Рассказ:
«ИСТОРИЯ ПРОСТОЙ ЖИЗНИ»
Жёлудь упал на землю утром. Солнышко пригревало ласково и добро, хотя на смену лету уже пришёл сентябрь. Ветерок легонько трепал листву старого дуба, порою, притомившись скакать с ветки на ветку, пробегал по жухлой траве, клоня её долу и напоминая, что скоро, совсем скоро придется лечь ей в вечную землю. Пели птицы, благословляя народившийся день, но в пении их уже угадывалась грусть увядшей природы. Многим из птиц предстояло в скорости сняться с места и лететь далеко-далеко, за синие моря и белые горы, где с незапамятных времён сородичи их находили спасение от лютой зимы. Не всем суждено было вернуться из странствий, ведь путь так сложен и опасен! Может быть, именно поэтому птичьи песни были так печальны?
Но всего этого жёлудь пока не знал. Он был полон энергии, полон желания быть, состояться, сделать в своей жизни нечто чрезвычайно важное и полезное. До весны он лежал недвижно, размышляя, в меру своих сил, о жизни, о том, что успел уже увидеть и услышать.
Весной пошли дожди, земля взбухла, дыхнула паром, и жёлудь вдруг ощутил в себе такую небывалую мощь и силу, что потянувшись… лопнул. И здесь с ним стали твориться странные вещи. Маленький желудь стал вроде бы раздваиваться: он чувствовал, как уходит куда-то в землю, врастает в неё всем своим тельцем, а в то же время душа его тянулась к солнцу и небу, что с самого дня рождения манило его. «Стану облаком, – тут же решил жёлудь. – Облаку жить хорошо, во-первых, с высоты все очень хорошо видно, а во-вторых, во-вторых…» – задумался на миг он, пытаясь яснее сформулировать мысль, но здесь поток талой воды подхватил его, закружил и завертел, смешав землю и небо, и понёс неведомо куда – возможно, на верную гибель.
Желудю выпал счастливый жребий. Осенью тысячи его собратьев дождём сыплются на землю, но вырасти, попасть в нужные условия и преодолеть земное притяжение могут лишь только избранные. «Повезло мне, ещё как повезло», – не однажды думал дуб, вспоминая своё незадачливое рождение. Он бы замёрз в ту же зиму, не укрой его ветер большим листом, который не поленился схватить с ветки растущего невдалеке клёна. А чем, как не этим же везением, объяснить чудесное спасение от стада изголодавшихся кабанов, которые буквально вспахали землю в поисках корма, истребив почти полностью весь желудёвый урожай года? Громадный секач прошёлся в нескольких сантиметрах от нашего знакомца, опалив его своим дыханием. Конечно, если сказать честно, жёлудь тогда здорово перетрухнул, думал: всё, конец, но хотелось бы посмотреть на вас в подобной ситуации.
Да, дело давнее, далёкое, а помнится как сегодня. Будучи сеянцем дубок тоже мог пропасть почём зря, но, видимо, судьбе было угодно, чтобы из маленького жёлудя – его-то и на ветке не всегда разглядишь – вырос красавец дуб, укрывший своей тенью кусочек огромной земли. Семейство кротов, что с давних пор селилось под ним, не однажды хвалилось: наш дом! И верно, дуб был домом для многих: в его огромной кроне обитали птицы, он давал приют сотням разнообразных жуков и козявок. Дуб был мудр, а потому добр, он знал, как плохо приходится живому существу без дома.
Дуб многое знал. Если бы его спросили, он бы мог рассказать о жизни ветра и птиц, о звёздах и траве. Но больше другого старый дуб любил слушать. Он помнил разговоры людей, помнил их слова и их споры. А сколько всего интересного рассказывали ему птицы! Но птичья жизнь коротка, несоизмерима с веком дерева.
Много птиц повидал за прошедшие годы старик. Он внимал их радости, когда пичуги возвращались с чужбины на родную землю, печалился их печалями, когда легкокрылые вспоминали своих товарищей, сгинувших по дороге. «Зачем покидать родину? – думал порой дуб. – Не лучше ли сбросить листья и переждать ненастье? Ведь так хорошо и покойно дремлется под вой стужи».
Когда-то дуб понял, что все в мире делится на две части – движимую и недвижимую. Животные, птицы, ветры, облака и люди – движутся. Земля, камни, сам дуб принадлежат к вещам, которым завещана неподвижность. Дуб считал, что именно она рождает понимание, ведь только размышляя можно познать мир.
Глупая птичья суета не раз подтверждала эту аксиому. Хотя, конечно, бывает и исключения из правил.
