Августовский вечер медленно перетекал в ночь. И хотя с северо-запада, куда скрылось солнце, ещё падала на воду светлая полоса, небо уже наливалось тёмной синевой, и кое-где выступили на нём звёзды.
Сергей Иваныч лежал на палубе своего катера, волна монотонно плескалась у левого борта и, не нарушая ход мыслей, лениво покачивала и баюкала его!
В северных широтах конец лета уже прохладен, но ему не хотелось идти в рубку и, расстегнув спальник, он юркнул в его тёплое нутро, стараясь не расплескать в себе то состояние безмятежности и неведомой грустинки, которая вместе с музыкой ещё утром запала ему в сердце.
Он завтракал, а рядом маленький приёмничек негромко освещал события прошедшего дня, перемежая новости голосами современных эстрадных певцов, которые больше шептали и хрипели, что, несомненно, вовсе не вязалось с окружавшим его раздольем, озёрным свежим ветерком и тем одиночеством, каким на природе никогда не тяготился.
Он убрал со стола и, намереваясь пойти в лес за грибами, подумал:
- Не забыть выключить приёмник! – но немного замешкался. И тогда из эфира зазвучала музыка – раздольная и напевная – она застала его врасплох! Он замер и, вслушиваясь в звуки, издаваемые клавишами, ждал, что заиграет сейчас скрипка.
Ожидание его не обмануло – и вот уже трогательно и нежно зазвенела струнами скрипка, выговаривая смычком мелодию знакомую, но такую далёкую, что он никак не мог уловить – где и когда слышал это?
Музыка унеслась вдаль и там затихла, а он спрыгнул на берег и, направляясь в сосновый бор, всё ещё слышал трогательно-лирическое звучание фортепьянно – струнного оркестра!
Как он и предполагал, белые боровые и подосиновики в конце августа стояли то тут, то там! Он вскоре наполнил корзинку, вернулся на катер и занялся привычными для себя делами, а музыка, услышанная в начале дня, не давала ему покоя:
- Где и когда я слышал её? – вновь спрашивал он себя. И ему казалось, что мелодия та – печальная – должна постепенно перейти в звуки быстрые, стремительные; раствориться в зажигательном, огненном порыве, и только после этого в изнеможении растаять в тишине!
Темнота почти совсем накрыла катер. Небо над головой вызвездилось так роскошно, направляя холодный свет в глубины озера, что Сергей Иваныч, закинув руки за голову, не мог оторвать взгляд от ночного неба!
Он пытался освободиться от музыки, преследовавшей его целый день, но так и не мог заглушить в себе эту полузнакомую мелодию, и мучительно вспоминал:
- Чья это музыка, кто играл её раньше, и почему запала она в душу?
С ночного небосклона бесшумно скатилась далёкая звезда и, не долетев до земли, погасла в тёмном пространстве, а он, проводив её взглядом, от внезапно нахлынувшего воспоминая вдруг улыбнулся и прошептал:
- Вспомнил! Это ж Натка, Натка из деревни Сапигино! Удивительная городская девочка из его подросткового возраста! Это она играла на скрипке Третий концерт Брамса – музыку трогательную и лирическую, а заканчивала игру зажигательным «Венгерским танцем»!
Сергей Иваныч взглянул на часы, сгрёб в охапку спальник и, мурлыкая под нос: - Это было недавно, это было да-авно! – спустился в рубку.
Разложив постель, он разделся и лёг, полагая, что вскоре уснёт. Яркие звёзды, заглядывая в окно, постепенно бледнели и растворялись в утреннем тумане, а он всё лежал с открытыми глазами. Видать, память растревожила и разбередила старину!
Его школьное детство прошло на берегу реки, где они жили с матерью, а всё свободное время поглощала река. Вместе с ребятами ловили рыбу, купались или просто сидели у костра, провожая за излучину уходящие пароходы. Они манили его в далёкий, неведомый мир, и он с нетерпением ждал лета, чтобы уплыть на пароходе в деревню в гости. Была интересна и сама деревенская жизнь с её вольницей, но самое заманчивое – путешествие по реке!
Перед поездкой, собирая его в дорогу, мать загружала кошёлки городскими гостинцами: десятком белых батонов, сушками или баранками; и обязательно голубовато – белым, крупными головками, сахаром. Он так и назывался – «сахар кусковой», не таял во рту долго и рецепт которого теперь, похоже, утерян!
