Хабаровский вальс

(повесть)

       Пролог

(начало 1980-х)

      Бывают минуты, когда выпадаешь из времени, перестаёшь его ощущать. Взгляд на чём-то останавливается, мысли замораживаются, и ты будто бы растворяешься в одном единственном мгновении, как в капле, которая невероятно осязаемо вдруг вмещает в себя абсолютно весь мир. Нет никакого движения, потому что признаки прошлого и будущего сливаются, утончаются, исчезают где-то на границе этой необъятной сферы, становятся неразличимы, невидимы и совершенно не важны. А необычайно важным становится как раз настоящее, наполненное самим собой в каждой частичке доверху, до края, до совершенства... Потом наваждение отпускает – тебя встряхнули, сам ли очнулся – капля схлопывается, исчезает, время вновь начинает идти, бежать от того что было к тому что будет. И только тогда с удивляющим тебя возвращением привычных чувств, похожим на тягучее, вынужденное пробуждение от сна, понимаешь, как глубоко тебя окунуло.
      Именно такое состояние испытал сейчас парень лет двадцати, одетый в парадную форму сержанта Советской Армии. Прильнув к ограждению, он стоял на площадке Амурского утёса и смотрел вниз, туда, где от лёгкого ветерка волнами колыхались и шелестели красно-зелёные листья кустарника. Среди них бликовал козырёк фуражки.
      - Это из-за меня. Хочешь, принесу?
      Парень выпрямился и повернулся на голос. Возле него стояла девочка, черты лица и наряд которой выдавали представительницу одного из амурских народов. В прижатой к груди ручке подрагивал детский бубен.
      - Точно. Из-за тебя, - улыбнулся воин и потрепал непослушные чёрные волосы на маленькой головке, - Спасибо. Сам достану.
      - Ладно. А я пока твой «дипломат» посторожу.
      Было заметно, что сержант ещё не совсем отошёл от наваждения и только теперь вспомнил, что пришёл сюда не с пустыми руками. Он взглянул себе под ноги и пробормотал:
      - Да у меня там ничего ценного и нет, - а потом спохватился, - Стой-ка! Вот как раз для тебя кое-что найдётся…
      Он присел на одно колено, щёлкнув замками, приоткрыл пластиковый чемоданчик, вынул из него плитку шоколада в яркой обёртке и протянул девочке.
      - Держи, часовой.
      - За что?
      - За безупречную службу!
      Сержант снова улыбнулся, добродушно подмигнул и направился к выходу со смотровой площадки. Шагая, он машинально огляделся по сторонам в поисках родителей добровольной помощницы, но не увидел и махнул про себя рукой. В самом деле, спуститься за фуражкой дело пары минут от силы. За это время ничего с его «дипломатом» не сделается.
      Несмотря на полдень воскресного дня, людей сейчас здесь было немного. Среди них выделялась компания у ограждения – пять взрослых людей и девочка-подросток. Мужчины, высокий светловолосый и приземистый шатен активно, но дружелюбно спорили на предмет, с какой стороны утёса лучше ловится рыба. Женщины, судя по обращению друг к другу, сёстры и их знакомая, обсуждали модель из последнего номера «Бурды». А девочка, дочь кого-то из них, мечтательно глядела на искристые речные волны. Неподалёку от этой компании, косясь на знакомую сестёр, застенчиво прятал лицо сам по себе неприметный мужчина. Приходил и уходил кто-то ещё… У обоих выходов, уже на аллее две молодые мамочки баюкали своих младенцев в колясках, а их мужья независимо друг от друга устремились покурить на площадку.
      По одной из близлежащих аллей шли дружинники. От центрального входа в парк сюда доносились звуки игры военного ансамбля, а в стороне внизу шумел разноголосый пляж.
      Сержант перепрыгнул через невысокую чугунную оградку и стал спускаться вдоль стены. Пешеходной дорожки здесь не было, строение будто бы вырастало прямо из скалы, поэтому ступать приходилось по камню, щебню и обломкам кирпича, местами утопающим в зарослях кустарника. Особенно крутой путь вначале постепенно выравнивался там, где стена закруглялась под контур смотровой площадки, а само строение становилось уже двухэтажным. Из раскрытых окон кафе, расположенного на верхнем этаже, слышалась песня:
                «Первая любовь. Звонкие года.
                В лужах голубых – стекляшки льда.
