Школьная юннатская и колхозная работа.
Мама меня родила 01 сентября 1948 года, спустя три года со времени, как закончилась Великая отечественная война. А сегодня 07 февраля 2018 года исполнилось уже 17 лет, как не стало нашей любимой мамы. В память о маме я и пишу сегодня эти мои школьные и деревенские воспоминания о её и моей работе, когда мама работала, а я учился в школе.
Прошло семь лет со дня моего рождения… 01 сентября 1955 года я пошел в нашу школу в деревне Немойта в первый класс, где отец был директором школы, а мама – учительницей. Школа вначале была семилетней, но в 1958 году Верховный Совет СССР принял закон «Об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в СССР», на основе которого вместо всеобщего обязательного 7-летнего образования было введено всеобщее обязательное 8-летнее образование. Закон о школе в 1958 г. расширил задачи трудового воспитания и подготовки учащихся к практической деятельности в сельском хозяйстве. Все это создавало перспективы для большего развития учебно-опытных участков, делало их базой преподавания биологии. Однако постепенно на первый план выдвигается опытническая работа школьников. Школьный учебно-опытный участок стал учебной лабораторией, где учащиеся получали новые знания по биологии, сельскому хозяйству, проверяли, закрепляли умения, полученные ими на уроках биологии и других предметов.
Школа наша находилась в центре деревни на левом берегу реки Немойтянки и располагалась в двух деревянных зданиях рядом с улицей Коммуны, которая вела к детскому дому, а дальше - к колхозным коровникам и свинарникам. При школе при мне уже был пришкольный опытный участок с садом и небольшим огородом, которым заведовала наша мама. Мама была учительницей химии, зоологии и биологии, а заодно, и заведующей пришкольным участком, где она с помощью учеников выращивала различные гороховые и овощи: боб, фасоль, горох, картошку, помидоры и огурцы. Были здесь, как я помню, и несколько грядок с клубникой... А черная и красная сморода, которая была посажена по краям всего участка, по мере созревания, так и тянула учеников к уже зрелой ягоде, которую можно было сорвать только через дыры в заборе из штакетника, который огораживал пришкольный участок со всех сторон. Но сам участок имел небольшие ворота, которые закрывались мамой на замок… А лезть на участок за клубникой ученики опасались. Как-никак, а муж - директор школы.
Учебно-опытный участок школы должен был иметь, прежде всего, познавательное и воспитывающее значение. Поэтому к организации участка и постановке работы на нем
привлекался весь учительский и ученический коллектив школы, его комсомольская и пионерская организации и даже родительский комитет. Директор школы (мой отец) вместе с учителем биологии (моя мама) тщательно продумали, как будет использован участок, какую площадь займет каждый из его отделов и каждая культура в отделе.
К школьному опытному участку вплотную примыкал и детдомовский сад-огород, где хозяйничали детдомовские воспитатели со своими воспитанниками.Для обработки выделенных участков земли в детском доме имелся свой сельскохозяйственный инвентарь, в частности конный плуг, борона, косы, грабли, вилы. Все воспитанники Немойтовского детского дома привлекались к трудовой деятельности. Старшие ребята заготавливали дрова для отопления помещений; выращивали на приусадебном участке и на огороде овощи и фрукты, а если их не хватало, то привозили из ближайших колхозов по соответствующему распоряжению районного начальства; занимались уборкой территории; готовили баню для помывки ребят; помогали взрослым заготавливать зимой лёд для хранения продуктов в летнее время; проводили мероприятия (спортивные состязания, самодеятельность).
Иногда отряд детдомовцев посылали на работы в колхоз, который носил имя Тимирязева. Ходили ребята в основном на склады, перебирать фасоль, кукурузу, горох и другие крупы. Более подходящими считались работы по уборке колхозного картофеля, когда норма устанавливалась на одного ученика – одна тонна.
В чём же заключалась работа школьников на такого рода участках? Какие деревья и растения они сажали, и какие проводили там опыты? Пришкольный опытный участок у нас был не очень большой – всего соток 5-6. Этот весь опытный участок был разбит на небольшие участки по одной сотке (10 на 10 метров), а эти сотки были закреплены за юннатами во всех классах. В работах на опытных участках принимали участие ученики, начиная с 3-го класса и кончая 7-ым. Те ученики, кто работал на этих участках, были разбиты на отдельные звенья по 7—8 человек в каждом. Было также у нас и три звена садоводческих. Садоводческие звенья занимались весенней посадкой различных кустарников - черной и красной смородины, крыжовника, вишни, яблонь и клубники.
Для хранения и текущего ремонта ручного инвентаря на участке слева от ворот при мне стоял инвентарный сарай. В нем вдоль стен стояли лопаты, мотыги и грабли, были там и полки для хранения шнуров, пил, ящики для секаторов, садовых ножей. Имелись в этом сарае посадочные ящики, носилки, ящики, лейки для полива растений, ведра и корзины для уборки урожая. Над сараем имелся чердак с хорошей вентиляцией, в котором можно было подсушивать после уборки и хранить семенники двулетних растений, початки кукурузы и пр. Кроме того, на учебно-опытном участке недалеко от здания школы имелся небольшой погреб, в котором в зимний период можно было хранить картофель, корнеплоды, луковицы тюльпанов и гладиолусов, клубни георгинов, вазоны с хризантемами, черенки смородины и др. А рядом с ним было место для компостной кучи и хранения навоза.
