Не знаю, как долго я сидел прислонившись к стене. В пустой голове не было ни одной мысли. Я очнулся от грохота – со стены сорвалась мамина фотография и стекло разлетелось во все стороны. Я был не в состоянии ходить, лишь пополз, взял “маму” на руки и … завыл.
Я оплакивал себя, свою жизнь, свою судьбу, так и не преодоленное одиночество…
Даже тогда, когда Сергей был жив, крохотная надежда на счастье, иногда теплилась в моей душе. Каким образом Сергей мог услышать мои недостойные мысли? Значит я, не осознавая, произнес их вслух, значит он стоял за дверью и случайно услышал их, значит я убил человека… значит Ника несчастна из-за меня... значит их ребенок не увидит отца из-за меня… значит я никогда не посмею взглянуть Нике в глаза… значит этот груз, эту невыносимую ношу я буду нести в себе вечно...значит я собственноручно открыл “ящик Пандоры” и уничтожил всю свою жизнь… Значит все полетело в тартарары именно тогда, когда я, пройдя столько лет ожиданий, впервые посмел на что-то надеяться… значит я недостоин Ее! ВСЕ!!! Мама, где ты? Ты так нужна мне сейчас!!!
Я уснул, лежа на полу с маминой фотографией на руках. Когда я проснулся глубокой ночью, то это был уже другой человек: я знал мой каждый последующий шаг, я точно знал, что я должен делать.
В понедельник утром я пошел в НИИ, написал заявление об уходе по собственному желанию, по личным обстоятельства и забрал трудовую книжку из отдела кадров.
Кольки и Кати не было в городе, они поехали на дачу с родителями, делать зимние заготовки. Это означало, как минимум 2 недели их не будет. Колька оставил мне свои ключи, на всякий пожарный. Я зашел к ним домой и положил мое письмо для них на стол. В нем я предлагал им переехать в мою квартиру, т.к. меня долго не будет в городе и им незачем тратиться на съемную. А кроме того, и за моей квартирой будет присмотр. Я обещал позвонить и объяснить причину моего отъезда, оставил свои ключи рядом с письмом и вышел. Я понимал, что своих самых близких друзей я, еще долго, не увижу.
У моего отца был близкий друг, Александр Клим – честнейший человек и самый уважаемый адвокат в нашем городе. Сколько я себя помню, он всегда навещал нас с мамой, поддерживал и мы дружили семьями. Я пошел к нему, объяснил, что мне хочется пожить некоторое время романтической жизнью и я хочу уехать надолго.
- Костя! Я не буду лезть в твою душу, но я не ребенок! Моя дружба с твоими родителями дает мне право спросить – что случилось?
- Дядя Саша! Я не могу жить в этом городе… по крайней мере сейчас. Мне нужно уехать и желательно надолго…
- Личные обстоятельства?
- Можно и так сказать.
- Чем я могу тебе помочь? Знай, что у меня, как у врача – все конфиденциально.
- Дядя Саша! Я хочу сменить имя и фамилию, уверяю вас, у меня нет никаких проблем с законом.
- Дальше?
- Дальше, я бы хотел поддерживать связь с внешним миром только через вас. Мой новый адрес я вам пришлю, когда окончательно устроюсь. На этом белом свете у меня осталось 3 человека, их судьба и жизнь – это единственное, чему я намереваюсь посвятить ближайшие годы. Естесственно они не должны знать ни моего нового имени и фамилии, ни адреса, ни каких-либо координат. Периодически я буду высылать вам деньги на имя одного из троих.
- Да! Видимо дело серьезное…
- Дальше некуда.
- Давай, сынок, пройдемся по пунктам.
- Чтобы не вызывать у них лишних вопросов и подозрений, все трое должны думать, что меня направили в специальную экспедицию по линии Оборонно-Промышленного Комплекса от Министерства Обороны, а также, что у меня нет разрешения на общение с кем-либо, по понятным причинам. Я либо напишу соответствующее письмо моему другу, либо позвоню. Они о вас не знают, так-что деньги, высылаемые на их имя должны нести благотворительный характер. Я бы не хотел, чтобы они догадались, кто их высылает.
- Это я устрою, можешь не волноваться. Комар носа не подточит.
– По-возможности оставаясь незамеченным, прошу меня информировать о них. Вот их имена, телефоны и адреса.
- Понятно, что еще?
- Какие документы нужны для осуществления моих планов?
- Все о чем ты меня попросил, ты знаешь, я сделаю. За столько лет ты ни разу не просил меня о чем-либо. Мне в радость сделать для тебя что-то. Но один вопрос не от меня, считай от имени твоего отца я обязан задать – ты хорошо все обдумал сынок?
- Дядя Саша! Поверьте – это единственный выход для меня, чтобы не сойти с ума…
- Можешь расчитывать и во всем положиться на меня.
И самой главной моей просьбой была доставка венков на могилу моих родителей и, конечно, на могилу Сергея в годовщины, без упоминания моего имени.
Получив нужную мне информацию, я вышел. По пути в паспортный стол, проходя мимо отделения милиции я увидел объявление – “Разыскивается особо опасный преступник- Наум Иванов”… Я нашел свое новое имя – Наум, оставил отчество – Павлович, а фамилию взял мамину, девичью, Леонов, маму никто не знавал под этой фамилией. Так родился Наум Павлович Леонов.