Дуб хорошо помнил мудрого черного ворона, помнил многое из того, что он рассказывал. Рассуждал ворон редко, но когда говорил, то это, бесспорно, были мысли, были слова! Многим, именно так, многим, дуб обязан ворону. Наличие философского ума у него дуб связывал со склонностью к неподвижности. Ведь порой птица сидела на верхушке дерева долгие часы, и дуб не сомневался, что именно в это время ворон оттачивает свой ум. Он хотел познать мир, но времени, отпущенного небом птице на жизнь, не хватило. А так занимательно рассказывал чёрный ворон о людях! Именно благодаря ему сумел дуб узнать людей, понять многое из того, о чём они говорили меж собой, останавливаясь на отдых в тени дерева.
Дуб понимал: жизнь включает в себя рождение и смерть. Рождение – это чудо из чудес! Ведь сколько врагов у жизни, сколько врагов! Да, жизнь тоже сильна, хотя и бессмысленна. Ибо к чему жизнь, если она стремится к смерти и ею заканчивается? Так говорили многие из его знакомых, и дуб, будучи молодым, тоже на разный лад повторял чужие слова. Но со временем он понял другое – даже смерть не бессмысленна. Всё вокруг нас полно своего скрытого смысла.
Смерть – это не точка, не конец, это начало, рождение новой жизни. Умирает семя, но рождается растение. Сгинет и оно, но даст жизнь новому: птице, животному, либо послужит пищей для себе подобного. Дуб гордился тем, что разгадал тайну рождения и смерти. Если бы его спросили: «стоит ли грустить о кончине?», он бы сказал: всё повторится, всё. Умирать трудно, умирать мучительно, живое не хочет умирать, но это закон жизни. Чтобы жить, надо умирать.
Когда дуб впервые узнал о смерти, он обратился в грусть и подумал: раз она неизбежна, так скорей бы конец, скорей бы оборвать эту волокиту одним махом. Топор – так топор, молния – так молния, какая, в принципе, разница? Быстрей бы…
Но потом, когда пришла мудрость и с ней понимание многого, он решил: даже если существовать невмоготу, жить надо лишь потому, чтобы посмотреть и познать до конца, что же такое жизнь.
Кто-то и не согласится с этой мыслью, но именно так думал старый дуб. С того времени он перестал волноваться, стал просто жить, наблюдать и больше думать. Он бы с радостью поговорил сейчас с чёрным вороном, но – увы! – давно забыли ветви тяжесть старого друга… А говорить о подобном с мелкой птахой, что бестолково скачет и суетится в кроне, и вовсе дело немыслимое. Им ли понять его? На уме одни развлечения, да и разговоры что ни на есть самые глупые: где был да что ел. Но молодости надо прощать легкомыслие, главное – чтобы оно не заходило слишком далеко.
Дуб никогда не сердился на своих безалаберных квартирантов. Пусть их… Пусть себе живут, ведь жизнь так хороша, так прекрасна. Может быть, в том и есть правда – не обременять легкокрылую птичью душу тяжкими мыслями, иначе как же им парить в голубых небесах? Мысли исходят от земли и тянутся к ней. Хотелось бы, очень хотелось до конца понять жизнь, понять мир… Даже человек – умнейшее существо на свете, как любил повторять ворон, многого не понимает. Одна из его ошибок есть счастье обладания. Но, здесь дуб был готов заложить свою крону под топор, счастье в жизни не есть обладание, счастье – это сама жизнь. Почему люди не могут понять такой простой вещи? Сам-то дуб это правило уже давно открыл для себя. Очень давно. Обладание призрачно, обманчиво, как туман, что выползает по вечерам из болота. Жизнь – это счастье, но, одновременно, и великая тайна. Парадокс заключается в том, что жизнь может и часто бывает несчастна. Как такое понять? Это другой вопрос.
Главное – чтобы жизнь была осмыслена, это непременное условие счастья. Ибо задать себе вопрос о смысле бытия, смысле сущего, может лишь тот, в ком этот вопрос разбужен мыслью.
На своем веку дуб перевидал немало таких, кто никогда не только не задал, но и не задаст себе эти вопросы. Живу – да и живу. Всё верно, но так вот жить дуб не желал. Жизнь надо понимать и ценить, ибо ничего нет дороже её на свете. Запомните это.
Задира-ветерок колышет, гонит седой туман из болотистого луга к реке. Почуяв приближение дня, подали голос птицы. Где-то в неоглядной дали, даже дубу-великану не разглядеть с высоты, из-за кромки земли показался размытый краюшек солнца. Пришёл на землю новый день. Всё так. Но мальчишке уже не видеть его, не видеть легковесного обманчивого тумана, пронизанного насквозь тысячами стрел-лучей, не слышать щебета птиц, не видеть серебристой рыбы над розовой гладью реки, что выпрыгнула из воды, не в силах побороть радость наступившего дня. Вот ещё одна жизнь оборвала нить своего продолжения, а виной всему он – старый-престарый дуб.
