Плохая подруга

Лауреаты Фонда Всм
ЛЮДМИЛА МАЙ - http://www.proza.ru/avtor/lyudmiladamer  - ЧЕТВЁРТОЕ МЕСТО В 12-М КОНКУРСЕ ПОВЕСТЕЙ И РОМАНОВ МФ ВСМ

Ремарка к повести

«Плохая подруга» – не автобиографическая, но почти мемуарная повесть о том времени жизни, которое случается у каждого человека, а потом на всем протяжении его жизненного пути преследует и достает своими воспоминаниями.

В этой повести я попыталась рассказать о жизни, любви, дружбе и предательстве вымышленных героев, которые несут в своих образах отпечатки именно того, «моего» времени.

1. Корчагина, 12.

Она ее не узнала. Дверь открыла худая тетка в домашнем халате и платке, и только у Наташи мелькнула мысль, что она, вероятно, ошиблась, как эта незнакомая женщина улыбнулась Алькиной неповторимой усмешкой и весело протянула: - А-а, привет, заходи! - и сделала жест рукой, приглашая войти, как будто они только вчера расстались, и не было между ними этих семи с половиной лет.

 Все еще не веря, с колотящимся сердцем, Наташа пошла за ней по темному коридору, заставленному какими-то коробками, и, войдя в комнату, увидела огромные бабкины часы. За стеклянной дверкой отливали медью массивный маятник и гири, на потемневшем циферблате с трудом угадывались позолоченные стертые цифры, а витиеватые ажурные стрелки торжественно поблескивали, словно украшения на новогодней елке. Часы были всегда предметом семейной гордости и заботы: деревянный короб, украшенный резными финтиклюшками, любовно красили черной краской и покрывали лаком всякий раз, когда в доме затевался ремонт. Только тогда, увидев эти часы, Наташа до конца осознала, что перед ней Алька.


В комнате кроме часов находился мужчина, смахивающий на киношного супергероя из американского фильма - невысокий, сухощавый, с длинными черными волосами, заплетенными в смешную косичку. Узкие азиатские глаза внимательно и настороженно смотрели на Наташу, и когда Алька пропела: - Знакомьтесь, это Наташа, - шагнул навстречу, протянул руку и коротко представился: - Валерий.

После неловкой паузы Валерий сказал, обратившись к Альке: - Ну, все, я поехал, вы тут уж без меня. В общем, я завтра в семь, а ты решай…
Он не договорил, как-то очень значительно посмотрел на Альку и, кивнув Наташе, быстро ушел.

- Ну как тебе мой Валерик? Красавец! - как всегда намеренно ставя ударение на последнем слоге, вкладывая в это слово и иронию, и предупреждение - Не вздумай возражать!- Алька начала безостановочно болтать, между делом переоделась в ванной, взялась варить кофе.

- Этому рецепту меня еще Толян научил, умел, собака, впечатление производить. Помнишь Толяна? - кричала, выглядывая из кухни, Алька.

Наташа огляделась: однокомнатная тесная квартирка с маленьким балкончиком. Она вспомнила прежнюю четырехкомнатную на Октябрьской в старом доме сталинской постройки с высокими потолками и широченными подоконниками, с огромным фикусом в бабкиной комнате и лепниной на потолке.

 Здесь же было все чужое и, как бы, случайное, и странно было узнавать знакомые вещи: и зеленую софу – подарок к Алькиной свадьбе, и большой старомодный полированный шифоньер из комнаты Веры Николаевны, и журнальный столик с инкрустацией шахматной доски, раньше стоявший в зале большой квартиры между двумя креслами. Дверцы шкафа были распахнуты, на диване и в детской кроватке валялись какие-то вещи, на полу лежала дорожная сумка.


- Стоят, - разочарованно произнесла Наташа, подошла к часам, открыла  стеклянную дверцу и тронула маятник.
- Стоят, - махнула рукой Алька - Два года уже стоят…


Они сидели на кухне и пили кофе, сваренный Алькой по особому рецепту. Вместо халата она надела обтягивающие джинсы и футболку, что особенно подчеркнуло ее пугающую худобу. Платок Алька не сняла и была бы похожа скорее на подростка, чем на сорокадвухлетнюю женщину, если бы не ее дряблая зеленоватая кожа и предательские морщины на лице и шее.


- Куда-то уезжаешь? - Наташа кивнула на валявшуюся сумку и разбросанные вещи.

- Да, уезжаю... - Алька на миг задумалась, - Не решила еще...  И мотнула головой, словно отгоняя какую-то навязчивую мысль: - А ты как нашла меня?

- Да вот, нашла...

Наташино внимание привлекла фотография, приткнутая к висящему на стене старому зеркалу с обшарпанной полочкой, тоже знакомому, оттуда, из прошлой жизни.

- А это мой Павлушка! - с гордостью произнесла Алька, - У бабы Кати сейчас. Правда, хорошенький?

Наташа подошла к фотографии и долго рассматривала серьезное сосредоточенное лицо мальчишки, державшего возле уха телефонную трубку, словно прислушиваясь, что ему там в этой трубке говорят.

- Как твой Борясик поживает?

- Разошлись давно, - махнула рукой Наташа.

- Да, ну? - удивилась Алька, начала расспрашивать и о чем-то своем рассказывать, а Наташа, пытаясь поймать Алькины глаза, которые та с беспечным видом прятала, невпопад заливаясь смехом, не могла отделаться от чувства нереальности всего происходящего.

Они просидели так около часа, так и не сказав самого главного, ради чего Наташа, сломя голову, помчалась на автобусную остановку и, нервно выскакивая на дорогу, ждала нужный автобус, а потом долго и нудно ехала в полупустом трамвае, прислонившись к оконному стеклу, за которым медленно проплывали серые гаражи и бетонные заборы. О том, о чем были заняты все ее мысли, пока она искала и спрашивала у женщины, продающей семечки возле магазина, где этот проезд Корчагина, 12, и когда вошла в темный подъезд, где пахло мочей, и поднималась на второй этаж, вглядываясь в номера квартир.

Ей казалось, что вся ее жизнь, никчемная и бестолковая, в этот момент рушилась, обнажая что-то новое, пугающее, то, чего она никак не могла понять и ощутить.

- Ты давно приехала? - выпытывала Алька.

- Вчера. И вообще я увольняюсь и сюда переезжаю, мне хорошее место предложили.

- Да ты что? - изумилась Алька, - А как же квартира?

Наташа пожала плечами: - Обменяю. Может быть, с мамой объединимся, что-нибудь подыщу здесь поприличнее. Она ведь одна осталась: Лидочка с мужем в Казахстан уехала. Представляешь, уже второго родила!

Алька изумленно качала головой. Она опять о чем-то задумалась, наморщив лоб и глядя в окно, и Наташа вся напряглась, ожидая, что вот сейчас они наконец-то приступят к главному. Но Алька неожиданно встала и, теребя в руках кухонное полотенце, то сворачивая, то разворачивая его, внимательно разглядывая нарисованные на нем вишенки и листочки, сказала: - Мне нужно собираться.

Наташа растерялась, тоже встала, пробормотала что-то вроде: - Да, да, конечно... И тут же рванулась к ней: - Алька!
Но Алька взглянула на нее такими ненавидящими глазами, что Наташа отпрянула и пошла к выходу, натыкаясь на коробки и не сразу сообразив, как открыть дверной замок. На пороге она оглянулась, но Алька подтолкнула ее: - Иди уже! - и тут же захлопнула за ней дверь.

 Ничего не понимая, ошарашенная Наташа вышла из вонючего подъезда и, спотыкаясь, направилась к трамвайной остановке.

2. Баба Катя

В то лето соседка по лестничной площадке баба Катя пригласила Наташину маму Галину Федоровну к себе на дачу собирать смородину, которая «уродилась нонче как никогда и куды ж ее девать».


- Девчонок возьми, помогут, - строго наставляла баба Катя Галину Федоровну, – Да ведро десятилитровое не забудь. Одно тебе, семилитровое, дам.
- Да куда же мне два ведра? Одного хватит.
- Не хватит! - баба Катя была непреклонна, - Варенья наваришь, знаешь, как зимой хорошо, с чайком-то! И от простуды милое дело.


Баба Катя была неопределенных лет крепкая, еще не старая женщина, но уже на пенсии, так как всю свою жизнь проработала на химзаводе, где выработала, аж две «вредности». Была она работящая, на заводе ее ценили и уважали, к праздникам давали почетные грамоты, а ее портрет даже висел на городской доске почета.


Несмотря на то, что была она одинока (муж, пьяница и дебошир, давно помер, «сгорел от водки, а детишек бог не дал»), на заводе ей все-таки выделили однокомнатную квартиру за ее трудовые заслуги.

 Была у бабы Кати дача в пригороде, доставшаяся ей в наследство от ее покойного мужа Селивана. Когда-то на этом месте, на берегу реки, был поселок-самострой, «копай-город», как его все называли, где селились рабочие с химзавода целыми семьями. Рыли землянки, строили шалаши, разбивали огороды, сажали картошку, несмотря на запрет властей. В одну из таких землянок, где кроме свекра со свекровью жил мужнин брат со своей семьей, Селиван и привел молоденькую Катерину незадолго до войны.

Баба Катя обстоятельно и неторопливо вела свой рассказ. Они плыли по реке на теплоходе, было ветрено, и они спустились вниз, где примостились на жесткой скамейке среди таких же дачников с ведрами, корзинами и мешками.

- Тяжело жили, - вспоминала баба Катя, - Мужиков на войну забрали, сутками на заводе пахали, с ног валились. Бывало, приползешь в землянку, сил раздеться нет, а тут ребятишки хором орут, есть просят. Зимой особенно было голодно: картошку мерзлую ели, а уж к весне свекровка на склоне нарывала лебеду и крапиву, толкла в ступе, перемалывала и лепешки пекла. Тем и спасались. Детишек-то четверо, мал мала меньше - старшей Верочке, однако, лет девять было, а младшему, Васятке, всего ничего. Хорошенький такой мальчонка был, чистый ангелочек! Уж как я любила Васятку! Нянькалась, играла с ним. Но, видно, на роду было написано – заболел Васятка, заболел и умер, аккурат, на рождество.

А уж после, когда мужики вернулись, слава богу, не убитые,  пораненные только оба, «копай-город» отошел в ведомство завода. Поселковых стали переселять в новые бараки, но огороды остались, кормились с них, сажали, в основном картошку, а уж потом, при Брежневе уже, следуя новым указаниям партийного руководства, на месте этих огородов было создано садоводческое товарищество для работников химзавода.

Баба Катя замолчала, глядя в круглый иллюминатор на реку и вспоминая, как Селиван с братом Николаем на месте землянки отстроили крепкий дом на две половины с резными наличниками и высокими крылечками. Селиван тогда и стал пить. Напьется, бывало, лежит в доме на полу и песни орет, а она в это время огород копает и прислушивается: уснул, не уснул? Или опять с граблями начнет за ней гоняться и орать дурным голосом на все садоводство: - У-убью, стер-р-рва!!?


Баба Катя вздохнула, вспомнив какие мучения выпали на ее долю с Селиваном: и с работы его выгоняли «за пьянку», и вещи из дома тащил и пропивал, и как однажды избил ее в пьяном угаре до полусмерти, не выжила бы, если бы соседи его не оттащили.


- Ох, тяжело жили, - опять вздыхала  баба Катя, - Сейчас чего, машин стиральных накупили, пылесосы всякие, а мы-то половички руками трясли, руки на стиральных досках в кровь истирали, опять-таки - белье кипятили в огромных баках, а щас? И телевизоры вам, и магнитофоны всякие... Баба Катя  разводила руками натруженными ладонями вверх, как бы говоря, «нате вам», и было непонятно, то ли она осуждает все эти магнитофоны, то ли одобряет, потому, что у самой у нее была и стиральная машина, и телевизор, и холодильник. А в комнате во всю стену висел ковер, который баба Катя купила по талону, как передовик производства.

3. Лидочка

Лидочка, младшая Наташина сестра, не могла усидеть на месте, бегала по теплоходу, прибегала к матери и возбужденно рассказывала: - Там буксир! Камни везет! Мы ему гудели!


Наташа взяла с собой альбом и карандаш и увлеченно рисовала, пристроившись на верхней палубе. В последнее время она увлекалась абстрактной графикой: из-под ее карандаша вырисовывалось нагромождение кубов и шаров с резкими тенями, хитросплетения каких-то трубопроводов и еще всякие разные непонятные штуки.

 Лидочка заглядывала в альбом и восхищалась: - Ух, ты! А это что будет?
Наташа мрачно молчала, стараясь не замечать надоедливую сестру, но та упорно вопрошала:
 - А это что за колесики? - и тыкала своим пальчиком в рисунок.

- Отстань! - Наташа шлепнула Лидочку по руке.

- Ма-ма-а-а!! Меня Наташка бъе-е-ет!!

 Она с диким воплем кинулась к матери, сидевшие пассажиры, все, как один, укоризненно повернулись к Наташе, а Галина Федоровна устало покачала головой: - Беда с ними…

Баба Катя добродушно улыбнулась: - Ну, какая же беда? Дети не беда, дети – радость, - и принялась утешать и вытирать Лидочкины слезы.

Лидочка была младше на семь лет, и Наташа считала, что это орущее, эгоистичное создание не только отравило ей все ее счастливое детство, но и сейчас, когда Наташа уже закончила девятый класс, стала, как она сама считала, взрослым, почти самостоятельным человеком, Лидочка делала ее жизнь невыносимой. Она постоянно крутилась у ней перед носом, мешала ей, а в ее отсутствие залазила в ее портфель, доставала импортные фломастеры, подаренные Наташе ко дню рождения, которыми она очень дорожила, и рисовала свои каракули в Наташином альбоме. Наташа устраивала скандалы с разоблачениями, в доме часто пахло грозой, а Галина Федоровна всегда вступалась за Лидочку: - Ну как ты можешь? Она ведь маленькая!
И никак не могла примирить сестер.

Вскоре выяснилось, что от Наташи в сборе ягоды толку никакого: собирает сорно - с веточками и листьями, прихватывает горстями вместе со спелой смородиной и зеленую. К тому же, мостясь под кустом на низенькую скамеечку, Наташа перевернула Лидочкино ведерко с набранной ягодой. Там ягод-то было – на самом донышке, но реву было столько, что Галина Федоровна испуганно примчалась к Лидочке, думая, что та поранила босую ногу. Баба Катя кинулась скорее собирать с травы просыпанную ягоду, приговаривая, стараясь перекричать Лидочкин рев: - Вот какая Лидочка молодец, ягодка к ягодке, вся чистенькая, вся отборная!

А Лидочка взахлеб орала на Наташу: - Ду-у-ра!

- Уйди от греха! - Галина Федоровна забрала у Наташи ведро.

- Больно надо! - она фыркнула, показала Лидочке язык и, захватив из дома альбом, залезла в заросли вишни в дальнем углу сада подальше от Лидочкиных воплей, чтобы наконец-то побыть одной наедине со своими мыслями.


4. Пашка

А мысли у Наташи Антоновой были невеселые: закончилась школьная практика, где она с другими девочками две недели пропалывала школьные клумбы, в то время как Пашка с другими мальчишками работал на городском стадионе: ремонтировал и красил скамейки. Девчонки были возмущены таким несправедливым решением; они тоже хотели красить! Тем более на стадионе, подальше от надоевшей школы. Но руководитель школьной практики была непреклонна: - Пропалывать клумбы!

Пашка в последнее время занимал все Наташины мысли. Он учился в одном классе с Наташей, и она никогда не обращала на него особенного внимания, пока однажды весной их класс не вывели во двор раскидывать кучи снега вместо физкультуры. Физрук вручил всем лопаты, показал куда кидать снег и ушел.

Все зашумели и завозмущались: - Мы не обязаны! У меня новые сапоги! Нужно было предупреждать заранее! - и демонстративно уселись на низкое металлическое ограждение, побросав лопаты. Тут появился Пашка, снял куртку и, прихватив лопату, полез на кучу.

- Давай-давай! Шибче работай! - заулюлюкали одноклассники, а Пашка, не обращая внимания на насмешки, улыбаясь и насвистывая, вонзал лопату в снег и сильными движениями откидывал его через плечо. Наташе стало стыдно и она тоже полезла на кучу. Пашка весело взглянул на нее и одобрительно подмигнул. Наташе тоже стало весело и она с криком: - Поберегись! - налегла на лопату. Одноклассники нехотя присоединились к ним. Дурачась и толкая друг друга, они быстро раскидали всю кучу.

Наташа с мокрыми ногами, раскрасневшаяся, со счастливым лицом подбежала к Пашке: - Молодец! Какой ты молодец! Просто здорово!
На что Пашка, поднимая и отряхивая куртку, снисходительно усмехнулся: - Ничего особенного…

Вообще-то, звали его не Пашкой, а Олегом. Фамилия у него была нерусская – Пашкаувячус. Когда в седьмом классе к ним пришла новая биологичка и долго, подслеповато щурясь,  пыталась прочесть его фамилию в журнале: - Пашка... Пашка... - под общий хохот в классе кто-то крикнул: - Пашка! Зовите его просто Пашка! - и это имя навсегда закрепилось за ним.

Он был высокий и худой, но была в нем довольно-таки мужская сила, потому что он с детства занимался гантелями и поднимал гири. Ему не было равных среди мальчишек, когда они, пыхтя и напрягаясь до синевы, пытались положить его руку в армрестлинге. Учился он неплохо, особенно его увлекала физика. Он готовил лабораторное оборудование, с удовольствием демонстрировал всякие физические опыты и вообще пользовался безмерным уважением физика, который доверил Пашке ключи от лаборатории – святая святых молодого учителя. Там, в этой лаборатории, они вдвоем что-то паяли, собирали радиосхемы и колдовали над проводами.

Но самое главное, что отличало его от других и сразу бросалось в глаза при одном только взгляде - это его волосы: курчавые и рыжие, настолько ярко пламенеющие, что многие дети, да и учителя тоже, пытались потрогать их при встрече с ним.

Вот и тогда, среди раскиданного снега, Наташа, улыбаясь, протянула руку к Пашкиным волосам. Он мотнул головой, чтобы увернуться, и Наташа убежала, смеясь и оглядываясь на Пашку.

Отец его, то ли литовец, то ли эстонец, плавал на рыболовецком судне в Балтийском море. Пашкина мать сбежала с годовалым сыном на руках от бесконечного одиночества в неприветливом городке, где везде говорили на чужом непонятном языке, а продавцы в магазинах жестами объясняли, что не понимают, чего от них хочет эта молодая русская.

Вернувшись к родителям, она вскоре вышла замуж за хорошего человека, который и воспитывал Пашку, как своего. Родного отца Пашка никогда не видел, только на черно-белой фотографии, где он, Пашка, с вытаращенными испуганными глазенками и открытым ротиком, готовый сию минуту зареветь, сидит на руках у улыбающегося сухощавого мужчины с короткими курчавыми волосами, а рядом стоит, тоже улыбающаяся, мать, положив руку на плечо мужчины.
 
Мать говорила, что Пашка весь пошел в отца, который был рыжим-прерыжим, как огонек. От отца регулярно приходили алименты, а больше он никак не проявлялся в Пашкиной жизни.

После того случая на школьном дворе Наташа стала смотреть на Пашку другими глазами. Ей нравилось в нем решительно все: и его необычная внешность, и его спокойная независимость, и то, как он почти на равных, по-взрослому, общался с учителями.

В тот же год они всем классом поехали гулять в нагорный парк на выставку. Был конец мая, учеба закончилась, впереди школьная практика и летние каникулы, у всех было балдежное настроение. Они наперегонки, тяжело дыша, вбежали по высоченной деревянной лестнице, ведущей на выставку, где среди павильонов с достижениями народного хозяйства раскинулся старый парк. Наверху открывался впечатляющий вид на город.

- А давайте сфотографируемся! - все стали выстраиваться и кучковаться, чтобы попасть в объектив. Вдруг к ним привязались двое пьяных взрослых парней. Они стали корчить рожи, наставлять девчонкам рожки и пьяно орать: - Сейчас вылетит птичка!

Ситуация была неприятной и грозила вылиться в потасовку, но тут Пашка вылез из толпы, обнял парней за плечи и стал подталкивать их в сторону, миролюбиво приговаривая: - Ну-ка, ну-ка, пойдемте, я вам покажу что-то!
Они стали, вроде бы, сопротивляться, но Пашка уверенно повел пошатывающихся парней дальше, к аллее, уговаривая, как маленьких детей: - Ну, на что вам школьники, смотрите, как там интересно! Пиво продают и очередь совсем небольшая!

Те что-то мычали и пытались вывернуться из цепких рук, но Пашка держал их крепко, уводя все дальше. Отойдя на довольно приличное расстояние, они остановились, парни стали с чувством, пьяно пожимать Пашке руку и пытаться рассказать ему свои биографии.


- Надо было им врезать! - сказал кто-то, когда Пашка отделался от парней и вернулся.

- Не надо было! - коротко сказал Пашка.
Испугавшаяся Наташа вцепилась в Пашкину руку: - Пойдемте, скорее отсюда!


Они всей оравой побежали в парк, где до одури качались на качелях и визжали на каруселях. Наташе было весело и радостно еще и оттого, что рядом, касаясь ее плеча, был Пашка и, казалось, весь мир распахнулся перед ними, приоткрывая счастливое будущее, в котором им предстояло жить.
И теперь, сидя в кустах и сосредоточенно штрихуя свои кубы и цилиндры, Наташа вспоминала ту недавнюю прогулку в парке, и сердце ее замирало от мысли, что не увидит Пашку аж до первого сентября.


5. Алька

Кусты с шумом раздвинулись, и перед Наташей появилась белобрысая девчонка в коротких шортах и измазанными зеленкой коленками. Девчонка на миг оторопела, увидев Наташу, но тут же плюхнулась рядом.

- Привет! Ты к бабе Кате приехала?

- Да.

- Меня Алькой зовут, а тебя?

- Наташа.

- Куришь?

- Нет!

- А я курю. Вообще-то это мое место, - она уселась, по-турецки скрестив ноги, достала из-за пазухи коробок и пачку сигарет и, лихо чиркнув спичкой, закурила. Выпуская дым, она внимательно оглядела Наташу.


- Что это у тебя? - она бесцеремонно выхватила у Наташи альбом, - Вот  здорово! Это ты сама?

- Ну, да.