Собрав всё необходимое, включая пожитки и еду в дорогу, они с матерью отправлялись на пристань.
Ожидание парохода было самым томительным временем. Он несколько раз убегал за поворот, выглядывая – не виден ли долгожданный красавец? А пароход так и не показывался! И когда уже истекало всё терпение, раздавался басовитый гудок и по его тембру он угадывал – колёсный, или винтовой пароход выплывет из-за поворота!
Пристань оживала, начиналась суета и толкотня, ибо каждый старался попасть на пароход первым и занять место получше! Но все его попутчики, как правило, устраивались в третьем классе, поразительно напоминающем общий вагон, с той лишь разницей, что в трюме.
Он занимал верхнюю полку; поглубже, чтоб не спёрли, пристраивал свои узлы, и через открытый иллюминатор смотрел на берег и струящуюся мимо воду. Все находившиеся рядом пассажиры вскоре друг с другом знакомились и, попросив кого-нибудь присмотреть за его вещами, Сергей убегал на верхнюю палубу.
Ему казалось, что пароход плывёт очень медленно, что остановки на пристанях слишком длинны, душа же стремилась всё дальше и дальше!
А пароход, монотонно шлёпая по воде своими колёсами, на каждом повороте реки переваливался с боку на бок и неторопливо жил своей особой жизнью! Внизу в огромных котлах гудело пламя, благодаря которому паровые машины крутили колёса; на палубе двигались какие-то цепи, а на капитанском мостике позвякивал машинный телеграф.
Первую ночь на пароходе он почти не спал и в трюм не возвращался, а, подзамёрзнув, устраивался за тёплой дымовой трубой.
Было удивительно смотреть на неподвижное звёздное небо, на медленно движущиеся огоньки по берегам, и быстро проплывающие светящиеся точки встречных судов. Пароходы перекликались гудками, перемигивались огнями и расходились в разные стороны!
Под утро он спускался в душный трюм, воздух которого был насквозь пропитан луком, хлебом и протухшими куриными яйцами; взбирался на полку и засыпал, чтобы через несколько часов вновь оказаться на палубе. И так все три – четыре дня!
В конце путешествия чувство остроты уже притуплялось и он с нетерпением ждал момента, когда пароход причалит к знакомым берегам.
На пристани Сергея встречает двоюродный брат чуть постарше его и они, разделив поклажу, напрямки идут пешком в деревню, виднеющуюся вдалеке.
В воздухе стоит гул и звон от мух, Паутов, шмелей и прочей летающей напасти, которая в середине лета в изобилии водится в этих местах, и, чтобы хоть как-то защититься от этого «праздника жизни», они ломают по берёзовой ветке и, отмахиваясь, выходят на деревенскую дорогу.
С пастбища возвращается колхозное стадо. Звон от «праздника жизни» становится слабее и, помимо его, слышится ленивое падание на пыльную дорогу коровьих лепёшек, шелчки кнута, ругань пастуха и ворчливый лай его собаки!
И вдруг, среди этих запахов и звуков, из открытого окна, затянутого марлей, слышится музыка! Кто-то один играет на скрипке, другой же – на клавишах.
Это было так неестественно и странно, что Сергей в изумлении остановился! Ему казались несовместимыми два этих мира: музыка с её неуловимым очарованием и коровы с пастухом, с его руганью и собачонкой! Что-то здесь было лишним, поэтому он не удержался и спросил:
- Кто это играет?
Его брат, кивнув на дом, обшитый тёсом, ответил:
- К нам приехал новый председатель колхоза, которого прислали из области. Сам он с утра до вечера на работе, а играет на пару со своей то ли нянькой, то воспитательницей его дочка Натка.
Дня через два Сергей и познакомился с той самой девочкой, которая безумно нравилась деревенским мальчишкам!
Натка и её воспитательница возвращались с реки, а друзья Сергея, увидев их, как-то сразу перестали размахивать руками, громко смеяться, и зашикали друг на друга:
- Тихо, тихо! Натка идёт!
Ватага поравнялась с Наткой и её спутницей, а Сергей поймал устремлённый на него взгляд девочки – пока ещё худенькой и угловатой, с мокрыми льняными волосами и в коротеньком сарафане, но её осанка, поворот головы и вежливое, без оканья, приветствие:
- Здравствуйте, мальчики! – выдавали её нездешность.
