Я пытался открыть глаза, мои веки одеревенели и слиплись. Я с трудом приоткрыл один глаз: тусклый свет, расплывчатые контуры, голова гудит, в ушах шум и нестерпимая боль во всем теле. Я лежу на чем-то липком и скользком: что-то “чавкает” под моей спиной при малейшем движении. Кажется, что только движению пальцев рук не вторит боль в позвоночнике. Наконец мне удалось открыть оба глаза, моргая я пытаюсь сфокусировать взгляд и рассмотреть хоть что-то.
Постепенно мои глаза стали видеть очертания места, где я пребывал. Юрта, подумалось мне, да, именно – юрта! Я был в состоянии двигать только глазами: прямоугольное отверстие на вершине купола, решетчатые складные стенки, очаг. За эти долгие годы пребывания в Восточной Сибири, мне приходилось бывать в юртах бурят и эвенков. Эта маленькая вселенная кочевника(как всегда ласково называли юрту) поражала своей практичностью, уникальной простотой и мобильностью. Я не мог понять, что я здесь делаю? Как я тут оказался? Что со мной случилось?
В юрту вошла женщина лет 60-ти, медленно подошла ко мне, коснулась ладонью моего лба, села рядом и улыбнувшись сказала:
- Ну? Добро пожаловать в мир живых, сынок!
- Где я? Что со мной? – еле выговорил я.
- С тобой, сынок, “наперегонки” поиграла медведица – шатун. Слава Богу, наш охотник оказался рядом и застрелил ее. Вот, принес тебя ко мне, тащил много часов на спине. Уже, почти месяц, как ты без сознания.
Я стал вспоминать по крупицам все, что со мной произошло. Мое сознание складывало в ячейки памяти недавние эпизоды, как матрешки из маленькой складываются в большую.
- Ты бредил все это время, жар стал сходить только неделю назад. Когти медведицы разодрали твою спину, благо на тебе был ватник, а то твои легкие она нанизала бы на свои когти, как клубок на спицу. Меня зовут Сойжима, что означает -
Исцелительница. Вот я и пытаюсь тебя исцелить. По женской линии – я целитель в четвертом поколении.
- Спасибо вам…а меня зовут…
- Я знаю, в бреду ты часто повторял – я не Костенька! Мы с тобой прошли только полпути, Некостенька! Но я обещаю, что ты вернешься к полноценной жизни, если будешь помогать мне желанием жить. Больше от тебя ничего не требуется. Хотя…”украшения” на спине от медведицы остануться на память навсегда.
- На чем я лежу? Что-то скользкое липнет к моей спине.
- Тайга, покалечив тебя преподала урок, тайга тебя и вылечит. Мы лечим подобные глубокие раны волшебной смесью – это топленный жир бурундука, масло кедровых орехов и настойка из лечебных кореньев. У нас в тайге свой национальный антибиотик. А лежишь ты на мху и еловых ветках, чтобы доступ воздуха к ранам ни чем не преграждался. Я знаю, тебе очень больно, но придется потерпеть…
Некостенька!
Она ласково погладила меня по волосам и встала. Ее нежное прикосновение к моей голове напомнило мою маму.
Сойжима принесла мне какое-то горькое зелье, я выпил и мгновенно уснул. Во сне я видел маму, она была рядом, гладила мои волосы и нежно улыбаясь, пела какую-то колыбельную.
Мама Сойжима терпеливо и с любовью ставила меня на ноги: она варила народные снадобья, учила меня заново ходить, дважды в день втирала в мои поломанные кости медвежий жир, восстанавливала меня по кусочкам, лепила из меня нового человека, словно скульптор, ваяющий свою модель. Весь лечебный процесс сопровождался либо бурятскими буддисткими заклинаниями, либо христианскими молитвами.
Она не задавала мне лишних вопросов, лишь посвятила себя полностью мне, без остатка, будто побилась об заклад со смертью на мое полное выздоровление. Окружая меня материнской любовью и нежностью, Сойжима одновременно оставалась требовательным и безкомпромиссным врачом. Она упорно называла меня Некостенькой, а я нежно ее Мама Сойжима.