- Здо-о-орово, - снова протянула Алька и начала листать альбом, - Фантастика!- Она с уважением посмотрела на Наташу.

 - Ты откуда такая? - затягиваясь сигаретой и, прищуриваясь, спросила она.
Наташа пожала плечами: - Оттуда.

- Где живешь, в смысле?

- На Крупской.

- А я на Октябрьской! - воскликнула Алька и схватила Наташу за руку, - Какой номер?

- Двадцать пять.

- Это ж рядом совсем! В бабы Катином доме?

- На одной площадке.

- В пятнашке учишься?

- Да.

- А я в восьмой. С английским уклоном, - уточнила Алька.


Назойливая девчонка уже стала надоедать Наташе, как вдруг раздался скрипучий старческий голос: - Алевти-и-на-а! Ты где-е?
Алька замерла, настороженно повернула голову в сторону голоса и быстренько затушила о землю сигарету.

- Сейчас припрется, - с этими словами она сунула в Наташину руку спички и сигареты: - Спрячь пока.
Пригнувшись, она шмыгнула в кусты.

- Иду уже, иду! - раздался ее сердитый голос.


Наташа не знала, что делать с сигаретами, не знала, вернется Алька или нет, поэтому просто положила пачку и коробок на траву и пошла в дом.
После обеда, когда баба Катя прилегла на кровать, а Галина Федоровна взялась мыть посуду, Лидочка принесла матери оставленные в вишневых зарослях сигареты.


- Мама-а, смотри, какой самолетик красивый! Тэ, у, сто, тридцать четыре, - стала читать Лидочка надпись на пачке.

- Ты где это взяла?!

- Там! - показала Лидочка рукой, - Где Наташка сидела! - и, чувствуя, что сделала что-то не то, и, желая вывернуться и спихнуть все на Наташку, с близкими слезами в голосе Лидочка закричала, повернувшись к Наташе: - Я видела, все видела!


Галина Федоровна ледяным голосом произнесла, обратившись к Наташе: - Что это все значит?

- Это не мое, - испугалась Наташа.

- А чье? Бабы Кати?

Наташа прикусила губу: не могла же она заложить Альку.

- Я видела, видела! - кричала Лидочка.

- Заткнись, дура, чего ты видела? - возмутилась Наташа, предчувствуя, что сейчас разгорится нешуточный скандал.


Влетело ей, конечно, по первое число. Она надулась и обиженная несправедливостью и предательством Лидочки, сидела возле крыльца на скамеечке. Подъехали красные «Жигули», из машины вылезли женщина с высокой прической и мужчина в соломенной шляпе. Баба Катя вышла из дома и подошла к ним, здороваясь.

- Кто это? - спросила Наташа, когда мужчина с женщиной поднялись на соседнее крыльцо и скрылись в доме.

- А Селиванова племянница, Вера. У нас ведь на две половины.

- А девочка? Аля, кажется?

- Алечка, Алечка, - согласно закивала баба Катя, - Дочка ейная, Алечка.


Всю обратную дорогу Галина Федоровна демонстративно не разговаривала с Наташей, даже не смотрела в ее сторону. Она сидела, прямая и строгая, одной рукой прижимая к себе сонную Лидочку. Баба Катя тоже молчала, задумавшись, только иногда протяжно вздыхала: - Ох-хо-хо-о-о… Грехи наши тяжкие…



На следующий день Галина Федоровна забрала Лидочку с собой на работу. Наташа слонялась по квартире, не зная, чем заняться (школьные подружки разъехались на каникулах, кто куда), когда раздался звонок в дверь. Открыв дверь, она с удивлением увидела Альку, которая, довольно ухмыльнулась и шагнула в прихожую: - Это я удачно зашла!

- Ты? - изумилась Наташа.

- Я, я, - Алька по-хозяйски закрыла за собой дверь и скинула босоножки.

- А как ты меня нашла?

- Здрасьте! Сама говорила, что с бабой Катей на одной площадке живешь.
Алька прошла в комнату и стала с любопытством оглядываться.

- Ты одна, что ли? А предки где?

- Мама с сестрой на работе, а с отцом они разошлись.

- Не переживай! Мои тоже разошлись, живу с отчимом, -  хотя Наташа вовсе и не переживала: с отцом у нее всегда были сложные, напряженные отношения.
Алька уселась в кресло, машинально полистала журнал.


- А ты не помнишь меня? Я часто к бабе Кате приходила, когда была маленькая. Я еще тебя на качелях качала, помнишь? На тебе было такое голубенькое платье, с гипюром.


Платье Наташа помнила, оно до сих пор лежало в шкафу, его когда-то надевали и на Лидочку, и Галина Федоровна все не решалась выбросить его - вещь хорошая, нарядная, но уже малое девчонкам.
- Ну, да, ты еще мелкая тогда была, не помнишь.


Выяснилось, что Алька старше на два с половиной года, хотя, как и Наташа, перешла в десятый класс.
- В первом классе на второй год осталась из-за желтухи, - объяснила Алька, - А в школу пошла с восьми лет. А ты, поди, с шести?
Наташа кивнула.


Алька совсем не выглядела, как семнадцатилетняя девушка, скорее, она была похожа на двенадцатилетнего подростка: худые загоревшие исцарапанные ноги, щуплая фигурка под полосатым трикотажным платьем, похожим на длинную майку, по-мальчишески коротко остриженные светлые волосы с маленькой челкой.

- А твои сигареты в дачном сортире утопили!

- Ерунда! - махнула рукой Алькой, - У меня еще есть. Кстати, будешь? Она вытащили из брошенной на диван сумки распечатанную пачку.
Наташа неумело взяла сигарету.

- Курить надо так, - стала учить Алька, - Берешь сигарету губами, вот так, а потом резко вдыхаешь: - А! Мама пришла! - и медленно выдыха-а-ешь…
Алька проделала все с таким важным и серьезным видом, что Наташа от смеха упала на диван.

- Ой, не могу! Мама пришла! - загибалась от хохота Наташа.

- Ты чего? - глядя на корчившуюся Наташу хихикала Алька, - Все так учатся… Серьезно! И я тоже так училась!


Алька стала приходить каждый день. Наташа была рада – с Алькой было весело и прикольно. Они облазили все городские парки и закоулки, и Алька показала, как пробраться на санаторский пляж, где был огромный песчаный обрыв, по которому можно было скатываться прямо в прохладную воду. Они плыли по течению далеко-далеко, к бетонным сваям старого развалившегося моста, забирались по скользким конструкциям и лежали на полусгнивших досках, разглядывая плывущие в небе причудливые облака.


Иногда они брали с собой Лидочку, которая плавать не умела и барахталась с надувным кругом возле берега. Лидочка всегда просилась вместе с Наташей и Алькой. С нее взяли честное слово, что та не будет рассказывать матери подробности их приключений. Они ездили всюду, где Наташа никогда не бывала: на летное поле, где с неба прыгали парашютисты, а они, сидя в ромашках, восторженно кричали: - Смотри, смотри, вон, летит! - и на ипподром, где Лидочку сажали на «коняшку», а серьезный дядька водил коня по кругу в истоптанном загоне.


Лидочка была в восторге от веселой Альки и уже не кидалась на Наташу с кулаками из-за всякой ерунды, а Галина Федоровна была рада, что сестры наконец-то сдружились.

- А приходи ко мне завтра на день рождения! - позвала Лидочка Альку, повиснув у нее на шее.

- Я завтра не могу – мне бабку нужно караулить

- ???!!

6. Квартира на Октябрьской.

Бабку Наташа увидела в первый раз, когда Алька привела ее в четырехкомнатную квартиру в старом доме на Октябрьской улице. Бабка - сухонькая старушка с гребенкой в седых, гладко зачесанных жиденьких волосенках - строго взглянула на Наташу из-под очков.

- Это Наташа, соседка бабы Кати.

- Катерины? - бабка поджала губы и ушла в свою комнату.


Квартира поразила Наташу своими высоченными потолками, огромным коридором и сияющим кафелем в огромнейшей ванной комнате, где кроме ванны и унитаза размещалась и стиральная машина, и гладильная доска, и старый шкаф с цветной занавеской.

В большой комнате (зале) стояла дефицитная по тем временам югославская стенка темной полировки, за стеклянными дверцами поблескивали хрустальные вазы, салатницы и фужеры.

В дальней комнате располагалась спальня Веры Николаевны и Алькиного отчима; там, в центре, стояла огромная деревянная кровать с красивым шелковым покрывалом, на полу лежал ковер. Все было богато и красиво.

Бабкина комната была заставлена старой мебелью, с которой она ни за что не захотела расставаться при переезде. Железная кровать с никелированными блестящими шарами на спинках, комод, в углу кадка с фикусом – все это было старомодно, по-старушечьи украшено белыми накрахмаленными подзорами и накидками с ажурной выбивкой по краям. На комоде стояла гармонь, любовно покрытая салфеткой, а за дверью – старинные, еще дореволюционные напольные часы. Алька привела Наташу в бабкину комнату, чтобы показать эти часы, когда те, стали вдруг громко звонить: - Бом! Бом! Бом!

– Бабкино приданное, - с гордостью сказала Алька, - Сколько, бабуль, этим часам?
Бабка помолчала, пожевала губами, припоминая: - Да, почитай, с тыща пятого года будут. Тятенька с ярманки привез на Пасху, я еще в люльке лежала.

- Это же, сколько им? - Наташа стала в уме считать – Шестьдесят семь лет, получается!

- А до этого еще сколько! Часы ведь не новые были! Все сто, наверняка!


У Альки в комнате Наташа увидела сильно увеличенную, а потому слегка размытую, фотографию с четырьмя обнимающимися парнями – у всех были длинные волосы и явно не советская внешность.

- А кто это?

- Не знаешь? Это Битлз, слышала?

Наташа, конечно же, слышала, но никак не представляла себе их внешность. Алька взяла фотографию в руки и увлеченно начала перечислять: - Смотри, это Пол Макартни, это Джон Леннон…

В комнату вошла бабка и, увидев фотографию, выдала: - Женихи ваши, че ли?

Девчонки покатились от смеха.


7. В гостях у Пашки.

У Альки был магнитофон, она начала щелкать кнопками и перематывать пленку.
- У меня есть одна битловская, сейчас я тебе найду. Ни фига записей нет, у кого бы записать?
Наташу вдруг осенило: - Я знаю, у кого можно записать! У Пашки! У него все наши записывают!

- «Песняров», поди, - засомневалась Алька.

- Нет! Сплошь иностранщина! И «битлы» наверняка тоже есть!


Наташа знала дом, где живет Пашка, а вот номера квартиры - нет.

- Разберемся! - сказала Алька, и они, подхватив переносной, но довольно увесистый магнитофон, отправились к Пашкиному дому.

- Лишь бы он дома оказался! - молила про себя Наташа, и сердце ее чуть не выпрыгивало от радостного ожидания.


Когда они вошли во двор Пашкиной пятиэтажки, и Наташа сказала: - Ну, вот, пришли, что делать будем? - Алька, не раздумывая, заорала, глядя на раскрытые окна и балконы: - Пашка-а-а! Пашка-а-а!

В некоторых окнах задвигались занавески и замелькали лица, а на третьем этаже на балкон выскочил Пашка в одних плавках. Он ошалело смотрел на девчонок.

- Привет! Какая у тебя квартира? - закричала Наташа.

- Двадцать девятая! - крикнул в ответ Пашка и махнул рукой. Встретил он их на площадке, уже одетый в штаны, с обнаженным торсом, с красными обожженными плечами.


Пашка, к счастью, дома был один, и Наташа, приободрившись, представила Альку: - Моя подруга.

- Очень приятно, - Алька церемонно пожала протянутую руку.

- Так какую музыку вам записать? - спросил Пашка, когда они объяснили цель своего визита.

- Покруче чего-нибудь, «Битлов», например. «Йес тэ дэй» есть?


Записывали долго. Наташа, сидя поодаль на диване, с тихой ревностью смотрела, как Алька с Пашкой почти касаясь друг друга, склонились над магнитофонами, что-то перематывали, включали, щелкали. Она страшно завидовала тому, с какой легкостью Алька общалась с Пашкой. До нее то и дело доносилось: «Роллинг Стоунз», «Назарэт» и еще много непонятных слов, которыми оба непринужденно сыпали.

- Ты где так обгорел? - Алька панибратски похлопала Пашку по плечам.

- Да на рыбалку с батей ездили! - поморщился Пашка, отстраняясь от Алькиных рук, - Я всегда сразу сгораю.

- Потому, что рыжий, - авторитетно заявила Алька.


Потом она заставила Пашку продемонстрировать работу с гирями, стоявшими посередине комнаты, и которые они с Наташей по очереди едва сумели оторвать от пола.


Пришла Пашкина мать с работы и заглянула в комнату сына: - Олег, угости девочек вишней, но Наташа засмущалась и затормошила Альку: - Пошли, хватит уже!


Когда они вышли из подъезда Наташа спросила: - Ну, как тебе Пашка?
Алька скривилась: - Колхоз Красный Лапоть.

- Да ты что?! - Наташа даже задохнулась, - Ты что?! Ты его совсем не знаешь! Он, он… - Наташа не находила слов от возмущения.

Алька покосилась на нее с усмешкой: - Ну, и люби его на здоровье, а он совсем не в моем вкусе!


8. Бабка

Бабку звали Анастасией, но она не любила свое имя (деревенское!) и представлялась всегда Надеждой. Когда умер дед, уже в этой, новой квартире, бабка заскучала и стала потихоньку прикладываться к рюмочке. Она и раньше никогда не отказывалась от выпивки в праздники, но водку не уважала и всегда разбавляла ее соком вишневого варенья.

В молодости она была хороша собой, веселая и спорая на любую работу. Ее родители до войны жили зажиточно, у нее было хорошее приданное: полный комод красивых шалей, платков разных мастей, скатертей и постелей, которые она сама выбивала на ножной швейной машинке красивыми узорами. В войну многое пришлось распродать – муж Николай на фронте, а ребятишек кормить нужно было, а было их у нее четверо, младшенького только не уберегла, помер лютою зимой в сорок втором.


Бабка, выдвинув ящики комода, частенько разглядывала и перебирала оставшееся свое богатство: собственноручно вышитые наволочки, полотенца, кружевные занавески для окон – все уже пожелтевшее, тронутое временем, но если отбелить и накрахмалить... Бабка тяжело вздыхала: Вере ничего этого не надо было, и слышать не хотела, чтобы занавесочки хотя бы на кухне повесить в новой-то квартире, а куда ж это все... - и она с грустью задвигала тяжелые ящики.


Раз в месяц бабке приносили пенсию, и она, накинув на голову платок, украдкой отправлялась в гастроном покупать бутылочку «красненькой», которую потом втихаря же, таясь и от дочери, и от зятя, выпивала в своей комнате.


Нового зятя бабка не любила, то ли дело первый был (звали его, как и ее покойного мужа – Николаем): веселый был, песни какие пел – заслушаешься, ну чего им не пожилось? А этот, как сыч, уткнется в газету и все молчит. На праздник, так совсем никакой: выпьет рюмку и сидит, ни спеть, ни сплясать, только хихикает, как дурачок. И называет-то ее как с издевкой – «мамаша»! - Какая я ему мамаша?! - тихо негодовала бабка, однако, зятя своего, как и дочь, Веру, побаивалась.


Алька еще в школу не ходила, как умер дед, а бабка стала выпивать «с пенсии». Однажды Вера Николаевна с Виктором Петровичем, Алькиным отчимом, приехав с работы, застали дома такую картину: радио во всю глотку орет, а бабка, лежа на кровати, обеими руками дирижирует и пытается подпевать надрывающейся певице - «Валенки, да валенки, не подшиты, стареньки!»


- Да она пьяная совсем! - Вера Николаевна отчаянно пыталась угомонить старуху.
Виктор Петрович беззвучно хохотал, зажимая руками рот, глядя на происходящее.
- Тебе смешно! Нужно же что-то делать! Так не может дальше продолжаться!


Альку нашли в спальне крепко спящей на кровати, всю перемазанную шоколадом. Здесь же валялась пустая коробка из-под конфет с ликером, которую Вера Николаевна прятала у себя в шифоньере к случаю.


- Да ты понимаешь, что ты делаешь?! - кричала на мать Вера Николаевна, - Слава богу, что с ребенком ничего не случилось!

 Но та лишь бессмысленно поводила глазами. Обед, конечно же, был не приготовлен, терпение Веры Николаевны лопнуло, и было решено отводить Альку к бабе Кате, жившей неподалеку, пока у бабки не кончится запой. Запой кончался быстро: на следующий же день бабка виновато гремела посудой на кухне и мыла полы, что-то бормоча себе под нос, но никакого доверия к ней уже не было.


Когда Альку первый раз отвели к бабе Кате, та добродушно закивала: - Посижу, посижу, отчего же не посидеть. Только вы уж сами ко мне Алечку приводите, а то Надежда меня не жалует.


Вера Николаевна достала из кошелька рубль: - Возьмите, тетя Катя, - и, видя, что та возмущенно замахала руками, твердо сунула купюру в карман бабы Катиного фартука: - Не отказывайтесь, купите что-нибудь для себя вкусненькое.


Алька любила бывать у бабы Кати, потому что та честно отрабатывала рубль, передаваемый ей каждый раз с ребенком: они ходили в кафе-мороженое на углу дома, или ездили две остановки в зоопарк, или ходили в кино на детские сеансы, где показывали сразу несколько серий мультфильма «Ну, погоди!»


Бабка не могла смириться, что Альку раз в месяц уводят к бабе Кате, которую она ненавидела лютой ненавистью и часто говаривала, что «эта змеища подколодная убила ведь свово мужика, Николушкиного брата, топором на куски изрубила и за баней на даче закопала».

- Ну, что ты городишь?! - возмущалась Вера Николаевна.

- Да! - твердила бабка, - Закопала! Вот помяните мое слово, когда все раскроется!

Вера Николаевна сердито махала рукой и уводила Альку: - Не слушай, ты ерунду эту!
Но Алька долго боялась ходить на даче к бане, ей представлялось, как баба Катя с топором сидит там в засаде.


Когда Алька подросла и уже не нуждалась в опеке бабы Кати, ей вменили в обязанность в дни бабкиной пенсии следить, чтобы та не выходила из дома. Если Алька была в школе, то бабке просто не оставляли ключ от входной двери (не оставит же она квартиру открытой!), а если была дома, то сама ходила в магазин, если бабка вдруг «вспоминала», что яиц забыли купить, или соль закончилась. Но все эти предпринимаемые меры стали малоэффективны, когда хитрая бабка стала правдами или неправдами (пенсию-то Вера забирала!) покупать бутылку заранее, выкраивая необходимую сумму из выделяемых ей на хозяйство денег, и прятать в своем комоде, чтобы в законный день пенсии спокойно ее приговорить.


- Мама, ты с ума сошла! - опять возмущалась Вера Николаевна, найдя спрятанную пустую бутылку в кладовке, - Это же не вино! Посмотри на этикетку, написано же сорок градусов!

- Да, ну! Красенькая же была, - недоумевала бабка, - А я еще думала, чего она такая крепкая?

Вера Николаевна лишь разводила руками: в то время во всех магазинах города продавался кубинский ром с красочной заграничной этикеткой по весьма недорогой цене.


В остальные дни бабка тихо и незаметно вела все хозяйство в доме. Дочь целыми днями на работе, да, бывало, и выходные прихватывала. Должность у нее была солидная и очень ответственная: секретарь у самого главного начальника всей области. Работала она в этой должности давно, не один уж начальник сменился. Ее ценили и уважали и за компетентность, и за ответственность - она ведь смолоду, с института еще, все на комсомольской работе была. На работе своей и второго мужа себе нашла: Виктор Петрович был директором химического завода (начинал с инженера, потом начальником цеха был, и вот пошел, пошел в гору...)


Умом бабка понимала, что новый зять серьезный, обходительный и во всех смыслах положительный мужчина, но сердцем не могла принять его – уж больно ей первый нравился – балагур и весельчак. Напоминал он мужа ее Николая, тот тоже был веселый и легкий, а на гармошке как играл! Все бабы и девки сбегались к ихнему бараку, когда Коленька выходил с гармошкой на скамейку под окнами! Вот и эта змеища Катька… Она по-омнит, все помнит, как она от Селивана-то бегала, с Коленькой перемигивалась! Никогда не забудет!

9. Рухнувшие надежды.

Наташа встретила Пашку только первого сентября. Она радостно подошла к нему, и он ответил ей широченной улыбкой: - Ну, что, сгодились записи?

- Сгодились!

- Прикольная у тебя подруга.

- Ну, да, - Наташу слегка задело, что он вспомнил Альку.

В кабинете физики он сел рядом за парту к Наташе: - Не возражаешь?
Наташа не возражала. Она была просто счастлива! Но больше никаких знаков внимания Пашка к ней не проявлял, вел себя с ней, как и с другими одноклассниками: доброжелательно и спокойно. Наташа всякий раз находила повод, чтобы обратиться к нему за помощью – тот здорово понимал и физику, и математику, а Наташа, хоть и училась на «отлично», в физике «плавала» и просто зазубривала сложные формулы и термины.

На школьных вечерах Пашка никогда не танцевал, торчал на сцене возле музыкальной аппаратуры: устанавливал, тянул провода, настраивал звук. Однажды Наташа решилась пригласить его на «белый» танец. Пашка взглянул на нее очень удивленно, но танцевать пошел, и весь танец они молча протоптались возле сцены под  душераздирающего Ободзинского: - Эти глаза напротив…

Один раз она позвала его в кино. Он пришел не один: рядом, прячась за него и смущаясь, стояла беленькая девочка в бантиках.
- Сеструха, - коротко обронил Пашка, - Оставить не с кем.

После фильма они немного погуляли в парке, и Наташе пришлось общаться по большей части с Оленькой (так звали сестру), потому, что Пашка, в основном, молчал, и было видно, что ему как-то неловко, он смущался, то и дело одергивал сестру, когда та пыталась подробно ответить на все Наташины вопросы.

Наташа ждала выпускной вечер. Она с замиранием сердца представляла себе, как она, в белом платье, возьмет Пашку за руку, и они будут всю ночь гулять по городу и как пойдут на набережную встречать рассвет. Платье было уже сшито, туфли куплены, и Наташа мечтательно поглаживала блестящий шелк висевшего в шкафу наряда.

