Глава 1.
Начальник конторы, где я подрабатывала к своей университетской зарплате, молодой, но рано разжиревший человек по имени Дима, подозвал меня и сказал: «Завтра проследи, чтоб перевод контракта ушел к немцам. Да еще раз проверь, все ли точно!» Я покорно кивнула: все знали, что ни в какие разговоры с Димой входить нет смысла, он начнет орать и требовать беспрекословного выполнения его пожеланий.
Назавтра я звонила в немецкую контору. Мне ответил мужской приятный голос. Да, они все получили, нет, никаких замечаний нет, пара вопросов есть, но они будут отправлены е-мейлом. Имя он произнес скороговоркой, я не разобрала, а переспрашивать не стала: в е-мейле все будет написано.
Потом он звонил еще несколько раз, а через неделю мне было велено поехать его встречать, он прилетал на один день с образцом прибора, который моя компания покупала у них. Звали незнакомца Алексом.
И вот я в Пулково-2. В руках табличка с его именем. Кручу головой по стонам, но никто не подходит, хотя многие пассажиры с его рейса уже прошли. И вот – он! Точно он, со здоровенной коробкой на тележке.
Мы здороваемся, мне нравится его сухая и жесткая рука, крепкое пожатие. И смущает пристальный, какой-то даже удивленный взгляд. Я иду впереди, показывая дорогу, и чувствую, как он внимательно смотрит на меня сзади. Резко оборачиваюсь – и ловлю его взгляд на моих ногах. Я краснею, он смущается, как пойманный с поличным за чем-то неприличным.
Микроавтобус ожидает нас у двери.
Так начался тот длинный-длинный день, который мы потом оба часто вспоминали. Мы с Алексом весь день ездили из конторы на склад, потом в ресторан, где за едой продолжали обсуждать какие-то рабочие моменты. Мне поесть так и не удалось, только прихлебывала апельсиновый сок из высокого стакана: спасибо официанту, который наполнял его, как только показывалось дно. Потом - снова на фирму, потом – на таможню, потом – снова в аэропорт, провожать нашего нового партнера. К общему изумлению, он поцеловал мне руку на прощание. Директор был очень удивлен и сделал свои выводы, о которых я узнала позже. А в тот момент я не придала значения мимолетному эпизоду, и единственное, чего мне хотелось – это добраться до дому, забежать в ночной магазинчик у парадной, и домой – есть, спать. Наплевать, что есть ночью вредно: днем мне не удалось съесть ни крошки.
Алекс стал звонить чаще и говорить не только на служебные темы. Как ни странно, никто не делал мне замечания, никто не бежал докладывать директору, что я вишу на телефоне дольше, чем надо. Впрочем, никто и не понимал, о чем мы говорим: слава Богу, в нашей конторе языками владели в объеме нормальной средней школы.
А потом он начал мне писать, рассказывал о себе, о своей жизни. Недаром, в первого раза я почувствовала в его речи какой-то акцент: Алекс был американцем, но более двадцати лет жил в Германии. Рассказывал он интересно, и наша переписка стала уже привычной, и письма ждались с нетерпением. Потом он начал приезжать – ненадолго, на день, и вечерним самолетом обратно.
А в городе снова была весна. Холодная питерская весна, которая приходит совсем незаметно, потому что островки талого снега тут и там лежат до самого тепла, словно забытые в углах грязные тряпки, которыми смыли, наконец, всю зимнюю грязь с мостовых и тротуаров.
И кусты начинают пахнуть смолистыми почками – еще не раскрытыми, осторожно, словно выглядывая: а точно ли потеплело и пора. Так, что листочков еще и не видно, но уже пахнет их клейкой массой.
Трава робко выглядывает из-под нанесенных за зиму куч песка и мусора на газонах.
И темнеет намного позже, а толпы народу, как охмелевшие после долгой и темной северной зимы, бродят по улицам – низачем.
И вот уже ветер гонит морскую воду в Неву, она поднимается высоко, затапливая ступеньки около задумчивых и вечных сфинксов, до самых решеток ограждения у каналов, выплескивается на мостовую, под колеса автомобилей, и снова стекает в реку, омыв набережные после пыльной и грязной городской зимы.
Наводнение повторяется каждый год, и кажется уже чем-то вроде принадлежности Питерской весны, самого города. И после устанавливается теплая и совcем весенняя погода.
Весна в Петербурге – явление особенное. Как-то незаметно, сразу подкрадываются белые ночи – ну, пусть не сразу - ночи, но уже до 10 вечера на улице можно читать газеты. И – разом, резко вылупились листья на деревьях и кустах, так что однажды, с утра, на бегу, вдруг обнаруживаешь, что на газонах появилась яркая трава, кусты и деревья обернулись, как шарфом, зеленой пеленой, и пахнет удивительно и неповторимо зеленью, морскими водорослями с Невы, волшебной питерской рыбкой корюшкой - от лотка на углу, дымком и бензином от набитого под завязку автомобилями Невского проспекта…
В Петропавловской крепости до ночи бродят пары, кто-то уже загорает на пляже у стены, а скамейки под кустами теперь всегда заняты – днем пенсионерами и собачниками, вечером – влюбленными. Сирень склонилась над ними, совсем скрывая от посторонних глаз то, что там происходит…
И гулкий бой часов , отсчитывающих половину каждого часа, несется эхом в чистом прохладном небе, и тоже кажется – весенним, особенным…
Мы заблудилась в толпе людей и зданий в этом огромном и каком-то очень уютном городе, парадном и простом в то же время…И мелкие капли дождя, и тумана, что лежит вечером на траве в скверах, а машины гудками и светом фар прорезают его на мгновение…и снова сумерки и туман окутывают город. Словно уши заложило, и все звуки глуше и интимнее.
Как славно в такой вечер идти с кем-то под руку…просто чувствовать его рядом, касаться плеча, покрытого капельками осевшего тумана…Запах влаги и моря, водорослей ветер доносит с залива.
Тихо, приглушенно шумит река за гранитным барьером. Огни отражаются в тяжелой, масляной воде. Огней теперь стало много: иллюминированы все мосты и многие здания на набережной.
Стучат каблучки по мокрому стеклу асфальта. И тихий, мягкий его смех гаснет в тумане.
Слышна музыка - рядом здание филармонии.
Волшебная тихая ночь. Волшебный удивительный город.
Он околдовал и Алекса, никогда не видевшего ничего подобного, и меня. Да, и у меня, всю жизнь прожившей здесь, кружилась голова и казалось, впереди нас ждет только счастье, только протяни руку…
Словом, вскоре Алекс сделал мне формальное предложение, вручив двенадцать роз, как было принято у них а Америке, по его словам.
Я сомневалась – ну, не было у меня восторга, чувства полета с ним. Да, он был добрым, славным, внимательным и предупредительным. Но замуж...
Мне было хорошо с ним, легко, спокойно. Но разве этого достаточно? Разве для этого я жила одна годы, ожидая самого близкого, самого дорогого, любимого человека… который заблудился где то, не пришел…