Комэск знал, что на немецком штурмовике Юнкерс-87, за спиной лётчика сидит стрелок с пулемётом. Всё, что происходит сзади, за хвостом, он обязан видеть. Видеть и защищать свой самолёт от врага.
«Надо, чтоб они не увидели нас. Пониже, пониже. Скорость разогнать и с разворотиком «под брюхо» фашисту», – уговаривал «друга-ястребка» и себя Комэск. Советский истребитель мчался низко над лесом. Его камуфляж сливался с зеленью ёлок и сосен и серо-коричневыми пятнами ещё не распустившихся лиственных деревьев.
Три фашистских штурмовика уже закончили разворот для нового захода на наш аэродром.
«Они смотрят вперёд на стоянку самолётов и на взлётную полосу. Они ищут цели, которые надо бомбить и обстреливать. Меня не видят. Ещё немного, ещё чуть-чуть…», – продолжал вслух Комэск.
«Пора!» – он резко бросает друга, которого только-что уговаривал: «ещё немного…», в разворот и оказывается в хвосте у фашиста, замыкающего колонну. .
Этот манёвр тут же прочувствовал в фюзеляже Александр Иванов. Какая-то неведомая сила наклонила голову «нелегального пассажира» вниз. Никак не может справиться он с ней. Не может побороть эту силу. Не может поднять голову. Не может поднять руки, чтоб помочь голове. Не может выпрямиться. Перегрузка нагнула и придавила Саньку вниз. Вот, чуть отпустила и опять давит.
Манёвр удался. Не заметили фашисты дерзко взлетевший ЛАГГ. Комэск же видел их хорошо. Он горел справедливой ненавистью к врагу, горел азартом охотника.
– «Ближе. Ближе и снизу в створ к «фрицу»,– воздушный боец подошёл к фашисту на короткую дистанцию и надавил гашетки пушек. Отдача от залпа резко, на секунду затормозила полёт советского истребителя. Словно наткнулся на что-то. Саньку бросило вперёд и он ударился головой о бронеспинку лётчика. Меховой лётный шлем смягчил удар.
Немецкий штурмовик с изогнутым, как у чайки крылом, от залпа пушек развалился в воздухе на части. Вероятно, ни пилот его, ни стрелок так и не поняли, что произошло.
Санька посмотрел в боковое окошечко сзади сидения пилота, сделанное для лучшего обзора лётчику за хвостом, и увидел, как снаружи, что-то мелькало. Мимо проскакивали какие-то детали, крупные и мелкие. Саньке даже показалось, что целое крыло пролетело. Вот тут он, наконец, понял, что идёт воздушный бой, а он – Александр Иванов, оказался его участником. Стало страшно. Во рту мгновенно всё высохло и что-то горькое появилось на языке.
Комэск после победы над одним «Юнкерсом» резко отвернул в сторону и прямо пред собой увидел второго налётчика. Редко так везёт! Но в жизни, особенно на войне, всякое бывает. Вновь гашетки оружия нажаты полностью. Словно своим кулаком бил он врага. Тот задымил и начал разваливаться, отправился к земле. Второй фашист перестал портить русский воздух! Советский лётчик подошёл близко к нему. Залп из двух пушек получился кучный. Комэск едва успел увернуться от летящих в воздухе обломков Лаптёжника.
Опять от залпа пушек истребителя, Санька встретился с перегрузкой и мотанием из стороны в сторону.
«Бежать! Но куда убежишь? Спасительный люк закрыт. И парашюта нет», – улыбнувшись самому себе «в усы», так говорила мама. Куда бежать? Лететь надо! Там папа. Мы встретимся!»
– Санька успокоился и уселся поудобнее.
Не ожидали фашисты такой «наглости от русских». Не взяли для сопровождения свои истребители. Прозевали взлёт Комэска.
«Как они, «русские свиньи», могли!.. Их бомбят, а они взлетают. Так не положено, не по правилам. Мы – самые умелые солдаты! Никто не может нам сопротивляться! Так, наверно, думает «фриц» в третьем Юнкерсе», – считал Комэск и искал его. Он смотрел влево, вправо.
«Где ты, «Фриц»? Сейчас выбью и из тебя прусский дух победителя!»,– Комэск поднялся повыше, крутил головой, но тот словно растворился в воздухе. Пропал.
Нелегальный пассажир, Александр Иванов, потирал шишки на лбу и на голове, набитые при резких разворотах самолёта. Меховой шлем, конечно, смягчил удары. Однако, не готовый к таким воздействиям перегрузки, Саня всё же сильно приложился о бронеспинку пилота и о внутренний каркас фюзеляжа.
Теперь, когда полёт успокоился, можно было и по сторонам посмотреть. Санька прислонился к прозрачной пластинке в закабинном окошечке и глянул вниз. А там! Кругом лес. Море леса! Пока больше серый, чем зелёный после зимы. Только ели, да сосны немного зеленили его, а прямые просеки и извилистые лесные дороги рисовали причудливые фигуры.
– «Река. Река! Это же, наверно, Мста. Узенькая какая. А когда купались в ней, то переплыть с берега на берег было о-ё-ёй!», – Саня освоился и уже крутился внутри истребителя, как у себя дома.
В один из таких «переходов» от правого к левому окошечку, он зацепил трос управления самолётом. Комэск тут же почувствовал дёрганье ручки управления.
«Неужели просмотрел?», – обожгло его. – «Кто-то в хвост зашёл и уже стреляет», – он инстинктивно пригнулся и резко посмотрел назад. То, что он увидел, поразило его больше, чем, если бы за хвостом самолёта был фашистский «мессер». Человек! Вернее, его глаза.
«Кто? Откуда? Почему человек за бронеспинкой?» – он переложил самолёт из правого крена в левый. Голова резко мотнулась в сторону и посмотрела на Комэска синими, огромными и счастливыми глазами.
– «Это ж мальчишка! Кажется, он на БЗ с шофёром заправляет самолёты... Как он попал? Вот сейчас сядем, я ему «дыню вставлю». Как дыню? Как вставлю? Я-то, куда смотрел? А у техника самолёта, где глаза были?