Но на выпускном его нигде не было! Окруженная девочками в белых платьях и парнями в торжественных костюмах и галстуках, классная руководительница Тамара Сергеевна сообщила, что Олег уехал к отцу в Прибалтику.
- Как к отцу?! Куда?! - зашумели все.

Тамара Сергеевна рассказала, что в школу приходила Пашкина мать, оформила доверенность на получение аттестата, и что объявился Пашкин родной отец и пригласил его на полтора месяца в плавание матросом к себе, на рыболовецкое судно.
 
Наташа чуть не плакала: - А как же институт?
- Как раз успеет к экзаменам, а мать документы по доверенности в приемную комиссию сдаст. Ничего, он способный парень, прорвется!
- А куда он будет поступать?
- В политехнический, на промышленно-гражданское строительство.

Все Наташины мечты и надежды рухнули в один миг. От обиды и разочарования она едва помнит, как получила аттестат с одними пятерками, как потом всем классом гуляли за накрытыми родителями столами в школьной столовой, как крича и балдея, шли толпой по городскому проспекту к набережной. Все было, как в тумане. Одна лишь неотвязная мысль сверлила ей мозг, не отступая и не давая покоя: - Пашка уехал!

10. Институт

Наташа отнесла документы в политехнический на строительный факультет. Мать удивилась: - Ты же на исторический хотела, в университет?
- Передумала - пожала плечами Наташа.
Галина Федоровна не стала ни о чем расспрашивать, только вздохнула: - Что-то с Наташкой творится не то.


Алька, узнав о Наташином решении, тоже объявила дома, что пойдет в политех вместе с Наташей.
- Алечка, ты пойми, - уговаривала ее Вера Николаевна – Наташа отличница, она хоть куда поступит. А там и физику нужно сдавать, и математику! Ну, вот если у тебя английский на «пять», так и иди на иняз в пединститут! Ты же не сдашь физику! А в педагогическом у Виктора декан в приятелях, подстрахует, если что. Ну, куда ты за Наташей тянешься, со своими тройками-то?

Виктор Петрович хмуро шелестел газетой, бабка грозно сверкала очками, Вера Николаевна только, что в обморок не падала, но Алька была непреклонна.

Экзамены она сдала плохо, и, чтобы поступить, как Наташа, на престижное в то время ПГС не хватило баллов. Вере Николаевне стоило больших хлопот через своего начальника впихнуть Альку на непопулярную специальность на этом же факультете с непонятным названием «Технология и механизация строительства».


Когда Наташа читала списки поступивших, она с дрогнувшим сердцем нашла и фамилию Пашки.
Учились они в разных группах, и с радостными возгласами встретились в первые дни учебы в институтском коридоре.

- Антонова! Ты как здесь? - изумился Пашка, - Поступила?

- Да! В сто пятнадцатой! На Пэ Гэ эСе, как и ты!


Повзрослевший и возмужавший Пашка обалдело смотрел на смеющуюся Наташу: - Ну и дела-а!
Копна его волос, казалось, была еще более рыжей, она прямо-таки светилась, как медь на солнце. Наташа не удержалась и потрогала блестевшие кудряшки. На этот раз Пашка не отклонился, даже пригнулся, покорно дав потрогать свои волосы.


Однажды, на первом курсе еще, Пашка дождался Наташу у дверей аудитории: - У тебя что сейчас?

- Английский.
Пашка подумал, потом тряхнул кудрями: - Можно пропустить, пошли со мной.

- А куда?

- У Саньки Воронова мать умерла, помочь надо.

- А кто этот Воронов?

Пашка не ответил, стремительно направляясь к выходу.


Они приехали на трамвае в квартиру, где двери были открытыми и сидели старушки, в черных платках, скорбно покачиваясь. Здесь же, возле гроба, сидел бледный Санька Воронов, совсем не знакомый Наташе.

Пашка привел Наташу на кухню, сказал суетившейся там женщине в черном платке: - Вот Вам помощница, - и пошел в комнату. Все обращались к нему, как к главному, слушали его распоряжения и согласно кивали. Наташа осталась на кухне, чистила картошку и помогала женщине потрошить курицу; потом, когда все вернулись с кладбища, она, накрыв голову протянутым ей платком, подавала на стол и обслуживала поминки. Уходя, старушки всячески благодарили ее и целовали.


В другой раз, на первомайской демонстрации, когда Наташа весело шагала с сокурсниками в праздничной колонне демонстрантов, Пашка окликнул ее: - Наташка, поехали с нами после демонстрации на маевку!


Они поехали за город, шумной толпой расположились на подсохшей уже опушке леса с магнитофоном, какой-то выпивкой и бутербродами. Неподалеку, возле покосившейся избушки, древняя старуха ковыряла огород.

- А ну-ка, ребятки, поможем бабуле в ее благородном труде! - Пашка подскочил к старухе и забрал у той лопату, - Тащи, бабуля, еще лопат!
Ошеломленная бабка, причитая и охая, бегала между веселящимися студентами, дружно взявшимися за лопаты, и причитала: - Да откуда же вы такие взялись, ребятушки?

- Мы из политехнического! - весело крикнула ей Наташа.
Весь бабкин огород был вскопан за какой-то час, и счастливая бабка быстренько вскипятила чайник и притащила меда, чтобы угостить неожиданных помощников.

- Дай вам бог здоровья, ребятушки, дай вам бог! - повторяла старуха, крестясь и кланяясь.


В этом был весь Пашка: сильный, бескорыстный и благородный. Наташа все больше восхищалась им и гордилась: вот какой у нее друг! Ей хотелось подойти к нему и уткнуться в его грудь, но она, почему-то, боялась: вдруг Пашка не поймет и оттолкнет ее? Вон, какие красивые девчонки учатся с ним в одной группе, а она для него - просто хороший друг и школьный товарищ.


11. Стройотряд

На третьем курсе Пашка стал командиром строительного отряда. Набирали только достойных добровольцев. Наташа записалась одной из первых. Алька узнала о стройотряде поздно, когда он уже был набран, и уговорила Наташу пойти вместе к Пашке, чтобы ее тоже приняли.

Они пришли в штаб стройотряда, где среди наваленных палаток и геодезического оборудования, сидел Пашка с бумагами и списками.

- Но у нас уже полный набор! - высокомерно заявила красавица Танька Воропаева, комиссар отряда.

- Ну, пожалуйста, чего вам стоит, - ныла Алька.

Пашка смотрел в окно, постукивая ручкой по столу.

Танька косилась на Пашку, пытаясь уловить его мнение.

- А комсомольские взносы ты заплатила? - строго вопрошала Танька.

- Заплатила, заплатила! Все заплатила! - Алька тыкала ей в руку комсомольским билетом.

- Ну, я даже не знаю, - Танька колебалась и оглядывалась на Пашку.

- Пашечка, пожалуйста! - молила Алька.

- Пожалуйста! - вторила ей Наташа.

-Хорошо! - Пашка решительно встал, - Но только смотри у меня! Дисциплина жесткая! Подъем в шесть утра, и что бы никаких... соплей всяких! Пиши заявление!

Алька обрадовано запричитала: - Пашечка, милый, спасибо! Я ни-ни! Вот увидишь! Все хорошо будет!


Они жили в палатках в чистом поле, где паслись стада овец, в трех километрах от деревни и строили коровник. Вернее и фундамент, и стены уже стояли, крышу крыли рабочие, которых каждое утро привозили на колхозном грузовике.

Стройотрядовцы заливали бетоном полы, выкладывали кирпичные перегородки и штукатурили стены. Бетон и раствор готовили тут же, в бетономешалках, таская щебень и песок из наваленных неподалеку куч. Руководил всем колхозный прораб: с утра – планерка, распределение работ, вечером закрывали наряды.

Пашка, как командир отряда, ввел жесткий распорядок дня, назначал дежурных, составлял графики работы на кухне. Первое время от усталости валились с ног – поесть сил не было. Постепенно освоились, притерпелись, вечерами стали устраивать посиделки у костра. Была здесь и летняя кухня с печкой, и банька, сооруженные еще в прошлом году, когда здесь жила наемная бригада.

 Воду ежедневно привозил парнишка в бочке на рыжей кобыле. Парнишку звали Сергуней, он страшно смущался и краснел, когда ему девчонки кричали приветствия и хохотали над его старой кобылой, которая неизменно мочилась тугой струей, подняв хвост, останавливаясь в одном и том же месте, где была уже вечно непросыхающая лужа.

Особенно старалась Алька: - Сергуня, приходи сегодня, я тебя целоваться научу, а то на кобыле несподручно тренироваться!

Сергуня, краснея и делая вид, что не замечает насмешек, неторопливо сливал воду из бочки.

- Сергуня! - не унималась Алька, - Какая на тебе сегодня рубашечка красивая! Наверно, мне хочешь понравиться?

Сергуня, молча, завершал свое дело и, гикнув на лошадь, уезжал, привстав на телеге и поигрывая вожжами, как заправский наездник. Со временем, он осмелел и стал заговаривать с девчонками, все так же, однако, краснея. Выяснилось, что он учится на механизатора в райцентре, а здесь, в деревне, живет его мать с братишкой, и что он на каникулах подрабатывает в колхозе, где мать работает дояркой, а отец уехал на заработки и пропал совсем.

- А танцы у вас бывают? - допытывалась Алька.

- Ну...

- А танцуете под гармошку?

 - Зачем? Под магнитофон.

- А молодежи у вас много?

- Ну...


На стройке кончился цемент, и был объявлен отдых до завтрашнего утра. - Так, - сказала Алька в палатке, куда они залезли поваляться после обеда, - Пора выходить в свет, - и достала свою походную сумку.

Кроме Наташи в палатке еще жила Любаша - красивая кареглазая девушка с длинной каштановой косой. Эта коса доставляла ей немало хлопот: приходилось заматывать ее вокруг головы, чтобы спрятать под косынку, так как в первый же день местный прораб, увидев Любашину косу, кокетливо перекинутую через плечо, разорался благим матом и велел или спрятать, или остричь к чертовой матери. Потому, что с косами на стройке не положено, и как это Пашка, такой рассякой, допустил такое безобразие, хотя должен был в первую голову думать о технике безопасности.

Из Алькиной сумки появились джинсовая юбка и босоножки на умопомрачительной платформе. Девчонки обалдели.

- Сегодня пойдем в деревню на танцы, - объявила Алька, - Я договорилась с Сергуней, он нас встретит.

- Нужно бы у Пашки отпроситься, - сказала Наташа.

- Еще чего! Сам сказал, что свободны до завтрашнего утра.

Началась активная подготовка: на свет были извлечены тени для век, тушь и компактная пудра. У Любаши нашлась красная губная помада и маленький флакончик польских духов «Быть может».

Алька научила девчонок красить ресницы «по-модному»: слой туши, затем слой пудры, потом снова слой туши. Когда «боевая раскраска» была нанесена, Алька начесала себе и Наташе волосы, Любаша просто заплела и распушила косу. Ни у Наташи, ни у Любы не было «выходных» нарядов – они надели свои брючки, чистые футболки и кеды, а Алька нарядилась в короткую юбку и модную трикотажную кофточку-«лапшу» с большим вырезом.

Последним штрихом было нанесение на ногти ярко красного лака. Алька накрасила также ногти и на ногах.

 Они сидели с растопыренными пальцами, ждали, когда высохнет лак, и Алька философски изрекла, обращаясь к Наташе: - Ну, вот и пригодилось все! А ты вопила: - Куда столько лишних вещей!

Уже когда вылезли из палатки, она надела босоножки.

- Вы куда такие?! - проходивший мимо парень, от удивления вытаращил глаза.

- В деревню, на танцы! - ответила Алька, пробуя пройтись в «платформах» по примятой траве.

- С ума спятили! - парень покрутил пальцем у виска.


Сергуня в белой выглаженной рубашке ждал на мосту у речки, как и было условлено. Он солидно взял Альку под руку и повел по деревне. Алька хихикала и оглядывалась на идущих сзади девчонок.

Танцы еще не начались, молодежь только стекалась к клубу, все разглядывали студенток, которых привел Сергуня. Наташе было неловко, но Алька, словно не замечала взглядов местных и весело, с вызовом оглядывала пришедших.

Но вот включили магнитофон, и под звуки знаменитой «Шесгара» танцы начались. Алька вышла с Сергуней в центр танцплощадки и вовсю наяривала в своей короткой юбочке и на «платформах» под кричащую музыку. Наташа с Любашей не отставали.

Сергуня танцевал с серьезным видом, как будто выполнял важную работу. Постепенно вокруг них собрались танцующие местные и тоже старались не ударить в грязь лицом.

Любаша танцевала с долговязым парнем, Наташу тоже пригласили, Сергуня танцевал только с Алькой, никого к ней не подпуская.

В разгар танцев появился мальчишка и отозвал Сергуню в сторону, они о чем-то пошушукались, и Сергуня позвал девчонок «освежиться» на воздух. Любашин Долговязый тоже присоединился к ним. Когда они вышли, оказалось, что мальчишка притащил бутылку вина, видно Сергуня заранее договорился с ним.

- Брательник мой, - кивнул в сторону мальчишки Сергуня. Они сели на скамейке неподалеку от клуба, и Сергуня принялся угощать девчонок. Мальчишка суетился тут же, достал из карманов яблоки на закуску.

Девчонки, смеясь, отпили вино прямо из горлышка по очереди, и Алька стала подшучивать над Сергуней: - Вот, оказывается ты какой! Напоить нас решил!

Сергуня с Долговязым допил бутылку и зашвырнул ее в кусты. От выпитого Сергуня стал развязнее, обнял Альку за плечи. Алька хохотала и все подтрунивала над ним.

- Слушай, Сергунь, вот мы коровник строим, а коров в глаза не видали! Покажи нам коров, а?

- Не вопрос! Щас вас на дойку отведу, - он встал и нетвердой походкой потащил девчонок за собой. Долговязый пошел с ними, взяв Любашу за руку.

На крыльце клуба курили парни. – Не теряйся, Серый! - крикнул кто-то, и все загоготали. Сергуню развезло еще больше, он, спотыкаясь, вел девчонок по темной улице, приговаривая: - Щас покажу вам коров! Щас вы их увидите!

- А они нас не забодают? - хохотала Алька.

- Не-е-ет! Не забода-ают!

Мальчишка бежал за ними. Наташе становилось все больше не по себе. На краю деревни она дернула Альку за руку: - Давай не пойдем, ну что мы там не видели!

Притихшая Алька уже понимала, что со своим дурацким кокетством зашла слишком далеко: Сергуня пьяно лапал ее и все время норовил поцеловать. Любаша выдернула свою руку из руки Долговязого: - Да пусти, ты! Девчонки, пошли назад!

Но не тут-то было! Парень вовсе не хотел расставаться с Любашиной рукой. Он стал нагло хватать Любу с Наташей, не давая им уйти. Сергуня тем временем тащил Альку все дальше.

- Не дрейфь, Серый, я этих здесь задержу! - крикнул им вслед Договязый.
Наташе стало страшно, и она закричала: - Алька! Вернись, Алька! Пошли назад! Любаша завизжала и изо всех сил стала колотить Долговязого по спине.

Потасовка завязалась нешуточная. Кое-как вырвавшись, они побежали за Алькой, но та сама уже бежала им навстречу в разодранной кофточке, прижимая босоножки к груди.

Они нырнули в темный переулок и без оглядки бежали по деревне, то и дело, сворачивая в темные кривые улочки. Вслед им раздавался отчаянный лай собак и, как им казалось, топот множества ног. Выбравшись к речке, они перевели дух, прислушиваясь, нет ли погони. По заросшему кустарником берегу они, наконец, добрались до моста. Здесь Наташа накинулась на Альку:

 - Ну, зачем ты его дразнила? Любаша всхлипывала, размазывая тушь по щекам. На Альку было жалко смотреть – все ноги в кровь исцарапаны о кусты.

Зареванные и испуганные, они стали умываться в речке. Вдруг Алька громко расхохоталась: - Вы бы видели, как я его долбанула коленом промеж ног! Пополам согнулся!

- А Любаша знаешь как того длинного отдубасила!

- Да я с испугу!

Девчонки залились смехом, вспоминая свое приключение. Они пришли в лагерь далеко за полночь и тихонько залезли в свою палатку.

Ночью всех разбудил оглушительный рев мотоциклов. Студенты выскочили из палаток, ничего не понимая спросонок: лагерь был ослеплен фарами, ревели моторы, метались испуганные тени. Приехавшие из деревни пьяные парни выдергивали колья из палаток и громили все подряд. Стройотрядовцы кинулись отстаивать свою территорию, завязалась драка, девчонки визжали от ужаса. Пашка схватил одного из деревенских: - Вы чего творите?! Чего вам надо?! В ответ получил палкой по голове.

Неожиданно приехала милицейская машина с сиреной и мигалкой. Участковый вместе с шофером быстро прекратил погром, зычным голосом крича в мегафон и растаскивая дерущихся. Из машины выскочил Сергунин брат и, показывая пальцем на Альку, закричал: - Вот она! Из-за нее все!

Участковый переписал всех деревенских и велел им ехать до отделения своим ходом. Потом посадил растерянную Альку в машину и обратился к студентам: - Кто здесь старший? Поехали протокол составлять. Пашка накинул штормовку, сел рядом с дрожащей Алькой. Наташа с Любашей тоже полезли в «бобик».

- А вы зачем?

- А они тоже там были! - закричал мальчишка.

- У тебя кровь, - Наташа дотронулась до Пашкиного лба. Тот молча утерся рукавом штормовки.

В отделении милиции, куда их привезли, уже сидел Сергуня, уткнувшись глазами в пол, с огромным фингалом под глазом. Пока ждали вызванного по телефону председателя колхоза, выяснилось, что Сергуня, не стерпев нанесенного ему оскорбления, явился в клуб и устроил там дебош. Заведующая клубом вызвала милицию, и Сергуню, получившего в драке в глаз, увезли.

Тем временем, деревенские парни, подогретые самогоном, сели на мотоциклы и поехали «мстить» за Серого, а вездесущий мальчишка кинулся в милицию спасать брата, рассказал участковому, как было дело, и что деревенские поехали в лагерь.

Пашка сидел с каменным лицом, не глядя в сторону всхлипывающих девчонок.

Приехали парни на мотоциклах, толпой ввалились в отделение, расселись вдоль стены на скамейке рядом с Сергуней, ободряюще похлопывая его по плечу. Среди них был и Долговязый. Прибежала Сергунина мать, она уже обо всем знала, кинулась к нему с причитаниями, потом повернулась к девчонкам: - Шлюхи городские! Понаприезжали тут! Вертихвостки бесстыжие! Тьфу, на вас!

Она подскочила к Наташе и, действительно, смачно плюнула ей под ноги. Наташа от стыда закрыла лицо ладонями. Участковый милиционер обратился к Альке: - Ну, что, вот бумага, вот, ручка – пиши заявление о попытке изнасилования.

- Не надо заявление! - зарыдала Алька, - Пожалуйста, ничего не надо!

Тут в отделение стремительно вошел председатель колхоза, строго оглядел всех присутствующих. Наташа вспомнила его, он встречал их в день приезда и показывал будущий коровник.

Пашка встал. Председатель сделал ему знак рукой, и они вместе с участковым скрылись в соседнем кабинете.

Наташа подошла к двери и попыталась послушать, о чем они там разговаривают, но дверь была плотно прикрыта. Через некоторое время дверь распахнулась, и участковый позвал Сергуню.
 
- И ты заходи! - обратился он к Долговязому.

Дверь опять плотно закрылась, и Наташе никак не удавалось подслушать.
Девчонки слегка успокоились. Сергунина мать сидела, покачиваясь, обхватив голову руками. Парни переговаривались между собой вполголоса. Наконец, вышел Пашка и велел девчонкам идти за ним: - Нас отвезут.

Уже в машине Наташа робко спросила: - Ну, что, Паш? Что дальше-то будет?

Пашка, опять-таки, ни на кого не глядя, медленно ответил: - В деканат сообщать не будут. Инцидент исчерпан.

Алька кинулась Пашке на шею: - Пашечка, милый, прости меня! Я больше никогда так делать не буду! Прости, Пашечка!

Освобождаясь от Алькиных рук, Пашка усмехнулся: - Да уж, пожалуйста, больше так не надо.

Сергуню они больше не видели - воду в лагерь стал привозить хмурый однорукий дядька. Пашка никогда не вспоминал об этой истории, но Наташе все время казалось, что он стал относиться к ней как-то по-другому, без прежней теплоты, что ли. А может быть, ей это все только казалось. Тем более, что на четвертом курсе Пашка неожиданно для всех перешел на вечернее отделение, стал работать на стройке (его приняли мастером в строительное управление), и они совсем перестали видеться.

12. Мишка

Алька лежала на диване и, закинув одну ногу на его спинку, с упоением рассказывала о Мишке. Наташа в ночной рубашке и с полотенцем на голове после душа наспех чертила на листе ватмана башенный кран с транспортной схемой подвоза материалов. Она была злая и практически не слушала Алькину болтовню - было уже далеко за полночь, а два часа назад прибежала Алька с ватманом под мышкой:  - Завтра крайний срок сдачи курсовой, а у меня конь не валялся, Антошечка, помоги, я в этих схемах ни черта не разбираюсь.

- Как будто я разбираюсь!

- Ну, у тебя быстро срисовать получится, вот я здесь принесла, мне дали старые курсовые.

- А расчеты где?

- Ты с ума сошла! Расчеты! Расчеты я завтра у Маркелова скатаю.

- Так не сойдется же со схемой!

- Ерунда! Лишь бы схема была, неужели препод будет пересчитывать? Ты, главное, нарисуй, не очень красиво, понятно?

С Мишкой, о котором так увлеченно рассказывала Алька, они познакомились на танцах в клубе железнодорожников. Они пришли туда вместе с Наташей, которая уже перестала удивляться Алькиной способности быстро и непринужденно разговориться с кем бы то ни было. Любой человек через пять минут знакомства с Алькой чувствовал, будто они знакомы уже много лет. С детской непосредственностью Алька могла расшевелить даже самого мрачного молчуна и с кем угодно познакомиться в два счета. Все музыканты во всех ДК были ее друзьями.

Вот и тогда, в клубе, она сразу же обратила внимание на нового гитариста, который к тому же прилично пел.

- Посмотри, Натусик, какой классный! А голос, какой!