                Не повторяется, не повторяется,
                Не повторяется такое никогда…»
      Заглядевшись вверх, он и не заметил, как уткнулся в девушку, которая прижималась спиной и явно от кого-то пряталась. Уткнулся по-настоящему, припечатав её к стене ещё больше. Взметнувшиеся от его дыхания волнистые русые волосы открыли нежный овал лица и крепко зажмуренные глаза. Впрочем, глаза сразу же распахнулись, сержант в них взглянул и замер на вдохе. Девушка понимающе улыбнулась, но спрятала улыбку и поёрзала, словно хотела отодвинуться от него, просочиться спиной прямо в стену.
      - Нельзя ли поосторожнее! – не сказала, шепнула она с укоризной.
      - Простите, - пробормотал воин, плохо владея собой, - Я нечаянно.
      - И до сих пор нечаянно? Мне кажется, это уже неприлично.
      До парня наконец дошло, что расстояние между ними должно быть несколько большим. Вздохнув, он отшагнул в сторону.
      - Вот так и знала! Видела же! – нарочито ворчливо и опять же шёпотом произнесла девушка, оправляя на себе платье, - Разве не нужно смотреть, куда идёшь?
      - Я загляделся, - виновато начал сержант, - на…
      Он не успел закончить. Снизу, с другой стороны полукружия стены послышались поспешные шаги и возбуждённые голоса:
      - Она где-то здесь!
      - А я говорю, в кафе спряталась. Тут только ноги ломать.
      Девушка вдруг схватила воина за руку.
      - Ой, ой, спасите, пожалуйста! Мы в прятки играем, на спор! Меня не должны найти!
      Что делать, молодой человек соображал недолго. Он загородил собой беглянку, прислонился к стене плечом и расставил ноги на всю ширину прохода таким образом, будто просто стоит здесь, отдыхая, наслаждаясь чудесным видом на реку. Показавшиеся внизу чернявый кучерявый парень и девушка со светлыми косицами, оба средней полноты, скорее всего так и подумали. Они остановились. Парень придержал навалившуюся на него с ходу подругу, теряющую на камнях туфли, и сделал неловкую попытку заглянуть за поворот стены.
      - Здорово, служивый! – выдохнул он, - Никто сейчас не пробегал?
      - Да тут не особо побегаешь, - воин указал подбородком на ноги девчонки с косичками, - Шпионов ловите?
      - Это по твоей тоскливой части. А мы, советские студенты, развлекаемся. С весёлыми девочками, - самодовольно уточнил он, глянув на хохотнувшую напарницу.
      - Когда-нибудь и тебе оттрубить доведётся, - серьёзно сказал сержант.
      - Боже упаси! – студента передёрнуло, - Это ж, бль…
      - Что?? – возмутилась его подруга.
      - Бледный Йорик! – извернулся студент, - Помянем бледного Йорика – он, как известно, дошутился. А ты что – уже дембель? И куда теперь?
      - Ну, уж не в прятки играть с малолетками.
      - Тяжёлый у тебя случай, служивый, - недовольно сказал студент, отступая, - Мой совет – учи историю партии. Чтобы удачно устроиться на гражданке, пригодится.
      Он приобнял хохотушку за то, что у неё было талией, и оба исчезли из видимости там, откуда появились. Из-за поворота лишь донеслось:
      - Не лапай, матершинник! Со мной можно только то, что хочу сама я! Понял?
      Дождавшись, когда эта парочка удалится, воин оторвал плечо от стены и непроизвольно посмотрел вверх. Там, над окнами второго этажа, в промежутке между балясинами ограждения смотровой площадки виднелось смуглое личико охранницы «дипломата», а под ним мелко дрожал бубен. Странное дело – расстояние и форма глаз юной дочери дальневосточного народа не позволяли видеть зрачков, но ощущение было таким, что её взгляд принадлежит человеку, у которого за плечами целая жизнь, а то и не одна, длиной веков в несколько.
      Левее, над миниатюрным балкончиком из кафе ветер взметнул занавеску. Воин опомнился и повернулся к девушке. Та по-прежнему стояла у стены и не шевелилась, только пальцы рук от волнения теребили тонкий поясок на платье. Она то и дело поднимала на парня откровенно заинтересованный взгляд, но тотчас же прятала его под ресницами. Парень и сам смутился. Он почувствовал, как сильно забилось в груди сердце и даже стало трудно дышать.