Деревенские жители уже привыкли к смене председателей: сельские хозяйства то разъединяли, то укрупняли и руководители на одном месте долго не задерживались, поэтому и отец Натки – интеллигент по природе, рассчитывая побыстрее освоить новую должность, домой приходил только ночевать!
Натка же, несмотря на своё происхождение; умение играть на пианино и скрипке; на то, что появилась в деревне не только с отцом и матерью, но и с гувернанткой, которую деревенские бабы кликали нянькой, в силу своего 13-летнего возраста постигала все прелести деревенской жизни. При этом сама щедро делилась с окружающими своим талантом!
Мальчишки – её ровесники, и постарше – ревниво следили друг за другом, не допуская того, чтобы Натка кому-то одному из них оказывала предпочтение.
Деревенские же правила не только честны, но и суровы, поэтому и двоюродный брат Сергея, и его деревенские друзья явного расположения к городской девочке не показывали, могли иногда и подшутить над нею; вероятно, поэтому Натка как-то сразу и потянулась к приезжему пареньку, почувствовав сердечком своим его деликатность.
Вечерами ребятня собиралась за околицей, играли в волейбол, в лапту, а разгорячённые, охлаждали свой пыл в неглубокой речке под названием Сапешка.
Ребята уходили подальше от девчонок и, чтобы не ходить с мокрыми штанами, купались нагишом.
Как-то раз дочка агронома Маняшка со своей подружкой неслышно подобрались к одежде ребят и перепрятали её, а потом похихикивали в кустах и никакие угрозы из воды на них не действовали!
А когда к Маняшке присоединилась и Натка, голенасто и весело приплясывая за ракитой, гнев сидящих в воде парней достиг своего апогея!
Соседский Васька крыл их матерком:
- Ну, мать вашу…! Только вылезу…! Нну….!
Брат Сергея грозил кулаком и орал:
- Ну, вертихвостки! Дайте только выйти, каждой крапивы в штаны натолкаю…!
А Маняшка на берегу изгалялась:
- Сначала выйди, а потом толкай!
От такой экзекуции кто-то из парней, прикрывая одно место руками, даже выскочил на берег и с воплем негодования бросился к обидчицам, но те кинулись врассыпную, и парню пришлось вернуться в воду:
- Не побежишь ведь по деревне, в чём мать родила!
Сергей не вопил и не кричал, а стоя по грудь в воде, начинал постепенно замерзать – тело покрылось пупырышками, стучали зубы, а чертовки на берегу возвращать одежду не торопились.
- Натка! – несмело позвал Сергей.
Она услышала его, перестала плясать и обернулась на голос.
- Натка, ты что – маленькая? – также негромко, но с укоризной, сказал Сергей. – Принеси одежду!
Маняшка заверещала:
- Нет уж, дудки! И не надейтесь!
Натка же скрылась в кустах, вышла с одеждой и оставила её на берегу. После чего все трое, опасаясь возмездия, помчались в деревню!
Надев штаны, ребята поостыли, но простить обиду не могли долго:
- Попадись только…! Струсили…! Гадючки подлые…!
Соседский Васька крапивой Маняшку всё же отхлестал, тогда как Натка вину свою искупила музыкой. Слушая, как играет Натка вечерами на скрипке, ни один подросток обиду на неё не затаил!
А ещё тем летом своей дружбой удостоил Сергея деревенский конь Матрос. Низенький, какой-то монгольской породы, конь по причине своей старости на тяжёлых работах уже не использовался, но в мудрости и уме отказать ему было нельзя! Все колхозные дороги и тропы Матрос знал наизусть. Он прекрасно ориентировался – когда нужно тронуться, а где и когда остановиться! И Сергею, как не деревенскому жителю, разрешали ездить на нём, подразумевая при этом, что в деле перевозок Матрос умнее возницы!
Утром Сергей отправлялся за Матросом в пожни, где ночью лошади паслись и, чтобы запрячь в телегу, пригонял его в деревню.
Увязывалась за Сергеем и Натка:
- Серёжа, я пойду с тобой?
Если Матрос пасся неподалёку, то, увидев Сергея, издавал хрипловатое старческое ржание: - И-го-го! – и неспешно трусил в его сторону; мягкими отвислыми губами из рук Сергея или Натки брал предназначенный ему кусок хлеба и покорно шёл с ними к заплоту. Поравнявшись с заплотом, Натка смотрела на Сергея просящими глазами:
- Можно верхом? – и поймав ответный взгляд, не без его помощи взбиралась на спину старого одра Матроса.
