразумляя брата, строго заметил, что не подобает ему, младшему по возрасту и сану, произносить насмешки над старшими.
10 июня 1927 года он был арестован и обвинен в том, что «использовал религиозный фанатизм отдельных верующих в антисоветских целях». Осужден по статье 58-14.
Приговор: 5 лет ссылки на Север на вольное поселение.
В 1927-32 годах проживал в городе Обдорске (ныне Салехард).
Вначале отец Серафим жил в поселке Табара недалеко от города Ирбита, затем в 30 километрах от Обдорска, за Полярным кругом, в селении Лабытнанги. Наладилась связь, духовные дети посылали все необходимое. Жил ссыльный батюшка в частном доме. Литургию служил ежедневно. У него были антиминс, священные сосуды, необходимое священническое облачение.
«Страшное время переживаем, – говорил отец Серафим, – и какой конец? Там, где оскорбляют Бога, не положено жить. Не положено было и жене Лота назад оглядываться, туда, где огонь с неба сошел на землю Лотову».
Понимая необходимость переписки и предполагая, что духовные чада могут смущаться тем, что слишком его обременяют, отец Серафим ободрял: «Письмами твоими я не отягощаюсь, дорожу как бюллетенем духовного здравия твоего»; «Пишешь хорошо, вот так необдуманно и пиши, я разберусь. Да, [вот как] рукомойник должен мыть не чистых, а загрязненных, посему не стесняйся – для этого он и поставлен»; «Д[уховный] о[тец] ни разу не делал тебе замечаний по поводу объема писем или частоты, наоборот, он это поощряет и находит весьма полезным и спасительным». Для каждого чада у него было свое слово. «Почему не написала, какое у тебя образование, и на какой работе, конторской или другой, – буду знать, на каком языке отвечать», – писал он одной из новых чад своих.
В 1933 году отец Серафим вышел на свободу, но при этом должен был три года жить под надзором властей в городе Белгороде.
В 1933-34 годах, по окончании этого срока, проживал в Кашире.
В 1934-36 годах – в городе Киржаче Владимирской области, вместе с даниловским монахом Игнатием (Бекреневым), священником Иоанном Васильевым и послушницей Лизой – монахиней Евлампией (Матвейченковой); в то же время там находился и другой даниловский насельник – архимандрит Симеон (Холмогоров), ближайший духовный друг владыки Феодора.
В 1937 году органами ГПУ было заведено дело о «Даниловском иноческом братстве», и почти все оставшиеся к тому времени на свободе даниловские насельники были арестованы. Был подписан ордер на арест и архимандрита Серафима. Но в дни, когда в Киржаче арестовали близких ему людей, он находился в Москве, где и узнал об арестах.
Многие из его духовных чад были арестованы и расстреляны.
Из материалов дела П-5328 архива УФСБ по Владимирской области: "...Установлено, что на территории Московской обл. и ряде районов Ивановской обл. существовала подпольная к/р организация церковников и монашества, т.н. "Всероссийское Иноческое братство", возглавляемая находившимся в ссылке в Сыктывкаре архиепископом Поздеевским и архимандритом Холмогоровым с группой своих послушников из бывшего Московского Даниловского монастыря на основе к/р платформы ссыльных епископов, известной под именем "Истинно Православная Церковь"... По прямым указаниям руководителя организации Поздеевского в 1935 г. были созданы 3 контрреволюционные группы – ячейки организации, объединенные в т.н. "домашние нелегальные церкви" ("скиты", "обители" и т.д.) под руководством архимандрита Холмогорова, епископа Парфенова и архимандрита Климкова... В группу Климкова входили: Селифонов А.И. [игумен Алексий], Бекренев Г.И. [монах Игнатий], Васильев И.И. [священник Иоанн], Брещинская В.Д., Матвейченко Е.И. [монахиня Евлампия]".
Отец Серафим перешел на нелегальное положение.
Война застала его в Верее. Он старательно скрывался и выходил на воздух только по ночам. В подвале дома, приютившего Батюшку, была устроена домашняя церковь. Позже отец Серафим вспоминал, что, когда немцы занимали Верею, стреляли «туда и сюда» – и немцы, и наши. Во время обстрела он служил литургию перед большой иконой Божией Матери «Умиление», и, по его словам, все время были «то перелет, то недолет», так что никто из домашних не пострадал.