Что и говорить, сельская местность сама по себе предполагает работу на земле. Пришкольный участок - это была для учащихся своего рода «азбука» земли. Где, как ни здесь, ребята, начиная чуть ли не с первого класса, могли приобрести полезные трудовые навыки, во многом удовлетворить свой интерес к природе, развить свои познавательные и творческие способности. Именно здесь, на участке, формировалось отношение к земле – как основному богатству страны, здесь закладывалась любовь к Земле, к труду, воспитывалось бережное отношение к растениям. Для того чтобы что-то вырастить на земле, надо вложить в это дело много труда, а значит и любви. Своими руками надо посадить, вырастить, увидеть результаты своего труда. Какое это имело огромное воспитательное значение! Летом у ребят проходила пятая, трудовая четверть.
Каждую среду мама проводила в школе занятия мичуринского кружка, на которых юные мичуринцы изучали агротехнические правила обработки почвы, посадки и ухода за посевами. Примерную тематику опытов для учащихся V—VIII классов мама приводила по программам по биологии и сельскохозяйственному труду. Из них она выбирала те опыты, которые были наиболее актуальны и обеспечены семенами. За посевами на опытных и контрольных делянках нужно было ухаживать особенно тщательно: точно и своевременно выполнять агроприемы, предусмотренные агротехническим планом опыта. Обработку междурядий, прореживание, прополки, поливы, подкормки, борьбу с вредителями и болезнями и другие агроприемы нужно было проводить на опытной и контрольной делянках одновременно и очень тщательно, так как различные агроприемы значительно сказываются на росте и развитии растений, влияют на точность опыта. Этим мама, как учитель биологии, занималась всегда особенно тщательно. И не только на пришкольно-опытном участке, но и на своем личном приусадебном участке-огороде. Не зря наша мама неоднократно за успехи в развитии пришкольного опытного участка занимала призовые места на областных и районных слетах учителей биологов.
Дети на лето получали задания: вести дневник юнната и собрать за лето образцы растений для школьного гербария и создать коллекции пойманных специальными сачками насекомых. Дневник — это приложение к собранному гербарию и коллекции насекомых, по которому осенью члены звена отчитывались о своей работе летом на уроках биологии и зоологии, и получали за него оценку. Эти дневниками за 5-й – 7-й классы, которые я вёл три года, я храню и сейчас. В те далекие времена, я и другие школьники этим занимались с большим удовольствием. Я, когда приехал работать в Мурманск, привез для своей дочки Оли часть этих, собранных и изготовленных мною в 5-7 классе, коллекций. Эти коллекции насекомых и гербарии, изготовленные учениками школы, мама использовала в будущем учебном году как школьные наглядные пособия.
Когда была построена наша новая школа, которую ввели в 1964 году, то пришкольный опытный участок при школе, занимал площадь уже целый гектар или даже более. На этих участках, учениками под руководством мамы, был высажен большой школьный сад. Рядом было разбито большое опытное поле, на котором ученики 6-8 классов занимались уже по настоящему полеводством и овощеводством, обеспечивая во многом всех учеников школы горячим питанием, так как при школе уже работала и своя кухня, и своя столовая.
В 60-е гг. пришкольный участок становиться полигоном, где отрабатываются вопросы по сближению школы с окружающей жизнью. Его организация все больше приобретает производственный уклон. Начинают в огромном количестве тиражироваться изыскания местных учителей биологии, заведующих пришкольными участками, по вопросам выращивания овощных, полевых культур, по закладке плодово-ягодного питомника, по возделыванию редких и ценных лекарственных растений. Проводятся конкурсы на лучшие пришкольные участки, собираются совещания школьных активов по этим вопросам.
Были поля по выращиванию картошки (бульбы), капусты, моркови, помидор, огурцов, петрушки, укропа и других овощей. Были поля, где засевались рожь, ячмень, овёс, клевер или тимофеевка, для корма школьной лошади. Школа стала практически жить на самоокупаемости. Летом с началом каникул начиналась наша школьная практика – пололи грядки, окучивали картошку на школьном огороде.
Радовало то, что труды на пришкольных участках не проходили даром. Когда я приезжал в отпуск в деревню и заходил в родную школу, меня радовало, что наши сельские ребята, после практики на пришкольных участках, могли вполне грамотно, с применением современных технологий запросто вести своё личное подсобное хозяйство.
Очень жаль, что наша школа, построенная ещё при моем отце в 1964 году, в 2017 году прекратила своё существование. Из-за недостаточного количества учеников наша 11-летняя школа была признана нерентабельной и закрыта. В прошлом году я слышал разговор, что на базе школы хотят сделать районный дом престарелых и инвалидов, но пока нет денег… А жаль! Быстро всё растащат и разворуют! И останутся от нашей школы, через которую за 53 года прошли тысячи учеников, только одни руины, а детей из Немойты и близлежащих деревень будут возить каждый день автобусами в другую школу за 15-20 километров от нашей деревни...
Но, школа школой, а кроме школы, почти у всех деревенских школьников была еще и колхозная работа в течение всего лета… Как помню сейчас, начал я работать в колхозе с четвертого класса. Сначала работал поводырём лошадей при окучке картошки и кукурузы старшими ребятами. Затем мне доверили уже лошадь и телегу, которые были закреплены за мной колхозным бригадиром Андреем Руколем на всё лето. Также мне уже приходилось ходить и за бороной, боронуя кукурузу и картошку. На лошадях и телеге мы возили лён, сено, кукурузу… После седьмого класса мне бригадир доверил окучник и плуг, а также косу и конную грабилку. Я уже участвовал в кошении сена, а женщины-колхозницы его сушили. Потом с Колей Бутаровичем (Шпаком) мы это сено сгребали грабилкой в кучи. Позже мужики это сено накладывали нам на телеги, а мы его свозили в стога и на конюшню, где его складывали на чердак конюшни. Так, из года в год, я повышал свою колхозную квалификацию. Отец и мать всячески поддерживали все эти начинания, так как все дети моего возраста работали в колхозе в эти годы, и никто из нас от работы колхозной не отлынивал. Так мы закаляли не только своё здоровье, но и свой характер. Было интересно и весело! И никто не хныкал и не распускал нюни. Работали не менее 10 часов в день и считали, что так и надо…
Работа в колхозе начиналась так: утром, часов в шесть, бригадир стучал в наше окно. Мама, в это время суетилась у печи, готовила завтрак и обед.