      - Спасибо, - едва слышно прошептала девушка.
      - Можешь говорить громче. Они ушли.
      - Что говорить?
      - Как тебя зовут, например.
      - Зачем? Мы ведь не увидимся больше.
      - Кто знает! - он перевёл дыхание и неожиданно осознал, что сам же поставил точку в их разговоре, - То есть, я хотел сказать… ты мне нравишься, и мы могли бы…
      Всё-таки ситуация была ясной, как небо в этот солнечный день – сегодня ему предстояло улетать отсюда домой, в другой город. Они и в правду больше никогда не увидятся. Жизнь разведёт их по разным уголкам планеты, назначит каждому свою собственную, непохожую на другие судьбу. А значит, не витай в облаках, сержант, и не морочь голову простодушной девчонке. «Не повторяется такое никогда…»
      Девушка будто прочла его мысли. Она вдруг подобралась, спрятала руки за спину, зажмурилась, как это уже было, и подставила лицо.
      - Я не малолетка, - услышал он прерывающийся от волнения шёпот.
      И воин шагнул вперёд…

      Глава 1

(конец 2010-х)

      Дом был деревянный, на восемь квартир в два этажа. Возведённый комсомольцами ещё в 60-х годах прошлого века, он ничем не выделялся в ряду своих собратьев, таких же ветхих и тусклых, будто забытых цивилизацией. Это напротив через проспект возвышались многоэтажки сравнительно молодого квартала, большие, разноцветные, шумные, кипящие жизнью. А здесь, воистину на задворках, хоть вовсе и не на окраине города, царили покой и, казалось, дух тех самых, 60-х. В данный момент тишину нарушал лишь затихающий грохот состава на идущей поблизости железной дороге.
      Входная дверь не поддавалась, и Охотин чертыхнулся. Вечер, холодно. Что делать? Если примёрзла, дёргая, случайно можно сломать. Снежки побросать в окна, чтобы кто-нибудь вышел? «Дверь» – она – слово капризного женского рода. Это значит, сама не захочет, бестолку и уговаривать, хоть в лепёшку разбейся, хоть на белки с углеводами расщепись. Вместе с жирами. Тут надо или ласку применить или безжалостное насилие, другие варианты в природе отсутствуют. Как ласкать парадную дверь он представлял себе смутно, поэтому переключился на противоположную идею и стал высматривать подходящее для агрессии место. Однако сзади послышалось:
      - Чё, дядь, никак?
      Охотин обернулся. Оказалось, к подъезду подошёл молоденький парнишка в пуховике и вязаной шапочке, из-под которой торчали бесцветные от мороза уши. Он почему-то не стал входить в дом, а забрался с ногами на скамейку, присел на корточки и, зябко поёживаясь, изобразил из себя зрителя. Дескать, давайте-давайте, поупражняйтесь, а мы посмотрим, что у вас получится. Устроился, как в цирке на клоуна поглазеть. Самому ведь сюда надо, наверное, ан нет, будет дрожать от холода и довольно пялиться.
      - Как видишь, - сдержанно ответил Охотин, - С характером у вас дверца.
      - Да не. Просто у нас вход платный, - игриво заявил юноша.
      - И кто кассир?
      Паренёк осклабился.
      - Разуй глаза, дядя. Слепой что ли?
      - А по сусалам? – спросил Охотин, изобразив добрейшую улыбку.
      - А ответочку? – нагло заявили в ответ.
      Ну что на такое скажешь! Наступил черёд пресечь эту бестолковую дискуссию. Охотин шагнул к сидящему в позе черезчур сложенного кузнечика пареньку, ухватил его за ухо и притянул к себе. Среагировать тот не успел, поэтому уже в следующую секунду извивался в ногах, загребая снег ботинками, клялся, что больше «так» не будет, скулил и просил отпустить. А дверь – так он сейчас её откроет! Причём совершенно бесплатно! Читать нотации Охотин не собирался, просто подтолкнул «кассира» к дому.
      В этот момент дверь открылась сама, и на пороге показался седенький старичок почтеннейшего возраста без верхней одежды, зато в валенках, толстом свитере под горло  и стёганом ватнике. Нестриженные, наверное, с десяток лет кустистые брови скрывали его глаза почти полностью. Ни дать, ни взять, один из тех самых комсомольцев шестидесятых.