Отец Серафим оказался на оккупированной территории. С отступлением немцев вновь возникла опасность ареста, и он решил вернуться на родину – в Ольховец, где были его родственники и где он мог бы не таясь жить в своем доме. Вместе с ним отправились даниловский архимандрит Тихон (Баляев) и Лидия Дмитриевна Гаврилова, келейница отца Серафима (позже она была близка епископу Афанасию (Сахарову), глубоко чтила его память). Но надежды на родное село не оправдались. Родственники были чужды по духу, равнодушны к Православию.
Поехали во Львов. Там епархиальный архиерей направил отцов Серафима и Тихона внештатными священниками в церковь святителя Николая в село Битля около Дрогобыча, где отец Серафим служил с февраля 1944 года до прихода советских войск в сентябре. С тех пор он уже никогда не служил открыто, и это всегда болью отзывалось в его душе.
В ночь с 25 на 26 мая 1945 года отец Серафим и Лидия Дмитриевна, к тому времени уже инокиня Лидия, были арестованы. Из следственного дела известно, что при обыске у отца Серафима были найдены запасные Святые Дары, набор для крещения, черное марлевое облачение – для пережившего гонения священника было очевидно, что наступит время, когда ему придется тайно нести пастырское служение, и он готовился к этому заранее.
9 августа 1945 года их заключили во внутреннюю тюрьму НКВД на Лубянке.
Архимандрит Серафим был последним, кто проходил по делу «Даниловского братства» 1937 года. Его обвиняли теперь не только в контрреволюционной деятельности, как его собратьев по Даниилову монастырю, но и в измене Родине, в сотрудничестве с врагом.
30 декабря 1945 года Военным Трибуналом МВО он был осужден по статьям 58-1 "а", 58-10 ч. 2 и 58-11.
Приговор: 10 лет исправительно-трудовых лагерей.
Содержался в исправительно-трудовом лагере в поселке Межово Красноярского края.
Многое пришлось пережить, находясь в лагерях: холод, неустройство, голод. Ночью лежать приходилось не шевелясь, на одном боку, чтобы не беспокоить соседа на нарах. Были у него сапоги на ногах, но их стащили с ног и обули в лапти. Придет вечер, а ноги мокрые, в грязи. Материальной помощи отец Серафим почти не имел, а когда от родных получал посылочку сухариков, то на его долю оставалось только то, что смог спрятать за пазуху, остальное вырывали... Но вера и терпение помогали ему переносить все с благодарением Богу.
Позже чада спрашивали: "Неужели Вы, Батюшка, не унывали там?" Он с кротостью отвечал: "Нет! Я как проснусь, так начинаю "раздувать самовар" (внутренние молитвенные чувства)", все, что помню, по порядку всю службу прочитаю".
Вспоминал особенно один день – день Рождества Христова. Запрягли их, человек десять, в сани возить бревна. "А я, – рассказывал Батюшка, в душе распеваю: Рождество Твое, Христе Боже наш..."
Начальство, дивясь его благодушию, однажды спросило, почему он спокоен и как бы доволен, находясь в таких условиях. Батюшка ответил: "Потому что молюсь Богу". Он на труд в лагере смотрел как на послушание, данное от Бога: "Вот, в обители я не проходил новоначального труда послушника, так Господь дал здесь испытать".
В 1955 году, по окончании срока, не зная куда ехать, остался под Красноярском. Был сторожем на скотном дворе местного колхоза, жил на частной квартире, у немых хозяев. Разбил небольшой огород: посадил картофель, огурцы, помидоры. И, на удивление всем, урожай удался необыкновенный. Но здоровье его было расшатано: грыжа, больные легкие, сердце, покалечена правая рука.
Промыслу Божию угодно было вновь вручить Батюшке чад его. Сначала завязалась переписка, а потом началась для него жизнь "на колесах".
В августе 1956 года в Сибирь за своим духовным отцом ездила Вера Сергеевна Воронкова (мать Досифея). Вернувшись, на первое время отец Серафим поселился в Иванове, у старушки-вдовы Анны Никифоровны Московкиной. Жил в углу, отделенном от остального помещения занавеской. Через какое-то время церковной старостой ивановского храма был куплен в Иванове дом, где Батюшка недолго прожил.