- Семеновна! Буди работника – пора за лошадьми идти. Лошади находились в ночном, обычно в 2-3 километрах от дома. За каждым из нас, мальцов, закреплялась на все лето колхозная лошадь. В мои обязанности входило: забрать ее утром с поля, работать на ней весь день и вечером, выпрячь ее из телеги и отогнать в поле – в ночное. У меня была спокойная лошадь под кличкой «Буланка», т.е. буланая масть. Клички лошадей, например, были такие: «Малинка» - малиновая масть, «Каштан» - каштановая масть, «Колода» - толстая и медлительная лошадь, «Удалый» - очень быстрый конь, «Пила» - хребет напоминал пилу, «Сокол» - не обогнать было этого коня. Такие клички, обычно соответствовали нраву или масти лошади. В семь часов утра мы обычно собирались у клуба, который был в центре деревни, и шли за деревню в поле искать своих лошадей. На ночь обычно у всех лошадей спутывали передние ноги и оставляли всех вместе на поле, но к утру лошади разбредались кто куда, и надо было еще их найти. Обычно утром на траве было много росы и пока ищешь свою лошадь – по пояс мокрый становишься. Домой добирались каждый сам по себе. Хорошо, если лошади паслись в ночном вместе. А то иногда, иная лошадь отобьется от всех и заскачет на спутанных ногах в лес – до обеда ходишь и ищешь ее. Но это бывало редко. Обычно к восьми утра я приезжал на лошади домой. Мама уже приготовила завтрак – яичница на сале с колбасой, блины-драники или же толстые пшеничные блины плюс молоко или чай. Вот такой завтрак был у меня почти каждый день.
Драники – любимая еда в Белоруссии. Это картофельные блины или оладьи. Картошка (бульба) натиралась на крупной терке, добавлялась только соль - на сковородку и в печь. Вкуснятина неимоверная! С яичницей на сале и колбасой - объеденье. Десяток блинов съешь так и сыт весь день.
Летом, иногда, когда в полдень лошадей одолевали оводы, мы приезжали обедать домой. Но в большинстве случаев, я и мои друзья еду брали с собой: те же блины с колбасой или салом, кусок окорока копченного, луковицу или перья зеленого лука, огурец, редис и обязательно бутылку молока. Вечером, приходя домой после того, как лошадей мы отгоняли в ночное, меня ждал хороший ужин - бульба, тушеная в печи с мясом, овощи разные, опять же – яичница на сале с колбасой и свежее молоко. В колхозе мы работали на таких работах, как окучивание кукурузы и картошки на лошадях, боронование их же, своз сена в стога и кукурузы на силос. Иногда мы косили сено, но это уже было, когда нам было лет по 13-14, а так этим делом обычно мужики взрослые занимались. Мы в основном на подхвате были. И так три месяца. Зарабатывали по 50-60 трудодней. Для примера: окучить 50 соток картошки – полтрудодня, а для этого надо было уж очень-очень постараться. Обычно 25-30 соток выходило, но были и такие ребята, как Коля Буторович (Шпак), который иногда мог и больше полгектара сделать, но это уж без остановки на обед. А мы в полдень обычно распрягали лошадей, поили их у речки и пускали поесть травы. Сами же собирались все вместе на берегу речки, выкладывали в общий котел все свои запасы, кто что принес, и начинали обеденную трапезу. Попутно, облазив все обрывистые берега речки, мы налавливали по два-три десятка раков. Это на вечер - домой.
А вечером, промытые и сваренные с огородним укропом, раки стояли у нас на столе и манили призывно своим запахом. Всей семьей мы садились за стол и трапезничали. Что и говорить, раки были очяень вкусны! То ли оттого, что были сварены во дворе в большом чугунке как-то особенно, то ли оттого, что мы их давно-давно не ели. Раки как семечки, – оторваться невозможно! И вот уже губы саднят от соли, от потертости рачьими панцирями, но все тянет и тянет! И так до тех пор, пока последний рак небыл съеден... А курам и уткам все остатки от раков мы выбрасывал во двор. Через полчаса от раков оставались только одни панцири. Так было всегда - в хозяйстве у нас ничего не пропадало!
Убежден, что каждый рожденный в СССР и захвативший кусочком своей сознательной жизни тот строй и образ жизни периодически задумывался о своей той советской жизни. Не в плане «как я себя там вел», а хорошо было или плохо. Обязательно сравнивал жизнь до и жизнь после. Я не хочу брать во внимание представителей двух крайностей... Одни оголтело кричат, как все было плохо, и какие мы были угнетенные и напуганные, другие, наоборот, с пеной у рта доказывают некие преимущества и даже победы социалистических завоеваний. Я хочу на своем примере проанализировать тот мир без политического, экономического, идеологического и какого-нибудь другого подтекста.
Нам повезло потому что мы, в том числе и я, жили в советской, послевоенной стране. Люди во время войны так навоевались, что им всем надоело кого-то убивать и самим погибать. Хотелось ЖИТЬ, жить и работать, рожать детей, а рождённых детей хотелось любить и беречь. И очень долго никому больше не хотелось воевать... К детям было особенное отношение - это чувствовалось в моё время. Ведь ребёнка обмануть невозможно,так как пока у него нет настоящих мозгов - он живёт сердцем.