Мишка (а это был он) и впрямь выглядел достойно: длинные, слегка вьющиеся темные волосы, выразительные карие глаза, ямочка на подбородке, и одет был стильно.

- На Пола Макартни похож! Правда же похож? Посмотри, похож ведь?

Наташа не нашла сходства с Полом Макартни, но переубедить Альку было невозможно. Через двадцать минут та уже танцевала с Мишкой и оживленно с ним болтала.

- Нас пойдут провожать,- предупредила Алька Наташу. Они заранее оделись в гардеробе, чтобы потом не стоять в очереди за пальто, и дождались в вестибюле, когда под звуки последней песни музыканты попрощались с публикой.

Мишка представил своего друга-барабанщика, и они пошли провожать девчонок. Мишка с Алькой сразу же откололись, и Наташе пришлось тащиться до дома с барабанщиком, который что-то нудно и скучно рассказывал. Наташа с великим облегчением распрощалась с ним возле подъезда.

И вот теперь, лежа на диване в Наташиной комнате, Алька рассказывала все, что успела узнать о Мишке.

- Эй, эй! Ты не рисуй так красиво! - Алька подскочила к столу и стала стирать сделанные Наташей надписи: - Надписи я сама потом сделаю, а то ты слишком красиво пишешь, сразу поймут, что я не сама.

- Я не могу по-другому, - огрызнулась Наташа, - Вместо, того, чтобы шляться по ночам, курсовую бы делала.

- Я забыла! Я совершенно забыла, представляешь? - Алька мечтательно задумалась, - А знаешь, что он мне вчера сказал?.. - она громко захохотала, навалившись на разложенный лист ватмана.

- Тише ты! - Наташа стукнула ее линейкой по лбу, - Мать с Лидочкой спят.


Вера Николаевна стала расспрашивать Наташу о новом Алькином приятеле: - От Алевтины ничего толком не добьешься, но ты-то знаешь подробности?

Наташа пожала плечами: - Обычный парень, отслужил в армии, работает слесарем на станкостроительном. Вечерами в ансамбле играет, поет хорошо.

- Меня, абсолютно не интересует, как он поет, я спрашиваю о его семье, - Вера Николаевна строго выгнула бровь.

- Кажется, мать одна, не знаю толком.

- Узнай! Как же вы не понимаете, ведь это самое главное! То, что он поет, они, видишь ли, узнали, а кто его мать? Отец? - Вера Николаевна едва сдерживалась.

Наташа пообещала узнать.

Новый Алькин приятель не внушал Вере Николаевне никакого доверия – слишком уж дочь была увлечена им! Не ко времени это все: четвертый курс, на носу диплом, а она все вечера пропадает неизвестно где.

Однажды, зимой уже, они гуляли втроем в парке на окраине города, куда Мишка потащил Альку с Наташей, чтобы показать им ручных белок, которые прыгали по заснеженным скамейкам и брали корм из рук редких прохожих. Алька с Наташей по Мишкиному совету запаслись кедровыми орешками и теперь с восторгом наблюдали, как белки выхватывают маленькими лапками орешки и сразу же убегают, смешно карабкаясь по стволам деревьев.

Уже смеркалось, и Мишка пригласил их к себе домой отогреться. Он жил вдвоем с матерью  в двухкомнатной квартире пятиэтажной «хрущевки». Мать, очень похожая с сыном, такая же кареглазая, с вьющимися темными волосами, принялась угощать девчонок пирогами, только что из духовки.

Мишкин отец недавно умер от сердечного приступа - прямо с работы увезли его на скорой. Он, так же, как и Мишка, работал на станкостроительном, был токарем высшего разряда. Мать работала там же в бухгалтерии. Она украдкой разглядывала девчонок, листавших на диване Мишкин «дембельский» альбом, и пыталась угадать, какая же из них Мишкина.

"Лучше бы вот эта," - глядя на Наташу, бесхитростно думала она, - "Глазки у нее какие открытые, ясные, ладненькая вся," - и была глубоко разочарована, когда, подавая девчонкам в прихожей пальто, сын обнял за плечи Альку...


Мишка, сидя на стуле возле бабкиной кровати, играл на дедовой гармошке и пел: - Шел отряд по берегу, шел издалека, Щорс под красным знаменем впереди полка, а-а-а, впереди полка…

Бабка лежала в полудреме на кровати, на комоде стояла недопитая бутылка с мятным ликером и три рюмки.

Алька заглянула в комнату, шепотом спросила:
- Ну, как?

Мишка отрицательно помотал головой. Бабка вскинулась:
 
- Не эту, другую давай, - и снова прикрыла глаза.

Мишка покорно заиграл: - Где ж ты моя, черноглазая, где, в Вологде-где-где где, в Вологде-где…

- Бабулечка, давай-ка еще, на сон грядущий, по рюмочке, - вкрадчиво пропела Алька.

Бабка снова вскинулась, повела мутными глазами, сделав козырек из ладони, поглядела на часы: - Сколь там уже?

- Поздно, уже, бабулечка, - вкладывая в бабкину руку рюмку с ликером, пела Алька, - Давай по грамулечке, и баиньки!

Бабка с удовольствием посмаковала ликер: - Хорошее вино, Миша, всегда его покупай! - и тут же тревожно привстала, - А Вера где?

- А Вера с Петровичем на даче, ты забыла, что ли? - Алька стала укладывать старуху обратно в постель.

Но бабка не унималась: - Алевтина, а обед как же? Сготовила?

- Сготовила, все сготовила, не волнуйся, пожалуйста, спи.

Бабка удовлетворенно закрыла глаза.

- Хороший парнишка этот Миша, - в приятной дремоте думалось ей, - Как поет задушевно…

- Спи, бабулечка, не тревожься, а Мише уже домой пора: завтра на работу ему с утра.

- Ишь, на работу надо… и работящий какой, - сквозь сон подумала бабка.

Мишка осторожно поставил гармошку на комод: - До свидания, Надежда Павловна!

Но бабка уже не слышала, ее глаза были закрыты, и легкая улыбка светилась на ее лице.

Тихонько, на цыпочках, Алька вышла из бабкиной комнаты, потушив свет и прихватив ликер с рюмками. Мишка, стараясь не скрипеть половицами, прокрался в Алькину комнату, быстренько разделся в темноте и нырнул в приготовленную постель в жаркие Алькины объятия.

Вскоре Алька с Мишкой были разоблачены. Вера Николаевна с мужем с пятницы на все выходные уезжали на дачу. Так было все лето, пока однажды на химзаводе не случилась ночью какая-то авария. За Виктором Петровичем была послана служебная машина (на заводе знали, что он на даче), Вера Николаевна не захотела оставаться одна, а машину на даче нельзя было оставлять без присмотра, поэтому шофер был отослан, а Виктор Петрович на своих «Жигулях» сам поехал на завод, по пути забросив Веру Николаевну домой.

...Больше всего досталось, конечно же, бабке, «у которой под носом черт те что творится». На свет божий была выставлена бутылка с ликером, как неоспоримое доказательство бабкиного головотяпства. В шкафчике в ванной комнате были найдены спрятанные за занавеской и другие пустые бутылки, которые Алька не успела выбросить.

Вера Николаевна была в бешенстве. Виктор Петрович, который поднялся в квартиру, чтобы переодеться, похохатывал в спальне. Уличенная в «тяжком преступлении» парочка, смущенно прыскала от смеха, стараясь скрыть свое веселье от разбушевавшейся Алькиной матери.

На следующий день Мишка привез свою мать - «свататься». Вера Николаевна, уже более или менее успокоившаяся, встретила слегка напуганную женщину словами, над которыми думала всю ночь: - Ну, раз уж от нас уже ничего не зависит, давайте обсудим все детали - нужно, чтобы наши дети достойно вошли в новую жизнь.

Мишка уже до свадьбы, назначенной через месяц на сентябрь, переехал в Алькину комнату. В подарок от бабки была куплена та самая зеленая софа, которую Мишка с приятелем еле втащили на третий этаж. Алька со счастливыми глазами бегала по квартире, обставляя свое семейное гнездо.

- Сюда нужно Мишкину гитару повесить, а вот здесь будут наши вещи. Шторы нужно на более плотные поменять, а то солнце в глаза.

Свадьбу затеяли пышную, с обкомовской «Чайкой», куклой на капоте, с традиционным выкупом невесты и хлебом-солью на пороге самого престижного ресторана. Приглашенных было около сотни: многочисленные родственники и знакомые, большинство из которых молодые не знали.

Бабка сидела за столом рядом с Верой Николаевной. Алька не разрешила ей надеть платок, и она из-за этого очень неловко себя чувствовала. Она высмотрела среди родственников нарядную бабу Катю. - А эту, змеищу-то, зачем позвали? Ишь, вырядилась! - бабка поджала губы и старалась больше не смотреть в сторону ненавистной сношенницы.

Наташа была свидетелем со стороны невесты, со стороны жениха свидетелем был тот самый барабанщик. Было шумно, пьяно и бестолково, многочисленные тосты от незнакомых людей с криками «Горько!» сильно утомляли. Алька шепнула Наташе: - После третьего танца выходи к машине!

Они вчетвером сбежали со свадьбы на обкомовской «Чайке». Алька заранее уболтала шофера, молодого парня, который долго не сопротивлялся: в конце концов, ему было велено возить молодых. Мишка со свидетелем незаметно, соблюдая строжайшую конспирацию, натаскали в машину спиртное и закуску.

Шофер, глядя на разворачиваемую, почти детективную, операцию, весело сказал Мишке, не скрывая восхищения: - Балдежная у тебя жена, парень! С такой не соскучишься!

Поехали на дачу. Вырвавшись на свободу, они всю ночь орали песни, пили шампанское прямо из горлышка и жгли костер из сухой малины, которую сосед заботливо приготовил возле забора, чтобы укрыть на зиму посадки.

- Орфей полюбил Эвредику! - орал Мишка слова из популярной рок-оперы.

- Кака-ая ста-арая исто-ория! - орали девчонки.

- Орфее-ей! Орфе-ей! - надрывался барабанщик.

- И Эвредика!

На следующий день гуляли второй день свадьбы уже дома у Альки, куда были приглашены только самые близкие.

- Какой позор! - встретила Вера Николаевна ввалившуюся в квартиру рано утром компанию, - Невеста называется! - она дернула Альку за обгоревший подол грязного свадебного платья и выхватила из Мишкиных рук смятую фату.

- Это ж надо было додуматься! Ну, что я людям скажу? Как им буду в глаза смотреть? - она отправила Альку отмываться в ванную.

- А малину, зачем сожгли? Сосед утром из правления звонил. Позорище! А ты куда смотрела? - накинулась Вера Николаевна на Наташу, - Ну, ладно, у этой дуры ветер в голове, но ты-то! Я от тебя никак не ожидала!

- Ну, почему я всегда виновата? - устало подумала Наташа.


13. Семеныч

По окончании института Наташа уехала по распределению в город, расположенный неподалеку, в ста пятидесяти километрах. Не областной центр, конечно, но тоже очень приличный. Начальник строительного управления встретил Наташу раздраженно:
- Мне начальники участков нужны! Прорабы, мастера! А Вы?

- А я вот, - Наташа протянула ему свой красный диплом и направление на работу.

"Черт те что! Понаприсылают каких-то… актрис. Зачем их вообще на строительный факультет берут?" - думал начальник, еще больше раздражаясь.
 - Идите, оформляйтесь в отделе кадров. Пойдете на участок к Семенычу, позже отвезу Вас.


Семеныч, пожилой уже дядька, со странной фамилией Кавказский, встретил Наташу удивленным возгласом: - Эт-то что еще за фигли-мигли? Салон красоты!- и, видя, что Наташа неуютно поеживается, громко захохотал: - Ничего! Обчешем! Не таких обтесывали! А не обчешем, так быстро домой, к мамке, уедешь, делов-то!


И для Наташи началась новая жизнь. Жила она в общежитии вместе с такими же девчонками, приехавшими после педагогического института по распределению из других областей. Все они работали учителями в разных школах, были у них свои разговоры и интересы, и к Наташе они относились слегка отстранено – не их поля ягода. Наташа не страдала от отсутствия внимания с их стороны: на выходные она неизменно уезжала в свой город, благо автобусы ходили часто. Дома она отсыпалась, отъедалась (Худющая-то, худющая! - причитала мать) и неизменно наведывалась к Альке.

 Вера Николаевна, похлопотав, добилась для Альки свободного распределения и устроила ее на работу к себе, в областной комитет, секретарем к начальнику пониже рангом, чем ее начальник, но тоже к «шишке». Алька бодро стучала на машинке, отвечала на телефонные звонки и готовила кофе для своего шефа.

- Ну, а парни-то там у вас есть? -  пытала Алька Наташу.

Та пожимала плечами: - Есть, конечно.

- Ну, и? - вопрошала Алька

- Чего ты к ней привязалась со своими парнями, - сердился Мишка

- Сиди, помалкивай, ты не понимаешь ничего! - Алька была одержима мыслью найти для Наташи приличного жениха, - Ты присмотрись там повнимательнее, не среди работяг, конечно, но есть, же у вас и инженеры всякие! А то на своей стройке в бабищу скоро превратишься, никто в твою сторону не посмотрит. Смотри, ногти все в заусенцах. Пошли в парикмахерскую!

Они шли в парикмахерскую, где Наташе делали маникюр и под Алькиным руководством «по-модному» стригли волосы.

На работе Семеныч нещадно гонял Наташу, и она частенько плакала от его грозных нападок и ненормативной лексики, однако, быстро стала разбираться в процентовках и нарядах, делала по форме списание материалов, чем очень облегчила жизнь Семеныча, которого донимала «эта проклятая бухгалтерия». Она взяла у общежитской соседки швейную машинку и ушила по фигуре выданный ей комбинезон и спецовку. Зимой она, не стесняясь, ходила по объекту в валенках с галошами и телогрейке.

 Строили они детский сад, и, когда закончился основной монтаж, Семеныч поручил Наташе следить за отделочными работами. Она постепенно освоилась, втянулась в работу и с помощью Семеныча стала отличать цементный раствор от алебастрового, «окоренок» от носилок и улучшенную штукатурку от простой. Ей все больше нравилась ее работа, нравился запах краски и шпаклевки. Она целый день с удовольствием бегала по этажам, распределяла работу, подсчитывала объемы и следила за качеством. Рабочие относились к ней с уважением, даже любовно, шутя, называли ее «Кавказской пленницей», намекая на суровость Семеныча, а, обращаясь к ней, называли Сергеевной, что особенно смешило Наташу.

Частенько Семеныч посылал ее в управление с бумагами. Начальник всякий раз допытывался, как, мол, у нее настроение, не надумала ли сбежать, на что Наташа со смехом отвечала: - Не дождетесь!

Однажды, когда Семеныч уехал в управление за практикантами, на стройплощадку приехал экскаватор.

- Ну, где тут у вас копать? - крикнул экскаваторщик подошедшей Наташе.

- Копать? - Наташа вспомнила, как на каждой планерке Семеныч ругался, что смежники не могут приступить к канализационным работам, потому, что нет ввода.

Наташа побежала в прорабку, схватила проект, начала судорожно листать в поисках нужного чертежа, нашла ввод и показала экскаваторщику, где копать.

Когда огромная яма была выкопана, и экскаватор уехал, появился Семеныч с практикантами. Увидев выкопанную яму, он остолбенел: - Эт-т-о что еще за фигли-мигли?

- Все по чертежу, Николай Семенович…


Такого трехэтажного мата, обрушившегося на нее, Наташа не слышала никогда – Семеныч был вне себя: - Где ты нашла этот ввод? Где?!

Наташа протянула проект: - Вот.

- А это что написано? - Семеныч в ярости стучал кулаком по чертежу, - Ан-ну-ли-ро-ва-но! Понимаешь? Аннулировано! Русским языком написано!

Он вырвал лист из проекта, смял его и зашвырнул в угол.

- Что же теперь делать? - Наташа чуть не плакала.

- Звони диспетчеру, вызывай экскаватор обратно!

Дрожащей рукой Наташа набрала номер и, когда диспетчер ответила, стала путано и сбивчиво объяснять, что произошла ошибка...

Семеныч выхватил трубку и заорал: - Галина! Срочно гони экскаватор на шестой участок! Срочно!

Экскаватор прибыл через полчаса. Наташа не выходила - сидела в прорабке и, вытирая слезы, слушала перебранку экскаваторщика с Семенычем, сдобренную смачными матерками.

Когда яма все же была закопана, Семеныч вручил маявшимся во дворе практикантам лопаты: - Вот вам первое задание: разровнять все под ноль, словно и не было!

- Николай Семенович, - осмелилась спросить Наташа, когда тот зашел в прорабку, - А как же теперь, без проекта?

- А я не знаю, как! Второй месяц проектировщики не чешутся.

- Ну, нужно к ним поехать, поторопить.

- Вот и езжай!

- Вот и поеду!

Наташа переоделась за шкафом, подняла и разгладила вырванный лист, положила его в сумочку.

Семеныч, прихлебывая из кружки чай, наблюдал за ней: - Да бесполезно все! Думаешь, я не ругался с ними?

- Вы только и можете, что ругаться! А нужно же по-другому, по-человечески, - Наташа не могла забыть, как Семеныч материл ее в три этажа, и слезы наворачивались на ее глаза и от обиды, и от собственной оплошности.


14. Борис

В проектном институте Наташа нашла инженера высшей категории по фамилии, обозначенной в штампе в нижнем углу чертежа. Молодой мужчина, лет тридцати в больших стильных очках, вежливо спросил: - А вы, собственно, кто? - когда Наташа объяснила ему суть вопроса.

Наташа разозлилась: - А я, собственно, являюсь помощником начальника участка этого объекта, а из-за вас мы не можем продолжать строительство детского сада, который так ждут в городе, и из-за вас …

- Тихо, тихо, тихо! - остановил ее горячую речь проектировщик, - Видите ли, в этой ситуации от меня мало что зависит. У меня, например, есть другие, более важные задания.

- Тогда я пойду к вашему главному!

- К главному инженеру проекта? - вежливо уточнил мужчина

- Вот именно!

- Пожалуйста! В конце коридора, кабинет пятнадцать.

На кабинете с номером пятнадцать висела табличка: «Главный инженер проекта Боровко Константин Альбертович», но дверь оказалась запертой. Наташа не знала, что ей делать. Вся решимость ее исчезла, ей показалось глупым, что она приехала сюда. Но возвращаться ни с чем, она тоже не могла. - Будь, что будет, - решила она и стала ждать у окна.

По коридору туда-сюда, из кабинета в кабинет, ходили люди с озабоченными лицами, с папками и чертежами в руках. Никто не обращал на нее никакого внимания.

 - А вдруг, этот Боровко и не появится здесь сегодня? - Наташа решила уточнить и зашла в кабинет, где сидел мужчина в очках.

- Константин Альбертович? Сейчас узнаем, - проектировщик доброжелательно улыбнулся и куда-то позвонил.

- Сказали, должен быть. Да Вы присаживайтесь.

Больше часа Наташа проторчала в кабинете у проектировщика, который стоял за кульманом и что-то чертил, с интересом, однако, поглядывая на нее. Ожидая Боровко, Наташа мысленно ругала себя последними словами: - Дура самонадеянная, приперлась! Ну, что ты ему скажешь? Он, наверное, занятой человек, а тут ты со своим вводом, корова безмозглая!

Однако, когда, наконец, Боровко появился, и Наташа, зайдя к нему, уже без прежнего энтузиазма изложила ему проблему, он потер свой лысый череп обеими руками и сказал: - У нас сейчас напряженка – люди в отпусках.
Затем позвонил по телефону: - Борис Андреевич, зайдите, пожалуйста.

- Тут вот какое дело, - начал он, когда знакомый уже проектировщик появился в дверях, - Нужно помочь товарищу... э-э-э,.. - он вопросительно взглянул на Наташу.

- Наталья Сергеевна, - подсказала ему Наташа.

- Да! Наталье Сергеевне. Тем более, что я обещал Вашему начальнику управления выдать исправленные чертежи еще в мае. Прошу Вас, Борис Андреевич, займитесь этим и, скажем, э-э-э... к четвергу,.. - он чиркнул в перекидном календаре, - Да! К четвергу прошу доложить.

Наташа летела на участок, как на крыльях. Ну, теперь-то она не слезет с этого Бориса Андреевича! Будет звонить ему каждый день! Тем более, что он дал ей свою визитку.

Но звонить и не пришлось, потому, что проектировщик появился на объекте на следующий же день. Вместе с Семенычем он лазил в подвале, что-то обмерял рулеткой и записывал в блокнот. С Наташей он поздоровался, как со старой знакомой, достал из дипломата коробку конфет и весело спросил: - Чаем угостите?

Наташа засуетилась с электрическим чайником, побежала мыть стакан для важного гостя.

- Ну, девка! Ну, молодец! - восхищался Семеныч после его ухода, - Как ты его быстро окрутила! Думаешь, он ради меня конфетами-то расстарался? У меня глаз наметанный, сразу вижу, куда ветер дует!

- Да ну Вас! Придумаете тоже! - рассердилась Наташа, но Семеныч был прав: Борис зачастил к ним то с конфетами, то с пирожными. Приезжал он и после того, как новые чертежи были готовы. - Мне нужно осуществлять авторский надзор, - смеялся он.

Наташе льстило, что такой взрослый мужчина оказывает ей знаки внимания. Ей нравился Борис. Был он невысокого роста, но крепко сложенным, темные курчавые волосы зачесывал назад, открывая большой лоб и обнаруживая едва намечающиеся залысины. Когда он снимал очки, то зеленоватые глаза его казались какими-то незащищенными и по-детски наивными. Он иногда забавно морщил нос, рассказывая что-нибудь смешное. А смеялся он самозабвенно, запрокинув голову назад.

Они давно были «на ты», и он частенько подвозил ее на своем «Москвиче» до общежития, включал записи своего любимого Высоцкого и много говорил.

Разговаривали они обо всем подряд: о музыке, о кино, он расспрашивал Наташу о жизни в родном городе, рассказал, что сам когда-то закончил тот же институт, что и Наташа, но жил тогда в общежитии, так как родом из далекого маленького городка. У них даже преподаватель по сопромату был один и тот же, и они со смехом вспоминали его чудачества.

Борис подарил Наташе импортную пятиметровую рулетку, легкую и изящную, которая нажатием клавиши легко и быстро втягивала распущенную ленту назад, не в пример той железяке, какой она пользовалась. Наташа очень гордилась подаренной рулеткой, никому не давала ее в руки и прятала в прорабке в сейф.