Как-то я спросил ее:
- Мама Сойжима! Почему вы ни о чем меня не спросите?
- Вот вылечим тело, Некостенька, а потом возьмемся за душу, - рассмеялась она.
- Тогда, если можно, расскажите о себе.
- Мать у меня – бурятка, а отец – русский. Я тебе уже сказала, что по материнской линии я – целительница. Так вот. Мой отец был политическим заключенным. Каким-то образом группе заключенных удалось бежать. Их преследовали несколько дней, в итоге догнали, расстреляли и бросили в яму, лишь прикрыв мхом и сосновыми ветками.
- Хоронить не будем, надо вернуться затемно, - услышал мой дед, охотник, который видел всю экзекуцию, спрятавшись в овраге. Когда “вертухаи” ушли, мой дед решил похоронить всех расстрелянных по-человечески, засыпать землей, чтобы эти несчастные не стали добычей для диких животных. Подойдя ближе, он услышал слабый стон – это был мой будущий отец. Дед приволок его, почти мертвого, обмороженного в юрту и моя бабушка лечила его около года.
Моя мама и отец полюбили друг друга и прожили вместе почти полвека в большой любви и нежности. Мой отец был очень образованным человеком. Учитель русского языка и математики, он учил меня грамоте, письму и математике с 3-х лет. А мамина родня вложила в меня все наследие предков народных целителей. Много лет спустя мы случайно узнали, что отец реабилитирован.
Он вышел из “подполья”, восстановил все документы, но уехать к себе в родной город Ленинград, категорически отказался, он очень любил маму и от души полюбил тайгу. Один единственный раз мой отец повез нас с мамой в Ленинград: мы посетили Эрмитаж и Исакиевский Собор, Зимний Дворец и Петергоф. Папа знакомил нас с архитектурой, рассказывал о великом Расстрелли, о гении Монферана и Старова. Все в Ленинграде было изысканно и красиво. Но больше всего меня тронуло Пискаревское кладбище. Там похоронена вся семья моего отца, все 8 человек. Он – единственный, кому удалось выжить в блокаду. Папа шутя, часто повторял, что его спас доносчик, настучавший на него в 37-мом. У отца не осталось даже фотографий своих родных… Мы вернулись из Ленинграда с 5-ю чемоданами книг и альбомов с репродукциями, которые стали мне окном в тот далекий, красивый и, тем не менее странный мир.
Мама Сойжима рассказывала о себе, а я думал, вот оказывается откуда у этой жительницы тайги такая утонченность.
- Я слышал, как вы сочетаете не сочетаемое – буддисткие заклинания и христианские молитвы. Вы верите в Бога?
- Сынок, считай, что я христианка с поправкой на буддизм, слегка усмехнувшись сказала она и добавила:
- А теперь, горькое зелье из полыни и через час дессерт – ягоды!
Через месяц мне стало гораздо лучше. Эта замечательная женщина лечила не только как целитель и народный врачеватель, она была неиссякаемым источником
напористости, терпения и космической любви.
Однажды, после очередной обязательной гимнастики, мама Сойжима сказала:
- Ну, что, Некостенька! Давай-ка поговорим о тебе. Я расскажу тебе все, что ты поведал мне в бреду. Ты постоянно твердил, что ты не Костенька! Ты просил прощения у некой Ники, часто упоминал каких-то Кольку и Катю, всегда плакал и метался, вспоминая имя – Сергей. Обещал, что не вернешься и нет тебе прощения. Я поняла, что у тебя какая-то тяжесть на душе, незаживающая рана. Она сильно гнетет тебя и нет сил, чтобы справился с ней. Если хочешь - расскажи, помогу, чем смогу.
- Мама Сойжима! Я убил человека, очень достойного и хорошего человека и нет мне прощения. Я сам вынес себе приговор, добровольно оставил достаток и хорошую работу, любимую женщину и близких друзей. Вот уже почти 12 лет я скитаюсь по тайге, как неприкаянный, добровольно приговорив себя к изгнанию. Мне кажется,что я помру, так и не найдя выхода.