В СССР улица для детей была вторым, если не первым домом. Бесконечные игры в прятки, в салки, в чижа, в слона, в ножички, в расшибалочку, путешествия в какие-то далекие и интересные места – «за гаражи», «на Черную гору», «за красные дома». Самое страшное наказание – не пустить на улицу. Оттуда несутся крики ребят, там происходят захватывающие вещи – а ты заперт дома. Даже строгие мамы не выдерживали больше получаса: «Ладно, иди гуляй». И ребенок ракетой выстреливал на улицу…
СССР был раем для детей и стариков. И есть такое определение, что общество, в котором детям и старикам живется лучше всех, и является по-настоящему прогрессивным и цивилизованным. Детская безоблачная лафа продолжалась лет до 14-и: было очень интересно, много увлечений, спорт. Сейчас в России (да и во всем мире) действует принцип: человек человеку - волк. Кто кого раньше сожрет. А дети и старики самые слабые и беззащитные. Поэтому им сейчас живется хуже всех. В СССР действовал другой, разумный, человеколюбивый принцип. С разрушением СССР весь мир покатился в пропасть, а не только Россия. Простым людям, работягам не нужны были ни загранкурорты, ни джинсы американские, как и их свобода слова, которую сейчас не знаешь, к чему приложить. У нас были свои простые, но сочные, взахлеб, радости, которых мы лишились...Богатых людей в моё время было мало, а нищих не было почти совсем. Все жили, работали и не боялись за завтрешний день. А вот сегодня (2018 г.) самый главный враг, это уже не война, а наше родное государство.
Помню, как в конце 50-х и начале 60-х годов, я работал на кукурузе – «королеве полей». Если в 1954 году посевы кукурузы в СССР составляли 3,5 миллиона гектаров, то к 1960 году их площадь должна была вырасти до 28 миллионов, то есть примерно сравняться с площадью освоенной целины, решил пленум ЦК. Средняя же урожайность должна была вырасти за счет использования селекционных сортов с 13 до 25-30 центнеров с гектара, что было бы сопоставимо с американскими показателями. В записке, подготовленной Хрущевым для президиума ЦК КПСС в январе 1954 года, была указана и урожайность в США; 26,2 и Канаде; 36,6 центнера с гектара. В Днепропетровске для работы по выведению новых холодостойких сортов перспективной культуры был создан Всесоюзный научно-исследовательский институт кукурузы. К селекционным и агротехническим разработкам были подключены все сельскохозяйственные вузы страны, ученые Тимирязевской академии. А наш колхоз в деревне Немойта носил имя Тимирязева. Как тут не стараться и не растить всем колхозом эту королеву? Вот мы и старались вовсю – и стар, и млад! На местах выполнять директивы центра решили нахрапом ; под лозунгом «Дадим Родине 50 центнеров чудесницы с гектара!» кукурузу сажали везде, не обращая внимания ни на климат, ни на наличие или отсутствие сельскохозяйственной инфраструктуры.
В 1959 году Хрущев отправился в США с визитом ; отношения с администрацией Дуайта Эйзенхауэра у Москвы заходили в тупик: Вашингтон критиковал политику СССР в отношении Венгрии, где за три года до этого советскими танками было раздавлено антикоммунистическое восстание; две страны не могли решить, что им делать с разделенной Германией и как преодолеть последствия Суэцкого кризиса 1956 года. Посетив столицу США, Лос-Анджелес и Сан-Франциско, Хрущев отправился в Айову, на ферму к Гарсту. «Я ходил и восхищался. Вот как у Гарста все трубы, вода, полив, кукуруза. И самое главное, какая она огромная!» ; вспоминал впоследствии Хрущев.
Поездка на кукурузную ферму в Америку только подстегнула первого секретаря в желании раз и навсегда приучить советскую деревню к кукурузе. «Гарст преподал нам добрый урок. Спасибо ему. Я это говорил тогда и повторяю сейчас. В ту пору я поставил в правительстве вопрос о покупке американских заводов. Мы обсудили дело, подобрали людей и послали в США ознакомиться с их системой. Потом купили несколько заводов и разместили их в тех районах, где больше всего выращиваем кукурузы: на Украине и Северном Кавказе, главным образом, на Ставрополье и Краснодарщине. Потом решили купить какое-то количество семенного материала, чтобы попробовать на нашей почве лучшие американские сорта силосного назначения. Да и помимо этого, сколько доброго сделал для нас Гарст!» - вспоминал Хрушев.
Я жил в деревне в кукурузную пору Хрущева Н.С. Кукуруза у нас не очень росла, но мы все время ей занимались - сажали, окучивали, срубали и свозили на лошадях в силосную яму у мельницы - на силос. Недалеко от детского дома, у мельницы, была сделана большая силосная яма. Там делали силос из кукурузных стеблей и початков, которые мы на телегах свозили с полей. Детдомовцы в этом деле не участвовали, но кукурузные початки постоянно ходили воровать. Нас это задирало, и начинались настоящие кукурузные войны, т.е. мы начинали драться этими кукурузными «гранатами» с детдомовцами. Когда мы ехали на верху телеги с кукурузой, которую везли к силосной яме, детдомовцы старались своровать с телеги эти самые кукурузные початки. Тогда мы сверху и старались им «засветить» в глаз этой, почти килограммовой гранатой или в лоб. Они нам, конечно, давали сдачи. Но запас гранат был на нашей стороне, да и сверху запускать их было более удобно, но иногда фингалы под глаз получали и мы - извозчики. Когда яма заполнялась полностью, но не была еще закрыта – устраивалась «большая война». Собиралось большое количество деревенских ребят, которые занимали верхние этажи трехэтажной мельницы (в то время уже неработающей), предварительно загрузив третий этаж «кукурузными гранатами», предназначенных для атакующих снизу детдомовских ребят. Детдомовские пытались ворваться на верхние этажи мельницы и водрузить там свой флаг, а мы, деревенские, отбивали их штурмы. Не помню, чтобы мы когда-либо дали детдомовцам поднять свой флаг. На мельнице войны и игры шли очень часто – это было наше любимое место для игр в детстве.
