Рассказ:
«СМЕНЩИК ЗАХАРОВ»
После окончания Великой Отечественной войны
Прошло уже двадцать лет, а рабочих рук, всвязи с упадком рождаемости, в стране не хватало. Весь людской резерв, от мала до велика, был промышленностью востребован и напрямую подключён к восстановлению народного хозяйства. С 16 лет я работаю на заводе токарем, копейку в меру сил зашибаю. Станок громадный, а пацан ещё мелковат, с трудом до ручек дотягивается. Безвыходное положение? Как бы ни так! Беру поддон строительный, к нему прибиваю ножки. И что? Вопрос решён. Все рычаги управления, как говориться, под рукой.
Задание моё производственное не простое – стране нужны гайки, я их и точу. А другой токарь, комплектуя пару, болты из стального прутка изготавливает. Гайка маленькая, всего-то финтифлюшка с резьбой. А болт – вещь солидная, здесь уже третьим разрядом не обойдёшься, настоящее мастерство показать надобно. Затем, как составляющие мы с напарником наточим, за дело берутся слесари-сборщики, они требуемую детальку вмиг болтом и гаечкой, куда надо прикрутят.
Лично я, с самого раннего детства, думать над всем видимым и слышимым привык, и потому, даже став членом профсоюза работников тяжёлого машиностроения, процесс этот ни на минуту не прекращал. И вот запала мне в голову такая сугубо практическая задача: «Сколько требуется гаек за месяц наточить, чтобы мою фотку на Доску Почёта повесили?» Тут же мечта птицей в груди забилась – стахановцем стану, а отец и мать будут этому факту радоваться и, соответственно, сыном-героем гордиться. Таким образом я их отблагодарю за моё рождение. А у токаря слово с делом никогда не расходится – решил, считай, сделал.
Но однажды смотрю: что-то станок мой уменьшился в размерах. Что за дела такие непонятные? Что за чудеса? Быть того не может, чтобы металл подвергался усушке. Но анализ ситуации всё поставил на свои законные места – усушка и утруска больше годятся в отношении к продовольственным товарам, а в нашем случае они явно лишние. Оказывается, я просто слегка подрос – в индивидуальном порядке набрал в актив не только профессионального мастерства, а и свои физические параметры улучшил: прибавил и в росте, и в весе. Чтобы уравнять шансы человека и механизма, немного подпилил у поддона, на котором я у станка стою, ножки. Дисбаланс ликвидирован.
Затем перехожу к главному вопросу: прикидываю начерно, каким образом мне количество выточенных гаек в процентном отношении увеличить. С пятого класса имел я среди вредных привычек одну довольно весомую – курение папирос. Решаю: ради Доски почёта, то есть моего портрета на ней, время, отведённое на курение, пустить на точение. И вы не поверите, но факты в один голос свидетельствуют – выработка тут же увеличилась, чуть ли не в два раза. Но и после такого рывка мысленный процесс я не прекращаю, а как бы даже указанными успехами работу мозга стимулирую.
Рабочий молодняк, которому ещё 18 лет не исполнилось, заканчивал трудовую вахту на два часа раньше, чем кадровые рабочие. Я, призвав совесть в советчики, из времени отдыха девяносто минут прибавляю к своей укороченной смене. Количество выточенных гаек, согласно новому графику, выросло на добрые 150%. В душе чувствую себя стахановцем, только одна незадача на пути – профсоюз мои успехи ещё в нужной мере не оценил, звание передовика присваивать не торопится.
Подходит как-то ко мне мастер и, лисой хитрющей, втирается в доверие:
– Ты, – говорит он, – чего чудишь? Чего воду, дурило, мутишь? Уже склад этими чёртовыми гайками под самую крышу забит, а ты всё процент выработки наращиваешь. Поначалу подумай хорошо, а потом что надумал – не делай. Голова у тебя ещё слаба для самостоятельных решений. Сменщик Захаров тобой недоволен.