Однажды Борис принес в бумажном пакете миниатюрные пирожки с яблочным повидлом. Таких маленьких пирожков, на один укус, Наташа в жизни не видела. Нормировщица Татьяна – толстая молодая бабенка, приехавшая из управления закрывать наряды, ахнула, разглядывая малюсенькие пирожки: - Это ж, что за чудо такое, Борис Андреевич? Небось, жена такие состряпала?

Борис смущенно кивнул: - Это у них, можно сказать, семейная традиция, ее бабушка научила, а ту…

Наташа остолбенела: - Так он женат, оказывается! А я-то, дура…

Тут в прорабку зашел Семеныч, удивленно взглянул на пирожки: - Эт-то что за воши такие?

Наташа, дрогнувшим голосом сказала: - Это Бориса Андреевича жена напекла, угощайтесь, Николай Семенович! -  и выскочила на улицу.

Она побежала на второй этаж детского сада, чтобы скрыть слезы от толпившихся во дворе рабочих, забежала в пустую комнату, где уже был настелен линолеум, плюхнулась на пол, и, спрятав лицо в коленях, разрыдалась.

Потом, слегка успокоившись и вытерев слезы, она, по давней привычке, начала себя ругать: - Дура! Дура! Дура! Безмозглая дура! И что он подумает о ней сейчас, когда она, вот так, убежала?

Она долго сидела в комнате, не решаясь выйти, боясь встретить или Бориса, или Семеныча, который обо всем, конечно догадался. Там же, в этой комнате, Наташа решила, что нужно вести себя с Борисом так, будто ничего не случилось.

- А что, собственно, случилось? Ведь у тебя с Борисом и не было ничего! Просто, хороший товарищ, а ты вообразила себе…

Наташа потихоньку выглянула в окно. Машины Бориса не было видно. Она взяла для маскировки валявшиеся куски линолеума, будто для дела, спустилась вниз и нос к носу столкнулась с Борисом.

Она хотела, было, пройти мимо, но он схватил ее за руку: - Наташа, подожди, я давно хотел сказать тебе,.. черт, как глупо все получилось... Ты мне нравишься, Наташа, очень нравишься! Я только из-за тебя сюда приезжаю!

- Настолько нравлюсь, что ты решил угостить меня жениными пирожками? - Наташа насмешливо смотрела на растерянного Бориса.

- Да! То есть, нет, конечно! К черту эти пирожки! Мы с женой...

- Вы с женой? - усмехнулась Наташа.

- Послушай меня, Наташа! Мы с ней давно чужие люди, живем под одной крышей только ради сына.

"Еще и сын есть", - подумала Наташа, а вслух сказала: - Борис, мне нет никакого дела до твоей личной жизни. Извини, если я дала тебе повод... Спасибо, конечно, за признание, но, ей богу, я даже не знаю, что мне теперь делать... Мы были хорошими друзьями, а теперь... я даже не знаю... Я, думаю, что тебе лучше всего выбросить все из головы и перестать сюда приезжать. Извини, но мне нужно работать, - она решительно отстранилась и пошла к прорабке; по пути окликнув рабочего, она стала ему что-то говорить, показывая на куски линолеума.

15. Предательство

Наташа скучала по дому, по маме и Альке, даже по Лидочке, которая уже заканчивала школу и всякий раз, когда приезжала Наташа, бросалась к ней с визгом на шею, чуть не сбивая с ног. У Лидочки в субботу был день рождения, и Наташа, купив в подарок красивый индийский браслет из слоновой кости, в пятницу вечером приехала домой.

- Там Аля звонила, весь телефон оборвала, спрашивала, приехала ты или нет, -  сказала Галина Федоровна, когда Наташа вошла квартиру. – Что-то там у нее случилось.

Наташа набрала Алькин номер. Алька сразу же взяла трубку, будто стояла возле телефона.

- Натусик, у меня из-за тебя неприятности: как мы и договаривались, я пошла к твоему знакомому за документами, а меня теперь обвиняют во всех смертных грехах.

- К какому знакомому? Какие документы? Ты о чем? - недоумевала Наташа.

- Ну, помнишь, ты просила меня, чтобы я забрала у твоего знакомого бумаги и тебе передала? Тут сметы какие-то! В общем, приходи сейчас же, а то меня совсем сожрут здесь.

Ничего не понимая, но, чувствуя, что Алька опять куда-то вляпалась, Наташа пошла на Октябрьскую. Алька встретила ее на пороге и потащила в большую комнату: - Вот, пожалуйста, сейчас Наташа вам все расскажет!

 В кресле возле журнального столика сидел Мишка, отвернувшись к телевизору, в другом кресле сидел Виктор Петрович с газетой, на диване, скрестив руки -  Вера Николаевна, в дверях своей комнаты маячила бабка.

- Ну, давай-давай! Расскажи-и, как ты меня проси-и-ла забрать документы... Ну, давай!

- Ну, да, просила... Забрать документы... У моего знакомого... Сметы. Мне для работы надо. Начальник меня попросил привезти эти сметы, - начала на ходу придумывать Наташа.

При этих словах Мишка резко поднялся и вышел из комнаты.

- Ну, вот! А меня теперь обвиняют, будто я на свидание к мужику ходила! - Алька от возмущения мотала головой, - Вот, пожалуйста, передай своему начальнику! -  и Алька сунула Наташе какую-то папку.

- А что, собственно, произошло?

- А произошло то, что ты, Наташа, своими необдуманными просьбами поставила свою подругу в очень неловкое положение! - Вера Николаевна встала и пошла в спальню. На пороге она обернулась: - И впредь, я прошу не обременять мою дочь подобными просьбами!

- Да что случилось-то? Из-за чего весь сыр-бор?

- Сейчас я тебе все расскажу! - Алька потащила Наташу в свою комнату.
Там Мишка, лежа на спине на разложенной софе, тренькал на гитаре.

- Привет, Наташка - Мишка отложил гитару и встал.

- В общем, дело было так: я поехала к этому мужику за сметами, а Мишка меня увидел - начала Алька.

- Помолчи! Надоело уже! Пойдем, Натаха, я тебя провожу.

- Я с вами! Покурю на улице! - Алька накинула поверх халатика кофту.

- Сиди, уже! - Мишка толкнул ее на софу.

На улице, он закурил и долго шел молча. Наташа тоже молчала, подавленная всем происходящим.

У Наташиного дома Мишка сел на скамейку и стал рассказывать присевшей рядом Наташе, что сегодня заехал к Альке на работу, не предупредив ее, и увидел, как та садится в машину с незнакомым мужиком. Мужик этот с первого взгляда не понравился Мишке: он недвусмысленно обнимал Альку и что-то шептал ей на ухо. Недолго думая, Мишка поймал такси и поехал вслед. Они приехали в гостиницу и поднялись в номер.

- Ты бы видела рожу этого мужика, когда я к ним вломился! Про сметы она потом придумала, схватила какую-то папку со стола. Что там, кстати? - Мишка взял из Наташиных рук папку. Там лежали какие-то бланки и чистые бумаги, только на первом листе было записано с десяток телефонов. Мишка выбросил все это в урну.

- Понимаешь, я не сдержался, устроил ей дома скандал при всех. Не надо было, конечно, наплевать и забыть! А она и тебя в эту историю втянула! - Мишка подпер кулаками голову, опершись на колени.

- Ну, ничего же не было, Миш, -  Наташа дотронулась до его руки.

 - Да! Не было! А если бы я не приехал, то было бы! Понимаешь, было бы! - Мишка вскочил и махнул рукой, - Ладно, иди, Натаха, пока!

Позже Алька, рассказывая Наташе всю эту историю, божилась и клялась, что никогда ничего бы у нее с этим мужиком и не было бы.

- Никогда! И ничего!

- А зачем ты тогда с ним поехала-то?

- Да просто так! Интересно стало. Сама не знаю зачем.

- А кто он?

Алька махнула рукой: - Командировочный.

- А как Мишка?

- Дуется еще…

- Он тебе не поверил.

- Я знаю. Понимаешь, я ему все рассказала. И что никогда бы в жизни не легла бы с тем мужиком рассказала. И что поехала, просто из любопытства. Дурой назвал меня, и только, - Алька вздохнула, - Я ведь люблю Мишку, очень люблю. И он знает об этом.

Через какое-то время Алька с Мишкой уехали в отпуск в Пицунду по путевке, которую, опять-таки, выхлопотала для них Вера Николаевна. Вернулись они оттуда загоревшие, счастливые и окончательно примирившиеся.

Эта история так и осталась бы забытой, если бы не новое Алькино предательство. Под Новый Год, как обычно, у них на работе устраивался банкет в обкомовской столовой, на который приглашались и мужья, и жены сотрудников. Алька предложила, чтобы на банкете играл Мишкин ансамбль.

 Ансамбль принимали очень хорошо, Мишке аплодировали и множество раз заказывали песни: у него действительно был хороший голос, и пел он одни лишь шлягеры (и на русском, и на английском), которые исполнял по выходным в клубе железнодорожников.

Во время танцев Алька исчезла. Бдительная Вера Николаевна, тоже присутствующая на банкете, незаметно пошла искать дочь и застукала ее в одном из кабинетов, который был заперт изнутри. После неоднократного дергания ручки и громкого шепота Веры Николаевны с требованием немедленно открыть дверь, из кабинета выскочила раскрасневшаяся Алька, а следом - молодой сотрудник из отдела пропаганды, тоже, кстати, бывший на банкете с женой, который быстренько ретировался.

Вера Николаевна потеряла дар речи. Она, молча, влепила Альке пощечину. Та заголосила, заплакала: - Мама, мамочка, ты все не так поняла! Мы просто разговаривали!

Уехать и увезти с банкета дочь Вера Николаевна не могла: танцы были в самом разгаре, Мишку просили петь еще и еще. Поэтому, она велела Альке привести себя в порядок и вернуться в столовую, а сама уехала.

Мишка в перерыве между танцами заметил, что Алька заревана. Той бы, дуре, промолчать, придумать что-нибудь, а она со слезами, закуривая в вестибюле сигарету, стала жаловаться, что, дескать, пошла с Кричевским договариваться насчет Наташки. У того есть холостой друг, с которым они хотели познакомить Наташку. У Кричевского есть дача, хотели на Новый Год собраться, пригласить туда и друга, и Наташку. И что здесь такого? Ну, разговаривали они, просто разговаривали, а она... Алька нервно затягивалась сигаретой и вытирала слезы.

Мишка сразу сообразил, в чем тут дело. Вечер был испорчен, но пришлось дожидаться окончания выступления. Всю дорогу до дома Мишка молчал, дома также, молча, разделся и лег, отвернувшись к стене.

На следующий день он спросил Веру Николаевну о том, что же, все-таки, произошло на банкете. Вера Николаевна, не зная, что ему наплела Алька, неуверенно сказала: - Я, наверное, не права была, мне показалось… Они, действительно, разговаривали, а я…

- Ну, просто так Вы бы не стали ей пощечину влеплять, - сказал Мишка.

- Она ничего не поняла! - подскочила Алька, - Мы с Кричевским…

- Помолчи! Опять будешь Наташку приплетать!

- Да! Буду! Потому, что это правда! Спроси Наташку! Мы с ней давно обсуждали это!

Мишка усмехнулся.

- Ну, может быть, я, действительно, ничего не поняла с пьяных глаз, - сказала Вера Николаевна, - Давайте, на самом деле, спросим Наташу, чтобы окончательно разрешить все сомнения. Когда она приезжает?

Мишка ушел в комнату, хлопнув дверью.

А Наташе опять пришлось объяснять Алькиной матери, что, да, действительно, просила Альку познакомить ее с холостым другом этого самого Кричевского. Веру Николаевну удовлетворили Наташины объяснения и она торжествующе посмотрела в Мишкину сторону.

Вскоре выяснилось, что Алька беременна. С сильнейшим токсикозом, вся зеленая, с ввалившимися глазами, она не могла встать с постели. Мать оформила ей больничный, и Алька целыми днями лежала, не в силах встать, с тазиком возле кровати.

- Где Мишка? - спросила она Веру Николаевну.

- Уехал к матери.

- И не ночевал…

- Поночуешь тут, - мать кивнула на тазик.

Бабка охала в своей комнате: - Это ж надо! Мишенька, ее любимый Мишенька, уехал, бросил беременную жену!

Вера Николаевна каждую ночь размышляла, как им быть дальше. Наконец, решившись, она зашла в комнату к дочери: - Нам нужно поговорить!

- Не сейчас, мам!

- Нет, сейчас. Ты что же думаешь? Ну, родишь ты этого ребенка - Мишка всю жизнь будет думать, что он не от него.

- Но это его ребенок!

- Это ты знаешь! А он? Думаешь, он поверил в твои сказки про Наташу?

- Мама, мы сами разберемся.

- Наразбирались уже! В общем, я уже договорилась с гинекологом: сделает все качественно и без огласки. А что ты хотела? Веди себя прилично, в конце концов, чтобы у него и тени сомнения не было, и рожай себе на здоровье, хоть десятерых.

- Мишке это не понравится.

- Ну, а где он, твой Мишка? Уехал, значит сомневается. Ты ему объяснишь потом, что беременность начиналась трудно, угроза выкидыша, и что врач не рекомендовал продолжать беременность.

После долгих сомнений  и колебаний Алька по настоянию матери, все-таки, сделала аборт. Узнав об этом, Мишка собрал свои вещи и окончательно уехал к матери.

16. Большие перемены

Детский сад был уже давно сдан, и Наташа работала с Семенычем на другом объекте, когда ее вызвал к себе начальник управления.

- Ну, Наталья, есть для тебя две новости.

- Одна хорошая, другая плохая?

- Одна точно хорошая, а другая – как сказать! - начальник хитро прищурился.

- Не томите, Степан Алексеевич.

- В общем, радуйся: освободилась служебная квартира - мастер с третьего участка уволился и уехал с семьей, можешь переезжать!

Наташа просияла: - А вторая?

- Вторая, вторая,.. - начальник встал, прошелся по кабинету, остановился возле окна, - Вторая, вот какая: наш заказчик - областная сельхозтехника - строит ведомственное жилье для своих работников практически во всех районах. Он подошел к висевшей на стене карте, стал тыкать в нее и называть районы, - В том числе и в нашем городе один дом. Мне нужен куратор, разбирающийся в технической документации. Наш отдел не справляется: у нас ведь еще несколько объектов в городе, незавершенка по общежитиям, а тут назревает еще один, союзного значения - Молодежный театр, слышала, небось?

Наташа кивнула.

- Вот я тебе и предлагаю: занять должность заместителя начальника производственного отдела.

Наташа вскочила: - Да вы что, Степан Алексеевич! Я не справлюсь ни за что в жизни!

- Спокойно, спокойно! - начальник управления снова уселся в свое кресло, - Во-первых, это должность так громко называется, а работать придется, в основном, с технической документацией, да по командировкам по области мотаться.

Наташа молчала, раздумывая.

- А во-вторых, и это главное, сельхозтехника выделяет нам, как генеральному подрядчику, в своих домах квартиры, в том числе две в строящемся доме у нас в городе. Одну, однокомнатную, я точно обещаю тебе, как молодому специалисту. Ты заявление на квартиру писала?

Наташа отрицательно мотнула головой.

- Напиши, обязательно! Дом будет сдаваться еще не скоро – еще даже «нуль» не закончили, так что напиши обязательно! Зарплата - в соответствии со штатным расписанием. Ну, что, согласна?

- Боюсь я, Степан Алексеевич.

- А ты не бойся, ты девка настырная, грамотная, вон Семеныч как тебя хвалит!

Наташа покраснела от удовольствия.

- И потом, не на луну же я тебя отправляю: в производственном и начальник толковый, и Раиса Петровна – сметчик опытный, в конце концов, я на что? Обещаю - с любым вопросом, в любое время!

Наташа вышла от начальника как в тумане: столько перемен в ее жизни! И новое жилье, и новая работа, и маячившая в недалеком будущем своя, собственная квартира! С ума сойти!

Когда она приехала, счастливая и возбужденная, в общежитие собирать и укладывать вещи (должна была приехать машина), соседка по комнате сказала ей: - Тебя какой-то мужчина дожидается в холле.

Наташа вышла и увидела, сидящего скромно в уголке за большим цветком в кадке, (а потому она его и не заметила) Бориса. Она подошла поближе и увидела, что тот спит. Рассмеявшись, она села рядом: - Э-е-й! Проснись!

Борис вскочил, сдернул очки, начал тереть глаза: - Ой, прости, пожалуйста, прости.

- Ты чего здесь, делаешь, засоня? Дома спать, что ли, не дают?

- А я ушел из дома! Ночевал у приятеля, мы с ним всю ночь водку пили.

- Хорош! Ты еще и алкоголик!

- Наташа, я пришел сказать тебе…

- Хорош болтать, алкаш, пошли вещи собирать, уезжаю.

- Куда? - испугался Борис.

- Наташа засмеялась: - На кудыкину гору!

По дороге они заскочили в гастроном, купили вина и всяческой еды – обмывать и новое жилье, и новую Наташину должность.

В служебной квартире на первом этаже стояла кое-какая мебель: стол, стулья, древняя этажерка, на кухне – старый холодильник; когда они его включили, он задребезжал, как трактор.

- Работает! - радостно сообщил Борис, пощелкав внутри переключателем.

Наташа обошла квартиру: в санузле - унитаз со старорежимным сливным бачком с ржавой цепочкой, ванна сплошь в грязно-желтых потеках. Все было обшарпано и неприглядно.

- Интересно, а где я спать буду? На этажерке?

- А давай, на столе! - Борис навалился на стол, примериваясь, - А что? Вполне удобно!

- Ну, уж, нет! - она полезла в чемодан, - Сейчас я постелю скатерть, и мы будем пировать, я есть хочу ужасно!

Борис подошел к Наташе и стал целовать ей руки, лицо, губы. Наташа не сопротивлялась.

17. Неприятный разговор.

Дверь открыла Вера Николаевна: - Алевтины нет, но ты проходи, Наташа, я хочу поговорить с тобой.

Она сделала чай и, угощая Наташу, приступила к разговору: - Я вот что хотела сказать тебе: Алевтина очень тянется к тебе, даже восхищается тобой, она дорожит вашей дружбой и хочет во всем походить на тебя – вспомни, как она в твой институт рвалась! Она боится от тебя отстать, но в своем слепом подражании переходит все границы: курит, стала выпивать, эти все ее выкрутасы... Подожди, подожди,.. - видя, что Наташа хочет возразить, Вера Николаевна коснулась Наташиного колена, - Я ведь, не ханжа, какая-нибудь, я все понимаю: молодость, современные ритмы жизни…. Но Алевтина не может угнаться за тобой – и умишка не хватает, да и здоровья тоже. Она ведь в детстве перенесла желтуху, ты, наверное, знаешь, печень слабая, поджелудочная к тому же. А она все хочет доказать, что она не хуже тебя, что вот она такая же независимая, свободная от всяческих предрассудков...

- Ну, знаете! - Наташа разозлилась,- Вы, Вера Николаевна, глубоко заблуждаетесь насчет своей дочери! И не такая уж она глупенькая, как Вы говорите, а вполне самостоятельная, и сама может отвечать за свои поступки!

Вера Николаевна тяжело вздохнула: - Но я, собственно, не об этом хотела поговорить с тобой. Алевтина хочет вернуть мужа, бегает к нему, проходу не дает. Вот и сейчас к нему поехала. Она страшно раскаивается. Ты бы поговорила с Михаилом, по-дружески, объяснила бы ему все. Ведь они не в разводе еще, любят друг друга, так зачем же из-за каких-то недоразумений рушить всю свою жизнь?

Видя, что Наташа недоверчиво качает головой, она принялась уговаривать ее: - Я знаю, что Михаил очень хорошо к тебе относится, он прислушается к твоим словам. В конце концов, мы не будем им мешать – разменяем квартиру, пусть живут отдельно! Наташа, обещай мне, что поговоришь с ним!

- Вы меня извините, Вера Николаевна, но Вы готовы списать все Алькины прегрешения на кого угодно, только не на нее саму! А разве я толкала ее в спину, чтобы она ехала с тем командировочным в гостиницу? А этот Кричевский? Да я первый раз услышала о нем, когда разборки начались! Но Вы сами во многом виноваты: носитесь с ней, как с вазой хрустальной, не знаете, куда поставить, чтобы не разбилась, опекаете ее во всем, вмешиваетесь в ее жизнь, руководите! Оставьте, наконец, ее в покое, пусть она сама решает что и как!

У Веры Николаевны сделалось каменное лицо. Помолчав, она медленно сказала: - Ты плохая подруга, Наташа. Я думала, ты меня поймешь и поможешь Але, а ты...

Наташа, скрепя сердце, поехала к Мишкиной матери.

- Нету их, ушли, гуляют где-то, - встревоженная Мишкина мать не знала что ей делать: она то выглядывала с балкона, то бросалась на кухню к кипящей кастрюле.

- Не знаю, что и думать: Михаил, молчит, как партизан, ничего от него не добьешься, Аля вся заплаканная. Что у них стряслось-то там?

Наташа подавленно молчала.

- Правда, что она аборт сделала?

Наташа кивнула.

Мать заплакала: - Сдурела совсем, Мишка не простит ей: он так хотел маленького...


- Представляешь? Эта дура Светка залетела!  - возмущалась Алька через несколько месяцев после неприятного разговора Наташи с ее матерью.

- Какая Светка? - не поняла Наташа.

- Медсестра из заводской поликлиники! Ты бы ее видела! Страхолю-юдина! Ноги кривые! - разорялась Алька, - Подходит ко мне на остановке и говорит: - Оставьте Мишу в покое, я жду от него ребенка! Какая наглость! Нет, ты подумай, а?

- А Мишка чего?

- Чего? Жениться хочет, «чего». Ну, они у меня попляшут! Я им такое устрою!

- Алька, очнись! Мишка уже давно не твой! Не ходи туда, не позорься!

- Я все равно не дам ему развод!

- Ой, ой, ой, напугала! Он тебя и не спросит!

Алька заплакала. Если бы она только знала, какая страшная трагедия в скором времени перевернет всю ее жизнь!