Расплата за авральную и плохо подготовленную кампанию наступила быстро. Уже осенью 1962 года ЦК КПСС и союзный Совмин издали постановление «О наведении порядка в расходовании ресурсов хлеба», ограничив продажу хлеба до 2,5 килограмма в одни руки. В стране просто перестало хватать зерна для помола. Белый хлеб и пшеничная мука во многих регионах покинули прилавки, в черный хлеб, оставшийся в булочных, подмешивали кукурузную и гороховую муку. Советские газеты запестрели рецептами готовки пирогов и запеканок из черных и белых сухарей.
У нас были «колхозы» для школьников с июня по ноябрь… В августе для нас заканчивалась кукурузная эпопея и скоро должна была начаться школа. Однако, приходя 01 сентября в школу, мы учились лишь несколько дней, а потом шли выполнять свой интернациональный долг - на «картошку». Это обычно начиналось в середине сентября и заканчивалось, в зависимости от погоды, ближе к ноябрю, с перерывами на учебу во время дождя. Приходилось ковыряться в земле, таскать ведра или пудовые корзины и проделывать километровые перемещения по полю. Помню очень хорошо, что в 6-м классе за один день я собрал и сдал за день одну тонну картошки. Много это или мало для 12-летнего школьника? Попробуйте и тогда узнаете! Начинались эти «колхозы» с приходом школьников в четвертый класс и заканчивались в восьмой. Картошка или Бульба у нас начиналась в середине сентября, и заканчивались, в зависимости от погоды, ближе к ноябрю, с перерывами на учебу во время дождя. Надо добавить, что работали мы тогда не за гроши, а БЕСПЛАТНО.
Помню, с каким удовольствием мы делились бутербродами с домашней колбасой с детдомовцами, а они поили нас сладким чаем из термосов. Помню вкуснейшую холодную колодезную воду, которую нам привозил в деревянной кадушке колхозный дед. Помню только положительные эмоции. Может это и правильно было, чтобы прививать нас к труду? А может это было подло и низко? Я не знаю. Это было и все…
Кстати... Вспомнил нашу любимую песенку, переделанную на мотив «Ой цветет калина...» «Ой цветет картошка, зеленеет лук. По полю крадется колорадский жук.
Он ползет, не знает ничего о том, что его поймаете Вася агроном. Он его поймает - в Сельсовет снесет. В баночку посадит и спиртиком зальет».
Когда заканчивалась картошка-бульба с наступлением заморозков, мы, наконец-то, начинали учиться. Мне из уроков больше всего нравились география, история и литература, а также геометрия и труд. Ну и физкультура, конечно, – на первом месте. Не любил немецкий язык и алгебру. В школе я был знаменосцем. На всех праздниках я нес впереди колонны школьников и учителей знамя школы. Возможно, знаменосцем я был потому, что отец был директором школы, а может - за хорошую учебу, - не знаю. Пробовал быть барабанщиком и горнистом, но ничего из этого не получилось – медведь на ухо наступил с детства. Мама преподавала нам зоологию, ботанику и химию. Отец – литературу и немецкий язык. Учиться меня особо дома не заставляли. Как я делал уроки – уже не помню. Но помню, как мама меня научила однажды, что надо готовить уроки всегда! И на всю жизнь! Видя, что я вечером не готовил уроки по химии, она меня предупредила, что завтра на уроке спросит меня. Но я не придал этому никакого значения – думал, что шутит, так как недавно я ей отвечал в классе урок. Но на следующий день она сразу же вызвала меня к доске и попросила ответить урок. Я урока не знал и молчал. Тогда она громко сказала:
- Ставлю тебе кол, т.е. «1» - садись! Мне было так стыдно, что после этого, уже впоследствии, мне не надо было напоминать об уроках. Так сказать – урок на всю жизнь. Отца я боялся подвести, поэтому всегда старался выучить его уроки – к тому же я очень любил читать. Электричества в деревне не было до 1962 года, и уроки делали при лампе или керосиновом фонаре. Я забирался на печь после выполнения письменных уроков и готов был читать до утра. Мама ночью вставала и гасила лампу, чтобы я спал. Тогда я брал электрический фонарик, забирался под одеяло и читал дальше. А утром мама еле могла меня разбудить, так как… надо было идти в школу. Эта привычка осталась у меня на всю жизнь – без книги заснуть практически не могу. Зимой, в свободное время, мы проводили на лыжах и санках. Недалеко от детского дома протекала наша речка, которая делила деревню на две части. На нашей стороне у речки была горка, которая называлась «У груши». С этой горки - в сторону речки был уклон. И по тем временам этот уклон нам казался очень большим. Там, «У груши» - до самой темноты, мы катались на лыжах, санках и «козлах».
Зимой, мы, дети 10-14 лет не только катались на лыжах и коньках, но и много занимались по домашнему хозяйству - нужно было помогать маме. В мои обязанности, пока мама и папа были в школе, входило следующее: покормить всю скотину – корову, свиней, собак, кур, кроликов и другую живность, кроме котов. Коты обязаны были сами себя кормить, так как в те времена было много мышей и даже крыс. У нас были очень хорошие коты. Почти каждый день они ловили мышей и крыс, а иногда и птиц.