Оказывается, вышеупомянутый Захаров под мои гайки болты точит. Работа куда как квалифицированная, во всех отношениях нужная для станкостроительного производства, но… Узнав про мои успехи, сменщик, не выдержав пролетарской конкуренции, впал в депрессию. В те уже далёкие от сегодняшнего дня времена даже люди интеллигентные про психоаналитика не то что не знали, о его существовании даже не догадывались. А у рабочего человека данное состояние духа, имеется в виду упадок настроения, вело прямиком к винному прилавку. Неприятность такая образовалась, что хуже не придумаешь. Гаек, как мастер сказал, по это самое дело, а болтов… кот наплакал. Тут же начались проблемы со сборкой станков – гайки есть, а куда их крутить, не ясно.
Мастер опять ко мне с претензиями:
– Не мудри, – говорит, – кадило тебе в душу. – Не рвись, чудный ты человек, поперёд батьки в пекло. Поостынь головой…
Вы слышите: это он меня решил жизни учить, в процентном отношении, не побоюсь сказать, без пяти минут героя труда. А слова его, нецензурного характера, я даже пересказывать вам не стану – не к лицу рабочему классу данными фразами друг друга укорять. Ладно, запомним на будущее… Таким образом, выстроенную интригу я вмиг, как орех, раскусил, производственные дрязги по деталям разобрал.
Оказывается, мастер цеха Мадорский, объединившись с токарем пятого разряда Захаровым, занимается распитием спиртосодержащих напитков, а именно – плодово-ягодного вина. Данная акция осуществляется в рабочий перерыв и часто даже после трудового дня. И такое вызывающее поведение этой парочки для второго механического цеха вовсе не секрет. Выпиваешь – выпивай на здоровье, но по знакомству дружка на Доску Почёта не вешай. А Захаров, можно сказать, с рождения на этой доске прописан. Кто ему место тёпленькое обеспечил, вы, конечно, уже и сами догадались. Я весь день-деньской точу гайки, а сменщик время рабочее не то в отгуле, не то в загуле проводит. Местком, опять же, сволочь порядочная, как воды в рот набрал, профсоюз наш здесь вроде как сбоку припёка. А мастер Мадорский своего собутыльника перед общественностью выгораживает: мол, нервный срыв токаря Захарова вызван путаными условиями производственных соревнований. Одна из сторон постоянно нарушает рабочий ритм. Вы, конечно, понимаете, в чей огород, вернее, в чью душу камень брошен.
Нет, думаю, меня так просто в клещи не возьмёшь. Я тебе не щегол безобидный. Мы сами с усами… В тоже время задаю себе вопрос: а не вредитель ли наш токарь Захаров? Не продал ли он душу проклятым империалистам за тридцать валютных серебряников?
Помню, хорошо помню, как батяня жизни учил: «По глазам ворога не распознаешь, так ты, сынок, в корень его пристальней зри. Только так, со всех сторон проверив его социальное происхождение, правду ты и учуешь». Стал я разбираться в этой чёртовой паутине. Никак не получается сменщика во вредители определить, никак… Просто-напросто, понимание эстетики свободного труда хромает у него на обе ноги. Не понимает товарищ истоков стахановского движения, прогресс душой не ощущает, а может быть, в силу малообразованности (в активе всего шесть классов), в будущее счастье всемирного пролетариата не верит. И получается, что своей никудышной работой он позорит не только таких героев, как Алексей Стаханов и Паша Ангелина, но ставит чёрное клеймо отстающих и на авторитет нашего второго механического цеха. С подобным положением дел мириться нельзя, совесть не позволяет. Ладно, посмотрим, кто кого мудрее.
Подпилил я в очередной раз у поддона ножки, отказался на две недели от обеда, да как ахну выработкой по всей их дутой нормировке… Гляжу: засуетились руководящие кадры, как жуки в рассыпную бросились…
Прибежал начальник цеха:
– Ты, – говорит он, добавив не совсем хорошее слово, – в своём ли уме? Ты, удод паленный, месячную норму выделенного нам металла за неделю на свои долбанные гайки перевёл. Ты своими неумными поступками лучшего работника, можно сказать, в запой определил. Мы, в профкоме посовещавшись, решили Захарова на лечение в санаторий направить. Ты этого хотел? Ты этого своим ****ским поведением добивался? Слушай сюда: цеховая комиссия тебе четвёртый разряд раньше срока присвоит, только умерь пыл. Живи, как люди.