После чего комично-странная процессия: впереди Сергей, а следом Натка на Матросе с его выцветшей шкурой неопределённого окраса – медленно, сама собой двигалась к деревне. И нужно было видеть лицо Натки и мордашку коня: полная безучастность и покорность судьбе в глазах Матроса, и удовольствие, блеск в глазах у Натки! Будто скакала она, как грузинская царица Тамара, на боевом жеребце! А вечером это же шествие повторялось в обратном порядке.
Однажды Сергей с братом уже поздно вечером отправились в ночное пасти лошадей. Они сидели у костра, выгребая из красных угольков печёную картошку и, посыпав её солью, наслаждались нехитрой трапезой, хорошей погодой и тишиной. Внезапно на дороге показались две фигурки и ребята узнали в них Натку с Маняшкой. Когда девчонки подошли к костру, брат удивлённо спросил:
- Вы чего?
Маняшка затараторила:
- Да вот, Натка сказала, что сегодня ваша очередь лошадей пасти! Ну, и решила вам молочка принести, да и меня за компанию уговорила!
Натка смущённо протянула Сергею посудину с молоком, а брат иронично присвистнул:
- Ну и ну!
Сергей отпил из банки и поставил молоко перед братом. Возникла неловкая пауза и, чтобы погасить её, Сергей сказал:
- Пойду к Матросу!
Он скармливал с руки хлеб Матросу, а другой рукой гладил его по холке, когда рядом появилась Натка, обошла коня и своей ладонью накрыла руку Сергея. Он замер, лишь сердце заколотилось гулко – гулко, Наткины же тонкие пальчики чуть подрагивали, а глаза…, впрочем, и без этого взгляда было ясно – ради кого она пришла сюда! Даже Матрос перестал щипать траву, а стоял безмолвно, лишь дыхание его участилось. Знать, биотоки Сергея и Натки, ещё не познавших ни жарких объятий, ни поцелуев, напомнили старому коню, что и у него когда-то было такое время! Точно в такую же ночь на этом самом лугу подошла к нему Звёздочка – рыжая, с белым пятнышком на лбу необъезженная кобылка, прижалась и потёрлась своей головой о его горячий лоб! И точно так же, как у этого паренька, застучало тогда в груди у молодого коня Матроса!
- Тебя, наверное, дома уже хватились! – нарушил молчание Сергей.
- Да нет! Я сказала, что пойду сюда! Но всё равно пора возвращаться! – ответила Натка.
Девчонки убежали, а брат Сергея ещё долго сидел у костра, насупившись!
Натка жила в одном конце деревни, а тётка Сергея – в другом, и вечерами, когда Натка играла на скрипке, Сергей выбегал из дома, чтобы с улицы послушать её игру.
Утром же, когда они шли вдвоём за Матросом, Сергей спрашивал:
- Что ты вчера играла?
- Брамс! Третий концерт!
Он уточнял: - Это печальная, да? А быстрая?
- Тоже Брамс! «Венгерский танец»!
Как-то Натка пригласила Сергея к себе домой, но он отказался. Он понимал, что деревенские ребята не устраивают ему разборку из-за Натки по той лишь причине, что он скоро уедет и, не желая ссориться с братом, Сергей о дне своего отъезда Натке не сообщил.
Тётя Настя в обратную дорогу нагрузила его деревенскими гостинцами, а выйдя за калитку, они увидели Натку. Она стояла на дороге, поджидая его, и когда он приблизился, спросила:
- Серёжа, уезжаешь, да? – Он утвердительно кивнул головой, и тогда Натка обратилась к тётке:
- Можно, я пойду с Вами на пристань?
- Ну, ежели хочешь его проводить, конешно пойдём! – согласилась тётка.
А когда тот же самый пароход, чапая колёсами, пришвартовался к стенке и, обняв тётю Настю, Сергей повернулся к Натке, то увидел, что она плачет! Он смутился и, дотронувшись до её руки, взбежал по трапу наверх. Когда же пароход отчалил - он ещё долго махал рукой тёте Насте и Натке, которые, обнявшись, стояли на пристани.
