"СТОЛ НОМЕР ПЯТЬ"
Проснулся Стасик под одеялом, рано, чуть выглянул, впустил лучик из раздвинутой шторки, и лучик грел, прыгал, зажатый в ладошке, и Стасик почти не дышал, этот мирок под одеялом был ему милее, эти мгновенья были самые счастливые, а суровая несправедливая жизнь стояла рядом, возле кровати, как бабка с косой, неприветливая, могущая оттяпать тут же ногу, две, покалечить, не впустить в неё, жизнь эту.
Стасик сварил кофе, замотался в одеяло, сделал глоток и задумался.
В окне была метель, белая, как простыня, которую свесили сверху, этажом выше.
*************
Бухгалтерши выходили из столовой, все высоченные, с кошельками в руках, они облизывались, вытирали пальчиками уголки губ, и смешно делали ими, губами, все одинаково, и помада была съедена, а губы, влажные и жирные, как-будто выцвели. Стасик хорошо помнил.
Мама брала Стасика на работу, и эти женщины в цветных платьях, с рыбьими глазами, смотрели на него сверху, теребили его по голове огромными ладошками. А Стасик сидел на стуле, худенький, чубастый, с учебником, или ел тихонько, стесняясь, разворачивая газету, где бутерброд, откусывал, оставляя на конец кусочек рыбы, и щёлкали счёты.
Цифры, копирки, шелест бумаг - преследовали его во снах, и женщины тоже, те, из детства.
Снились.
Несколько движений щёткой по костюму, черному, не новому, и Стасик готов.
Он прикрыл дверь, дождался щелчка, подергал за ручку, и пошёл к лестнице.
Уже умерла Игнатьевна, драившая подъезд долго, сколько себя Стасик помнит, и пахнуло вдруг её тряпкой, которой она бороздила по полу, на палке и отчего пол темнел, становился мокрый.
- Грязно, - улыбнулся Стасик, от запаха этого внутри у него все потеплело, даже расцвело.
Стасик забыть не может, всю жизнь свою, (несчастливую и долгую, как ему казалось), как бежала по этим ступенькам мокрым, перепрыгивая через две, девочка, девушка даже, в белом платье в мелкий цветочек, и сверкали ноги, даже выше колен, и Стасик чувствовал - они горячие и ловкие.
Девушка приходила к Егоровым, в двадцать девятую, часто, и иногда даже ночевала. Тогда он караулил у двери, когда она пойдёт и сердце стучало.
Он стоял с мусорным ведром, наготове, и мать говорила ему - "Ну иди, чего стоишь?" И, казалось, все бухгалтерши, выстроились, с копирками в руках, и смотрят, и говорят - "Иди! Иди"!
Иногда хлопала дверь и спускалась сама Егорова, тяжело переваливалась, дышала, здоровалась, и Стасик замирал, потому что она была связана с этой девушкой.
А девушку звали Зина.
Зина училась в школе, носила белые гольфы, и делала высоко "хвост".
Она была такая жаркая, Стас прямо чувствовал этот кипяток, жар, когда она прыгала мимо, по ступенькам, со своими коленками, и не глядела на Стаса вовсе.
Потом она исчезла, а старая Егорова умерла, и её гроб тащили с пятого этажа и не могли спустить, и Стас крутился целый день, по этажам, у подъезда, но Зины так и не было. Её вообще не было на похоронах. И после не приходила, а скоро въехали и новые жильцы.
Когда умерла мама - Стас почувствовал себя совсем незащищенным, как-будто у него голая спина, и ветер. Он ходил за продуктами, считал, но покупки делать не любил, боялся. Потом Стас женился, его взяла в оборот высокая, властная, с большими руками, женщина, Огородова, и он снова почувствовал себя ребёнком и также смотрел на её губы, после обеда, стертые и блестящие.
Она улыбалась, смотрела рыбьими глазами, и Стасу казалось, что она его проглотит.
Они жили нормально, но без детей, были с этим проблемы у Огородовой.
Потом и Стас заболел, но что - не могли определить. Положили через Огородову в профилакторий, назначили диету. "Стол номер пять".
*********
Он всегда садился у окна и приходил пораньше, чтоб без соседей. Смотрел в окно, считал внизу машины, фигурки людей, умножал, делил их, по привычке, придумывал кто-куда спешит..
Однажды, когда он задумался, сидя, как обычно у окна, женский голос спросил просто.
- Сюда можно?
- Можно, - ответил Стас и узнал Зину.
Она выросла, пополнела, обстригла волосы, и была похожа на всех.
- У вас какой? - спросила Зина.
- Что.. какой? - не понял Стасик.
- Стол какой?
- У меня? - Пятый - растерялся Стас.
- У меня четвёртый, - сказала Зина, усаживаясь за соседний.
Она ела манную кашу с кусочком масла. Стас смотрел и видел, что Зина не размешивает кашу, а масло гоняет, по тарелочке, как бы оставляя на потом.
На конец... Стас задумался, когда будет это потом, этот конец?
Зина доела кашу. Она вытерла пальцами уголки губ, и смотрела в окно. Потом шумно встала, и Стас увидел ноги в разрезе халата.
Вечером пришла Огородова, принесла передачу, и они сидели в коридоре, на стульях. Зина ходила мимо, видно кого-то встречала, в ярком платье, её ноги были крупны, и уверенно становились на широкие крашеные половицы, и Стас почувствовал запах тряпки.
Робкий лучик заглянул в окно, Огородова взяла его за руку, и рука его была горячая, как кипяток. Она рылась в сумке и шуршала газетным кульком:
- Я принесла финики. Тебе можно.
Стас грыз финик, и смотрел на свои коленки, худенькие, в трико, а Огородова на Зину. Увидев яркий халат - она почувствовала опасность, и кормила, кормила своего Стасика финиками, и загораживала его большими своими ладонями.