Второй зимней забавой были коньки и хоккей. Как только замерзала речка или болотце, недалеко от нас расположенное, мы уже были там. Пробовали сначала ходить по тонкому льду. Бегали по нему, а он под тобой потрескивал и прогибался волной. На речке, через молодой лед, часто было видно рыбу. Мы делали из деревьев так называемые колотушки, бегали по льду и глушили рыбу ударом о лед. Рыба стоит подо льдом и ее хороша видно. Подбираешься потихоньку к ней и со всей силы - «Бах»!!! И рыба тут же кверху пузом переворачивается и течением ее несет. Тут надо вовремя забежать наперед, куда рыбу несет течение и пробить лед, чтобы ее достать из воды. Иногда попадались неплохие экземпляры щук - все было какое-то подспорье для семьи. В те времена в магазинах рыбу было не достать. Иногда привозили мороженую треску – радость для всей деревни, но не всем ее хватало. Помню, отец приносил домой треску весом килограмм по 15, наверное. Ели мы такую тресочку, наверное, целый месяц.
Когда же устанавливались сильные морозы и лед на ставке достигал нужной толщины, мы начинали мастерить карусель. Ничего сверхсложного она из себя не представляла: насаживали на вмороженный в лёд кол конфискованное на скотном дворе колесо от телеги и крепили к нему два шеста – длинный, к которому привязывали санки, и короткий – для разгоняющих. Желающих улечься животиками на санки всегда было предостаточно. Санки неспеша начинали свое вращение, неотвратимо приближаясь к тому моменту, когда лежащий на них, помимо своей воли, едва заметно для себя, начинал ослабевать хватку. А до сей поры над ставком разносились возгласы восторга, неописуемой радости. Еще несколько кругов сумасшедшего вращения, и они (звуки радости) начинали сменяться воплями, в которых слышны были испуг и страх.
А ещё зимой забавой для нас были коньки. Конечно же, первые уроки катания неизбежно сопровождались падениями и небольшими травмами. Один из методов обучения заключался в следующем. Обучаемого с двух сторон брали под «белы» ручки и разгонялись вначале втроем, а затем отпускали обучаемого в свободное скольжение. Но длилось сие действо недолго: расползающиеся в разные стороны ноги явно не желали повиноваться, и все заканчивалось приземлением на «пятую» точку. Ну а если, упаси Господь, попадал коньком в трещину, то, по закону физики, всей своей нелепой фигурой падал вперед. Иногда и поднимался с уже раскрашенным собственной кровушкой носом. Но лиха беда начало! Конечно же, такой расклад никак не охлаждал пыл ученичков, и все повторялось до тех пор, пока не научишься твердо стоять на своих двоих (то бишь на коньках).
Когда лед становился толще, делали клюшки из лозы кривой и гоняли весь вечер в хоккей. Домой я приходил мокрый - с ног до головы от пота, но счастливый и радостный. Не могли дождаться следующего вечера, чтобы снова пойти играть в хоккей. Коньки были в основном «снегурочки» - с загнутыми носами и редко у кого – настоящие «хоккейки». Привязывали коньки шпагатом или кожаными ремнями прямо на валенки. Вода на валенках замерзала и через какое-то время - это был настоящий монолит. Дома валенки так и оставляли в холодной прихожей, не развязывая их и не снимая с них коньки. Зато, назавтра, ноги засунул в валенки - и готово, можно бежать на речку.
Таковы были наши зимние забавы и, это не считая построек снежных горок, снежных городков, лыжных походов по ближайшим окрестностям... Зима для всех детей одна.
Весна приносила нам, детям, много радости и новых впечатлений. Тает снег, бегут ручьи, травка зеленеет, птички с юга прилетают, коров в поле начали выгонять. Весной делали и вывешивали везде в саду скворечники. На березе, которая росла перед домом, я повесил семиэтажную квартиру для скворцов – все семь квартир были заселены и скворцы прилетали в эту семиэтажку много лет подряд. Отверстия в таком скворечнике я делал в разные стороны, чтобы скворушки не мешали жить друг другу. Под крышей нашего дома несколько ласточек делают одновременно свои гнезда – интересно наблюдать, как ласточки куда-то улетают, затем в клювике приносят глину и начинают ее приделывать (приклеивать) к фронтону крыши под самым козырьком. И так день за днем появляются все новые гнезда – иногда штук 7-8. А потом наблюдаешь, как птенцы появляются на свет, как их кормят родители, и, наконец, как они впервые вылетают из своего гнезда. Интересна и наблюдательна жизнь в деревне. Мы, дети, все впитывали в себя, как губка – и хорошее и плохое. Да весна очень хорошее время года, но лето – лучше.
Я вспоминаю июль – пора сенокоса. Сколько раз я помогал родителям в заготовке сена для своей коровки – Лысени. Горячее время – нужно успеть заготовить на зиму любимое лакомство для кормилицы. Деревенские жители с раннего утра и стар, и млад – все на покосе. Только-только солнышко выпило луговую росу, а уже «стрекочут» деревенские косилки. Под их косами зелеными пластами будут ложиться душистые травы. Летят срезанные под самый корень тимофеевка, мятлик, лисохвост, колокольчики. Скоро сгребут их граблями в маленькие стожки, а потом сольют в один большой стог.
В пору сенокоса - одурманивающий запах свежескошенной травы. Никакими словами не передать то очарование и колдовство, которое вдруг окрыляют моё сердце! Солнце поднимается все выше и выше. Становится жарко, появляются назойливые мухи, и мы прекращают работу...