18. Страшная трагедия

Галина Федоровна кое-как разыскала по телефону Наташу. Та была в командировке в районе, и через третьи лица ей передали, что случилось непоправимое, и чтобы она срочно перезвонила. Она дозвонилась с гостиничного телефона до матери, и та, плача, сообщила о гибели Веры Николаевны и Виктора Петровича: они разбились на машине.

 Когда Наташа кое-как утрясла свои дела, она прямо с автовокзала, не заезжая домой, побежала к Альке. Там уже была толпа народа - не протолкнешься, ожидали, что привезут гробы, потому что Алька отказалась хоронить мать с отчимом из красного уголка химзавода.

 На Альку было страшно смотреть, вся растрепанная и истерзанная, она не то, чтобы плакала – выла страшным, леденящим душу, воем. Бледный, с дрожащими руками, Мишка стоял возле нее, не в силах что-либо предпринять.

Все задвигались, засуетились: привезли и поднимали на этаж гробы из морга. Алька как вцепилась, так и не отпускала гроб с матерью до самого окончания похорон.

Бабка в большом черном платке, опираясь двумя руками о палку, сидела тут же, словно безучастная ко всему происходящему.

Когда на второй день стали выносить гробы и подошли к ней, чтобы взять ее под руки, она оттолкнула подошедших и пошла сама, запрокинув голову, словно слепая, тыкая палкой.

Наташа узнала подробности: Вера Николаевна вместе с Виктором Петровичем возвращались ранним утром с дачи, на мосту Виктору Петровичу стало плохо, как сказали потом врачи – сердечный приступ, а Вера Николаевна, видно, дремала, сидя на переднем сиденье. Машина пробила мостовое ограждение и свалилась с большой высоты на песчаный берег к лодочной станции. Приехавшим МЧС и скорой помощи уже некого было спасать.

Наташа с Борисом собирались через неделю в отпуск в Кисловодск, к другу Бориса, но поездка, конечно же, сорвалась. Наташа взяла отпуск пораньше и осталась с Алькой. Она не отходила от нее ни на шаг, уговаривала поесть, запихивая ей в рот куриный бульон, как могла, хлопотала над бабкой. Чуть ли не каждый день приходилось вызывать скорую, чтобы сделать Альке укол, после которого та забывалась тяжелым сном.

Пришла, было, баба Катя: - Может чем помочь надо? Но бабка выгнала ее, замахнувшись палкой: - Иш-шо чего удумала!

Наташа проводила сокрушенно вздыхавшую бабу Катю: - Идите, идите, управимся как-нибудь.

 В квартире то и дело появлялись люди: то с завода, то из обкома; и жили, приехавшие издалека, родственники. Наташа со всеми общалась, шепотом вела разговоры, готовила еду и устраивала ночлег.

На девятый день, когда с утра за ними прислали машину и они приехали на кладбище, Алька упала на заваленную венками могилу и долго рыдала, стуча по земле кулаками. На поминках она уже не плакала, сидела, согнувшись, не притронувшись к еде, выпив только налитую в рюмку водку.

Родственники уехали. Наташа попросила Мишку подняться в квартиру, чтобы было не так жутко сидеть в пустых комнатах. Мишка помог дотащить бабку до кровати, где она и лежала, как мумия, и непонятно было, то ли она спит, то ли просто лежит с закрытыми глазами.

Они втроем сидели на кухне, и Алька курила одну сигарету за одной.

Вдруг из бабкиной комнаты донесся скрипучий голос: - Миша, поди сюды.

Мишка подошел и нагнулся к бабке.

- А сыграй-ка, на гармошке ту, мою любимую, помнишь?

Мишка растерянно оглянулся на вошедших девчонок и подошел, было, к гармошке, как вдруг Алька кинулась к нему с криком: - Не смей! Ты зачем сюда приперся? Катись к своей Светке, оставь нас в покое!

Наташа едва сдерживала ее.

- Пусть он уматывает отсюда!

 И Мишка ушел, сказав Наташе на прощание: - Звони, если что.

Не сразу, но постепенно Алька стала приходить в себя. Она уже не рыдала, глядя на фотографии в траурных рамках, а подходила и любовно гладила: - Мамулечка, моя, страдалица… Где ты теперь?

Вечерами они сидели в Алькиной комнате, прислушиваясь к бабкиному бормотанию. - Дачу продам, - говорила Алька, - Не смогу там.

Приехал соскучившийся Борис. Втроем они сходили в ресторан, и Наташа обрадовано заметила, как Алька пытается с ним кокетничать.

- У нас с Мишкой свадьба здесь была. Представляешь, мы сбежали со свадьбы! - и, заливисто смеясь, она рассказывала Борису о той, далекой уже жизни, когда они были так молоды и счастливы.


Прошел месяц, у Наташи закончился отпуск, а Алька впервые после похорон вышла на работу.


19.Новая  работа.

На работе было хуже всего: Альку донимали сочувственные, а то и просто любопытные взгляды. Было невыносимой пыткой, проходя мимо приемной, где раньше сидела Вера Николаевна, видеть, как незнакомая женщина разговаривает там по телефону. Нестерпимо было, когда приятельницы по работе заходили к ней, якобы, просто поболтать или попить чайку, а сами украдкой разглядывали ее и потом, жалея, шептались за ее спиной, как она похудела и подурнела.

- Все, не могу больше, буду увольняться, - Алька зашла однажды с заявлением к начальнику. Тот, однако, не удивился, он понимал, как Альке тяжело, сказал только: - Не суетись, Алевтина, потерпи еще. Я многим обязан Вере Николаевне, что-нибудь для тебя придумаем.

Через недельку позвал Альку: - У тебя ведь строительное образование? Освобождается место в районной администрации инженера по строительству, пойдешь? Альке было все равно, лишь бы подальше отсюда.

На новой работе у Альки был отдельный кабинет, что особенно обрадовало ее: можно было курить, ни на кого не оглядываясь. Сама работа была скучная и неинтересная: она ничего не понимала в этих сметах и актах, которые ей приносили подрядчики, она бездумно подписывала их и относила к своему начальнику – заместителю председателя по общим вопросам. Она подшивала спускаемые сверху директивы и входящую корреспонденцию, на компьютере, с которым она быстро научилась управляться, перепечатывала прошлогодние графики подготовки к зиме, визировала у начальства и так же старательно подшивала. Больше она не знала, чем заняться: это было все, чему она научилась, работая секретарем.

Однажды она тоскливо бродила по одному из объектов - детской музыкальной школе, где шел ремонт, натыкаясь на деревянные козлы и ведра с краской: начальник велел приехать сюда и проследить ход выполняемых работ. За ней неотступно следовала тараторившая девчонка-сметчица из подрядной организации с бумагами в руках:

- Алевтина Николаевна, я сделала дополнительную смету, потому что изменились объемы работ. Вот здесь, видите? В смете значится две двери, а их на самом деле три, видите? Объемы со старой сметы взяли, а дверь уже потом прорубили… Зато светильников в смете гораздо больше, чем на самом деле, давайте посчитаем...

- Ничего я считать не буду. Смета подписана и утверждена заместителем председателя, - строго сказала Алька.

- Но, как же так? - горячилась сметчица, - Ведь потом придется подписывать акты выполненных работ! Не можем же мы в акте писать объемы сверх сметы?

- Конечно, не можете!

- А как нам быть, если мы уже поставили третью дверь?

- Не нужно было ставить.

- Как же так, без двери?

Алька не знала, как отвязаться от надоедливой девчонки. "Когда это все кончится?"- думала она, направляясь к служебной машине.

Настырная девчонка приперлась к Альке на работу: - Алевтина Николаевна, я принесла для согласования дополнения - рассчитала все до копейки: сверх сметной стоимости мы не вышли, вот, видите? Лишние объемы минусуем, а дополнительные плюсуем, вот, пожалуйста, посмотрите...

Алька, поливая цветы на окошке, сухо сказала: - Оставьте бумаги, я посмотрю.

Когда сметчица ушла, она села за стол и принялась считать и пересчитывать на калькуляторе оставленную смету. У нее ничего не получалось, она путалась, снова считала, наконец, ей все это надоело, и она отложила бумаги в сторону.

Дня через два девчонка снова появилась в Алькином кабинете.

- У Вас здесь арифметика не в порядке, - сказала ей Алька, протягивая смету.

- Где? - округлила глаза сметчица.

- Вот здесь и здесь. У меня совсем другие цифры получаются.

- Алевтина Николаевна, да Вы что? А коэффициенты? Вы неправильно коэффициенты применили! - воскликнула взволнованная девица.

"Пошла ты в жопу со своими коэффициентами!" - мысленно послала ее Алька: заумная девчонка сильно раздражала ее.

- Все равно, у Вас небрежно все оформлено: строчки вот здесь съехали, а на втором экземпляре цифры плохо пропечатаны – потрудитесь переделать!

- Меня начальник убьет. Уже акты выполненных работ нужно подписывать, а смета не готова, - чуть не плача, складывая листы в портфель, пробурчала сметчица.

- Потрудитесь переделать! - повторила Алька, давая понять, что разговор окончен.

20. Анатолий

- Алевтина Николаевна! - в кабинет энергично вошел высокий улыбающийся молодой человек в джинсовом костюме, - Что же Вы мою сметчицу обижаете? Не подписываете дополнительную смету по музыкальной школе?
Алька с любопытством смотрела на вошедшего.

- Позвольте представиться: Жуков Анатолий Иванович, начальник строительного кооператива «Луч», ваш, так сказать, бессменный подрядчик. Для Вас – просто Анатолий.
Алька улыбнулась: - И чего же Вы хотите, просто Анатолий?
Он уселся поудобнее на стул рядом с Алькиным столом, взглянул весело и открыто: - Для начала, позвольте преподнести Вам маленький пустячок в честь, так сказать, нашего знакомства - он протянул Альке плитку шоколада.
Алька, улыбаясь напористому визитеру, взяла шоколад, положила на стол.

- А до Вас здесь совсем несимпатичный мужичок работал. Но мы с ним срабатывались. Надеюсь, что и с Вами у нас все будет ладненько.

- Ну, это мы еще посмотрим, что Вы называете «ладненьким», - все также улыбаясь, ответила Алька.
Анатолий рассмеялся: - Моя сметчица вся в слезах прибежала, говорит, очень уж строгая эта Алевтина Николаевна, а я вижу – совсем не строгая, а очень даже симпатичная девушка!

- Ну, ближе к делу, пожалуйста.

- К делу, так к делу: нужно бы подписать дополнительную смету по музыкалке, а заодно и акты выполненных работ за месяц – сметчица рассчитала все тютелька в тютельку в пределах общего бюджета, - Анатолий протянул Альке бумаги.

- Только нужно бы сегодня подписать, - видя, что Алька намеревается положить протянутые бумаги в стол, - сказал он, - Сами понимаете: конец месяца, рабочим нужно зарплату выплачивать, а без зарплаты разбегутся все! И в срок не уложимся, и вас подведем.

- Ну, не знаю… Нужно же еще у заместителя председателя завизировать, - тянула Алька, перебирая бумаги.

- А я сам к нему заскочу и печати в канцелярии поставлю! Вы только вот здесь свои подписи поставьте и ладненько!

Алька, разводя руками, куда, мол, от вас денешься, подписала бумаги.


- Смешной какой, - подумала она – Льстит нахально в глаза, не стесняясь.

21. Сплошные разочарования

Наташа стала замечать, что когда она уезжала в очередную командировку, Борис не ночует дома.

- К сыну забегал, - оправдывался он, - Заигрались с ним, поздно было уже, остался.

Наташе, конечно же, не нравились эти ночевки, она выговаривала Борису, что он, мол, не первый и не последний, кто уходит от семьи и женится второй раз.

- Хоть отца моего возьми: ушел к другой, бросил маму с двумя детьми, Лидочка совсем еще маленькая была, и ничего – все довольны, все счастливы!

Наташа лукавила – она хорошо помнила, как трудно отец уходил: с бестолковыми оправданиями и виноватыми глазами, он чуть ли не каждый день приходил и подолгу сидел на кухне, посадив на колени липнувшую к нему Лидочку.

- Погоди, Наташа, сейчас Сережка подрастет немного, и мы распишемся.

- Долго же ждать придется!

- Да ты не понимаешь! Я люблю тебя, очень люблю! Но и сына тоже. Не торопи меня, пожалуйста, думаешь, я сам не переживаю?

Наташа только вздыхала.

Однажды он пришел домой сам не свой: - Сережка под машину попал, прямо на глазах матери: выдернул руку и выскочил на дорогу. В больницу увезли, я туда сейчас поеду.

- Поезжай, конечно, - у Наташи сжалось сердце.

Борис долго не появлялся, только звонил Наташе на работу: - Наташ, я не могу сейчас приехать, все очень плохо: сломан позвоночник, лежит на вытяжке, жена в прострации…

Наташа, конечно же, понимала, успокаивала Бориса, что, мол, будь там, сколько тебе нужно… А у самой кошки скреблись на душе.

Когда через несколько месяцев сына выписали из больницы, и Борис пришел с букетом осенних хризантем, сияющий и все так же влюбленный, Наташа подумала, что, наконец-то, все это закончилось. Может быть, если бы у них с Борисом был бы свой ребенок, тогда бы он…

- Ты что, Наташа? Об этом сейчас не может быть и речи! Не ко времени все это, как же твоя работа? А твоя квартира, наконец? Кто же тебя ждать будет, пока ты будешь в декрете сидеть?

Борис был прав. Нежно обнимая ее, он шептал ей на ухо: - Погоди, Наташенька, все у нас с тобой еще будет…

Но ничего не было: примерно через полгода Борис объявил, что хочет повезти сына в Кисловодск

- А как же я?! Мы же с тобой хотели в Кисловодск ехать! - от обиды у Наташи дрожал голос.

- Наташа, понимаешь…

- Ничего я не понимаю! Жена тоже, разумеется, поедет с вами?

Борис промолчал.

- Убирайся отсюда, и чтобы я тебя никогда больше не видела!

После ухода Бориса Наташа вне себя бегала по комнате, снова и снова проклиная себя: - Вот дура-то! Я ему так верила! Правильно Алька говорила, что он никогда не женится на мне! Сколько парней холостых пытались со мной завязать дружбу - всех отшила! И ради кого? С негодованием она схватила букет цветов, принесенный Борисом, и вышвырнула его в окно.

22. И снова Пашка.

Наташа всю неделю торчала в райцентре, приводя в порядок бумаги вместе с Леночкой, молоденькой тамошней сметчицей. В стране начиналась неразбериха, трясли все ведомства, комиссии за комиссиями лихорадили и областную Сельхозтехнику, и их строительное управление заодно. Вот и сейчас было велено «зачистить все хвосты», ожидая новую комиссию из Москвы. Они каждый день до позднего вечера засиживались с Леночкой в конторе, считали, пересчитывали и сверяли документацию.

Уставшая от цифр и бесконечных подсчетов, Леночка падала на стол и ныла: - Как у Вас, Наталья Сергеевна, хватает терпения? Я бы давно все бросила! Не могу больше!

- Потерпи, Леночка, все у нас получится! Есть уже свет в конце тоннеля! Тащи-ка папки за прошлый год, совсем немного осталось! - подбадривала ее Наташа.

Когда, наконец, Наташа захлопнула последнюю папку с документами, она решительно сказала: - Ну, все, хватит кофе дуть, пошли отмечать победу!

Они пришли в единственный в этом райцентре ресторан при гостинице и заказали себе самую шикарную в меню еду  и шампанское.

- Ну, за успешное окончание дела! - они помпезно чокнулись бокалами.

В захудалом ресторане играл ансамбль, певица в длинном блестящем платье громко пела модные шлягеры. Было людно и накурено, возбужденные подвыпившие посетители в середине зала весело отплясывали под гремевшую музыку.

Вдруг среди всей этой толкотни мелькнула рыжая шевелюра. Наташа сразу узнала его: - Пашка! Неужели это Пашка?!

Она рванулась к нему навстречу, стараясь перекричать шум, но и он тоже заметил ее и радостно махал руками, пробираясь к ней сквозь толпу танцующих.

- Ты как тут оказалась?! - закричал Пашка, схватив Наташу обеими руками за плечи

- В командировке! А ты?

- К другу приехал! Ты с кем здесь?

- С коллегой по работе! -  Наташа показала на сидевшую за столиком Леночку.

- Давайте к нам!

Пашка быстренько договорился с официантом и с его помощью перетащил их столик к своему, усадил ошеломленную Леночку и смеющуюся Наташу. Он попытался, было, познакомить их со своими друзьями, но было настолько шумно, что он махнул рукой и прокричал Наташе: - Ничего не слышно! Потом познакомлю!

За столиком сидел куривший трубку бородатый парень и очень симпатичная полноватая девушка в черном бархатном платье, которая приветливо помахала им рукой, еще несколько молодых мужчин и женщин, все они улыбались и поднимали в приветствии рюмки и бокалы.

- Потом поедем к Генке, - он кивнул на бородатого парня, - Там поговорим! А сейчас - пошли танцевать! - Пашка взял Наташу за руку. Леночку тоже позвал танцевать  молодой человек из их компании.

Певицу сменил толстый солист, который бархатным задушевным голосом запел под щемящую музыку: - Эти глаза напротив, калейдоскоп огней…

- Ты помнишь? - Пашка сжал Наташину руку.

- Помню конечно!

Наташе было неимоверно хорошо. Хорошо оттого, что они встретились так случайно в этом провинциальном ресторане. Хорошо, что они танцуют вот так, прижавшись, и она могла потрогать его рыжие завитки волос. Хорошо, что совсем рядом лучились Пашкины, слегка насмешливые, глаза.

- А что вы празднуете?

- День рождения Вероники, - он показал на красивую девушку в бархатном платье, - А Генка – это ее муж. А ты, кстати, замужем?

- Нет! А ты?

- Тоже нет! Я очень рад!

- Чему? Тому, что я не замужем? - засмеялась Наташа.

- И этому тоже!

Дружной компанией они вышли из ресторана.

- Ну, мы на машине, - сказал Генка, усаживая Веронику на переднее сидение «Жигулей», а  Наташу и Леночку сзади, - А вы сами добирайтесь, - он махнул рукой остальным. Пашка сел рядом с Наташей.

- Наталья Сергеевна, мне маме нужно позвонить, она меня потеряет, - сказала Леночка.
 
- От нас и позвонишь, - обернулась к ним Вероника.

Они приехали на окраину городка в двухэтажный небольшой домик с двумя подъездами, с палисадником во дворе, с деревянной лестницей и дверями, обитыми дерматином.

- Наталья Сергеевна, а Вы его хорошо знаете? - шепотом спросила Леночка, кивая в Пашкину сторону и присаживаясь к Наташе на диван после звонка домой.

- Это мой одноклассник - очень, очень хороший человек!

Пашка помогал Веронике устраивать импровизированный фуршет за низеньким столиком. Он улыбнулся Наташе, услышав ее слова.

- Ну где эти мерзавцы, выпить хочется, весь вечер сидел натрезвянку, - Генка принялся открывать шампанское, - О! Идут! Слышите, орут как?

Он высунул голову в форточку, крикнул: - Давайте быстрее, шампанское уже открыто! - и пошел открывать дверь.

Компания с шумом вошла в квартиру: - А мы на такси приехали! Кое-как таксиста уговорили, чтобы пятерых повез! Юрку пришлось выдать за нашего сына, он всю дорогу у мамочки на коленках сидел!

- Леночка! Я очень скучал без Вас! - Юрка, забавный парень, взял руку девушки и галантно поцеловал, - Разрешите присесть у Ваших ног! -  и под общий хохот плюхнулся возле Леночки прямо на пол.

- А, правда, давайте-ка все на пол! Все равно стульев не хватит, - скомандовала Вероника.

Наташе было очень уютно среди этих людей, ставших за один вечер такими близкими. Она вместе со всеми подпевала знакомые песни под гитару, на которой грациозно играла Вероника.

Потом, что-то подкрутив и убрав одну струну (Вероника играла на семиструнке), гитару взял Геннадий, мощно и размашисто набивая аккорды, он стал выдавать: - Ты можешь бродить, как запущенный сад, а можешь все наголо сбрить! И то и другое я видел не раз, кого ты хотел удивить?!

Леночка завизжала от восторга: - Еще, Геннадий, давайте еще! Это моя любимая из «Машины времени!»

- Скажи мне, чему ты рад?! Постой, оглянись назад! - с улыбкой глядя на встрепенувшуюся Леночку пел Геннадий.

- Откуда ты знаешь Гену? - спросила Наташа Пашку.

- Мы вместе на БАМе работали. С ним и вот с этим вот товарищем, - он кивнул на Юрку.

- Ты был на БАМе? - удивилась Наташа.

- Да. Пришлось уехать оттуда, там все сейчас сворачивается, сама знаешь что в стране творится.

- А сейчас ты где?

- Домой вернулся, ошивался одно время в Водоканале, сейчас вот к Генке сюда приехал - он мне идею одну подкинул… Ладно, хватит обо мне, ты-то как?

Наташа стала рассказывать как она сразу после института работала на стройке.
 
Пашка хохотал: - Не могу себе представить! Ты - в телогрейке! Прорабша ты моя! - он обнимал ее и снова хохотал, - Ну а сейчас?

- А сейчас торчу в производственном и мотаюсь по вечным командировкам.

Пашка смотрел на нее с чуть насмешливой нежностью.

Под утро, когда все стали расходиться, Пашка тихо сказал Наташе: - Леночку Юрка проводит, а мы с тобой здесь останемся, ты не против?

- А Вероника с Геннадием?

- Это Генкина холостяцкая квартира, они здесь не живут - обитают с Вероникиными родителями в частном доме, у них там дочка маленькая.

Когда Наташа проснулась, солнце настойчиво пробивалось сквозь плотные шторы. Нежась в постели, она с улыбкой ждала, что сейчас из ванной (или где он там?) появится Пашка. Она точно знала, что теперь-то они будут всегда вместе, что вот оно, настоящее - ее судьба, ее Пашка! Как же она могла забыть эти золотистые вихры и его сильные руки, его насмешливую улыбку и его лицо, такое удивительно родное?

Но Пашка не появлялся. Наташа пошла на кухню - его нигде не было! На столе лежала записка: - Наташка, родная, прости, что не сказал тебе, не хотел будить. Мне нужно ехать – билет в кармане, прости, прости, целую тебя, скоро увидимся, твой Пашка. РS: ключ брось в почтовый ящик – так с Генкой договорились.