Стали собираться вокруг Старца духовные дети. Матушка Параскева (Мачкина) рассказывала: «Как-то в храме, на Почаевскую, я очень горячо молилась: "Матерь Божия, верни мне отца..." Вдруг подходит монашка и говорит об отце Серафиме... Я поехала в Иваново. Приехала ночью, куда идти – не знаю. Молюсь: "Господи, покажи мне, где Батюшка живет". В одном домике зажегся свет. Решила постучать, спросить, где живет староста. Стучу, открывает она сама: "То-то Батюшка вчера весь день поговаривал, что ждет его что-то хорошее"». Так и находили своего духовного отца прежние чада – те, кто были еще живы, кто вернулись из лагерей и ссылок. Появлялись и новые, число их все возрастало.
Оберегая покой своих чад и друзей, на одном месте он долго не живал. Вот "география" его скитаний: Иваново, Куйбышев, Белгород, Харьков, Орехово-Зуево, Воронеж, Ольховец, Днепропетровск, Сухуми, Подмосковье, Москва... всего не перечислить. Во время странствований случалось проходить по сорок километров в день. Доберется до пристанища утомленным, с окровавленными от ран ногами, но об отдыхе не заботился, а тут же приступал к обычному молитвенному правилу, после которого – беседа с духовными чадами.
Жил отец Серафим в основном у духовных детей, которые заботились о нем, помогали материально. В конверты с исповедями вкладывали деньги, кто сколько мог, посылали гостинцы. И Старец нередко писал: «Все твои гостинцы получаю, зря не расходуйся. Не ты одна. С громады по нитке, и бедному рубашка». Все, что появлялось у него "лишнего" – деньги, продукты, одежда, – раздавал нуждающимся.
У духовных детей осталось в памяти, как он мог прервать любую беседу, и, лишь подходило время, предложить: «Давай помолимся». И начинал службу.
О случаях прозорливости отца Серафима вспоминали многие. Однажды своей духовной дочери, которая все собиралась к нему поехать, да откладывала, сказал при встрече: «Что же ты не приехала, три раза просил тебя встретить на вокзале».
Рассказывали и о таком эпизоде: «Собрался Батюшка с Верой Александровной Потаповой ехать в Можайск, к сестрам – матушке Вере и матушке Надежде, они там были учительницами. Поехали, а адрес забыли. Прибыли ночью. Куда идти? Вдруг им котик встречается, трется, радуется. Батюшка и говорит: "Пойдем за котиком, куда нас приведет". Идет котик, потом свернул, и привел в нужный дом».
Еще случай прозорливости: одну свою духовную дочь, матушку Минодору (Лебедеву), отец Серафим не скоро постриг, несмотря на ее просьбы, все откладывал и говорил: «Пострижешь тебя, а ты от нас уйдешь»; после смерти матушки Минодоры стало понятно, о каком «уходе» говорил Батюшка – она прожила чуть больше месяца после пострига.
Имел Батюшка и дар слез. Однажды в беседе о пользе слез заметил: "Если я не имею слез при совершении литургии, то все равно что не служил". Плакал он и за чад своих. Однажды даже его духовник сказал: "Сколько же слез проливает отец Серафим, ведь бывает, что целыми днями плачет". Да и многие чада его слезы замечали, хотя он и старался хранить их незримыми.
Обладал он и даром исцелений. В Данииловом монастыре, когда Батюшка помолился и отслужил молебен преподобному князю Даниилу, ребенок, до трех лет не ходивший, исцелился.
Одна духовная дочь его сильно страдала, была вся опухшая и однажды, будучи у Батюшки, с горьким упреком и слезами пожаловалась ему: "Вот, Батюшка, другим помогаете и исцеляете своими молитвами, а я, грешная, видно, чужая вам, не пожалеете меня". И что же? Уснув дома с этими мыслями и слезами, утром встала совершенно здоровой.
Когда Батюшка подвизался еще в Данииловом монастыре, к нему обращались и за советом по разным житейским делам. Однажды приходит человек и спрашивает, какую из лошадей ему продать. Батюшка дал совет, но тот, по маловерию, продал ту, которую Батюшка благословил оставить. И что же? Только продал, как оставленная лошадка пала... После этого случая хозяин лошади такую возымел к Батюшке веру и любовь, что и всю семью вверил его руководству.
