Метод, который можно было бы назвать герметичным, заключается в сравнении «похожих» фрагментов "Слова о полку Игореве", в наложении одного фрагмента на другой и сравнении их.
Этот метод может пригодиться и в том случае, когда нужно восстановить отдельные незначительные, вольные или невольные, искажения текста (которых к настоящему времени накопилось немало). Поскольку всё в «Слове» взаимосвязано, то малейшее изменение тянет за собой всё остальное. Допустим, эпизод А зеркален эпизоду В и коррелируется с эпизодом С. Эпизоды В и С в свою очередь, помимо связи с А, связаны с другими эпизодами и т.д. Таким образом, этот волшебный текст охраняет себя от порчи (по большому счёту серьёзно его может испортить только тот, кто понимает его структуру).
Вот один маленький, но показательный пример: «нощь стонущи ему грозою птичь убуди, свистъ зверинъ въ стазби».
Начиная с первого издания «свист» относили к зверям. Таким образом, появились на свет суслики (их придумал Шарлемань) и всё вместе стало пониматься так: «свист звериный (т.е. степных сусликов) поднялся». Однако, из строя фразы, представляется, что «свист» должен относится не к зверям, а к птицам. И вот почему: немного ниже по тексту есть похожее место – «щёкот соловьиный утих, говор галок пробудился», из которого следует, что пробуждаются не сами птицы, а их голоса. На этом основании запятую смело переносим после слова «птичь». Что касается понимания оставшейся части, то это уже другой вопрос.
(Моё частное и, возможно, неверное, мнение:
«Ночь, стоная ему грозою, птиц разбудила свист, зверей в стаи збила».
Кстати, и в других местах «Слова» «звери» – это волки.)
Ниже будет приведён пример того, как, совершенно не зная ни истории ни географии, мы можем понять многие «тёмные места» текста исходя из него самого.
1.
Приведём два фрагмента, в которых говорится о Мысленном древе:
«Боян ведь вещий, если кому хотел песнь творить,
то растекался мыслью по древу: серым волком по земле, сизым орлом под облаками».
«О Боян, соловей старого времени!
Кабы ты сии полки ущекотал, скача, соловей, по мыслену древу,
летая умом под облаками, свивая славы обе полы сего времени,
рыща в тропу Трояню чрез поля на горы.»
Накладывая оба фрагмента друг на друга, понимаем, что двухчастность, очевидная в первом фрагменте, сохраняется и во втором фрагменте. Глядя на второй фрагмент мы «восстанавливаем» первый:
«…(рыскал) серым волком по земле, (летал) сизым орлом под облаками».
Таким образом, Боян рыскал волком в тропу Трояню через поля на горы.
2.
Рыскающего волка мы находим в новелле о Всеславе Полоцком:
«Всеслав князь людей судил, князьям города рядил, а сам в ночи волком рыскал, из Киева дорыскивал до кур Тьмутороканя, великому Хорсу волком путь перерыскивал. Тому в Полоцке позвонили заутренюю рано в Святой Софии в колокола, а он в Киеве звон слышал.»
Заметим, что муссирование глагола «рыскать» (рыскать, дорыскивать, перерыскивать) в этом фрагменте является также и авторским способом привлечь к этому месту внимание читателя.
Естественно «рыскание волком» Всеслава связать с «рысканием волком» Бояна.
Из наложения фрагментов получаем:
Тропа Трояня через поля на горы – путь из Тьмутараканя в Киев, точнее, на горы Киевские.*
* Выражение «на горах» упоминаются в тексте применительно к Киеву:
«А Святослав мутен сон видел въ Киеве на горах»;
«Того старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам Киевским…»
3.
Всеслав и Боян связываются (а значит, связываются и их пути) кроме общего пути эпитетом «вещий» (что бы это ни значило).
4.
Этого уже само по себе достаточно, чтобы прояснить читателю «тропу Троянову», но автор делает большее – в эпизоде про Всеслава, он обыгрывает сказку о Трояне (известную, например, у поляков). Суть этой сказочки в том, что великий некий великий царь Троян боится света солнца и потому уходит от возлюбленной до рассвета. Однажды задержавшись у неё до петухов, он погиб в дороге от лучей солнца.
Всеслав напоминает Трояна и это было давно подмечено (правда, безотносительно, к тропе Трояня). Если сам Всеслав ассоциируется с Трояном (оба они путешествуют ночью), то возлюбленная из сказки про Трояна ассоциируется с «девицей себе любой». Так заодно проясняется, что любая Всеславу девица, упомянутая в начале эпизода, – это Киев (или Тьмутаракань, но не Новгород). Многие искали этой девицы…
Итак:
Вещий Всеслав-Троян рыщет волком ночью из Киева в Тьмутаракань, т.е. по тропе Трояновой.
Вещий Боян рыщет волком в тропу Трояню через поля на горы, т.е. из Тьмутараканя в Киев.
(Историки ищут «тропу Троянову» где угодно, но только не там, куда нам безапелляционно указывает текст.)
5.
Привлечение сказки о Трояне делает отгадку тропы Трояновой возможной без привлечения фрагмента с Мысленным Древом, просто из самого себя. В таком случае аналогичное рыскание Бояна только подтвердит догадку.