Постоял возле моего рабочего места, посмотрел, как у станка барабан на максимальных оборотах лихо крутится, и спрашивает:
– Ты выпиваешь?
Я отвечаю, прямо, как привык:
– Отродясь этой гадости в рот не брал. Жизнью не приучен к подобного рода проведению досуга. Потому: выпивать – не выпиваю, и другим не советую, но в возможности бранное слово к месту употребить себе не отказываю.
Начальник цеха уже не мне, а мастеру Мадорскому говорит:
– Вот он, корень зла. Вот она – первопричина причин. Здесь, конечно, хочешь не хочешь, а головокружение от успехов нагрянет. Что делать будем, Гриша?
А Гриша, он же мастер Мадорский, отвечает:
– Клин клином вышибают. Переведём его на болты. Пока технологию освоит, положение с дисбалансом крепежа, возможно, и выправим.
Чуяла кошка, чью мышку съесть надумала. Чуяла. Я тут же смекнул, да и вы, наверное, уже догадались, зачем и к чему он словце «возможно» в оборот ввернул? Догадались? А потому он эту часть речи в разговор производственный вставил, что знал – я от задуманного не отступлюсь. Характер такой у меня к тому времени выработался – ни шагу назад.
Папа – партиец, большевик до мозга костей, и я всеми чертами и фибрами души в него. Понял я чётко одно – тебя в гроб, красной материей обитый, положат, рукой махнут: мол, конец ему… Запевай поминальную… А ты из могильного пенала подымайся, венки все эти разноцветные в сторону отбрось, скорбящих тоже, не стесняясь обстоятельств, куда надо пошли, да быстрей к станку. Выработку достойную, хоть кровь из носу, а к концу смены организуй.
Не откладывая дела в долгий ящик, принимаюсь за экстренное точение болтов. Ещё посмотрим, кто кого… Посмотрим, на чьей стороне правда-матка…
Теперь несколько слов о сменщике по фамилии Захаров. Товарища этого, уж так карты легли, живьём никогда не видел. Я ушёл, он пришёл… Потом наоборот, я на смену заступил, а следов сменщика даже ищейкой не выследишь. То в отгуле, то в прогуле. Я хоть возрастом ещё мал, но понимаю – у каждого своя жизнь. Наша задача – в стахановцы выбиться. Потому не секунды не медля, плюнул на ладонь, к мозолям не привыкать, да быстрей за работу – согласно производственному чертежу точу болты. После смены иду прогуляться мимо Доски почёта, привычка у меня к тому времени подобная выработалась, – глаз скошу, и вижу: портрет Захарова, как висел, так и висит, моего нет. Несправедливость? Вопиющая! Рука руку моет… Всё это начальство, на проверку, одна шайка-лейка.
В первый день точения болтов, сознаюсь, дал маху – как оказалось, на семидесяти семи не в ту сторону резьбу нарезал. Нервы и у меня, оказывается, не всегда спокойны. А что это значит? Хуже ситуацию не придумаешь – продукция направляется прямиком в брак… Тут ещё, беда одна не ходит, резец отрезной полетел… А мастер Мадорский, тот своего не упустит, девчатам в инструменталке строго-настрого приказал: «Кулибину нашему, мать его промать, нового инструмента ни под каким предлогом не выдавать. Обойдётся…»
А я, ведь вы уже в курсе моего характера, не лыком липовым шит. Я удары судьбы стойко держу… Не даёте новый резец? Ну и… болт вам в одно место! Мишаня, подсобником трудовую вахту в цеху несёт, за бутылку червивого тебе хоть чёрта в ту же секунду доставит. Проблемы только для туго думающих людей актуальны, а ежели голова работает, то… и выработка растёт, как на дрожжах.
