Это был последний из шести отреставрированных стульев. Я поставил его рядом с остальными и пересчитал мысленно. Две недели назад они и на стулья не были похожи: рваная обивка, облупленные повсеместно, ужасно шаткие… Старший прапорщик, из столярной мастерской, выдал мне всё необходимое. Я переклеил каждую деталь этих стульев, ошкурил потрёпанные поверхности и покрыл их свежим бесцветным лаком. Всё сделано без единого гвоздя. Я стоял на сцене местного клуба. Шестеро деревянных новобранцев смотрели на полчища старых скрипучих кресел. Сейчас они спокойно наблюдали за нами, но это могло бы стать неравной битвой при других обстоятельствах. Я присел и стал смотреть в этот молчаливый зал. Так продолжалось около пяти минут, пока я не закрыл глаза и не начал слушать редкую тишину этого места. Она летела под высоким потолком клуба, ходила из угла в угол, останавливалась…
«Дивизион, подъём», — орал дневальный на всю казарму. Всё было предсказуемо… Ты открывал глаза, вскакивал, спешил одеваться и бежал на зарядку. Когда возвращался, то заправлял кровать. Водные процедуры сменялись строевым шагом с песней. Сапоги трамбовали асфальт или снег на этом асфальте. В столовой гремели котелки и тарелки. Знакомые тебе официанты битый день суетились на душной кухне. Завтра уже ты сам мог оказаться на их месте. Одни наряды перетекали в другие.
Сколько раз хотелось услышать тишину? Наверное, постоянно… Но даже ночью никто не обещал этого. Действительно, сегодня подняли по тревоге. А что завтра? Завтра бежим десять километров, стираем до крови ноги. Таких товарищей потом в шутку будут называть «терминаторами». Они не ходят, а просто шаркают стопами. На полигоне продолжит щёлкать калашников. Гильзы будут падать рядом, и прожигать снег, на котором ты распластался. За спиной ухнет гаубица Д-30, звон в ушах станет твоим спутником до вечера. Казалось, не бывает этой тишины. Постоянные шорохи в казарме, полуночные разговоры…
Под потолком муха врезается в лампочку Ильича. Я лежу в санчасти. Откуда летом ангина? Было жарко. Мы обливались холодной водой из шланга, но заболел я один. На соседней койке стонет кто-то. Его покусали пчёлы или осы. За окном громко затянут песню — время вечерней поверки.
Я еду домой на верхней полке. Меня слегка потряхивает движением вагона. Тишина есть, потому что звуки приходят оттуда. Это похоже на пустой зал в клубе, когда я сидел с закрытыми глазами. Тишина летела под высоким потолком, ходила из угла в угол, останавливалась… За большими окнами послышалась строевая:
«Москва — звонят колокола,
Москва — златые купола,
Москва — по золоту икон
Проходит летопись времён…»