И нестяжание Батюшка имел великое. Когда пребывал в обители, то все пожертвования, предназначенные для него, отдавал на общую потребность монастыря, а что давалось ему от монастыря на личные расходы, то тратил на бедных духовных чад. Одну из своих духовных дочерей, сиротку, избавил от трудной жизни прислуги, благословив на монастырскую жизнь, предварительно обеспечив всем необходимым для вступления в обитель. Безродной старушке, даже и в последние годы, когда сам бедствовал, ежемесячно посылал денежную помощь – как пенсию – от себя. А сколько тайной совершено было им милостыни, один Всевидящий Господь лишь ведает.
Одно время отец Серафим очень переживал, что невозможно ему открыто служить в храме. И однажды во сне увидел владыку Феодора, который сказал ему: «Прими схиму. Твой путь – духовника и старчества, а не открытого служения».
В 1960 году он был тайно пострижен в великую схиму епископом Донатом (Щеголевым) с наречением имени Даниила в честь преподобного и благоверного князя Даниила Московского.
Схиархимандрит Даниил вел огромную переписку с духовными детьми до последних дней своей жизни. В последние годы Батюшке было трудно принимать всех, особенно после сильного сердечного приступа, когда уже и отходную велел читать; но Господь продлил еще немного дни его.
В последнее полугодие у него была сильная болезнь ноги, и он переносил ее с терпением, без единого стона. А нога побагровевшая, опухшая – больно и со стороны было смотреть.
Заботился лишь о чадах, принимал их радушно, утешал скорби.
Как-то поведал о том, что, когда он лежал в болезни, то вдруг почувствовал, что Кто-то стоит возле него и отирает ему глаза. Открыв их, увидел удаляющуюся в дверь Женщину в белом одеянии. И смолк, ничего больше не объяснив. А всем подумалось, что это была Матерь Божия.
27 января 1970 года у Батюшки произошел инсульт, после которого он прожил еще две недели, будучи в полной и ясной памяти. Послали за владыкой Донатом.
Тот приехал 14 февраля в 7:30 утра. Вошел в комнатку, где лежал старец Даниил, и тихо спросил, помнит ли он его. Отец Даниил говорить уже не мог, но дал понять, что узнал и помнит. После исповеди владыка Донат прочитал разрешительную молитву и благословил призвать священника Александра Куликова из Николо-Кузнецкого московского храма для соборования и последнего напутствия. Приехал отец Александр. Начал соборовать и после первого помазания почувствовал, что Старец совсем слаб. Причастил, затем продолжал соборование. В конце таинства, когда над головой его было раскрыто Евангелие, Батюшка тихо отошел ко Господу.
Шел 14-й день февраля, на часах было два часа пополудни.
Старец завещал, чтобы по упокоении его дали доступ всем желающим проститься. И квартира семьи Мазуровых, духовных его чад, предоставлявших ему приют на протяжении многих лет, бывших рядом с ним в трудные дни его жизни, под кровом которых он и почил, не закрывалась три дня.
Отпевали его в храме святителя Николая в Кузнецах. Напутствовал его в последний путь отец Александр Куликов. И только здесь чада отца Серафима услышали имя своего духовного отца в схиме – Даниил.
Он был похоронен в Москве на Котляковском кладбище.
Литература:
1. 100 вопросов самому себе. Духовная анкета. Даниловский благовестник. М., 2001 г. С. 72-95.
2. Зеленская Г. Несокрушимые духом. Судьбы насельников московского Данилова монастыря// Памятники Отечества: Альманах. 1992. № 2-3.
3. Архимандрит Серафим// Даниловский благовестник. 1995. Вып. 7.
4. Даниловский благовестник. 1996. Вып. 8.
5. Неопубликованные воспоминания духовных детей о. Серафима (Климкова), в схиме Даниила. Рукопись. Архив ПСТБИ.
6. У Бога все живы: Воспоминания о Даниловском старце архимандрите Георгии (Лаврове). М.: Даниловский благовестник, 1996. С. 33.
7. http://msdm.ru
8. http://pstbi.ru
Документы:
1. ЦА ФСБ РФ. Д.Р-22583.
2. Архив УФСБ по Владимирской обл. Д.П-5328.