Помните детскую загадку: два конца, два кольца, посредине… Ну конечно, помните, кто её не помнит. Надо только сразу сказать, что колец вообще-то было не два, а одно. И совсем не загадочное, обыкновенное колечко. Без изысков, без камушков, со словами по кругу: «Спаси и сохрани». Мамино.
И мама была одна, а вот сестры две: Инна и Нина. Погодки.
Старшая Инна. Красавица, умница, отличница. После университета вышла замуж за генерала. Прямо так сразу и генерал. Ничего, что на двадцать лет старше, зато… Что зато? Да всё, что можно себе представить, и даже больше.
А младшая Нина. Простушка, хохотушка, веселушка. Когда мама заболела, Нина бросила институт почти на дипломе, хотя сестра-генеральша и медсестёр присылала, и любую сиделку предлагала, хоть бы и в воинском звании. Просто Нина не могла допустить, чтобы мама оставалась с чужими людьми. Никто же не знал, что это надолго, и Нина думала, что справится, и изо всех сил старалась, чтобы мамочка поскорее выкарабкивалась из болезни.
Не выкарабкалась. Болезнь распространялась, мама капризничала, характер портился, а Нина всё терпела. Много лет подряд.
Она давно смирилась с маминой болезнью, с безденежьем, с безвозвратно утраченной молодостью. Сестра-генеральша бесперебойно обеспечивала их продуктами, лекарствами, необходимой одёжкой. Для мамы Нина перешивала роскошные сестринские наряды, а на себя давно махнула рукой. Да и выходить она могла только до ближайшего магазина за хлебом или в поликлинику за рецептами для мамы. Никаких подруг, никаких друзей – только безнадежно больная мама. Двадцать с лишним лет.
И вот мама умерла.
Генерал прислал кого надо для оформления похорон. Всё было сделано на высшем уровне. После кладбища сестра-генеральша пригласила Нину пожить у них, но та отказалась, вернулась в пустую без мамы квартиру. Несколько дней лежала, отвернувшись к стене. Сама от себя, никого ведь кроме неё в квартире не было.
На девять дней приехала сестра, помянуть, как положено. Водитель отвёз их на кладбище. Позвали батюшку отслужить панихиду. Помолились. Нина всё удивлялась, что цветы на маминой могилке не завяли, с похорон лежали живые. И почему-то было на кладбище ничуть не горестно, а даже наоборот, как-то хорошо. Но вернувшись домой, обе сестры вдруг разревелись, как маленькие: в голос, навзрыд, безутешно. Потом также дружно затихли и долго сидели обнявшись, глядя на мамин портрет. На нём мама была совсем ещё молодая, счастливая, смеющаяся, какой они её и не помнили.
- А где у нас был сервиз с золотым ободком? – спросила вдруг Инна. – Помнишь, папа из Чехословакии привёз?
- В кухне, в буфете.
- Я хочу забрать, ты не против?
- Бери, конечно.
- И ложечка моя, золотая. На зубок. Их в коробочке две должно быть, твоя и моя. Я возьму свою?
- Забирай обе, мне не надо.
- Ладно. А серёжки с жемчугом?
- Прабабушкины?
- Неужели прабабушкины? – удивилась Инна. – Я не знала.
- Возьми там, в шкатулке, - сказала Нина.
- Вроде и перстень был такой же?
- Да всё там. И брошь с жемчужным букетом, и подвеска.
Инна открыла шкатулку, глаза её загорелись.
- Я прилягу. – Нина легла и отвернулась от сестры.
Сестра перебирала драгоценности. Сразу же примерила серёжки, взяла зеркало, полюбовалась. Потом повертела, рассматривая со всех сторон, проверила замок и приложила к груди прабабушкину брошь. Заметив древнее кольцо, пыталась натянуть его поочерёдно на пальцы обеих рук, но пришлось только на мизинец. Видно, у бабушек руки-то были поизящнее. Затем, налюбовавшись своим украшенным зеркальным отражением, Инна сложила все драгоценности обратно в шкатулку и потянулась за коробкой с золотыми ложками. Оставив всё на столе, пошла в кухню за чешским сервизом. Перебрав каждую рюмочку, каждый фужер, каждый стаканчик, решила заглянуть на антресоли: нужно же всё это было как-то запаковать, а туда, на антресоли, годами складывались пустые картонные коробки.
Кроме пыльных картонок Инна заметила наверху пожелтевшие от времени рулоны бумажных обоев, синюю лампу, которой в детстве прогревали вечно болящие Инины уши, голого пупса с обгрызенными на руках и ногах пальцами, деревянный посылочный ящик с ёлочными игрушками да заржавелые санки. Брезгливо захлопнув дверцы антресоли, Инна собралась уже уходить, но увидела блины на столе.
- Нинка, а блинами-то не помянули! – крикнула она из кухни. – Иди, я чайник поставила.
Сначала сёстры молча сидели за столом, но засвистел чайник, и Нина по привычке подхватилась ухаживать, налила чай, достала сметану из холодильника.
- Надо тебе новый холодильник купить, - заметила сестра-генеральша.
Нина подвинула сестре блины.