      Воспользовавшись паузой, паренёк ловко вывернулся и стреканул в соседний двор, прикрывая ладонью ухо. Старичок его даже не успел заметить. Он покачал головой и сокрушённо изрёк:
      - Опять доска застревает! То-то, слышу, дёргают, а не открывается. Здравствуй, мил человек. Ты уж прости, пока доковылял…
      Охотин поздоровался и шагнул в тамбур. Неужто он так шумно ломился? Или у старика такой отменный слух?
      - А вдруг я грабитель?
      За спиной крякнули.
      - Своих не грабят, а ты свой. Петровича племяш, верно?
      - Верно, - удивился Охотин.
      Откуда знает?
      - Предупредил он, что родич приедет, - словно угадав мысли, пояснил старик, - и какой из себя.
      К тому времени Охотин распахнул вторую дверь и вошёл на лестничную площадку. Здесь-то и выяснилось, каким таким образом кто-то смог услышать, что снаружи не могут войти. В закутке слева от ступеней на первый этаж и под широким пролётом на второй располагалось вполне себе жилое койко-место. Старик отсюда пришёл, не с квартиры. Но если он бомж, а скорее всего так и есть, приютили его тут знатно. Койка оказалась застелена более-менее цивильным бельём, рядом стояла тумбочка с конфоркой и чайником, а на стене висели бра-прищепка и длинная полка с книгами. Одна из них лежала сейчас на койке. «Древнегреческие философы. Фрагменты» – увидел Охотин на обложке и невольно ещё раз подивился. Бомж, читающий античных авторов – это нечто.
      - Интересно? – вопрос вырвался сам собой, и уловив, что повёл себя не совсем тактично, он сразу поправился, - Ну да. Мысли мудрецов всегда интересны.
      - Местами, - отозвался старик, плотно закрывая за ними выход в тамбур, - Дураков во все времена хватало.
      По-прежнему изумлённый контрастом между книгой и читателем, Охотин взял толстенный фолиант в руки, раскрыл его наугад и прочёл первый попавшийся на глаза абзац, самый короткий:
      «Нет ничего собачнее женщины. Нет и мерзее». (Клитий, VII век до н.э.)
      Старик нацепил на нос такие же древние как он сам очки, оценил выражение физиономии пришельца, сунул нос в книгу, каким-то образом угадал, что только что прочиталось, и закивал.
      - Вот-вот, - подтвердил он, - А я что говорю! Во все времена…
      - Смотри-ка, - обескураженно сказал Охотин, возвращая книгу на место. – Случается, философы тоже чушь мелят.
      - Философ, политик, писатель – всё одно, - протянул старик, усаживаясь на койке, - Они ж ведь эту свою чушь не просто мелят, а на публику выкладывают. Как на двор ходят прилюдно. Совсем стыда нет.
      - Ну, этот, положим, не сам выложил, - предположил Охотин, - Его наверняка кто-то из восхищённых последователей или злорадных противников в веках прославил.
      - А пусть и так, всё равно сказал гадко. Разве ж можно такое о женщинах! Это они, девки, сами между собой пусть лаются, коль вожжа под хвост попадёт, им, может, для здоровья и надо, а нам нельзя. Кто к женщине без уважения, тот не мужчина.
      Сверху послышались шаги и громкий голос:
      - Правильно, Филыч, баб всегда иногда уважать надо. Особенно молодых, красивых и на всё согласных.
      Старик сокрушённо поднял на гостя свои мохнатые брови.
      - Справедливости ради заметим, - добавил тот же голос, приближаясь, - среди них всё-таки попадаются довольно скверные особы. Жёны, например.
      - Вот беда, – пробормотал старик себе под нос, - У непутёвого рыбака и рыба непутняя.
      - С кем это ты там – сам с собой что ли?
      С лестницы свесилась кудрявая голова, а за ней в закуток вывернул целиком и весь её обладатель. Им оказался упитанный мужчина в старых расхлябанных ботинках, домашнем трико с вытянутыми коленками и простецкой майке, оголяющей круглое пузо. На его плечах болталась бесполая кофтейка, а в руках – пакет с мусором. Опустив пакет на пол, мужчина пригляделся к вновь прибывшему и воскликнул:
      - Ба! Никак наследник Петровича пожаловал!
      - Он жив, слава богу. Мы родственники, - поправил Охотин.
