Говорят, когда ребёнок падает, Бог подстилает ему подушку. Как же много раз падал мой сыночек. Сидя в коляске, он бросил игрушку на пол. Я наклонилась, чтобы поднять. А он, (как в песне), наклонился посмотреть, как наклонилась я. В итоге, кубарем скатился вниз. У меня слишком замедленная реакция. Я сначала визжу и сердце "уходит в пятки", а только потом реагирую на то, что произошло.
Выйдя из комнаты на пару минут, я оставила сынишку, который едва научился стоять с поддержкой, в кроватке с натянутой сеткой. Казалось ничего ребёнку не могло угрожать. Но, просунув ножку в ячейку сетки, он поднялся выше перекладины, повис на ней и, под тяжестью верхней части тела, сын сорвался вниз. Забегая в комнату, сразу с порога я увидела, как мой Алька летит к полу головой. Ударившись макушкой, спинка его изогнулась колесом и попка коснулась головы. Закатился так, что задрожали стены, предварительно замерев на какое-то мгновение.
Если другие детки, падая, когда их толкнут в песочнице, приземляются на седалищную мышцу, то мой "акробат" падал навзничь, расшибая затылок. Рос таким нежным, слабеньким, как одуванчик. Если к нему заигрывали взрослые, то он, сидя у меня на руках, стеснялся и прятал своё личико у меня на груди.
Куда-то торопилась. Взяв сына на руки, обула на босые ноги сабо, (это летняя обувь в виде босоножек без ремешков на толстенной пробковой подошве-платформе с огромным массивным каблуком). За дверью на лестничной площадке к выходу всего четыре крутых ступеньки. (Живём на первом этаже). Цепляясь каблуком за самую первую из них, я лечу вниз. Ребёнок, непременно, должен был расколоть голову о цементный пол. Первый раз в жизни моя реакция меня не подвела. Подставив две ладони на лету под голову сынишке, выставив вперёд локти, я приземлилась на них, разбив и локти и колени основательно. Алька, хоть и испугался, не заплакал. Его голова не коснулась каменного пола.
И вот он сделал первый шаг. Ему исполнился годик. Трясущимися ножками, неуверенной походкой, он осваивал квартиру. Любимым его занятием было: стоять у табурета и громко колотить ручонками или игрушкой по нему.
У меня впереди была защита дипломной работы, предстояли выпускные экзамены. Встал вопрос: отлучать ли ребёнка от груди? Мама пожалела меня. Изнуряющие ежедневные поездки на учёбу выбивали меня из сил. Весы показывали 38 килограммов. Круги под глазами были ярко выраженными. Голова кружилась при любом резком повороте, а при наклоне темнело в глазах.
— Поезжай-ка ты на недельку из дома, сдавай свои экзамены, — сказала мама, — будем отлучать.
Тем более, что он грудью больше баловался, а налегал на редкую манную кашу, пюре и супчики.
Собралась я. Села мамочка с Алькой на порог у спальни. Я у входной двери с сумкой. Горло сдавил спазм. Мама, держа в руках сваренное куриное яйцо, покатила его по полу от себя ко мне, произнеся:
— Как яичко от курочки, так дитя от груди. С Богом.
Я шла к остановке, а яркое летнее солнце высушивало слёзы на моём лице.
Как мало мы были образованы в семейной жизни. Да и мама мне не сказала, что нужно было сцедить до капельки всё молоко и плотно перевязать груди.
Переночевав у подружки в общежитии, наутро явилась в хореографический зал училища. Готовились к академическому показу по классическому танцу — это была наша дипломная работа. Грудь выпирала из гимнастического купальника, была твёрдой и болезненной на ощупь. Судя по состоянию, температура была высокой. Какие там пуанты! Я прислонилась к зеркальной стене и поплыла, скользя по поверхности к полу. Дальше я ничего не помню. Очнулась. Шумело в ушах. В зеркале я увидела своё отражение, сидящей на стуле. Рядом врач. Все сокурсники стоят вокруг меня. Постепенно я стала различать их силуэты.
Узнав причину, врач скорой помощи приказала: сцедить всё молоко, разминая грудь, превозмогая боль и обязательно перевязать:
— Есть где это сделать или отвезти в больницу? Если запустишь — мастит обеспечен, — напугала она меня.
Сестричка моя была первокурсницей машиностроительного института тоже в Луганске. Поэтому я направилась к ней в общежитие. Долго и упорно, вместе и по очереди, мы с ней, не обращая внимания на мои стоны и слёзы, разминали окаменевшие груди. Ночевала у сестры.
