Ирэна. Повесть в стихах и прозе
Предыдущая глава:
http://www.proza.ru/2018/02/09/1787
Глава третья
В ту пору странную ещё я помню дом…
Культуры. Что от центра на отшибе.
Не посреди волнующейся зыби
Вихрастых толп, плакатов и знамён,
А в заводской ДК приехал он
Сказать про Путь и Истину и Жизнь,
Про относительность земных отчизн
Простым, любому ясным слогом –
Как понимал, как верил и любил
И как умел – наверно, он один
(Нам есть с чем сравнивать спустя десятилетья,
Когда уже нас только что не плетью
Сгоняют в «храм».
Торговцы ж – ныне там…).
Он не воитель и не паладин,
Не изрекал косноязычных «истин»
И стал чрез это многим ненавистен,
Кто разум почитал за смертный грех,
Подозревая в нём свой неуспех.
В иконописи я не искушён
И не хочу вам рисовать святого,
Рождая оханья, и вздохи, и экстаз
Отученных от чувств и мысли масс.
Да что там говорить. Наверно б, он
Над замыслом таким повеселился,
И с едкостью. Небесный почтальон
Во вдохновении моём – одна надежда.
По-настоящему я видел только раз
Его, когда средь тропок снежных
Не в белых далеко одеждах
Ирэною я был влеком,
Моргая папиросным огоньком.
(Я ту поездку в Новую Деревню,
Давнишнюю, запомнил; что же в ней?
Остались только ладан и елей,
Ни слова… Мне ж хотелось быть на гребне
Волны, что стены все сметёт
И с уст тяжёлый сбросит гнёт.)
Да полно… В терему того ДК
Вновь были все свои, - но тише, проще.
Кивал мне кто-то. Я с усильем узнавал –
Сообразительный как самосвал
И поворотливый как кур, попавший в ощип.
Его все ждали. Он живой пока…
И вот уж он. Без тягости серьёзен,
Как воздух прост, ни капельки не грозен –
Спросили б о Тейяре де Шардене
Иль только о «супружеской измене».
Прост как ручей – но вовсе не простак.
Движеньем рук не откупиться нам никак:
Он не принёс нам двадцать кирпичей,
Чтоб старый-старый мир из них построить.
Гармония усилий будет стоить –
Побольше, чем цена трёх штук свечей.
Он говорил о Ферапонте и Зосиме,
О реформаторстве и схиме,
Но выбора ничуть не предлагал.
Ведь свет и тьма – не сено и солома,
Как кажется из трещины разлома
Бедовому, кого скосил девятый вал
Того, что было революцией когда-то
И тиранией стало, ослепляя даты…
Он вновь хотел напомнить: человек –
Герой той драмы, что творится в небе,
Напоминая о душе и хлебе,
О расстояньях в миллион парсек
И в два шагА,
О том, что нет врага
Страшней, чем сам себе ты в сердце выжег
Помимо всех лакеев, злыдней, выжиг.
Но не к угрюмству речь его вела,
Не омрачала собеседникам чела
Напоминанием, что всё лежит во зле,
Так пусть, мол, и покоится в золе…
Осколки света радостно сбирал
Он там, куда и взгляд не забредал
Его собратьев из соседнего прихода,
Крестить ловивших на просёлке пешехода:
В конфуцианстве и в зороастризме…
Чужой так называемой харизме
(Тогда так только стали говорить),
Во всём искал он подлинности нить,
Желая с жизнью жизнь соединить
Во славу Бога, в Коего он верил.
Он не пугался, коль чего-то не измерил,
Нимало не претендовал на то.
Пред ним светлели Запад и Восток
Зарёю то размытой, то бесстрашной.
Он нам лишь только очерк карандашный
Стремился дружелюбно передать
Того, в чём речи вынуждаются хромать…
Я и теперь с ним не во всём согласен,
И у меня другой весь алфавит.
Но труд его был всё же не напрасен –
Признать мне сердце вместе с разумом велит.
А что ж был я тогда? Да право, и не знаю.
Посмотришь на себя: кто ж это был такой?..
До неба далеко. Земля ещё без края.
А он толкует мне, что в буре есть покой!
Да коли там покой, тогда на что мне буря?
Зачем то там, то тут рубил канаты я?
И бороду крутя, настырно взор нахмурив,
Пытаюсь охватить зловредность бытия.
И Достоевский вновь мои щекочет нервы,
Цветаева кричит: «Пора вернуть билет!»
Билет я потерял в наплечной сумки недрах,
И где ж его сыскать? Куда направить «нет»?..
Но справа от меня – точёный длинный профиль,
И он меня хранит, как травка-малахит.
Учебной суетой – предвестья катастрофы.
Забывшись, я лечу среди пустых орбит.
Меж тем свободно речь его лилась,
Всего живого указуя связь.
Он сел. Пошли уже вопросы.
На столике – записок россыпь.
Он ни одной не позабыл и не отверг.
Ленивый ум уже б давно померк
Пред просьбой «осветить значение Корана»,
Тревогой – светопреставленья ждать не рано ль,
Заботою – в раю ли Васнецов
И как нам оживить наследие Отцов.
«Что знаю – лишь о том и говорю.
За жизнь свою я не бывал в раю».
Иной раз руки разведёт с улыбкой:
«Да тут – начать и кончить! До утра
Беседовать о том при свете зыбком
Пришлось бы нам… Нет, вовсе не пора
Закупориться на горе иль в доме
И ожидать, когда всему конец:
Того не знает ни один мудрец
И ни в каком вы не прочтёте томе».
Поток записок всё не убывал,
Но он хотел и слышать голоса живые –
Глядел на лица, вызывал и ободрял:
Здесь перед ним была его Россия.
«А что – когда б Вы стали депутатом?»
«Напомнил бы, как тяжко быть солдатом.
Ну, и конечно, школы и больницы…
Не наше дело – с социальным злом мириться!»
Насупившись, сидел и слушал я –
И вот опять об Ленина споткнулся.
Ему сказали: «Лишь бы не вернулся!..»
Уже стекалось множество ворья
Невидимо под новые знамёна,
Подчас толкая впереди иконы.
Но Меня не бывало в той толпе.
Он много жил и цену знал судьбе.
Он Галича крестил в своём приходе
И знал всю тяжесть века, что уходит.
Друзья, враги. Непросто с ними так…
Чем друг иной – надёжней честный враг.
Не это ль думал он, когда не стал
Пинать изрядно обветшавший пьедестал?..
Но я остался, уж конечно, недоволен.
Идиллию гудящих колоколен
Перед Ирэной я сурово обличал,
Идя к метро, средь снега одичав,
И множество ещё других идиллий.
Она дивилась: «Что ж Вы не спросили?»
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/02/20/1341