      - А я что сказал? Квартира-то на тебя отписана? Ну вот! Наследник и есть, значит, в плане недвижимости, - мужчина широко размахнулся для рукопожатия, - Давай знакомиться, брат. Владимир. Твой сосед сверху.
      Охотин машинально подал руку.
      - Михаил, - представился он, отметив про себя, что «брат» и сосед сверху, наверное, в жизни не поднимал ничего тяжелее пакета с мусором.
      - Ну, будем дружить, Михаил! А ты к нам надолго?
      Охотин замялся.
      - Пока не решил. Поживу, пригляжусь, там видно будет.
      - Э, брат, так не пойдёт. Мы ж все здесь одна семья! Привыкли друг к другу как пациенты в общей больничной палате. Зачем нам чужаки? Объявится какой-нибудь хрен с горы, начнёт свои порядки наводить, смуту в рядах сеять. Вон, дядька твой нам как отец родной был. Правда, Филыч?
      - Душа-человек, - отозвался старик, вздыхая.
      - Во-о-от! Он и про тебя нам сказал, мол, чтоб с уважением встретили, мол, парень что надо. Так что ты это брось про «видно будет». Обживайся, осмотрись, отдохни и добро пожаловать в нашу большую семью. Я сейчас…
      За разговором, оба немного продвинулись к ближайшей справа квартире. Но сейчас Владимир отшагнул назад к старику и протянул ему деньги.
      - Филыч, сгоняй-ка до нашего лабаза, прикупи мне конфеток. Кинулся – нету, а надо! Да, вот ещё по дороге мусор прихвати.
      Старик воспринял услышанное как нечто само собой разумеющееся и без видимого выражения эмоций стал собираться: аккуратно спрятал в кармане ватника купюры, поднялся с койки, потянулся к крючку, на котором висел овчинный полушубок полувековой, как минимум, носки. Свидетелю этой сцены Охотину стало неприятно. Владимир наткнулся на осуждающий взгляд и беспечно махнул рукой.
      - Не грузись, земляк. Всё нормально. Филыч – бездомный. Приблудился однажды. Мы его пожалели, приютили, вторую жизнь дали, можно сказать. Подкармливаем, бабы, сам видишь, по-своему заботятся. А он за то у нас и сторожем, и швейцаром, и дворником, и гонцом Золотые Пятки, если надо куда. Так что всё по справедливости и согласию.
      Старик всё это слышал, но делал вид, что, его дело сторона, прятал глаза под своими кустистыми бровями и продолжал послушно собираться. Эти Золотые Пятки ещё до Великой Отечественной траву мяли, - подумалось Охотину. Детства наверняка не было, юность и зрелость в нелёгких трудах прошли, вон, руки в каких мозолях, а под конец жизни – на тебе, бомж. Что пёс со двора ничейный…
      - Ничего. Скоро со всеми познакомишься, - напомнил о себе «брат» и сосед сверху, - Это в новостройках народ не знает, кто за стеной по утрам зубы чистит. А у нас тут, образно говоря, и зубная паста общая. Образно! – уточнил он и шлёпнул ладонью по двери квартиры, - Ну, принимай наследство.
      - Ключ, - сказал Охотин, - Он должен быть у соседей.
      - А, точно!
      Владимир шагнул вглубь площадки к следующей двери и громко постучал.
      - Линка, ты дома? – позвал он, - Выходи. Племянник Петровича прибыл!
      В квартире раздался топот бегущих детей. Дверь вначале приоткрыла женщина лет тридцати пяти в домашней паре, переднике и косынке, из-под которой выбивались русые локоны. В руке у неё было мокрое полотенце. Она едва устояла на ногах, потому что в открытый проём внизу втиснулись мальчик и девочка. Толкаясь, дети с любопытством воззрились на Охотина.
      - Здравствуйте. Я Михаил, - поспешил представиться он, - Дядя предупредил, что оставит вам ключи от квартиры.
      - Ой, здравствуйте. Да-да, конечно…
      Ребятишки не дали ей договорить.
      - Здгавствуйте! – хором крикнули они, улыбаясь во всю ширину своих одинаковых лиц.
      - А мы вас жда-а-али! – поведя головкой, заявила девочка, - Пгавда-пгавда!
      Посматривая на неё, мальчик из соперничества заторопился:
      - И… А… И мы вам очень гады! – выпалил он.