А в это время Алька обрывал мамины руки. Ночью совсем не спал. Из-за его крика не пришлось уснуть не только маме, а и всем соседям в доме.
На следующий день я, сдав экзамен по классике, вернулась домой. Первый раз моя малютка провела целых две ночи без меня. На моё удивление, он больше не попросил грудь. По привычке залез мне под кофточку и чётко заявил:
— Дю-дю, — показывая на мою грудь, — кака, — чем рассмешил меня до слёз. Оказывается мама, не выдержав его крика, дала ему свою грудь, смазав слегка горчицей.
Экзамены я сдала на отлично и, сразу же, оформилась на работу в клуб посёлка Алмазный, что за Ровеньками.
Однажды, приехав с работы, не успев даже переодеться, сняв только верхнюю одежду и оставшись в купальнике и лосинах (одевая сверху хитон, проводила занятия по хореографии с детьми), я перехватила сынишку из маминых рук. Мама занялась своим делом, сдав мне Альку. Сказала, что готовить ей было некогда:
— На столе лежит банка рыбной консервы. Открывай и ешь.
Я взяла нож, а открыть не получалось. Сын, занимаясь любимым делом, молотил по табурету погремушкой, пританцовывая. Вдруг коленки его подкосились. Он сначала ударился подбородком о табурет, а потом, свалившись на пол, ударился о выступающую половицу в кухне виском. Всё это произошло так быстро. Я схватила Альку на руки. Он сначала напрягся, как это бывало, чтоб разразиться в плаче. Но вдруг обмяк. И только судорожно, с промежутками, вздрагивало его тело. Я закричала. Прибежала мама. Мы обе не знали, что делать. Я выскочила с ним в коридор, где стояла его коляска. В растерянности, стала делать ему искусственное дыхание, разводя его ручки и вдыхая в рот. Время исчислялось секундами. Подхватив сына на руки, прижав к себе, я ринулась в больницу. В дождливый осенний день я бежала босая, в гимнастическом одеянии так быстро, что мама за мной не поспевала. По дороге у противоположного дома сосед заводил мотоцикл с коляской. Сообразив, что к чему, он сел за руль, откинув для меня с коляски брезент. Мама, успевшая добежать, сняв с себя передник, (больше было нечего), сунула его мне прикрыть "срамные места". Я же укрыла фартуком голову сына.
Секунды молотом стучали в моих висках. Сын вздрагивал, а значит был жив.
Пулей взлетев на второй этаж местного стационара, я прокричала:
— СПАСИТЕ!!! ПОЖАЛУЙСТА!!! КТО-НИБУДЬ!!! СПАСИТЕ СЫНА!!!
Я не узнавала свой голос. Он был каким-то инопланетным, как из трубы, на порядок ниже обычного. Слетелись медсёстры. Я положила Альку на кушетку в процедурной. Все смотрели на него и ничего не делали.
— НУ, СДЕЛАЙТЕ ЧТО-НИБУДЬ!!! ПОЖАЛУЙСТА!!!
Слова обжигали мне горло. Будто я глотала остриё ножа, а тот, полосуя гортань, доставал до желудка.
Сыночек, вытянувшись, лежал на кушетке белый, как снег, с сине-чёрными губами. Глаза закатились под лоб, а в приоткрытых ресницах видны были белки глазных яблок. Я упала перед ним на колени. Хватала за ноги медсестёр. А они стояли молча, будто ожидая кончины сына.
Пожилая медсестра (моя соседка) намочила ватку нашатырным спиртом и помазала Альке виски. Он ещё раз вздрогнул. Зрачки вернулись на место, сначала помутневшие, а потом расплылись во всю радужную оболочку. Он захныкал. А потом его охватил озноб. Кроме фартука мне его нечем было укрыть. Я взяла сына на руки, прижимая к груди. Целовала его холодный в капельках пота лобик.
Медсёстры разошлись. Никто даже не принёс одеяло. Сынишка дрожал, как в лихорадке. А когда его стошнило, меня ещё и отругали за то, что это произошло возле столика с инструментами.
Прибежала мама, принесла одеяло из дома. Укутав Альку, мы пошли домой.
Теперь я ощущала колкие камни под босыми ногами и замечала удивлённые глаза прохожих, оборачивающихся на меня из-за моего странного внешнего вида.
Ничего, что было тогда вокруг, не волновало меня. Главное, что был жив мой сын.