Достали!
- Слышь, Алексеич! Возьми у меня интервью. Достали, понимаешь, падлы, хоть снова на зону окунайся!..
- Хорошо, давай свое интервью. Только, пожалуйста, поменьше ненормативной лексики.
- Да ты чего, в натуре… Я ж тебе, падлой быть, не баран какой-нибудь бритоголовый и не начальник…
- Понятно. Какие проблемы? Только давай сперва, кто ты такой и за какой грех сидел. Представься.
- Ты чего, мент или прокурор? Будто сам не знаешь.
- Я знаю, но ты же не мне, а читателям хочешь свою историю поведать. Так что давай, колись!
- А-а-а,.. ну да. Зовут меня Клык, то есть Иван. Вор-рецидивист. Магазинщик. Четыре ходки. Последние семь пасох отбарабанил полгода назад… Слушай, Алексеич, что ты мне свою машинку в усадку (лицо, снимок - жарг. В.К.) пхаешь! Нельзя без нее? А-а-а, понимаю, ты мою «феню» на слух не запомнишь. Да разве это «феня»? Ты еще «фени» не слыхал. Все-все, не отвлекаюсь, гражданин начальник! Короче, откинулся я по звонку, приезжаю домой. Старушка-мама рада, да и мне в кайф нары на мягкую шконку поменять, маминых пышек похавать. Знаешь, какие мама пышки да оладушки печет: никаких тебе тульских пряников и жамок не надо… Это что ж тут у вас на воле творится? Весь белый свет, падла, перевернулся! Хлеба купишь – свиньи жрать не станут! Из какой параши они его месят?..
- Кто?
- Коммерсанты эти всякие… Помнишь, в Туле хлебушек был? Возьмешь, бывало, лепеху черного «орловского», да и сточишь без помазухи до последней корочки. А сейчас, на хрен, в одних только названиях запутаешься, а жрать станешь - говно говном!
- Вань! Не хулигань! Суть давай.
- Во! У мамы моей соседка, Лариской зовут, крохотная еще была, мелкая такая спиногрызочка. Увидит меня, бывало, и кричит на весь двор: «-Дядь Вань, шоколадку мне скрань!». Вот в ней и суть.
- Скрадывал?
- Чего?
- Шоколадки?
- Покупал. Почти каждый день. Девка всю дорогу голодная ходила. Жалко. И мать моя ее подкармливала. Бывало, сядем с Лариской за стол, это когда я на воле кантовался, мать навалит нам полные миски борща с горкой, ну мы и трескаем наперегонки. Я свою шлемку еле-еле опорожню, упыхаюсь, а Лариска, пигалка пятилетняя, смолотит на едином глазу и говорит матери моей: «Теть Вер, пожалуй, еще один замесик лишним не будет…». Культурная девка… Ее-то старики, ну, родители то есть, алкашами были несусветными. Батя ее потом под трамвай попал, а мать до сих пор бухает по черному. Ни хрена уже не помнит, никого не узнает. Ходит по двору, чкается обо что попало, «крокодильчиков» с себя стряхивает, чертей будто гоняет, и матюкается на всех подряд…
- А что Лариска? Ты интервью-то будешь выдавать, Иван Сергеич?
- Ну что ты заладил: интервью да интервью. А я, по-твоему, что делаю, трактор чиню?.. Во пристал!.. Говорю же, в Лариске вся беда. Помолчи с мое на этапах да в «крытках» – еще и не таким болтливым станешь…
- Ладно, Сергеич, вот тебе вопрос: что случилось с Лариской за те последние семь лет, пока ты зону топтал?
- Ну, давно бы так-то, а то, видишь, уши развесил, а я ему виноват… Выросла Лариска. У нее уже дочка в первый класс пошла. А замуж она выскочила, когда я третий срок тянул. Мать писала, муж, мол, у нее путевый нарисовался. И старше Лариски всего на пяток лет, а уже при «Жигуле» и весь из себя культурный. Меня, мол, не иначе как Верой Ильиничной зовет, здравствуется по два раза на дню, хлеб из булочной приносит и с собакой нашей, Маруськой, то есть, гулять выходит… Она у нас, знаешь, путевая, Маруська-то. Мать ее щенком на помойке нашла перед тем, как мне по третьей ходке подсесть. Пусть, говорит, живет, а то ведь ты, паразит, опять сядешь, а мне и душу отвести в четырех стенах не с кем. Привязчивая собачка. Меня-то сразу признала…
- Вань!...