      - Славик, принеси, пожалуйста, ключ, - попросила женщина, - Он на комоде.
      Не успел мальчуган сорваться с места, девочка тотчас кинулась за ним.
      - И я! И я! – послышался из комнаты её тонкий голосок.
      - Ладно, - резюмировал Владимир, -  Дальше Линка сама тебе всё расскажет, а мне надо идти. Кое-какие дела есть. Увидимся!
      Он подтянул трико и отправился к себе на второй этаж. Старик к тому времени тоже собрался, прихватил пакет с мусором и повернулся выходить на улицу. Вернувшиеся с ключами метеоры-детишки снова чуть не сбили с ног свою мать – та только руками с полотенцем всплеснула.
      - Славик, угомонись!
      - Я сам откгою! – возвестил мальчуган, кидаясь к первой двери на площадке.
      Девочка от него не отставала. Пока они возились у двери, Охотин повернулся к женщине.
      - Весёлые ребята.
      Она вздохнула с улыбкой.
      - Это они перед вами такие. Обрадовались, сами видите. Ваш дядя им за дедушку был, вот и… - женщина вдруг смутилась, - В общем, они дружили, чуть что – к нему… А я за квартирой приглядывала.
      Дети справились с замком и распахнули дверь.
      - Мама, можно мы к дяде Мише пойдём? – спросил мальчуган.
      Девочка поддержала его желание взглядом, полным истовой надежды.
      - Нет, дорогие мои. Вы ещё уборку не закончили. А дядя Миша – с дороги, устал, ему отдохнуть нужно. Идите сюда.
      Дети понуро поплелись к своей квартире.
      - А ну не грустить! – шутливо укорил их Охотин, - Вот сделаете все дела, что мама сказала, обязательно позову вас в гости. Обещаю.
      Топоча и обгоняя друг друга, ребятишки кинулись домой. На этот раз их мать успела отпрянуть в сторону, вместе с дверью.
      - Что значит: сказал мужчина! – улыбнулась она, проводив их взглядом, - Сейчас в три секунды наведут порядок.
      - Славные дети, - сказал Охотин.
      - Да уж, - женщина повернулась к нему, - Меня Полиной зовут. Вы обустраивайтесь, а потом позовите. Ужином угощу, ну и по хозяйству, если что надо будет… Хорошо?
      Не дождавшись ответа, она устремилась вглубь квартиры, потому что там что-то загремело, и дети как-то загадочно притихли. Охотин понимающе хмыкнул. Он тихонько прикрыл дверь в квартиру соседки и отправился к себе.

      Глава 2.

      Дядя Охотина, Василий Петрович, был младшим из трёх сыновей, выживших в семье коренного сибиряка, байкальского железнодорожника. Если б не тогдашние хвори да общие беды, известные каждому, кто знаком с историей страны, их было б одиннадцать…
      Старший, отец Охотина, ветеран тыла (подростком во время войны работал на оборонку), отслужил в морфлоте, а затем ещё пару лет в дисбате за утерю штык-ножа и сопутствующее разгильдяйство. Потом всё же проявил характер, выучился и твёрдой рукой построил собственную судьбу, как сам хотел – прошёл большой трудовой путь в дальневосточной энергетике от мастера до начальника участка. Не так давно Охотин отца схоронил, рядом с матерью.
      Средний ушёл молодым – погиб на шпалах при невыясненных обстоятельствах.
      Младший же (родившийся уже после войны) связал свою жизнь с морем и исходил весь белый свет на судах торгового флота. Крепыш и красавец, хоть и небольшого роста, любимец дам, он смотрелся лихим гусаром славных времён нашего Отечества. Время от времени бравый старший механик отращивал изумительную, шикарную бороду, из-за чего по дружному желанию команды при переходе экватора неизменно изображал Нептуна. В отличие от старшего брата, женившегося раз и навсегда, и среднего, который попросту не успел этого сделать, Василий Петрович до поры до срока создавать семью на дух не собирался. Оно, в общем-то, понятно и логично. Нет, стать ему супругой не против были подруги в каждом порту планеты, но настоящему мореходу списаться на берег ради женщины – это немыслимо. Это как пацану мяч не гонять, потому что мама не разрешает.