Три-четыре последующих года Сергей в деревню не ездил и выбрался туда буквально на пару дней перед призывом в армию. Кто-то из его деревенских друзей уж работал, кто-то – служил, а незадолго трагически и нелепо погиб его двоюродный брат, поэтому в доме тёти Насти потеря её младшего сына была ещё свежа в памяти!
Вечером, накануне отъезда, тётка предложила:
- Чего с нами всё сидишь? Прогуляйся, музыка в клубе играет!
- Да не хочется что-то! – ответил Сергей.
- Да сходи, сходи! – настояла тётка.
Сергей направился к клубу, однако, танцевать ему не хотелось и, встретив соседского Ваську, который уже работал в колхозе, и ещё нескольких знакомых, они остались на улице. Покуривали, обсуждая деревенские новости.
- Ребята, Натка идёт! – услышал Сергей откуда-то сбоку.
Он вздрогнул и, повернув голову, увидел не голенастую девчонку, сидящую верхом на Матросе, а несказанно ладную, с пшеничной косой ниже пояса, северную красавицу, оторвать взгляд от которой было невозможно! Она шла вдоль откоса по узенькой тропинке и, лавируя гибким телом, ступала изящно и легко, а стоявшие у клуба парни зачарованно смотрели на неё.
- Скоро уедет в Москву! Как-никак лареатом стала! – послышался тот же ломающийся, мальчишеский голосок.
- Эх ты, «лареат»! – передразнил пацана Васька. И, натянув ему на глаза кепчонку, обращаясь уже к Сергею, пояснил:
- В консерваторию Натка поступила. Зимой отправили её на конкурс скрипачей, ну она первое место и заняла! И скоро, как лауреат, за границу едет!
Васька печально улыбнулся и добавил:
- А тебя, Серёга, Натка долго забыть не могла! Она ж не только мне, но и брательнику твоему нравилась!
Сергей стоял у клуба, втайне надеясь, что Натка придёт на танцы, но она не пришла, и минут через двадцать он услышал музыку; а его прежний дружок – тракторист Васька, который, кроме своей деревни, нигде не бывал, обыденно, словно о картошке в поле, сказал:
- Чайковский, «Времена года»!
Возвращаясь в дом тёти Насти, всем своим существом Сергей впитывал льющуюся из Наткиного окна печальную мелодию «Третьего концерта» Брамса! В какой-то момент ему так захотелось повернуть назад, подбежать к окну и тихо позвать:
- Натка! Я приехал! – но он тут же одёрнул себя:
- Зачем? У тебя впереди – армия, у неё – Москва!
Да и память брата…!
Сергей присел на крыльце, и когда скрипка в руках у Натки сначала медленно, а затем всё быстрее и быстрее заиграла огненный и стремительный «Венгерский танец» Брамса – он уронил голову в колени и сидел так до тех пор, пока тётя Настя не постучала в стекло:
- Серёжа, иди в дом!
После армии Сергей наведывался в деревню довольно-таки редко. А теперь и тёти Насти нет, которая сына своего пережила лет на сорок!
- Откуда ты взялась, Натка? - уже на рассвете пробормотал сквозь сон седой мужчина.
- Из памяти! – прошептала то ли девочка, а то ли виденье.
- Отпусти меня, Натка!
Утром озеро разволновалось и катер покачивать стало сильнее. Сергей Иваныч проснулся и решил переехать в затишье. Ярко светило поднимающееся над лесом солнце. Вдруг как-то незаметно катер со всех сторон обступил мутный серо-белый туман. Казалось, рядом с катером его нет, но берег и поверхность воды утонули в молочной зыби.
Ориентируясь по солнечному диску, Сергей пытался определить направление, но катер всё плыл и плыл, а берег не показывался. Оглянувшись назад, он увидел слепящую белую радугу, уходящую своими концами в воду. Она висела над ним, словно божественный купол, охраняющий его от всяких бед и невзгод. Так и плыл он в тумане под белым ореолом около получаса. Затем усилился ветер, туман стал редеть, и чудесное явление исчезло! Подобного он никогда не видел!
Сергей Иваныч сидел на палубе и, расставаясь с прошлым, благодарил судьбу за Натку, за удивительную ночь и ту ослепительную радугу, исчезнувшую в бирюзовом небе; ибо у каждого из нас хоть однажды что-то пройдёт по жизни ярким белым светом, и долго помнится, и защищает нас всю жизнь!