Помню, как я с моим другом Колей Контей и с нашим песиком Пиратом уходим в лес. В лесу нет того раздолья, как на поле, но хорошо в нем в жаркий полдень. И чего только не насмотришься в лесу! Белая кудрявая березка с душистыми резными листочками, рядом дрожит серая осина, а вот и коренной дуб с вырезными листьями. Из травы глядит беленький глазок земляники, а рядом краснеет душистая ягодка. Лес начинался не сразу и не вдруг. Прежде разбегались по поляне молодые, пушистые елочки, как взъерошенные медвежата. Под ними часто находили мы белые грибы. Затем встречал грибника звонкий, зеленый осинник, где водились в изобилии подосиновики - самые красивые в мире грибы. Красноголовики - так называли их в наших лесах. Между стволов осин клубился по утрам солнечный дым - это утреннее солнце бросало сквозь листву первые лучи и словно зажигало пожар в лесу. Каким тогда неведомым и манящим представлялся мне за частоколом стволов бескрайний лесной мир! Где-то отсчитывает года кукушка...
Но вот лес внезапно кончается и у нас на пути заросли крапивы в человеческий рост, в рост взрослого человека - а для нас это целая чаща. Крапива своими причудливыми, резными листами будит воспоминания о книжных африканских джунглях - настолько она диковинная, какая-то нездешняя, непривычная глазу своим пугающим величием. Возникает вопрос - прорубаться нам с Колей мачете(складными ножиками) сквозь джунгли или обойти, теряя лицо героев? Нет, конечно, вперед, только вперед! Пять минут мужественной борьбы - и мы, как герои с волдырями на щеках и голых коленках вырываются из чащи. И вдруг - впереди обрыв и что же - река! Наша река Немойтянка. Она сделала крутой изгиб и мы прошли насквозь вытянутый лесной язык. Но какая красота! Мы, ещё малые дети, что мы, казалось бы, понимали тогда, но мы замерли, завороженные красотой этого места. Сквозь изогнутые, янтарные ветви сосен открывалась река, тихая, безмятежная, с песчаной отмелью на том берегу, не оскверненном ничьими следами. Мы стояли на высоком пригорке и прямо над рекой извивались, как змеи, выползавшие с краю сосновые корни. А сколько хватало взгляда, до края земли опять лес, лес и лес и ему нет конца... Мы, усталые, но веселые и довольные возвращаемся вечером домой. Мама разводит костерчик у летней печки, и вся семья дружно ужинает на летней веранде.
А после ужина был закат! Это немыслимо описать. Кто видел закат над рекой, тот поймет. Малиновое солнце, прощаясь последним лучом, рисует огненную кромку на сиреневых облаках и валится в глубь, за вершины деревьев...
Казалось тогда, не будет конца и нашей жизни, и нашей дороги, раскинувшей как на ладони незнакомый, огромный и манящий мир. С тех пор прошло много, очень много коротких, человечьих лет. Дорогие просторы! Вернусь ли я к вам когда-нибудь? Бог знает. Я прожил уже большую жизнь и понимаю, что в одну реку(ту самую реку) не входят дважды. Кто может вернуть моё ушедшее детство? Да и зачем? Но до сих пор я в памяти карабкаюсь на высокие холмы, поросшие изогнутыми соснами, пью ледяную воду из родника, бьющего султанчиком, взметая золотые песчинки, иду по широким полям, глотая медовый воздух- и так всю жизнь- навстречу встающему солнцу - и до самого конца моей жизни...
С началом сенокоса в колхозе школьники опять на переднем крае – кто на лошадях, кто с вилами и с граблями – работы хватало всем… Приехав на место, сразу включаешься в работу – нужно ворошить сено, чтоб оно лучше просыхало, потом загребать его в валки – подбирать, подчищать за конными граблями. Подсохшее сено начинают сгребать обычно после обеда, а иногда, если погода позволяет, то и раньше – кто сгребает, кто намётывает вилами на телеги, а потом ребята на лошадях отвозят к копне, кто подгребает, кто носит на вилах или в охапках на граблях. Мётальщик с «топтальщиком» довершают процесс, складывая аккуратно сено в стог. Народу тогда на сенокос в конно-ручное звено выходило много – школьники, пенсионеры, отпускники, учителя, – все дружно помогали колхозу. Доярки, отдоив утреннюю дойку, тоже шли на сенокос. Работали дружно, с шутками, смехом с утра до позднего вечера. Надоедали только овода и слепни, особенно в жару и безветрие от них не было никакого спасения…
Класса с четвертого-пятого мы также выходили осенью на колхозные поля помогать в уборке льна колхозу.
А вот что пишут газеты сегодня: "Если школьников до 14 лет привлекают к любым видам работ, это незаконно, независимо от их согласия и согласия родителей, даже если это происходит не во время учебного процесса. Дети до 14 лет работать не имеют права. Если школьников с 14 до 16 лет с их согласия и согласия родителей все-таки привлекают к любым видам работ, то это должно быть только вне рамок учебного процесса, с соблюдением норм трудового законодательства (заключение трудового договора и проведение инструктажа по охране труда). Если учащиеся и их родители откажутся от таких работ, то они ничего не нарушат и ответственности не понесут. Если учащихся будут все равно заставлять осуществлять такую работу, то это будет являться ничем иным, как принудительным трудом. В этом случае можно обращаться с жалобой в Государственный департамент инспекции труда, прокуратуру или суд. В данном случае – закон на стороне детей и их родителей". До чего же мы докатились! Поэтому сейчас и растет поколение тунеядцев и разгильдяев, которые работать не хотят, а знают только одно: «Дай, дай, дай! Вы мне обязаны дать всё бесплатно!»
Я помню: жаркий бани пар,
Вкус молока парного, плюшек,
Как на веранде летом спал,
Крик петуха и запах хрюшек.
Походы в лес, и сбор грибов,
Рыбалку, карасей из пруда,
Как я бродил среди лесов –
Моменты эти не забуду.