      Списаться однако пришлось, всему свой черёд приходит. В течение нескольких лет вырванный из привычного ритма жизни мужчина мотался по стране, как вольный ветер, словно навёрстывал упущенные мили, упорно отказываясь переводить их в километры. В паре-тройке мест задержался, поскольку, грамотно обласканный, поддавался искушению бросить якорь в брачном пруду. Ничего толкового из этого не сложилось. В конце концов Василий Петрович вернулся на Дальний Восток, но не к морю, при виде которого его одолевала тоска. В Хабаровске он приобрёл хатёнку в древнем малолюдном доме, обустроил её по-своему и взялся за сочинительство, найдя в нём достойное пристанище для неприкаянной бродяжьей души. Чего он пишет, никто не знал, а на все вопросы старый моряк улыбался в седые усы и отмахивался, дескать, а, чепуха.
      Казалось, эту тихую заводь уже не потревожит никакая волна. Однако, спустя годы, одна из них всё-таки докатилась и произвела эффект, сравнимый с цунами. Известное дело, мужчина вполне может не догадываться, сколько у него на самом деле бегает по миру детей, а такие как Василий Петрович – тем более. Так вот его каким-то чудом разыскала и написала письмо родная дочь, неведомый сюрприз его давнишней мимолётной страсти, а ныне счастливая мама его маленького внука. Письмо было исключительно тёплым и радушным, с приглашением приехать и, так как его помнят и до сих пор беззаветно любят, предложением возродить утраченную страсть. «But why not?» - скучающе сказал бы чопорный иностранец. Далёкий от чопорности русский мужик от радости вскричал нечто иное, непереводимое, причём на весь дом. Словом, преисполненный восторга новоиспечённый дедушка прихватил нерастраченные активы и скоропостижно умчался в далёкий Суздаль, как оказалось навсегда. А чуть позже отписал свою здешнюю хату племяннику, покидать родные дальневосточные края не собиравшемуся.
      - Выбирайся со своей дыры! - кричал он в телефонную трубку, - Нормальный Охотин не должен сидеть на месте! И чтобы мне род наш продолжил! Понял?
      Михаил к тому времени как раз мыслил съездить в Хабаровск. Мальцом его увезли отсюда на Сахалин, где прошла вся его жизнь вплоть до середины шестого десятка. На материке он, конечно, бывал, далеко и близко, неоднократно, но выехать с острова окончательно решился только теперь, потому что почувствовал: хватит. Многолетняя работа в одном-единственном автопарке когда-то всё равно должна была закончиться – новое руководство взялось за омоложение кадров, те активно двигали локтями, и хоть он и был профессионалом, будущее на том же месте не улыбалось. А здесь, в огромном по меркам периферии городе, настоящей столице региона с неустанно развивающимся автосервисом знакомые предложили хорошее место с гарантией достойного заработка до самой пенсии, а то и дальше. Чем не вариант? Были и другие интересные варианты, например, в Приморье, но вначале следовало разобраться с родиной. Как примет она его, ждёт ли?
      На Сахалине его никто не ждал. Разве что прекрасная, неповторимая, безумно обожаемая природа да могилки родителей. В остальном… Когда Охотину доводилось оказываться на северах, в местах, где прошли его советские детство и юность, а сейчас всё было совсем по-другому, становилось неуютно до боли в сердце, будто в каменный век попадал. А в Южном – однообразные автобусные маршруты, годами топтаные тропы и почти всегда пустой дом. Время от времени в нём появлялись женщины, которые как сговорившиеся меняли друг за другом обстановку до неузнаваемости и иногда что-то ведали о чувствах. Ответных чувств, настоящих, он так и не испытал, не получилось, будто от них заговорили. Даже самая крепкая и долгая связь, возникшая уже в зрелые годы, однажды обречена была прерваться.
      «- Для кого ты живёшь на свете, Миша?» – спросили его уходя.
      А он и не знал, что ответить…
      С отъездом на материк Охотин связал приятные перемены в своей судьбе, а с возвращением на родину – выход из колеса, в котором дрессированной белкой крутился все прежние годы. За продолжение активной трудовой деятельности он не переживал: несмотря на возраст, способен ещё на многое. За деньги тоже голова не болела, скопилась копеечка. Квартира, машина, гараж и дача в Южном, коль понадобится, не уйдут за бесценок, точно. Что до сердечных дел – особых надежд не имелось, однако шестое чувство чем дальше, тем убеждённей нашёптывало: ожидает тебя впереди, добрый молодец, большое и нежное чувство, награда за долготерпение. Только вырвись из круга, езжай уже отсюда куда-нибудь! Вот, с куда-нибудь вопрос наконец и решился.