Кроме того, сопоставление истории Всеслава со сказкой о Трояне несколько проясняет значение «девицы себе любой»и служит подсказкой того, кто такой Троян.
1. «Девица себе любая» – это Киев (или Тьмутаракань).
2. Троян «Слова» – некий царь Троян, исторический прототип народной легенды про Трояна и солнце. Учитывая это, версия Н.М.Карамзина о том, что под Трояном в «Слове» подразумевается римский император Троян представляется наиболее убедительной.
6.
Из противоположности движения Бояна и Всеслава можно предположить антогонизм двух персонажей «Слова», что и находит подтверждение в осуждающей Бояновой припевке. Припевка грозит Всеславу божьим судом, из чего предварительно заключаем, что:
Боян – христианин, а Всеслав – напротив, волхв-язычник.
7.
Припевка Бояна Всеславу:
Тому вещеи Боянъ и пьрвое припевку, смысленыи, рече:
«Ни хытру, ни горазду, ни пытьцю горазду суда Божiя не минути!»
Эта припевка названа первой*, из чего следует:
Во-первых, ранее в тексте бояновых припевок не было, а те, что были, пел автор в стиле Бояна;
Во-вторых, далее будет ещё, по крайней мере одна, припевка. Мы найдём её по ссылке «Боян рёк». Это окажется знаменитое «самое тёмное место» в тексте:
«Рекъ Боянъ и ходы на Святъславля,
Песнотворця стараго времени Ярославля, Ольгова коганя хоти:
«Тяжько ти голове кроме плечю, зло ти телу кроме головы» — Русьскои земли безъ Игоря.»
* Слово «первое», также как и «первые князья», и «первые времена» (усобиц) обычно переводятся как «прежние». В этом случае: «сказал Боян прежде (ещё давно) припевку…»
8.
Эпизод про Всеслава зеркален эпизоду про Олега Гориславича:
«Были вечи Трояни, минула лета Ярославля, были плъци Олговы, Ольга Святьславличя. Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше и стрелы по земли сеяше.
Ступаетъ въ златъ стремень въ град; Тьмуторокан;. То же звонъ слыша давный великый Ярославь сынъ Всеволожь, а Владиміръ по вся утра уши закладаше въ Чернигове.»
А вот эпизод про Всеслава в сокращении:
«На седьмомъ веце Трояни… Всеславъ князь людемъ судяше, княземъ грады рядяше, а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше: изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя, великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше.
Тому въ Полотск; позвониша заутренюю рано у святыя Софеи въ колоколы, а онъ въ Кыев; звонъ слыша.»
Из явной симметрии эпизодов про Всеслава и Олега Гориславича, опять же из соображений симметрии предполагаем, что вторая припевка Бояна должна относиться к тьмутараканскому князю Олегу, названного в том фрагменте Олегом каганем.
(мы предполагаем это только из текста, исходя из формальных соображений, ничего пока не зная о византийском наместничестве Олега в Тьмутаракани.)
Итак: Олег Когань – это Олег Гориславич, родоначальник Ольговичей.
Также как Всеслав – родоначальник Всеславичей.
Ольговичи и Всеславичи – конкуренты Мономаховичам.
9.
Судя по контексту, вторая припевка Бояна про голову и плечи – в отличие от первой припевки – хвалебная. Отсюда предварительно заключаем, что Боян – «враг» Всеслава и «друг» Олега.
(Гумилёв, а также Домнин, прочитали «Олега когана хоти» как «друг князя Олега», подразумевая под ним Бояна.)
Дружелюбной припевке Бояна по отношению к Олегу вторит совпадение направления их движения из Тьмутараканя в Киев. В случае Олега «движется» звон колоколов, возвешая начало похода («вступил в злат стремень» = выступить в поход).
«Вражда» к Всеславу и «дружба» к Олегу могут помочь нам найти в политической картине того времени Бояна.
РЕЗЮМЕ:
Пафос данного подхода состоит в том, что текст проясняет себя сам. При этом то, что обычно считается фрагментами, «испорченными переписчиками», зачастую является особенностью «тёмного» стиля автора, его игрой с читателем. К этому можно добавить, что при таком подходе мы не можем сказать когда был создан текст, поскольку у нас нет для этого соответствующего инструментария.
(У историков его также нет, что не мешает им свои «исследования» начинать с символа веры: «Слово» – древнерусский памятник, созданный на исходе XII столетия. Отсутствие структурного анализа плюс предвзятые мнения и оценочные эмоциональные суждения породили гору однотипной литературы по «Слову».
Для подтверждения символа веры историки идут к лингвистам, у которых имеется свой пафос: «Мы не знаем про что этот текст (и знать не хотим), но он создан на исходе XII или начале XIII столетия».)
Всё вышесказанное вытекало из самого текста, из соображений симметрии и экономии выразительных средств. А теперь (только теперь, не раньше) мы пойдём к летописи или статьям Википедии, и мы посмотрим на старые карты, чтобы попробовать уточнить отдельные детали «Слова» и подставить на роли персонажей «Слова» конкретных исторических персонажей. В частности, попробуем поискать Бояна на трассе «Тьмутаракань – Киев» и т.д. Только теперь начинается работа историка, которому предварительный анализ задаёт направление поиска и ставит границы.