Я хотел, чтобы никто и никогда не называл меня Костей, Костенькой, тем более, что Колька и Катя планировали дать мое имя своему ребенку. Я этого не заслуживал.
Новый паспорт на имя Наума Павловича Леонова был готов через неделю, спасибо дяде Саше. Я решил податься в старатели. В конце концов – это географически довольно далеко и близко к моей профессии(я ведь инженер – золотообогатитель). Вдобавок, очень хорошие деньги и тяжелый труд.
Я вынес себе приговор: наше законодательство, за убийство человека, приговаривало к 15-и годам заключения. Вот я и приговорил себя к 15-и годам строгого режима, к каторжным работам, без права переписки, без свиданий. Пусть пройдут эти 15 лет, а там видно будет…
Через 5 дней после нашего последнего разговора позвонила Ника. Я держался из последних сил, ничего подозрительного в моем голосе она не услышала.
Разговаривали, как обычно, справлялись о новостях.
Неожиданно она сказала:
- Костенька! Я знаю, что ты не хочешь напоминать мне о том последнем разговоре – о предсмертной записке Сергея. Я переписала ее и послала тебе письмом.
- Зачем?
- У тебя аналитический ум, ты неплохо знаешь всех, кто нас окружает и работает с нами. Может, прочитав ее лично, ты догадаешься, кто мог бы подтолкнуть Сергея к такому безумству.
Я, между делом сказал ей, что мне нужно уехать в Москву по неотложным делам: якобы это касается моего отца и, что кто-то собирается писать книгу о погибших военных летчиках.
Когда я повесил трубку, то почувствовал облегчение: ее голос, ее глаза, улыбка, фантастический запах сирени – все это врезалось в мою память. Я понимал, что по крайней мере в ближайшие 15 лет мне придется ссылаться только на свои воспоминания и память.
Уже через 2 недели я был полностью готов к отъезду – все было готово. Я упаковывал свои вещи и мысленно прощался со своей беззаботной, 26-и летней жизнью. Я намеренно не взял с собой ни чьих фотографий – это тоже была часть приговора. Я не мог смотреть даже в глаза своих родителей на фотографиях. Самое ценное, что я взял с собой – были мои дневники, которые я стал вести с первого дня знакомства с Никой.
Ведение дневников всегда вызывало во мне определенный скептицизм: запись личной жизни по часам, откровения с самим собой, размышления на бумаге, все это – умиляющая сентиментальность, думал я. Даже и не помню почему я забыл о своих убеждениях на этот счет. Может уже тогда, мое подсознание ведало, что готовит мне будущее и подсказало, что когда-нибудь мне придется вспомнить свою жизнь в мельчайших подробностях и мои дневники будут, как никогда кстати. Там, далеко, эти дневники стали моим крошечным кинозалом, где показывали документальный фильм всей моей жизни, кадр за кадром, но только для одного единственного зрителя – для меня.
В дневник я положил предсмертную записку Сергея, которую я получил накануне от Ники, как постоянное напоминание о моем преступлении и залог силы воли, чтобы осилить добровольное заключение и не оборачиваться назад.
Единственное, что меня радовало так это то, что все трое – Ника, Колька и Катя, эти замечательные люди, родные до боли, бесконечно любимые мною, слава Богу, были не в городе. По крайней мере, хоть в этом мне повезло...
Где только не довелось мне побывать за эти долгие годы. Восточная Сибирь бесконечно красивая и бескрайне большая – Красноярск, Иркутская область, прииски на Енисее, Ленские прииски, Якутия, артели старателей…
Но начну с самого начала.
Я вылетел в Красноярск и первое, что я сделал, позвонил Кольке. То, что телефонистка в трубку скажет - "Отвечайте, Красноярск на линии!”, облегчало путь для построения схемы моей “хитроумной” комбинации.
- Колька! Здравствуй, это я.
- Костя? Что ты делаешь в Красноярске? Почему ты ушел с работы в НИИ? Что происходит? – он забросал меня вопросами.
- Ты получил мое письмо и ключи?
- Да! Мы вернулись с Катей сегодня и, честно говоря ничего не поняли. Да и Ника, тоже!
- Колька, пока переезжайте ко мне, нечего мыкаться по съемным квартирам. Меня не будет долгое время. Я напишу обо всем письмом. У меня кончается время, не могу говорить. Получишь письмо, объясни все обстоятельства Нике. Целуй всех, обнимаю вас и помни – дороже вас у меня никого нет. Пока!
Я выпалил все сразу, насколько было возможно быстро и повесил трубку. Я боялся долгого разговора, предательской дрожи в голосе, боялся душевности моего друга, боялся не выдержать и сломаться.
Выйдя на улицу, я бросил свое последнее письмо Кольке в почтовый ящик. Легенда об особой экспедиции должна была сработать.
Ну, вот и все! Этот разговор был последней точкой в моей предыдущей жизни, в жизни Константина Павловича Збарского..
( ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ )
http://www.proza.ru/2018/02/12/552