К концу месяца опять непонятки наметились. Когда меня на болты бросили, напарника, как вы помните, обязали гайки точить. Но оказалось, производство данных элементов ему сильно не по душе. У Захарова, понимаете ли, принципы: «Для квалифицированного рабочего данное задание – это чистого вида оскорбление. Вроде потери девушкой чести». Сказал он данные слова и тут же оставил рабочее место. Опять нервы свои позиции сдали. В итоге: у сменщика нервы не на том месте, а у меня в плюсах 300% выработки.
Прибежал мастер:
– Всё, лихач, доигрался… Глуши машину… Стальной пруток в цеху кончился…
Говорит складно и сладко, а по глазам вижу – врёт. Здесь не надо быть экстрасенсом, достаточно знать, что пруток в углу цеха под брезентом от чужого глаза начальство прячет. А этот чужой глаз на проверку оказывается всевидящим оком рабочего класса. Так я в заявлении и написал. А его, заявленьице-то наше, не по инстанциям послал юлой крутиться, а прямиком в Отдел борьбы с хищениями и спекуляцией. Куда же ещё боль души выплеснуть?
Что тут началось, словами не расскажешь, буквами не опишешь… Мадорского в воровстве уличили, оказывается он из заводского металла налево и направо шестерни для комбайнов и тракторов делал, да колхозам их втридорога продавал. Так сказать, незаконно обогащался. У начальника цеха нос тоже не табаком присыпан, а рыльце в пушку оказалось. А директор, который это безобразие своим авторитетом прикрывал, тоже, оказывается, не на своём заслуженном месте. Негодяем его ОБХСС не назвал, в расхитители не записал, не от дальнейшей работы отстранил. Мне грамоту от МВД вручили – помог вскрыть непорядок на производстве, но в стахановцы так и не выдвинули. Признаюсь, мне эти интриги, на проверку, до одного места. Хуже то, что к болтам, мною в поте лица наточенным, не оказалось гаек. Как такое могло случиться? Оказывается, сменщик Захаров долго думал… и наотрез отказался их точить. Идите, мол, вы со своими гайками к чёртовой бабушке. Да, опять же, невезение полное, металл на заводе действительно закончился. Начальство на собрании доложило: так и так, товарищи рабочие, родная Магнитка поставлена на профилактику, домны до поры до времени заглушены. Стали в стране нет… Врут, конечно, но попробуй их проверь-перепроверь… Где я, а где эта Магнитка…
Завод наш станкостроительный, имени героя революции Сергея Кирова, в это время сразу в отстающие попал: станок собрать, будь он хоть трижды сверлильный или фрезерный, нет никакой возможности. Болты есть, все склады, как оказалось, этой продукцией заполнены, а гаек к ним днём с огнём не сыщешь. Нет гаек, хоть плач! Вы слышите? Привёл передовик Захаров своим не вполне адекватным поведением некогда преуспевающий завод не к желанному прогрессу, а прямиком в отстающее звено. За текущий месяц недодали родному государству целую гору станков: может, сто, а, быть может, и все двести. Составляющие, вроде бы, есть, а собрать не получается… Хренотень явная наблюдается…
Я от подобного известия в уныние впал. «Как же так, – думаю, – ведь всю душу в работу вкладываю…» Чтобы нервную систему в норму привести, иду к Доске Почёта. Директора и мастера Мадорского, как диктуют обстоятельства, с неё удалили, а Захарова никакая зараза не берёт. Как висел по центру в первом ряду, так и висит. Тут и у меня нервы сдали, понимать надо, не из железа, в конце концов, нейроны скроены. Что ж, думаю, в этой ситуации делать, что предпринять? Где в этом мире справедливость прописана? Придём мы, не смотря на все трудности, в желанный коммунизм, а там всё та же Доска почёта со знакомыми лицами? И это, вы считаете, правильно? Это честно? Я за последние два года три раза ножки у поддона подрезал, гайками и болтами, образно говоря, дорогу не в рай вымостил, а прямиком в светлое будущее. А что толку? Как были мы от него вдалеке, так по сей день землю на старте топчем.
