Стержень света состоит из сплавленных воедино сияния и жара.
Жар продирает ландшафт до основания, до невидимых глубин.
Измученные горы устало стекают в низины.
Сияние выталкивает их страдание из тени и подает его в выгодном свете.
Еще капля страдания – и ландшафт воссияет проступившим из глубин мученическим ликом.
Но это лишь иллюзия, походя щелкнувшая по носу одну маленькую девочку.
Вечереет.
Софиты гаснут, ландшафт медленно остывает.
Горы тускнеют, с облегчением оползая в черные озера собственных теней.
Глянцевеют затвердевшие просторы, горячим выдохом отдавая накопленное за день тепло.
Пахнущая картоном крышка скроет от ландшафта внешний мир.
Неделю спустя.
Еще один затаивший дыхание зал.
Еще одна оглушительная экспозиция.
Вереница рыбьих глаз скользит по пикам и низинам ландшафта.
Вязкие взгляды мажут по поверхности, нефтяным пятном затягивая горы и низины.
Недосягаемые для взглядов, глубины расщелин хохочут черными трещинами.
Craquelure – старательно выуживает чей-то праздный язык.
Суконный шепот одинаково вязок, на каком бы языке не говорили.
Вспышки фотокамер и тыкающие пальцы одинаково вульгарны и оскорбительны.
Ландшафт впитывает деланное восхищение, копит его для вечерней отрыжки.
Три вида, победившие эволюцию – плесень, тараканы и обыватели.
Тысячелетия истории научили обывателей ценить лишь высококачественный туман.
Даже детеныш обывателя сходу отличит настоящий туман от грошовых подделок.
Сегодня вниманию почтенной публики представлен туман наивысшего качества!
Туман снисходит до зрителя, высокомерно щекочет алчно раздутые ноздри.
Он взвихряется вокруг тенёт, сплетенных из судорожно скрюченных пальцев.
Исчезни крепежный крюк - холст повиснет на штырях протыкающих его взглядов.
Простая белая рама обрамляет нечто.
Жирно блестящие пики и дряблые низины.
Крошащиеся почвенные покровы.
Черные трещины расщелин.
Чахлые кустарники и слюдяной блеск стоячей мути озер.
Светопись издевательски хохочет, искривляя и без того безобразные линии.
Знаменитый холст читают всем миром.
Туман наблюдает, хмурясь и грозовея.
Он подсмотрел это у туч.
Замысел художника – как устройство мира – понятен всем и никому одновременно.
Смысл полотна очевидно огромен, но неразличим.
Художнику едва хватило тумана на него.
Внемлите сомкнутым устам нераскрытой тайны!
Художник подобен садовнику.
Его ящик для рассады полон луковиц тщеславия.
Посеянные, взрастут самодовольством.
Раскроются высокомерием.
Опылят завистью.
Вечереет.
Сумерки продергиваются нитями распускаемой толпы.
Каждый уносит в себе бутон самодовольства.
Покрытый красками холст, тем временем, привычно остывает.
Стук картонной крышки уже повис в воздухе.
Лучший способ сохранить эссенцию тайны – хорошенько спрятать флакон.
Тайна создателя феноменального полотна бережно хранится под притертой пробкой.
Подальше от любопытствующих глаз.
Для себя мастер приберегает самый густой туман высшей морОчной пробы.
Он никогда не сопровождает свое знаменитое творение в путешествиях по миру.
Напротив, полотно всегда сопровождает его самого.
Больше тумана, о Боги!
Главная тайна художника – источник вдохновения.
Его вдохновение удивительно по своей природе - оно и дар, и проклятие одновременно.
Жирно блестящие пики и дряблые низины.
Крошащиеся почвенные покровы.
Черные трещины расщелин.
Чахлые кустарники и слюдяной блеск стоячей мути озер.
Вдохновение, не мигая, смотрит на художника из глубины зеркала.