- Все-все, молчу.
- Да не молчи, рассказывай!
- Во! Хрен тебе угодишь; то молчи, то не молчи… Короче – дело к ночи, скурвилась Лариска на глушняк!
- Вот про это и давай, не отвлекайся больше.
- А ты не отвлекай, не парь мозги, как следователь… Откинулся я, в общем, пышек похавал у мамы, прикинулся в лепешок (костюм. жарг. В.К.) вольный, сходил к бате на кладбище, потом по городу маленько прошвырнулся, во Всехсвятский собор заглянул, свечку Николаю Угодничку поставил и домой. Водяру-то я с детства не переношу. Марафет пару-тройку раз пробовал – тоже не в кайф. Короче, покалякали мы с мамой за жизнь, «ящик» поглядели и спать. Только я по-хорошему вошел в отруб, - бац! У Лариски за стенкой будто пол рухнул. А потом крики, визги, тухлый базар на весь подъезд. Я спросонок чуть в окно не сиганул; примнилось – вязать меня, грешного, снегири расписные (милиция. жарг. В.К.) приканали. Мама моя родная смеется: не дергайся, мол, Ванька! Теперь времена другие, участковый уже дверь твою пинком не откроет. У нас, вон, вся районная милиция с Лариской ничего поделать не может. Слышь, говорит, это она сейчас мужика своего чем ни попадя отоваривает, а потом он ее мудохать начнет до самого утра… Пойти, что ль, Светку, ребятенка ихнего, к себе забрать. Девке в школу завтра, отдохнуть ведь не дадут, храпоидолы… Щас еще бабка Варюшка на площадку выскочит и «караул» орать учнет, «синеглазка» долбаная…
Встала, короче, мама, сходила за Светкой, привела. Ну прямо вылитая Лариска, когда та меня шоколадку «скрануть» просила. Усадили мы с мамой этого детеныша за стол, какой уж тут сон, бабка Варя, мать-то Ларискина, в натуре на площадку выпулилась и принялась блажить на весь подъезд. Мама Светке чаю налила, пышек подвинула. Жуй, говорит, девка и спать иди на диван, место свое, поди-ка, знаешь и где подушка с одеялом, тоже знаешь. А пацанка эта, ты прикинь, Алексевич, глазенками луп-луп и маме моей заявляет: я, мол, пивка хочу, без стаканчика пива я ничего есть не могу. Во, бля, до чего ребенка довели!
- Вань!..
- Вань, Вань… Полвека уже в Ваньках хожу, а такую хренотень первый раз встречаю! Чего тут у вас на воле приключилось-то? Лариска водкой самопальной на дому торгует, алкаши к ней день и ночь как на сходку валят, весь подъезд насквозь проссали, скоро и дом уплывет, разборки тут по ночам устраивают, крутых из себя мастырят, говноеды помоечные!.. Беспредел!
- А жильцы в милицию обращались?
- А то! Один ты что ли умный… Обращались, и не раз, а толку хрен! Я сам к участковому ходил. Базар, говорю, командир, к тебе имею, давай перетрем. Как меня ловить и на кичу (тюрьма - жарг. В.К.) окунать, так вы – вот они! Нарисуетесь, хрен сотрешь, а тут целый дом девятиэтажный, без понтов сказать, как на войне, хоть баррикады от Лариски и всех ее мудозвонов строй… Где власть? Знаешь, чего он мне на это ответил, участковый наш? Ничего, говорит, пока не можем поделать. У Лариски лицензия есть на торговлю спиртными напитками. Не шинкарь она, понимаешь, подпольный, а законный частный предприниматель, магазинчиком владеет. А что по ночам на дому приторговывает и отношения со своим мужем выясняет, так первое еще доказать надо, а второе – их личное дело. Законы, мол, теперь такие: неприкосновенность жилища и невмешательство в личную жизнь граждан. Вот когда они друг друга ухондокают, не приведи Бог, либо еще какие-нибудь неправомерные действия учинят, тогда милиция имеет право вмешаться и пресечь… Вот я тебя, Алексеич, и спрашиваю, что это за такие законы, при которых менты никаких прав не имеют? Ты не думай, что я их словно маму родную уважаю, ментов этих, но ведь без закона никак нельзя. Раньше-то как было? Скажут люди участковому нашему, мужик, кстати, правильный, не борзый и с пониманием, ровесник мой почти что, скажут ему: Антоныч, Клепа опять буянит, бабу свою гоняет, уйми ты его, Христа ради. Идет Антоныч к этому самому Клепе, прижимает его в угол на его же кухне и говорит: еще раз соседи пожалуются, составлю протокол и привлеку по 206-й, понял? И все, Алексеич, и порядок! Затихает Клепа. И никаких тебе нарушений прав человека и неприкосновенности жилища. Нет, оно конечно хорошо – все эти права человеческие. Ты бы при той власти меня, вора, отщепенца и социального нарыва хрен слушать стал бы, а нынче, видишь, даже пропечатать грозишься.