Наташа оторопела: - Как это - «нужно ехать?» Куда? Ничего не понимая, она растерянно еще и еще раз перечитывала записку. В этом тоже был весь Пашка! Ну надо же, ничего не сказал ей вчера, дурак!

Встретив на улице такси, она поехала в гостиницу за вещами – ей тоже надо было уезжать.

Всю дорогу под гремящие колеса поезда Наташа с тоской вспоминала и то, как проникновенно пела Вероника про виноградную косточку, и резкие звуки Генкиной гитары, и то, как Пашка, еще сегодня утром, обнимая и целуя ее, говорил такие слова, от которых сердце замирало и падало куда-то в пропасть… Пашка, Пашка! Ну, почему ты уехал, ничего не сказав ей! Это нечестно, в конце концов!

Вернувшись, она ждала, что он вот-вот появится или позвонит – он ведь знал, где она работает. По телефону звонил кто угодно, только не Пашка, и когда Наташа с подпрыгивающим сердцем каждый раз хватала трубку в надежде услышать его голос, она разочарованно слышала чужие голоса, и ей не хотелось ни с кем разговаривать.

Шли неделя за неделей, а Пашка все не появлялся. Побывав снова в командировке в том райцентре, она спросила Леночку не встречалась ли она с Юрочкой или еще с кем-нибудь из его компании.

- Нет, - покачала головой девушка, - Они с Вашим Павлом хотели уезжать куда-то.

- Его вообще-то Олегом зовут.

- Да? - удивилась Леночка.

Однажды Наташа приехала на выходные в свой родной город и решилась зайти к Пашке домой. Дверь открыла его сестра – та самая Оленька, с которой он когда-то приходил в кино.

Оленька выросла и сама уже была мамой – на руках у нее сидел младенец с соской.
 
- Мы сами не знаем где Олег. Мама! - крикнула она обернувшись, - Тут к Олегу пришли!

На зов дочери, вытирая руки о фартук, выглянула Пашкина мать: - Проходите, проходите, пожалуйста! - Она усадила Наташу на кухне.

- Уехал, как всегда ничего не сказал, сказал только, что ненадолго: к другу в район куда-то. И пропал.

Наташа назвала райцентр, где они с Пашкой встретились.

- Да, туда, кажется.

- Его там нет.

Мать сокрушенно вздохнула.

- А может, он к отцу в Прибалтику уехал?

- Что Вы! Олежкин отец умер давно… Он всегда так, мы уже и не удивляемся: на БАМ уехал, тоже ничего никому не сказал, потом уж письмо прислал. Ждем вот, может объявится.

Наташа оставила свой рабочий телефон, написала также здешний домашний и попросила сообщить ей как только от Пашки будут какие-либо известия.

Ни Альке, ни матери она не стала ничего рассказывать - слишком больно было говорить и вспоминать обо всем.

23. Дела в гору.

Альке на работе стало не так скучно: приходил Анатолий, по-хозяйски усаживался в кабинете и преподносил разные безделушки. Алька с иронической улыбкой складывала подарки в стол. Он очень мило ухаживал за ней, сыпал комплиментами, не забывая, однако, приносить с собой всякие документы на подпись: - Вот, здесь и здесь, пожалуйста, Алевтина Николаевна. Алька делала вид, что просматривает положенные ей на стол бумаги и ставила свою подпись.

Однажды он пригласил ее в ресторан. Алька, наблюдая, как он выбирает самые дорогие и изысканные блюда, предупредительно спрашивая Альку и что-то объясняя учтиво склонившемуся официанту, думала: - Какого черта! Ну, не монашка же она, в конце концов! -  и после ресторана пригласила его домой.

Алька никаких иллюзий на счет Анатолия не питала – он моложе ее, к тому же, женат - и понимала, что он остается с ней не из-за большой любви к ней. Да если бы не ее должность, он и не посмотрел бы в ее сторону.

Но было в Анатолии что-то такое, что заставляло Альку относиться к нему с большой симпатией. Она с удовольствием слушала, как Анатолий вдохновенно рисовал картину их совместного содружества: - Да мы на Канарах будем с тобой, Алевтина, отдыхать! Знаешь, какой грандиозный ремонт сейчас назревает! Это тебе не музыкалка – подмазать-подкрасить! У меня сметчица – ушлая девчонка, знаешь, какие индексы накручивает! В комитет по ценообразованию несколько раз ее сметы отправляли на экспертизу, и она все доказывала! Нам бы только этот ремонт заполучить! При случае, как бы, между прочим, намекни своему шефу, а? Нет, не в открытую, конечно, а так, между прочим… Мол, быстро и качественно все делают…

И Алька, при случае, и как бы, между прочим, намекала. Зампредседателя – солидный толстый дядька с огромным животом кивал: - Да, да, я сам об этом думал, -  и с кооперативом «Луч» снова и снова заключался договор подряда.

К тому же Анатолий оказался очень предприимчивым молодым человеком – он быстренько оформил для Алевтины все необходимые документы и на дачу, и на квартиру: в стране шла активная приватизация. По Алькиной просьбе нашел покупателя на дачу и уговаривал ее поменять квартиру на меньшую жилплощадь: - Ну, куда вам с бабкой такая громадина, в футбол играть, что ли?

Но Альке было жалко расставаться с квартирой – здесь она выросла, отчий дом, как-никак, да и в память о матери…

На вырученные деньги от продажи дачи Алька приобрела, опять-таки, с помощью Анатолия подержанную иномарку, выучилась на права и теперь ездила по городу, как заправский автомобилист, яростно сигналя, допустившим оплошность водителям.

Бабка совсем стала плохой, Алька уже боялась оставлять ее дома одну и просила бабу Катю приглядывать за ней, оставляя ключи. Баба Катя тихонько заходила в квартиру,  сидела на кухне и тяжело вздыхала: - Ох-хо-хох! Грехи наши тяжкие! Дальше в комнаты она не проходила - бабка узнавала ее и начинала гнать.

Иногда бабка вставала с постели (откуда только силы брались!) и начинала бродить по квартире, стуча палкой.
 
- Алевтина! А Вера где? На даче?

- На даче, бабулечка, на даче!

Удовлетворенная ответом бабка опять стучала палкой. Порой она с шумом распахивала дверь Алькиной комнаты, когда там находился Анатолий, и, приложив козырьком ладонь к глазам, вглядываясь, скрипела: - Алевтина, выпроваживай кавалера, щас мать приедет!-  и грозно стучала палкой.

- Сдай ты ее в дом престарелых, - советовал Анатолий, но Алька и слышать об этом не хотела.

Когда были завершены ремонтные работы в музыкальной школе и подписаны все необходимые документы, Анатолий положил Альке в стол конверт: - Это тебе за труды, Алечка.

Когда он ушел, Алька открыла конверт: там лежали деньги в сумме, намного превышающей ее месячную зарплату.

Алька стала тщательно следить за собой, хорошо одеваться, купила себе норковую шубу и за много лет сплошных горестей и неудач почувствовала себя уверенно.


Начальник управления не обманул Наташу: ей торжественно вручили ключи от новой квартиры на день строителя. Алька приехала к Наташе вместе с Анатолием, который два раза спускался на лифте к машине, чтобы затащить в квартиру тяжелые ведра с водоэмульсионкой, ворох обоев, клей и еще много разных бумажных мешков и банок с нерусскими надписями.

- Да у меня же есть! - восклицала Наташа, показывая на рулоны обоев, которые она выписала в управлении.

- Выброси их на помойку! Сейчас никто не клеит бумажные! Вот, смотри! - Алька развернула привезенный рулон: - Итальянские! Зачем, спрашивается, престарелым ветеранам итальянские обои, а?

Она заметила среди привезенных вещей мужской плащ: - Ты, что? С Борисом опять сошлась?

Наташа махнула рукой: - Сошлась. Два месяца под окнами торчал и телефон обрывал. Однажды иду с работы, а он сидит в машине возле подъезда, врубил песню Высоцкого на всю мощность, ну, знаешь, эту: «Я несла свою беду…», коньяк хлещет и слезами заливается. Мне от соседей стыдно стало – музыка на весь дом, Борька рыдает… В общем, кое-как машину закрыла и его, пьяного, в квартиру втащила. Утром проспался, упал на колени – жена сама, говорит, подала на развод, то, се, сопли, слезы - комедия сплошная!

Алька затормошила ее: - А чего невеселая такая? Радуйся! Ты же мечтала за него замуж выйти!

- Я и радуюсь, - вздохнула Наташа

- А где он сейчас?

- На работу поехал, что-то срочное там.

- На работу, точно? Не к жене?

- Да ну тебя!

- Ну, девчонки, вы здесь оставайтесь, а я за шашлычками, - сказал Анатолий, когда все было принесено и сложено в угол.

- А у тебя, как с ним? - спросила Наташа, когда Анатолий уехал.

- А, все, то же.

- Алька, ты поаккуратнее с бумагами, а то подсунет тебе лабуду какую-нибудь.

- Ну, во-первых, лабуду никакую не подсунет - он человек очень осторожный в этих вопросах, понимает, что к чему, а во-вторых, кроме моей подписи там еще виза начальства имеется, вот оно-то в первую очередь и полетит, а я кто? Я сошка мелкая.


24. Начало неприятностей.

Неприятности начались, когда кооператив «Луч» начала трясти налоговая. Вскрылось много неприглядных фактов. Анатолий беспрерывно звонил Альке и инструктировал, как ей поступать, в случае, если затронут и районную администрацию. Но никакие ухищрения не помогли: налоговая полиция добралась и до основного заказчика, приехали рослые парни в костюмах и при галстуках и увезли всю документацию, прихватив и компьютер, как было сказано, на проверку.

 Растерянная Алька сидела в кабинете у своего начальника, тот, навалившись всем своим тучным телом на стол, висел на телефоне, обзванивая и вышестоящее начальство, и старых знакомых, занимающих различные высокие посты. Ничего не помогло - началась тотальная проверка по всем объектам.

 Серьезные ребята в костюмах, пригласив и Альку, и Анатолия, измеряли рулеткой выполненные объемы работ в доме для ветеранов и находили все новые и новые нестыковки. Дело принимало нешуточный оборот и грозило быть переданным в прокуратуру. Молодая сметчица, тоже бывшая здесь, нервно рылась в бумагах, выискивая документы, опровергающие факты приписок, с жаром что-то доказывала представителям налоговой. Возле нее маячил Анатолий, хмуро просматривая документы. Алька стояла у окна, безучастная ко всему происходящему.

 - Ну, вот и все, - думала она, не веря, что Анатолию удастся вывернуться.

Но ситуация изменилась каким-то чудесным образом: то ли, помогли влиятельные покровители заместителя председателя, то ли, Анатолий сунул взятку важному чиновнику. Кооперативу пришлось уплатить в казну огромные штрафы – денег не хватило, поэтому пришлось распродавать все нажитое кооперативное имущество. Работников, конечно, пришлось распустить: зарплату платить было не чем.

Анатолий прикрыл свой кооператив и подался на Дальний Восток перегонять японские автомобили, чтобы, хоть как-то покрыть свои долги.

Заместитель председателя срочно перешел из администрации на другую работу, а Альке было предложено уволиться «по-собственному». Алька написала заявление и в душе была даже благодарна Анатолию, что он ни словом не обмолвился о передаваемых ей конвертах. Она предполагала, что таким образом он «благодарил» не только ее, но и ее начальника, и, наверняка, передаваемые ему суммы, были значительно солиднее.

Пока Анатолий перегонял машины, Алька металась по городу в поисках новой работы. Пошла, было, к своему прежнему шефу, но обком, сократив свои штаты наполовину, куда-то переехал: на первом этаже торговали книгами и канцелярскими товарами, а вход на второй этаж был закрыт.

Во всех учреждениях, куда Алька обращалась, зарплаты не выплачивались по полгода, бабкиной пенсии едва хватало, чтобы заплатить за огромную квартиру. Алька даже написала письмо брату Веры Николаевны дяде Вите, в котором красочно описала свое с бабкой бедственное положение, но ответа не последовало: то ли адрес не тот, то ли просто не захотел отвечать.

Алька случайно встретила Кричевского на рынке, тот кивнул на палатку с шубами и кожаными куртками: - В Турцию с женой мотаемся за шмотками. А что делать, выживать-то как-то надо.

Альке пришлось продать свою машину: денег на бензин все равно не было, стала задумываться и о продаже квартиры. Не зная, куда еще кинуться, Алька пока, как она думала, временно, только, чтобы перебиться какое-то время, устроилась уборщицей в машиностроительный техникум, рядом с домом. Она ходила мыть полы поздно вечером, когда занятия уже заканчивались,  чтобы, не дай бог, ее кто-нибудь не увидел из знакомых.

Однажды зимой, возвращаясь с работы, Алька увидела маячившую фигуру возле своего подъезда. Присмотревшись в темноте, она воскликнула: - Пашка, ты, что ли?!

Это, действительно, был Пашка, в короткой куртке и меховой шапке, запорошенной снегом.

- Вот так неожиданность! Ты как здесь?

- Тебя вот дожидаюсь.

Алька затащила его к себе на третий этаж: - Сейчас чайку попьем, ты мне все расскажешь.

- Да чего рассказывать-то: почти год в экспедиции провел в глухой тайге, приехал вот, никого в городе найти не могу. А ты как? - спросил Пашка, усаживаясь на кухне.

- Да вот, одна я, Пашенька, осталась, совсем одна с бабулькой, - Алька пошла в бабкину комнату посмотреть, вернулась и тихонько прикрыла дверь, - Спит.

Она стала рассказывать о своей жизни. В своем рассказе она опустила причины увольнения (сказала, что сократили) и, умолчав, что моет сейчас полы – было стыдно перед Пашкой.

Пашка слушал, казалось, внимательно, но сразу, как только Алька замолчала, спросил о Наташе: - Я как приехал, звоню ей, звоню. Ни один телефон не отвечает -  ни рабочий, ни домашний.

- И не дозвонишься, потому, что Наташкина контора в другое здание переехала. Их, то ли, Агропром, то ли, Сельхозстрой выселил, долго судились с ними из-за здания. Телефон, естественно,  поменялся, я тебе дам, у меня записан, а Галина Федоровна у Лидочки, наверное.

- Ну, а как она, вообще?

- Наташка-то? А знаешь – отлично! Вот у нее все отлично: работает замом в производственном, вышла замуж, и, знаешь, она же квартиру получила! Новую, в девятиэтажке, правда однокомнатную пока, но, когда родит, думаю и двухкомнатную получит – она пробивная. Я была у нее: муж – очень даже приличный человек, они давно уже с ним, Наташка еще на стройке работала, когда с ним познакомилась. Я за нее очень рада, пусть хоть у нее все в порядке будет. А сюда она очень редко стала приезжать...

При первых же словах Алькиного рассказа о Наташе Пашка резко откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и уставился в темное окно.

- А давай-ка, Пашка, коньячку с тобой хряпнем, у меня же завтра день рождения!

- Поздравляю, - все так же вглядываясь в окно, сказал Пашка

Алька достала коньяк, оставшийся после последнего приезда Анатолия.

Пил Пашка странно: не чокаясь, не морщась и не пьянея.

- Да что с тобой? Квелый какой! - Алька, шутя, потрепала Пашку за волосы, - О-о-о, да у тебя, брат, сквозь рыжину седые волосы уже проглядывают!

Пашка мотнул головой: - Пойду сейчас. Устал, только сегодня приехал, - однако не двинулся с места.

- Здрасьте! Только разговор пошел! Посиди еще. Давай-ка,  рассказывай, что за  экспедиция такая.

- Да чего рассказывать? - Пашка налил еще Альке и себе, выпил, взял ломтик лимона и стал внимательно его рассматривать.

- Приехали с другом на сборный пункт, хотели только разузнать, что к чему. А нам говорят: "Следующий борт только через шесть месяцев – или прямо сейчас, или ждите полгода". Ну, мы согласились – нас сразу в вертушку загрузили, и прощай, мама, не горюй, опомниться не успели, как в глухой тайге оказались: связи нет, ближайший поселок за тысячу километров. Юрка потом попросил одного  радиста передать домой, что живы-здоровы, мать говорит: никто не звонил, ничего не передавали.

- Чего делали-то?

- Геологи нефть нашли, а мы поселок обустраивали, скважины бурили, да много всего – экспедиция одним словом, - Пашка встал, стал прохаживаться по кухне, засунув руки в карманы.

– Знаешь, какие потрясающие мужики там работают! Здесь таких не встретишь даже. И что интересно: приезжают они в свои города, к своим женам, детям и становятся такими же обычными людьми, как все, а там… там - все по-другому! Только там я понял, какие глубокие пласты скрываются в человеке. Иногда, посмотришь на какого-нибудь неказистого мужичка, даже не заподозришь на какие высокие, не смейся, именно, высокие чувства и душевные порывы этот человек способен. У нас случай один был,.. - Пашка оживился и стал рассказывать Альке разные удивительные истории из своей экспедиции.

Они сидели долго, вспоминали и институтских знакомых, и, конечно,  стройотряд. Алька хохотала, и Пашка, тоже смеялся: - Я тогда был готов убить тебя.

Когда Пашка, уже одетый, стоял в коридоре, теребя шапку, Альке вдруг так не захотелось, чтобы он уходил. Ей представилось, как она опять останется одна, со спящей бабкой в огромной пустой квартире, и она, словно ее кто-то толкнул в спину, шагнула к нему и взяла из его рук шапку: - Останься, Олег.

25. Ссора

У Бориса на работе что-то не ладилось: он надеялся получить место своего начальника, ушедшего на пенсию, но случилась какая-то заминка, что-то не срасталось, поговаривали о реорганизации проектного института. В курилках только и разговоров было о возможном скором сокращении штатов. Борис нервничал, дома в основном молчал, уткнувшись в телевизор.

Наташа раздраженно думала: - "Надо же – малейшая загвоздка становилась для него большой трагедией, где же его мужская воля? В конце концов -  свет клином не сошелся на этом институте, да еще и неизвестно ничего!" - но молчала, чтобы не накалять обстановку.

В последнее время между ними как будто трещина наметилась, уже не было прежней доверительности. О том, чтобы пойти зарегистрироваться, Борис даже не вспоминал, а Наташа и не напоминала ему. Он, правда, развелся с женой, и не так часто, как раньше, бегал к сыну, но Наташе как-то стало это безразлично.

- Поедем завтра к Альке на день рождения? - спросила она как-то Бориса.

Тот дернул плечом: - Не хочу в эти шумные компании.

- Да у нее никого не будет, только мы.

- Езжай одна.

Наташа не выдержала: - Ты, как сыч, сидишь тут, свои раны ковыряешь. Так же нельзя! Все равно, изменить ты ничего не сможешь, зачем заранее настраивать себя на худшее?

Борис вскочил и забегал по комнате: - Ты ничего не понимаешь! Ты бесчувственная эгоистка! Мне все это надоело: твои нападки, твое безразличие…

- Не ори! Мне тоже многое стало не нравиться в наших с тобой отношениях.

- Ах, вот как! Я и не сомневался! Наверное, ты поэтому таскаешь у себя в сумочке записку от своего любовника?

Наташа похолодела. В ее сумке, в самом потаенном кармашке, действительно лежала истертая Пашкина записка.

- Я не думала, что ты опустишься до такой низости, как шариться по чужим сумкам.

Борис молча лег на диван и отвернулся к стене.


Утром Наташа взяла приготовленный подарок и, купив по дороге любимое Алькино шампанское, поехала к подруге.

- А вот и Натусик заявилась! - радостно встретила ее Алька, открыв дверь, - А Борясик твой где? - не дожидаясь ответа, она потащила Наташу по коридору, - Ты только посмотри, какой у меня гость!

Войдя в комнату, Наташа обомлела: там сидел Пашка! Держа шампанское в руках, она растерянно смотрела то на Пашку, то на Альку, а та, радуясь произведенному эффекту, сделала обеими  руками, как делают цирковые артисты на манеже: «Ап!», как бы, представляя Пашку.

Тот медленно поднялся, молча прошел мимо Наташи, словно не видя ее,  надел куртку и ушел. Алька остолбенела, и, все еще улыбаясь, обратилась к Наташе: - Ты что-нибудь понимаешь?

Наташа сунула бутылку Альке и побежала вниз. Она выскочила из подъезда в одном платье и в каких-то тапочках, стоявших в коридоре, и заметалась возле подъезда. Пашки нигде не было. Она пробежала по снегу до угла дома, выскочила на дорогу, но Пашка исчез, испарился!

На Наташу обращали внимание прохожие, но она, обхватив голые руки, еще долго бродила возле дома, оглядываясь.

Когда она, продрогшая, вернулась, Алька курила на кухне.

- Что ты ему про меня наговорила?

- А что я могла наговорить? Все, как есть, то и наговорила!

Наташа заметила на столе недопитую бутылку коньяка и две рюмки. Ее осенило:

- Он, что, ночевал здесь?

- Я не понимаю… В конце концов, мы взрослые люди! Извини, но я не думала, что твоя школьная любовь не угасла, - иронично заметила Алька.

- Ты дура! - закричала Наташа, - Какая же ты дура!

- Да успокойся ты, что здесь такого-то?

- Дура! - повторила истерично Наташа, - Я тебя ненавижу! Она кинулась мимо выползшей из своей комнаты бабки, схватило пальто с вешалки, и помчалась вниз по ступеням, плача и повторяя: - Ненавижу!

Она с облегчением вспомнила, что Галины Федоровны нет: уехала к Лидочке, и дома дала волю слезам. Ее знобило, она закуталась в одеяло, и скулила, скорчившись, как от боли. Потом она просто лежала в темноте, не зажигая свет, и ей казалось, что она умерла.

На следующий день она уехала к себе домой, где с порога заявила Борису: - Нам лучше всего расстаться.

Борис хотел было возразить, сказать то, о чем думал, тоже не сомкнув глаз, всю ночь, но в Наташином лице было что-то такое, что, взглянув на нее, он, молча, достал свой чемодан.

Наташа совсем перестала ездить домой к матери: та практически жила у Лидочки в небольшом военном городке, где помогала ей, вышедшей замуж за военного, с ее первенцем.

Пашка на следующий же день уехал, несмотря на уговоры матери, оставив ей солидную сумму денег.

Алька, так и не найдя себе новую работу, продолжала мыть полы в техникуме.

26. Новые повороты

Альку второй день мутило от жвачек в мусорных корзинах, которые она выгребала, моя пол в коридорах техникума.
 