Я помню: щи, блины из печки
Горячий чай хлебал из блюдца,
Смотрел как пар идёт от гречки
И ласточкины гнёзда вьются,
Тот сладкий запах сенокоса,
Уколы травок под одеждой,
Грибов приятный запах носу,
Храню моменты эти нежно.
В деревне ребенок быстро учится быть самостоятельным, не теряя своей детской наивности. Он чувствует себя полноправным членом семьи. С малых лет дети в деревне видят, как живут взрослые, как трудятся. И постепенно сами начинают делать все взрослые дела. Ну, где в городе ребенок в 7 лет узнает, как удить рыбу, как ухаживать за коровой, как подкопать картошку и испечь её в костре. Да и сам костер! Мы могли жечь костер в любое время, собираясь с друзьями где-нибудь в лесу Котово, куда часто делали вылазки с ранней весны и до глубокой осени. Никто из взрослых не боялся, что мы спалим что-то или обожжемся. В 10 лет я уже умел варить уху и печь в костре картошку на обед, работать в огороде, ходить на рыбалку, кормить кур, свиней, мог даже доить корову и топить печку. И я не считал, что это слишком трудно для меня. Конечно, не всегда мне хотелось полоть грядки или выкидывать из хлева навоз, не очень я любил и таскать воду из колодца в баню, но я знал, что я это должен был сделать, а после работы меня всегда ждут на улице мои друзья с любимыми играми. Мы играли целыми улицами: «Чижик», «Штандер», «Лапта». А наши соревнования по футболу и волейболу! Это было что-то! Ребята играют, а за них вся улица болеет…
После 8 класса мы считались уже почти взрослыми, и я решил не зарабатывать трудодни на колхозных полях, а получать твердую советскую валюту – рубли. Случай такой подвернулся. Группа шабашников приехала в колхоз и начала строить по договору для колхоза зерновой ток из кирпича и бетонных плит. Им нужны были подсобники, или по-другому – чернорабочие. Вот, мы с Гришкой (Ховруком) и нанялись к шабашникам в подсобники за 50 рублей в месяц. В то время хороший взрослый велосипед стоил 50 рублей. А раз я собирался заканчивать десятилетку – без велосипеда мне было нельзя. До Сенно - 10 километров. Пешком не находишься… Вот у меня и была мысль: за лето заработать рублей 200, чтобы хватило на велосипед, костюм и прочие расходы и чтобы потом не просить денег у отца. Шабашники мне с Гришкой пообещали за хорошую работу еще и премию выдавать ежемесячно рублей 20-25. В колхозе и за три месяца 100 рублей не заработаешь, да еще не отдадут вовремя, а только к зиме - зерном, картошкой и прочей натурой, а не деньгами.
Работали мы с Гришкой как звери – старались. Гришка был, правда, на 2 года старше меня и намного сильнее. Он зубами в школе поднимал стол учительский. Я тоже не был хиляком, но мне было куда тяжелее. Работа заключалась в перемешивании бетонного раствора и его подноске на носилках к каменщикам, которые клали стены. Также мы таскали им кирпичи, железобетонные плиты и блоки. На носилки обычно клали до 50 кирпичей и несли их к нужному месту, а эти носилки были весом почти 200 кг. Руки трещали, но мы носили и не стонали. Хуже стало, когда начали выкладывать второй этаж. Носилки с кирпичами и бетонным раствором надо было по наклонным мосткам поднимать на высоту второго этажа. А зерноток должен был быть в три этажа… Но, и здесь мы успешно справлялись! Уж очень хотелось премию заработать. Мускулы развивались с каждым днем, и чувствовалось, как силой наливаются мышцы. Закалка была для нас хорошая. Мы за июнь вышли на уровень второго этажа. Домой приходил еле живой. Даже футбол гонять не хотелось идти. Но в клуб на танцы – это обязательно. Девчонки только и ждали таких орлов, типа меня. Мой друг Шурик был красавец, и девки липли к нему, как мухи на мед. Мне тоже не хотелось отставать от друга… Поэтому, придя с работы, я быстро мылся, переодевался в узкие брюки и стильный пиджак, купленный мне в Сенно, по случаю успешного окончания 8-летней школы, и бежал в клуб в кино и на танцы.
А после школы я поступил в ЛМУ – Ленинградское мореходное училище. И наступила совсем другая у меня жизнь – морская. Но с деревней я связь не терял никогда.
Даже когда человек лежит на смертном одре, он понимает, что самые чистые воспоминания – это воспоминания из детства. Нет ни долга, ни обязанностей и обязательств – лишь чистая детская улыбка.
Как я скучаю по деревне, тоска в душе хоть волком вой… По той родимой стороне, где тишь, блаженство и покой. Мне те края ночами снятся, и лес и речка и луга. Места, где аисты гнездятся, и с камышами берега. Где снег зимою, выше крыши, и от мороза дым столбом. А летом в утренней тиши, поёт луч солнца соловьём.
Как я тоскую по деревне, по дому детства своего. Там где за печкой на бревне, зарубки роста моего. По тем местам, где босиком, с зелёных трав росу сбивая, я малолетним пастухом, гонялся в поле, бед не зная. Где я ведёрко с клюквой нёс, по не замёрзшему болоту. Иль поутру, на лыжах, в лес, с отцом и другом - на охоту.
Как я грущу по той деревне, где пахнет сеном с молоком. Там где наличник на окне, мы с Контей ладили вдвоём. Там где уют зимой и летом, и вкусный бабушкин пирог. И где укроет теплым светом, лишь в дом шагнёшь через порог. Где жаркий дух от русской печки, и чугунки бурля, кипят. Где кот с собакой на крылечке, в обнимку, тихо, мирно спят. Как я скорблю по той деревне, теперь которой уже нет. Что в чистом утреннем тумане, во снах я вижу много лет…