- Ой, - обрадовалась Инна, - вот оно, это колечко! Я его маме дарила.
Она взяла Нину за руку, но та одернулась, будто от огня, и спрятала обе руки за спину.
- Это кольцо я оставила себе.
- Как это?
- Так. Пусть будет у меня.
- Почему это у тебя?
- Понимаешь, это единственная мамина вещь…
- Как это единственная? что ты такое говоришь? тут же всё мамино…
- Господи, ну как же ты… какая же ты… – Нина подыскивала слова, будто говорила с человеком глухонемым или совершенно не понимающим по-русски, и головой, взглядом, жестами старалась, чтобы её поняли:
- Это - кольцо - было – единственной – маминой - вещью…
Генеральша, недоумевая таращилась на сестру, даже не моргала, и у Нины просто опустились руки, хотя голос ещё взывал к пониманию:
- Вот это всё… все эти столы, стулья, кровати, картины… понимаешь, они же… ничьи!
Инна будто очнулась:
- Как это ничьи? Они – наши.
- Да, наши, общие, бессмысленные, никчемушные, как всё вокруг… А это кольцо…оно мамино, понимаешь? Мама его очень любила…
- Тем более. Я его заберу.
- Нет! – Нина снова спрятала руки за спину и замотала головой.
- Ну знаешь!
- Всё забери, а кольцо, пожалуйста, оставь мне.
Инна взвилась, вскочила, сделала круг по кухне, злобно цокая каблуками, и нависла над младшей сестрой:
- А ну, пойдём к отцу Николаю! Пусть он скажет.
Отец Николай жил через стенку в соседней квартире, и Инна была уверена, что разумный сосед немедленно повлияет на сестру, поможет ей вернуть мамино кольцо.
А Нина растерялась: «Ещё не хватало батюшку сюда впутывать, забот ему мало!» - подумала она и незаметно сняла кольцо с руки.
- Не надо никуда ходить. – Нина протянула кольцо сестре. – Вот, на, забирай.
И та вдруг обмякла, опустилась рядом на стул, замерла.
– Ну, бери же!
Генеральша будто не замечала мамино кольцо и смотрела прямо в глаза сестре:
- Я хочу по-честному, без обид. Так что идём к отцу Николаю!
- Тем более не пойду. К батюшке идут, когда хотят знать волю Божию, а ты хочешь, чтобы было по-твоему.
Генеральша отвернулась и стала смотреть в окно.
Нина зажала кольцо в руке. Она понимала, что батюшка попросит отдать его сестре, скажет: «Зачем оно тебе? Память, она же не в безделушках. Ты всю свою жизнь посвятила больной маме. Ты любишь её. У тебя мама в сердце. А кольцо подарила Инна, пусть она его и возьмёт».
Инна между тем продолжала смотреть в окно и была уверена, что батюшка скажет так: «Ты всю жизнь содержала больную маму, ничего для неё не жалела, оплачивала лечение, всегда помогала, потому что любила её. Ты подарила ей это кольцо, оно твоё, забирай».
Резко повернувшись к сестре, она вскочила, дёрнула спинку стула и зашипела:
- Нет уж, пусть тебе батюшка скажет! Как он скажет, так и сделаем.
Отец Николай торопился на вечернюю службу, но сестёр выслушал.
- Не можешь расстаться с кольцом? – спросил он сначала Нину.
Нина вздохнула и прошептала: «Единственная мамина вещь».
- А ты? – обратился он к генеральше. – Можешь оставить кольцо сестре?
Генеральша только пожала плечами.
- Тогда так, - сказал отец Николай. - Где сейчас это кольцо?
Нина разжала кулак:
- Вот.
- Вот и хорошо. Значит ты будешь носить его полгода, а через полгода – отдай сестре. И тогда ты, - обратился он к Инне, - будешь носить мамино кольцо, пока не пройдёт полгода. Понятно?
Сёстры удивлённо переглянулись.
- Ну чего непонятного-то? – заторопился батюшка. – Два конца, два кольца…
- Посредине гвоздик! – обрадовалась почему-то генеральша.
- Вас двое, вы одинаково любите маму, а кольцо одно. Что делать? Придётся меняться, чего тут непонятного. Полгода носит одна, полгода другая…
- Спасибо, отец Николай, будем меняться, - пообещала Нина.
- Правильно. А сейчас, прошу прощения, мне надо на службу.
Собираясь домой, Инна предложила:
- Может, поедем со мной? Поживёшь у нас, придёшь в себя, а тут пока ремонт начнут.
- Нет, что ты… Только девять дней…
Провожая в коридоре сестру, Нина сняла мамино кольцо:
- Ладно, пусть уже будет у тебя.
Инна взяла кольцо, зачем-то его поцеловала и обняла сестру:
- Нет. Оно теперь твоё. И не на полгода, навсегда.
Она вложила кольцо в Нинину руку и вызвала водителя к подъезду.
Уже в машине генеральша вспомнила, что оставила на столе драгоценности и чешский сервиз. Она оглянулась на мамины окна и незаметно улыбнулась.
Ей показалось, что это не Нина, а сама мама машет ей вслед.