- Опять печень, - думала Алька, припоминая, что же могло спровоцировать приступ. Коленки дрожали, руки с трудом удерживали тяжелую мокрую тряпку, - Придется в больницу с утра идти.

- Поздравляю, мамаша, восьмая неделя! - сказала врачиха в смотровом кабинете, куда ее отправили из регистратуры поликлиники.

- Какая неделя? - растерянно спросила Алька врачиху, что-то писавшую в карточке.

Молодая врач с интересом взглянула на нее: - Это у Вас первая беременность?

Ничего не понимая, Алька дрожащими пальцами застегивала блузку: - Да, первая… то есть, нет… Какая беременность, Вы что?

- Да Вы не волнуйтесь,- видя, что Алька растерянно села на кушетку, налила ей в стакан воды, - Давайте договоримся: Вы все хорошенько обдумайте, с мужем посоветуйтесь, я понимаю, что время сейчас непростое, да и возраст… Только не затягивайте, запишитесь к гинекологу на свой участок не позднее среды, - она протянула Альке карточку с направлением.


Алька лежала в своей комнате с открытыми глазами. Ее мысли путались и мешали сосредоточиться.

- Как же так? Почему? Что же делать? - она не могла найти ни одного ответа на свои вопросы, снова и снова вспоминая свой поход в поликлинику, - Нет, это какая-то ошибка…


Пролежав так, без сна, всю ночь, на утро ее осенило: - Так ведь теперь она не одна! Теперь у нее есть «он» - маленький комочек в ее теле, который будет расти, а потом будет называть ее мамой! - и Алька заплакала счастливыми слезами, с облегчением вытирая слезы и смеясь от радости: - Она уже не одна! И ну их к черту, этих мужиков! Она сама родит и будет воспитывать дочку или сына, кто родится.
А что кто-то родится, Алька уже не сомневалась ни одной минуты.


Всю беременность Алька просто летала от радостного ожидания, строго следовала рекомендациям врачей, регулярно сдавала все необходимые анализы, принимала витамины и два раза ложилась в больницу «на сохранение», хотя чувствовала себя превосходно, несмотря на опасения участкового врача.

Из уборщиц ее перевели на «легкий труд» вахтером, и она, сидя у входной двери за деревянным барьером, вязала на спицах маленькие пинетки и шапочки, тихо прислушиваясь, как в ее животе живет и беспокойно бьется такой родной маленький человечек.


- Ну, ты, мать, даешь! - приехавший из Владивостока Анатолий, удивленно рассматривал ее располневшую фигуру.
- Не бойся, не твой, - усмехнулась Алька, и Анатолий больше не появлялся.


Баба Катя все время теперь находилась с бабкой – та совсем уже не вставала  и безропотно позволяла «змеище» проделывать с собой все необходимые процедуры.

Когда ей поднесли сверток с родившимся Алькиным сыном, бабка, взглянув, прошептала: - Рыжий. Весь в прадеда, - и велела назвать его в честь своего отца Павлом.

- Павлом, так Павлом, - подумала Алька, - Павлик, Павлушка. Очень даже симпатично!


Бабка умерла через месяц после того, как счастливая Алька привезла из роддома своего сыночка. Позвонив Анатолию, она попросила его помочь разменять квартиру, и, распродав все, что было возможным продать, переехала с Павлушкой в однокомнатную маленькую квартирку на окраине города.


Когда Павлику исполнилось три года, Алька вернулась на работу, где ей предложили повышение: теперь она сама командовала уборщицами и заведовала хозяйством, в ее распоряжении был маленький кабинетик и кладовая с ведрами, тряпками и коробками с мылом. Она каждый день перед работой завозила сына к сильно постаревшей бабе Кате, но которая все так же приветливо и заботливо хлопотала возле Павлушки. Павлик рос очень смышленым и забавным мальчишкой.


- Ох-хо-хо-о-о… Грехи наши тяжкие…, - вздыхал Павлушка, и, видя, что взрослые покатываются со смеху, с лукавой улыбкой повторял: - Грехи наши тяжкие!

- Ах, ты, рыжик мой ненаглядный! Рыбка моя золотая! - баба Катя целовала вырывающегося мальчишку и души в нем не чаяла.


Однажды Алька встретила в вестибюле техникума свою институтскую подругу, у которой, как оказалось, сын учился здесь на первом курсе, и затащила ее в свой кабинет. Между восклицаниями «сколько лет!» и разговорами об общих знакомых подруга сообщила, что Олег Пашкаувячус погиб.

- Помнишь его, рыжий такой, высокий парень с Пэ ГЭ эСа? Моя мать с его матерью работали вместе. Представляешь? В какой-то экспедиции. Было наводнение, река внезапно, ночью, вышла из берегов, он спасал тонущих рабочих и оборудование. В общем, других спас, а сам… Вот такие дела….

 Погиб, значит? - подумала Алька. Она едва сдержала слезы: - Пашка, Пашка… так и не узнал ничего…

27. Валерий

Альку все чаще стали мучить головные боли. Она, обойдя все врачебные кабинеты и пройдя всевозможные обследования, оказалась в диагностическом центре, где с помощью новейшего томографического оборудования установили наконец диагноз: неоперабельная опухоль головного мозга, проще говоря - рак.

Оглушенная ужасным известием, Алька лежала в онкологической больнице, измученная тяжелыми процедурами, и ее мысли были только об одном: - Павлик! Павлушка! Как же это? Почему?

Слезы душили ее, и она рыдала, уткнувшись в подушку. Соседки по палате равнодушно занимались своими больничными делами: у всех было свое горе, и слезами здесь никого не удивишь.

На Алькину койку присел зашедший из соседней палаты мужчина азиатской внешности: - Что, сестренка, совсем тебе худо?
Алька отвернулась к стене, не желая поддерживать разговор.

- Ты поплачь, поплачь, слезы выплачешь – легче будет, - мужчина потрепал Альку по плечу и ушел. Через какое-то время он принес на Алькину тумбочку гранатовый сок: - Говорят, помогает после химии, ты попей после.

- Ишь, Валерка-то как ухаживает за тобой, - усмехнулась соседка в длинном цветном халате с розами, - Сам едва очухался после химии, все волосы вылезли. И у тебя вылезут! Лысая совсем будешь, как все мы.

- Насовсем? - спросила Алька

- Ну, не насовсем, отрастут после… до следующей химии…

Алька достала из тумбочки зеркало и стала разглядывать себя, приглаживая волосы: опухшее лицо, ввалившиеся глаза. Она отшвырнула зеркало.

- Смотри, не смотри, все одно – красавицы мы все здесь, - не унималась женщина в розах.

Валерий стал часто приходить, приносил фрукты и сок. Когда Альке стало полегче, стал выводить ее в больничный двор. Там, усадив ее на скамейку, он расхаживал возле в тапочках и сером больничном халате и говорил, обращаясь неизвестно к кому: - Ну, мы еще посмотрим… Посмотрим, кто кого… Погоди, погоди…

Был он невысокого роста и, видимо, до болезни, крепким мужчиной. На его лысом черепе пробивались отрастающие черные волосы - он принципиально не надевал, как другие пациенты, шапочку. Черные азиатские глаза он прищуривал еще сильнее, вглядываясь куда-то вдаль: - Ничего, ничего... Поживем – увидим…

Он расспрашивал Альку о сыне, кивал понимающе головой, рассказывал о себе. По национальности он был записан русским, но русской была только его мать, а отец был коренным алтайцем-скотоводом, он водил табуны лошадей по алтайским горным долинам. Сам он после института под влиянием новых веяний занялся торговым бизнесом, со временем дела пошли в гору: множество торговых точек по городу, первый китайский ресторан, выгодные контракты... Все в одночасье полетело к черту...

Его навещала жена с двумя хорошенькими дочками-погодками, десяти-двенадцати лет, которые пугливо озирались, глядя, как по больничным коридорам ходили, держась за стенки, больные и на врачей в белых халатах. Жена, дородная русая молодая женщина, отдавала Валерию свертки и пакеты, забирала пустые банки из-под еды и сидела недолго – Валерий выпроваживал ее: - Идите, идите, чего здесь девчонкам глядеть…

Альку никто не навещал - она сказала простодушной бабе Кате, что лежит в обычной больнице с гастритом, и Валерий отдавал Альке принесенные женой передачки: - Ешь, тебе нужно сил набираться.

Но Алька и смотреть на еду не могла, было ей очень плохо.

Однажды Валерий повел ее в дальний угол больничного двора, где стояла заросшая кустами беседка, и, воровато оглянувшись, достал пачку сигарет.

- Валера, - простонала Алька, сморщившись, - Ну как в тебя полезет? У тебя же легкие…

- Полезет! - уверенно сказал Валерий, - Я в связи со всякой сракой не намерен отказываться от всех земных удовольствий.

Он кашлял и сплевывал, давясь сигаретным дымом: - Мы еще посмотрим кто кого!

Кашлял до слез, до изнеможения, присев на корточки и сотрясаясь всем телом, снова и снова затягиваясь и рукавом больничного халата вытирая слезы.

- Мы еще посмотрим кто кого!- как мантру повторял он.
 
Алька забрала у него сигарету, затушила окурок и повела к больничному корпусу.

Валерия выписали раньше, и он стал приезжать к Альке в больницу.

- Зачем я тебе нужна - у тебя, ведь, жена, дети? - спрашивала Алька.

- Нам нужно держаться вместе. Пойми, мы нужны друг другу. Все, что за окнами этой больницы – это для здоровых. Никто не поймет тебя, так, как я, а ты понимаешь меня, врубаешься? Мы с тобой на одной волне, а все остальное,.. - он махнул рукой, - Я не верю в сказки про благородство и сострадание: здоровые никогда не залезут в нашу шкуру и не почувствуют то, что чувствуем мы! Ну, да! Да! Будут меня жалеть и сострадать! А мне это не нужно! И тебе не нужно.

Валерий разгорячился и по привычке стал расхаживать перед Алькой туда-сюда: - Я как увижу Иркины глаза, во мне все переворачивается. А ты… Ты - свой человек, понимаешь?

Прошла, казалось, целая вечность. Алька выписалась из больницы и всю зиму провела дома: превознемогая упадок сил и глуша боль выписанными таблетками, она все время проводила с сыном. Они ездили в центральный парк, где любовались нарядной елкой в цветных мерцающих огнях, скатывались со снежных горок и смотрели представление с Дедом Морозом и Снегурочкой. В цирке смеялись над медведями, которые смешно катались на велосипедах, а размалеванный клоун подарил Павлику воздушный шарик.

Павлушка был в восторге – он с бабой Катей так никогда не развлекался, а Алька смотрела на радостного сына, с тоской и тревогой думая о том, что же будет дальше. Но дальше ничего утешительного не было: снимок не показал никаких улучшений, и Альку снова положили в больницу.

Приехавший к ней Валерий хмуро сидел возле ее кровати. У него тоже не было положительных изменений, но он отказался и от дальнейшего лечения, и от предложенной операции.

- Я им не дамся! Эти коновалы… Им бы только отрезать и выбросить! Нужно другие методы искать! Нужно ехать на Алтай, на горные пастбища, там у меня бабка-знахарка, она не таких на ноги ставила: травы всякие, кумыс опять-таки, молоко козье. Прорвемся!

Немолодой мужчина-врач после проведенной повторно химиотерапии сказал Альке, устало потирая переносицу: - К сожалению, мы не боги… Мы не можем увеличить дозу – печень не выдержит... Ваша поздняя беременность спровоцировала рост опухоли. На фоне гормональных изменений в организме... Я сожалею...

Валерий забрал Альку из больницы, отвез ее домой на своей крутой машине и остался у нее – к себе домой он больше не поехал.

Однажды вечером, когда Павлушка мирно посапывал в своей кроватке, Алька сказала: - Приходила твоя жена.

- И что сказала?

- Что я разбиваю семью.

- Какую семью?! - шепотом заорал Валерий, - Ну, какую семью? Ты подумай своей башкой: на кой я им? Деньги?! Я отдал им все: на десять лет вперед ни в чем нуждаться не будут! Решайся, Алька, нужно ехать: сейчас весна, травы скоро пойдут, потом уже поздно будет. Сейчас или никогда.

Алька заплакала: - А Павлушка?

- Ну, неужели нет никаких родственников? Двоюродные там, троюродные?

Алька качала головой: - Есть, но мы не общаемся давно, письма писала – бесполезно.

- Ну, хочешь, я с Иркой поговорю – она баба с понятием.

Алька покачала головой: - Я у нее мужа увела, а ты хочешь ей чужого ребенка подкинуть? Как же она относиться к нему будет?

- Ну, я не знаю: должен же быть какой-то выход! Понятное дело – со старухой нельзя его оставлять!

Алька задумалась и долго молчала. Валерий включил телевизор, стал смотреть какую-то передачу.

- Наташка должна приехать, баба Катя сказала, а той Галина Федоровна говорила: вроде бы насовсем...

- Наташка? А кто это?

Алька ничего не ответила.


Валерий решительно собрался ехать к своей бабке-знахарке в самую глушь Алтайских гор: подготовил машину, привез из дома и загрузил в багажник палатку и туристическое снаряжение – ехать предстояло долго, по горным перевалам, с ночевками и стоянками.

Павлушку они отвезли к бабе Кате, сказали, что едут отдыхать в Горный Алтай, но вернувшись, домой, Алька опять засомневалась.

Валерий разозлился: - Ну, на что ты нужна такая Павлухе? - он сдернул платок с Алькиной головы, - Ему нужна здоровая мать, а не лежащая с судном на кровати! Короче, собирай манатки! - он открыл шкаф и начал выкидывать вещи.

- Не надо, Валера! Пожалуйста, не надо! - Алька зарылась в платок и заплакала. Валерий подошел к ней, обнял, и, успокаивая, стал гладить по лысой голове, плечам, спине.

 Так, обнявшись, они долго сидели, не сказав больше друг другу ни слова, пока не раздался звонок в дверь. Алька завязала голову платком и пошла открывать.

Она ее сразу узнала: тревожные глаза и недоуменная нескрываемая настороженность во всем лице, взгляде и даже походке, когда она вошла в комнату.

- Знакомьтесь, - сказала Алька, обратившись к поднявшемуся с дивана Валерию, - Это – Наташа.


28. Павлушка

Наташа приехала по делам в свой город: ее приглашали на новую работу в Комитет по ценообразованию при областной администрации. В последнее время она плотно занималась изучением новых компьютерных программ, устанавливаемых повсеместно в строительных и проектных организациях, была увлечена новым для нее делом, часто ездила на семинары и на консультации. Ее хорошо знали в комитете и, как опытному специалисту в строительстве, предложили довольно высокую должность.

Наташа поднималась по лестнице к матери, когда встретила бабу Катю с мальчуганом за руку.

- Это что за чудо-юдо? - весело спросила Наташа, наклонившись к мальчишке.

- А это вот наш Павлушка, Алечкин сынок! - Баба Катя любовно подтолкнула засмущавшегося, было, мальчишку.

Наташа слышала от матери, что Алька родила, разменяла квартиру и уехала куда-то, но мальчишку видела впервые.

- Совсем с ним замучилась! - пожаловалась баба Катя, - На дачу надо – рассада уже переросла, да куды ж с ним-то! Алечка строго наказала: никаких дач! Ему ж нельзя на солнышко – он у нас сам, как солнышко!

Баба Катя сняла с Павлушки панамку и погладила его по рыжим кудряшкам. Мальчишка спрятался за юбку бабы Кати. Ошеломленная Наташа присела перед Павлушкой, схватила его за плечики и стала вглядываться в лицо мальчугана.

- Как?! Это Алькин сын? Боже мой! - Наташа больше ничего не могла вымолвить. Мальчишка был точной копией Пашки! Ее Пашки!
Баба Катя, видя, как Наташа чуть ли не со слезами обнимает вырывающегося мальчика, подумала горестно: - Надо бы и Наташе, как Алечке, родить ребеночка. Вишь, как убивается! А что? Сейчас не прежние времена, сейчас можно и без мужа, никто не осудит…

Наташа тем временем помогла бабе Кате занести в квартиру сумки. На подоконниках, действительно, стояла в ящиках помидорная рассада.

- А сама-то Алька где?

Баба Катя махнула рукой: - Ой, Наташенька, и не спрашивай! Алечка-то наша совсем сбрендила: с китайцем ведь живет!

- С каким китайцем? - удивилась Наташа.

- Не с китайцем вовсе! - Павлушка залез на диван и прыгал там, как на батуте, - Не китаец он, а дядя Валер-ра! Мы с ним в домино игр-рали.

Павлушка недавно научился выговаривать букву «эр» и теперь старательно ее проговаривал.

- Один черт! Китаец, он и есть, китаец! Приехали седня утром на огромадной машине, мы, говорят, Павлушку Вам оставим, а сами в этот… как его… Алтай, какой-то, поедем, отдыхать! А у ей же, Наташенька, онкология! Врала мне, врала, два раза в больницу ложилася, что этот у ей… гастрит! Но я дозналась – вижу: сама не своя, бледная вся, как моя смерть! Ну, я ее как к стенке-то прижала, та и призналася: онкология, мол! Ну, ничего, мол, страшного: лечение прошла, теперь вот отдохнуть бы. А у меня же рассада! Куды ж я с ним-то! - баба Катя кивнула на прыгающего Павлика.
 
- Ну, так, давайте, я с ним посижу! Я у мамы долго еще пробуду, дня три точно.

Обрадованная баба Катя кинулась собирать Павлушку: - Я вот кашку ему сварила, забери в кастрюльке, а много ему и не надо: что сама кушаешь, то и ему давай. Я уж, Наташенька, с ночевой поеду, чтобы уж все успеть - ноги-то совсем не ходют! А завтра уж приеду, заберу тогда.

- Пойдешь со мной? - спросила Наташа Павлика. Тот перестал прыгать и спросил: - А ты кто?

- А я Наташа.

- Тетя Наташа? - уточнил Павлик.

- Тетя, тетя! - засмеялась Наташа, забирая у бабы Кати собранную сумку.

- А у меня р-ракета есть! Видела? - Павлик показал игрушку.

- А у нас кот есть!

- А мне мама пр-ривезет кр-рокодила, и он вашего кота съест!

Павлик уже переступил порог квартиры Наташиной матери и поискал глазами, что бы еще съел  крокодил, - И кота съест, и вашу кар-ртину эту съест, и ваши цветы все-все съест!

Галина Федоровна засмеялась: - Это кто же тут такой кровожадный?

- Это Павлушка – Алькин сын, представляешь? Давай-ка завтра мы с тобой, Павлушка, в зоопарк пойдем, там много разных зверей!

Когда Павлика усадили смотреть мультики, Наташа сказала матери: - Баба Катя сказала, что у Альки онкология.

Галина Федоровна ахнула, потом задумалась и сказала: - Надо бы тебе съездить к ней.

- Да куда? Я ж не знаю, куда?

Галина Федоровна обернулась к увлеченно смотревшему телевизор мальчишке: - Павлуша, а ты знаешь свой адрес?

- Кор-рчагина, двенадцать, квар-ртир-ра семь! - не задумываясь, выпалил мальчишка.

***

Когда Наташа вернулась, Павлушка уже спал на разложенном диване вместе с котом. Наташа, не зажигая свет, долго сидела рядом с ним, легонько поглаживая его волосы, и о чем-то раздумывая.

Утром ее разбудил странный резкий звук: звонил не домашний телефон и не дверной звонок. Услышав Павлушкин крик, Наташа кинулась к нему: Павлик, держа в руках мобильный телефон, кричал: - Мама, мама! Мы с тетей Наташей пойдем в зоопарк! А еще здесь кот живет!

Наташа выхватила у Павлушки мобильник: - Алло! Алло! Алька! Алька!

Но услышала лишь трескучий шум, и сразу же - отбой.

- Откуда это у тебя? - спросила Павлика Наташа.

- Мне мама дала, только это секрет! Сказала, что позвонит только один разочек, а мне нужно вот на эту кнопку нажать, - он показал: на кнопке вызова была приклеена бумажка с улыбающейся рожицей.

Наташа нашла в списке звонков последний звонивший номер, но он не отвечал, сколько бы она ни вслушивалась в длинные гудки.

Наташа бросила телефон и прижала мальчишку к себе: - Мой, только мой…, - прошептала она.

29.Последняя страница

Алька закрыла за Наташей дверь и кинулась в комнату. Там, упав на диван и зарывшись в подушки, она долго безутешно рыдала, причитая и отчаянно всхлипывая. Потом, когда слезы закончились, она сползла на пол, обернулась зареванным опухшим лицом к бабкиным часам и начала молиться, стоя на коленях: там к стеклянной дверце была приткнута маленькая бумажка с изображением Николая Чудотворца, вырезанная еще бабкой из какого-то журнала.

Молитв она никаких не знала, но находились какие-то складные слова, и она истово произносила их – простые и понятные. Пальцы сами сложились в щепоть, и она с чувством прикладывала пальцы ко лбу, плечам и груди, кланялась и молила, с надеждой вглядываясь в суровое лицо старичка, который казался ей очень добрым и все понимающим.

Когда были произнесены все придуманные и такие важные, нужные слова, она встала, оглядела комнату и начала прибираться. Собрала вещи в сумку, хотела, было, лечь, но посидев на разобранной постели, снова застелила ее.

Была уже ночь, а Алька снова и снова бродила по квартире, вытерла везде пыль и вымыла окно на кухне. Потом долго стояла под душем, тщательно намылив все тело, закрыв глаза и не двигаясь. Одевшись, она повязала по-бабьи платок и села у окна неподвижной статуей.

Ровно в семь часов она взяла приготовленную сумку и спустилась вниз. Валерий уже ждал ее. Ни слова не говоря, Алька села рядом  и захлопнула дверь машины.

Когда выехали далеко за город, и за окнами стали проплывать бесконечные черные поля и редкие березовые рощицы с зеленым туманом распускающихся листьев, Алька достала мобильный телефон и набрала номер. Услышав родной голос: - Мама, мама! Мы с тетей Наташей пойдем в зоопарк! - а потом тревожное Наташино - Алло! Алло! - она сразу же отключилась.

Через минуту телефон ожил. Глядя на светящийся экран надрывающего мобильника, Алька оцепенело молчала. Молчал и Валерий, только прибавил газу, и машина еще стремительнее помчалась по пустынному шоссе под звуки бодрого марша так и не выключенного телефона.



Конец.