- А мне кажется, есть такой человек, который поможет тебе найти этот заветный выход. Только ты должен полностью довериться ему и беспрекословно выполнять все, что он тебе скажет. Уже почти 4 месяца, как ты у меня и ты готов, чтобы наконец разобраться со своей жизнью. Через 2 недели я поведу тебя к нему. Не спрашивай сейчас ни о чем. Все равно тебе самому придется решать, принять эту помощь или нет.
- Я уже решил, я приму ее, тем более, что вы советуете.
- Если так, то в дорогу с собой возьми только то, что ценно для тебя.
Мама Сойжима послала человека в наш лагерь старателей за самым ценным, что у меня было – за дневниками.
Через 2 недели, как и обещала мама Сойжима, мы пустились в путь на рассвете. Я не знал, куда она меня ведет, но я был уверен, что бы она не делала, она делает мне во благо.
Я не задавал вопросов и мы шли молча. Тишину нарушила мама Сойжима:
- Некостенька! Я веду тебя к старцу Иоанну, на скит. Этот скит стоит здесь уже больше века, видимо разрушительная рука атеизма еще не дотянулась в эту глубь… Там тишь и благодать. Многим помог Отец Иоанн, я тому свидетель и ни один не ушел разочарованным. В миру Отец Иоанн был профессором философии. Никто не знает, что привело его сюда, на край света? Что заставило его оставить мирскую жизнь? Ему, наверное, лет эдак 90, но ум его ясен, как вода, он мудр, как никто, кого мне приходилось знать. Он читает суть души человеческой, как святой!
Через пару часов над вершинами деревьев показался золотой купол с крестом. По мере приближения, стала вырисовываться красивейшая церквушка светло-изумрудного цвета. Стоящая на небольшом возвышении, в окружении хвойных “атлантов”, за которыми виднелась бирюзовая гладь могучей реки, это трогательное строение своей грацией напоминало хрупкую балерину с золотой короной, исполняющую нежный танец на лоне дивной природы. Рядом с церквушкой я увидел небольшое двухэтажное здание. Весь ансамбль скита представлял собой малый монастырь, где находятся уединенные жилища отшельников – кельи. Небольшой монашеский поселок вместе с удивительной природой являл собой живописный союз сочетания духовной тишины и укращенного духа природы.
- Некостенька! Я хочу рассказать тебе немного о том, что такое скит. Пребывать здесь очень нелегко. Монахи, живущие в скиту, принимают дополнительные обеты строгого поста, обета молчания, усиленной молитвы, затворничества. Скит, обычно закрыт для посещения посторонними лицами. Жизнь в скиту отличается более строгим, чем в монастыре, уставом.
Она остановилась, широко улыбнулась и обняла меня: - Сынок! За эти месяцы ты стал мне очень дорог, стал родным. Я благодарна тебе.
Я изумился, широко открыв глаза и воскликнул:
- Вы? Вы мне благодарны? Мама Сойжима! Это я не могу найти нужных слов благодарности достойных вашей заботы и любви! Все, что я хочу сказать, меркнет в сравнении с тем, что вы сделали для меня!
- Сынок! Как правило, люди даже не ведают, что они могут привнести в жизнь другого человека одним своим присутствием… Мой сын живет и работает в Москве, он крупный ученый – ядерщик. Я не видела его уже почти 3 года: он не может приехать – засекреченная работа, я не могу поехать – больные люди в нашем поселке, ты их видел. Каждый раз, когда вырываюсь на почту и звоню сыну, он вечно сердится, просит, умоляет приехать к нему. Но, как мне оставить людей, чье полное выздоровление в моих руках, а перерыв опасен? Все эти месяцы, пока ты был здесь, я чувствовала будто мой сын живет со мной: ты утолил мою тоску по сыну, ты напомнил мне его запах, обнимая меня, ты обнимал его руками, дарил мне бесценные сыновьи ласки…
Ее слова тронули меня до глубины души, слезы безмерной благодарности катились из моих глаз. Мне было нечего сказать этой удивительной женщине, которая в свою очередь сама заменила мне родную мать.
Мы стояли обнявшись, а я, как маленький ребенок, лишь всхлипывая твердил шепотом: - Спасибо, мама! Спасибо, мама!
( ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
http://www.proza.ru/2018/02/12/609