Я очень люблю смотреть старые фильмы, снятые до моего рождения, разглядывать детали быта и моды, слушать речь...
Хочу поведать вам о том, как нам жилось в 60-е-70-е годы, время веры в коммунизм, тотального дефицита и неимоверной изобретательности советских женщин.
К каким только ухищрениям нам, молодым девчонкам того времени, не приходилось прибегать, чтобы выглядеть современно и красиво. Как весело мы жили, мечтали, влюблялись.
Добро пожаловать в 1968 год.
Когда я училась в восьмом классе, в моду вошли длинные вязаные шарфы и маленькие аккуратные шапочки.
Мне очень хотелось выглядеть стильно. Я мечтала о пончо, удлинённом жилете с бахромой. Я прямо видела себя в голубой накидке и джинсах. Однако американские штаны водились только на барахолке по цене в две месячных зарплаты, а на пончо требовалось много пряжи, поэтому решено было ограничиться шарфом и изготовить аксессуар самостоятельно.
У меня уже имелся навык вязания, потому что в начальной школе к нам пришла новая учительница. Раньше она пела в народном хоре, и теперь каждый день мы начинали с исполнения оратории "Ленин всегда живой , Ленин всегда с тобой, Ленин в тебе и во мне!".
Я очень прониклась текстом и пела кантату громче всех, с каждым куплетом всё больше и больше наливаясь патриотизмом. При этом мне было непонятно, как Ленин умудряется быть "и в тебе и во мне", и что он вообще там делает?
С чувством выводя ноты, я вглядывалась в его прищуренные глаза на портрете и, как молящаяся Дева , мысленно просила его , чтобы он всегда был со мной:
- "в гОре" ( когда у меня украли шариковую ручку с портретом Магомаева)
- "в надежде" ( если надо будет на физкультуре прыгать через "козла", чтобы ноги в полёте растопырились пошире, и чтобы я не опозорилась: сама не рухнула и снаряд не снесла)
- "и в радости" ( папа забыл посмотреть дневник, в котором я за него
расписалась ).
На уроках математики все пионеры доставали вязальные крючочки и начинали плести салфетки. За четверть их набиралось с дюжину. А один мальчишка-хулиган даже связал целую скатерть.
В те времена не принято было выбрасывать порвавшуюся одежду. Её штопали и ставили заплатки. Во время природоведения мы чинили носки и чулочки на специальных "грибках". Некоторые так овладели навыком, что успевали заштопать пятку за 10 минут. За это они удостаивались особой чести: учительница позволяла им чинить свои нитяные чулки. Особо приближённым она пару раз доверила носки собственного мужа.
Мне не довелось подержать в руках гольфы педагога. По рукоделию я была в отстающих, хотя очень старалась и изо всех сил работала иголкой. Я неистово вышивала, высунув язык, и рыча от усердия.
Иногда я получала замечания " прекрати кряхтеть", "не напрягайся так, уколешься". А однажды я принесла домой дневник с записью " Громко кряхтела на уроке труда, пришила подол Огурцовой к манекену".
Я совсем не рассчитывала на карьеру кутюрье, хотя обе мои бабушки были портнихами.
Наш педагог тяготела к народному фольклору, поэтому перед уроком чтения, стоя в рядах между партами, мы голосили:
"Цьематэку, цьематеку мей да сэл, но ритына агрума, но ритына агрума!!".
Это было что-то на латышском.
Потом школьники дружно запевали: "Прощай, Лючия! Грустить не надо! О,белла, чао, белла,чао, белла чао, чао, чао!!".
"Хинди -руси- бхай, бхай", со специальными индийскими телодвижениями.
"No passaran!", с резким прямым выбросом сжатого кулака в спину впереди стоящего.
"О, Сакартвелло, Грузия родная!" - затягивали мы на четыре голоса.
Именно тогда, в 5-м классе, я определилась с будущей профессией. Мне очень хотелось узнать, что такое " цьематеку", "бхай, бхай", и почему в Италии поют песню про наше соседку Беллу Пантелеевну.
Больше всего я любила урок русского.
На русском учительница обучала нас вязанию. Всем отрядом мы осваивали секреты владения спицами.
Мальчишки ловко оперировали терминами "накид", "двойная резинка","скрещённая петля". А ещё я узнала тогда, что в слове "петля " ударение на первом слоге.
Я полюбила вязание, и это умение спасало меня в годы тотального дефицита.
Учительницу вскоре уволили, т.к. она откровенно подворовывала у нас.
От школы её отлучили после того, как она на обеде в школьной столовой нашлёпала нам в тарелки синего пюре, а трёхлитровое ведро с гуляшом и мешок с нашими пряниками вручила моей подружке, настоящей советской девочке, нежной, легко краснеющей и очень ответственной.
Учительница сказала ей:-Отнеси обед в класс, а если кто-нибудь из взрослых поинтересуется, скажи "Это ёжику".
Мою подругу вряд ли можно было назвать могучей, и она волокла сворованное мясо, надрываясь и потея. Проходя мимо учительской, она споткнулась и выронила бадью с гуляшом. Мешок с пряниками раскрылся, и они художественной горкой высыпались на "мясную лужу".
В этот момент из кабинета вышла завуч с "халой" на голове. Она сделала шаг и тут же погрузилась в этот натюрморт.
Дальше - сцена "Чьорт побьери" из фильма " Бриллиантовая рука", только вместо кожуры - подливка.
Я крутилась неподалёку и до сих пор вспоминаю её партийное лицо, когда она, встав со шпагата и стряхнув котлеты с юбки, оглушительно провыла: "Б...ь!!!"
В 1972 году, когда я собралась вязать шарф, ассортимент в магазинах был очень грустным. Изредка, по случаю, можно было купить моток-другой пряжи. В ста граммах было 1800 метров и эти два км надо было смотать в клубок. После долгих поисков мне удалось напасть на экземпляр ядовито- зелёного цвета, ценою в целых пять рублей.
Однако, единственного моточка для шарфа было недостаточно. Тогда я решила вязать не в четыре, а в две нити. Взяла спицы потолще и принялась за работу.
Через два дня изделие было готово. Шарф получился коротковатым и был шириной двенадцать сантиметров.
Тогда я его постирала, и он вытянулся вдвое, однако ширина его тоже уменьшилась.
Эта рыхлая тонкая тряпочка совсем не походила на предмет моего вожделения. "Шарф" не драпировался, смотрелся на моём тёмно-синем пальто инородным телом, резко контрастировал с моим бледным лицом, делая меня похожей на несвежую утопленницу.
Утром, восемь раз обмотанную шарфом, меня увидел мой папа-шутник.
Я как раз любовалась своим отражением в зеркале. Папа спросил " Ты что бинт покрасила?".
И тогда я свернула свою "мечту" в рулончик и забросила вглубь шкафа.
Тем не менее, я добилась своего. Бабушка отдала мне свою старую кофту голубого цвета, я распустила её, и вскоре смогла, наконец, прогуляться в обновке.
Это было счастье. Я шла по улице, смотрела вдаль "невидящим" взглядом , а сама зорко отмечала тех, кто посматривал на меня с интересом. Настроение у меня было по-настоящему весенним.
Фото не сохранилось, но это был действительно добрый шарф ...