Никогда, вы слышите, никогда и никому дуб не делал и не желал зла. Когда же случалось претерпеть ему обиду или несправедливость, он думал: пусть себе. Обиды надо прощать, добро всегда перевесит зло.
Не в одночасье, но приходит прозрение к самой заблудшей душе и именно доброта у него проводник. Зло и обиды подтачивают, разрушают сердце, где же тогда найдут приют понимание и прощение?
Вы можете сказать, что всё это только слова, а реальность есть жестокость. Ведь как объяснить тогда такой факт, что дуб, всегда твердивший о мире и всеобщем счастье, сегодня ночью погубил – да, именно это слово каркнула старая ворона, погубил ни за что парня. Ведь это несносный старый умник встал на дороге мотоцикла. Он, только он один и угробил мальчишку. И это ещё далеко не всё, что разнесла ворона по округе. Как объяснить, как оправдаться? Ведь вся вина его в том, что он ещё жив. Не будь его, сруби его мужик сто лет назад, и не произошло бы то, что произошло, всё было бы хорошо… Но события вспять не повернуть, как они не могут этого понять? Что-то можно помнить, можно забыть, но изменить то, что уже произошло, не может ни кто. Такова жизнь…
И дуб опять, в который уж раз, стал прокручивать в уме ночное происшествие.
Вы, верно, не знаете, что старые деревья никогда не спят. И в ту ночь дуб даже не дремал, что с ним иногда случалось – стар, уж очень стар он был – дуб просто тихо глядел в мир и размышлял. В последние годы он, вообще, стал много думать, ибо ему надо было ещё многое понять. Имелось что-то в этом мире. Какая-то исчезающая, неуловимая истина, поняв и осмыслив которую, – так считал дуб – ты сможешь понять своё предназначение и предназначение всех других деревьев и трав, ветра и птиц, людей и звёзд. Порой ему казалось, что вот ещё немного, ещё самую малость, и… но истина, которая уже почти открылась ему, ускользала, исчезала солнечным лучом в лабиринте ветвей. И, может быть, именно сегодня он был как никогда близко к разгадке тайны. Дуб думал, что, вполне возможно, он и задуман природой с единственной целью, чтобы долго живя познать мир и успеть рассказать остальным найденное откровение. А здесь эта непредугаданная смерть.
Свет фары приближался, нарастал аистиный клекот мотора, стали слышны человеческие голоса. Мотоцикл, отметил про себя дуб. Человек куда-то спешит по своим неотложным делам. Суета снедает людей и потому они всегда торопятся. Теперь даже ночь не успокаивает их. Другие времена, другие нравы…
Мотоцикл вильнул с дороги в сторону, раздался скрежет сминаемого железа и треск человеческих костей, разом оборвав все мысли. Дуб понял одно – пришла беда. Но что он мог сделать, чем помочь? Конечно, ничем, как ничем не могли помочь всполошенные происшествием птицы. Дуб хорошо видел в темноте, он видел, как подвернув под себя руку, лежал человек в защитного цвета рубашке. С разбитой головы сочилась, капала на землю кровь. Колесо мотоцикла сделало последний оборот и замерло. Девушка, с ним оказалась и девушка, лежала на земле лицом вниз. И дуб сначала подумал, что она тоже мертва. Но, к счастью, ошибся. Сколько это длилось? Откуда дубу знать время? Когда живешь долго, мыслишь, в лучшем случае, днями, но не часами. Солнце стало взбираться по своему привычному пути на небо, кровь, окрасив траву, перестала течь из ран. Может быть, в такие моменты время действительно останавливается? Кто знает… А потом пришли люди и дуб услышал это зловещее и пугающее слово – смерть.
Хотелось, чтобы скорей прошел дождь и смыл с травы кровь – видеть её старику было просто невмоготу. «Дождь омоет траву, – сказало себе дерево, – но как мне стереть из памяти кровь? Никогда не быть тебе теперь прежним, никогда. Смерть человеческая вошла, ворвалась в твою жизнь. Ты бы и сам хотел сегодня умереть, но тогда чего стоят все твои рассуждения, все твои мысли? Пусть же вся оставшееся жизнь будет посвящена поиску истины. Надо жить, мучиться и думать. Надо верить в свое призвание, и истина обязательно, вы слышите, обязательно откроется. И тогда, быть может, будут спасены те, кто нуждается в слове. Надо верить и жить», – так сказал себе старый дуб, грустя безмерно об отлетевшей в небо молодой жизни.
Пылила под ветром просёлочная дорога, метались, кланяясь кормилице земле, травы, шелестел листвою, рассказывая миру одному ему ведомое, старый дуб-исполин. Вспоров облако, тянулся к югу печальный журавлиный клин. И на всё это с высоты взирал раскалённый глаз солнца.
В этот день, один из многих в жизни земли, и схоронили на деревенском кладбище Колю Селютина, старшего сержанта запаса, три месяца назад вернувшегося из Афганистана.