- Коли дашь свое согласие.
- Вон даже как! Согласие мое нужно, гляди-ка. Этак я себя зауважаю и возлюблю. А с Лариской, с Лариской-то как быть? Мама моя, к примеру, советует людям собрать деньги, да нанять крутых ребяток, чтоб разобрались…
Я тут, понимаешь, огляделся на всю твою демократию и никак не просеку, когда было лучше, тогда или теперь. Хоть я и недолго на воле гостил, а помню и товарищеские суды, и профкомы с парткомами, и народный контроль с дружинниками. Может, не все так уж хреново было, как нынче говорят, а, Алексеич?
- В суд ваши соседи обращались?
- Год назад, перед моим освобождением, пришел на зону мужик один. Неделю попарился и на свободу! две пасхи ему дали за хулиганство: отлил спьяну в городской фонтан. Вот его суд продержал в СИЗО почти два года, пока осудил на эти же самые два года. То дел в том суде более важных невпроворот, то судья заболела, то бумаги для протоколов нет, то чернил… Таких, в общем, бедолаг, как этот мужик, полны тюрьмы. А ты говоришь, суд… Не-е-е, при советской власти лучше было: месяц-два – и уженили, и чеши, зэк, на зону, социалистические обязательства труженикам заводов и фабрик выполнять за пайку черного и харч на 14 рублей 50 копеек в месяц…
- Ерничаешь, Иван Сергеевич? Поговорил бы ты так-то при советской власти…
- А ты бы посидел при ней… Знаешь зэковскую поговорку: кто не был, тот побудет, кто был, тот не забудет. Вот я и не забываю… Нынче-то на зонах, конечно, совсем другие порядки. Передачки хоть мешками каждый месяц получай. Это тебе не 5 кг два раза в год после половины отбытого срока. Письма пиши родным и кому хочешь, свиданки – пожалуйста, с мамой или женой, с детишками по телефону покалякать – пожалуйста! Часы наручные, котлы то есть, носи в зоне на здоровье, крестик нательный – так вообще за милую душу. Даже в отпуск тебя могут отпустить домой!
- Ностальгия, Вань?
- Да нет! Я к чему этот базар веду; всю эту какаву с чаем ты можешь иметь при одном условии: веди себя нормально, не кочевряжься, режима не нарушай. А тут, на воле, дали демократию, свободу, а получается беспредел! Я, как ты говоришь, такие же права имею, что и Лариска. Хочу я в своей хате на пупок собственный любоваться или в потолок пялиться, а она, жучка, мне мешает и концов, чтобы мои права защитить, хрен найдешь!.. Так что с Лариской-то делать, Алексеич?
- Не знаю я, Иван Сергеевич! Недавно вот позвонила мне знакомая. Стоянку платную у них под окнами многоэтажки устроили. Хозяин этой стоянки пацанов мелких нанял сторожить, так пацаны теперь ночами то магнитофон на полную громкость гоняют, то на мотоциклах трещат, то, развлекухи ради, сигнализацию на охраняемых машинах провоцируют: сработает – не сработает… Люди тоже обращались и в милицию, и в управу городскую, а воз, как говорится, и ныне там…
-Во, как, значит! Пора мне, Алексеич, снова на зону. А то ведь с вашими непонятками в «дом - хи-хи» попадешь…