От тоски неизбывной решил я красного вина отведать. Будет ли польза, не знаю, но вреда, умные люди говорят, точно не должно быть. Вино попробовал, понравилось, даже очень, но мечты о лучшей жизни всё равно в стороне не оставил.
Прогресс, пусть даже завод наш в данный момент кризис переживает, потихоньку своё берёт. Ведь жизнь, несмотря на все коллизии, продолжается… Мастером, взамен расхитителя Мадорского, назначили в цех студента-заочника по фамилии Андерс. Ходит, бродит меж станков, очки тряпочкой протирает – всё ему интересно, всё в диковинку. По всему видать, хочет он с работягами подружиться, поближе узнать душевный настрой трудящихся масс, а подхода к людям не знает. Сидорок, фрезеровщик заслуженный, скрывать правды не стал: «Хочешь поближе с производством познакомиться, бери вина, сколько не жалко, ставь бутылки среди закуски на стол, и тут же узнаешь, чем дышит рабочий класс. К концу смены в раздевалке весь угол пустой стеклотарой завален, Сидорку – хоть бы хны, с него последствия гулянки, как с гуся вода. А студента-заочника, вернее, нового нашего мастера, в реанимации чуть откачали… Врачи сказали, мол, совсем плох ваш Андерс здоровьем, ещё чуток и… поминай, как звали.
Посмотрел я на это безобразие и понял, как озарение на меня снизошло… Ясно понял – вакансии на Доске Почёта, и гадать тут нечего, только после смерти дождёшься. Пока Захаров у меня в сменщиках ходит, не быть мне передовиком. Хоть от перенапряжения у станка с ума сойди, а стахановцем всё равно не станешь. Место занято.
Здесь Лиля – подружка моя по жизни в тот период – и говорит: «Что ты на своих железяках зациклился? Лбом стену не прошибёшь. Посмотри вокруг: жизнь и глубже, и шире». Поверил девушке, отчего ж не поверить? И стали мы с ней эту глубину и ширину постигать. Жаль было производство сиротой оставлять, сердце даже ритм на время сбило, но всё-таки ушёл я из второго механического цеха и записался в телеграфисты. У работников связи своя Доска почёта в наличии есть. Сам не видел, но Лилька врать не будет, к данному поведению не приучена. Тем более что она, заботясь о моей нервной системе, в качестве аргумента в своём рассуждении даже использовала слова писателя Грибоедова, заявив: «Подумаешь, «мильон терзаний» из-за какой-то Доски… Заладил, как попугай: «Карету мне, карету!» Нет таких задач, которые мы бы вдвоём с тобой не решили». С Лилей спорить, а тем более с Грибоедовым, ума надо не иметь. Возможно, за эти чрезвычайно умные высказывания коварные персы, ненавидящие умных людей, русского посланника и убили. Ну что ж, будем надеяться на успех и с оптимизмом заглядывать в будущее.
Заканчивая экскурс в уже канувшую в Лету историю, скажу ещё несколько слов о моём бывшем сменщике Захарове. Встретиться нам так и не довелось, не сложилось очное свидание. Слышал я краем уха, что разочаровался он в токарном искусстве и по новой колее в будущее рулить решил – выучился на продавца, да занялся чистой коммерцией. Здесь купи – там продай… Что ж… Каждому по потребностям… Но кабы человечество вторую часть этого чрезвычайно умного высказывания внедрило в сегодняшний день, а там говориться: от каждого по способностям – то жили бы мы с вами, даже сомнения не высказывайте, в желанной коммунистической формации. А так имеем то, что имеем: суету да маяту. Всю жизнь в ожидании, всю жизнь у запертых ворот…
Но – чего уж тут правду скрывать? – оптимизма по сей день не теряю, надеюсь и верю, что есть ещё в этом изменчивом и зыбком мире и для меня Доска почёта.
2014 г.