      Охотин огляделся с порога. Как-то так вышло, что прежде, бывая в Хабаровске, погостить у дяди ему ни разу не довелось. Тот конечно же звал, но всю дорогу что-то мешало. То одно поперёк выходило, то другое, встречались на нейтральной территории, в городе, в аэропорту или гостинице, и в целом получилось так, будто только сейчас кто-то главный с небес и выдал отмашку: можно, самое время. Вот ведь и так бывает. Дядя ж, напротив, наведывался на Сахалин в гости к старшим Охотиным, а затем к Михаилу неоднократно…
      Любитель новизны и оригинального, дядя конечно же сделал перепланировку, не коснувшуюся лишь несущих стен. Само жилое помещение вызывало прочную ассоциацию со старинным парусным судном, причём повсеместно, разве что вместо окон не было иллюминаторов и табуретка на кухне не прикручена к полу. Вход на кухню, например, обозначала натуральная рында. Посреди гостиной стоял круглый столб, стилизованный под мачту, с люстрой-«мостиком» под потолком, а по сторонам имелись две небольшие надстройки с «трапами» и «леерами»: одна, декоративная, со штурвалом и подзорной трубой, другая с креслом и журнальным столом. На стенах – сплошь предметы из дальних стран и фотографии океанских просторов. Оставалось удивиться, что мебель в квартире не догадались обить парусиной. Хотя верёвок (или, как там, канатов?) с диковинными узлами хватало. Впрочем, взгляду от входной двери всё это великолепие было недоступно. Случайных визитёров хозяин мудро предпочёл не шокировать.
      Убедившись, что в туалетной комнате нет бассейна с акулой, в спальной заряженных мушкетов, а в кабинете «Весёлого Роджера», Охотин сбросил наконец с плеча сумку и взялся за первоочередные дела. А где-то через полчаса, разобравшийся с вещами, помытый, побритый и переодетый по-домашнему, позвонил дяде. Разница с Суздалем семь часов, значит, звонок должен быть впору. Ответила дочь моряка, и Охотин впервые услышал голос собственной племянницы.
      - Ой, здравствуйте! – обрадовалась она, - А папа… Я сейчас передам ему трубку!
      Простое и такое тёплое «папа» заставило глубоко вздохнуть. Охотин точно знал, что у него нет детей (не получалось), уже почти не надеялся стать родителем и по этому чувствительному поводу с возрастом всё сильнее грустил. Какой всё-таки силы вложил создатель в человека потребность иметь в веках своё продолжение, что она способна выворачивать душу, и когда всё ещё впереди, и когда уже приближаются крайние сроки! Люди и нравы, конечно, бывают разными, однако ж природа одна и чаще всего не молчит. Хоть и тоже по-разному. Кто-то в академической тюбетейке на темечке однажды назвал её зов инстинктом. А пусть и инстинкт. Только у всего остального живого  из-за него почему-то не сносит мозгов и не терзается сердце…
      - Мишка! – орал старый мореход, - Тюлень тебе в корму с боевого разгону! Ты меня слышишь?
      Охотин очнулся.
      - Слышу. Добрался, - доложил он.
      И пошёл разговор. После приветствий и обмена первыми впечатлениями племянник поделился планами, а дядя забросал его информацией о своём нынешнем житье-бытье в лицах, красках, звуках, вкусах, запахах и прочих на его взгляд нужных подробностях.
      - В общем так, салага, - резюмировал он, - Слушай мою команду. Обоснуешься – на печи не лежать! Летом жду тебя здесь, в Суздале. Мы все тебя ждём. Возражения не принимаются! Ты просто обязан тут появиться: себя, дурака, показать и на людей посмотреть. И моей фирменной медовухи попробовать. Это тебе не какая-нибудь жалкая виска с текилом. У меня за ней иностранцы с заказами в очереди по всей Стромынке стоят. Приедешь не один – ещё лучше. А то туземки на части порвут.
      Стало слышно, как Василий Петрович отбивается от шутливого гнева своих женщин.
      - Приказ понял, - улыбнулся Охотин, - Только попутчица будет навряд ли.
      - А я тебе вот что на это скажу, - мореход понизил голос, - Не вой на рефрижератор, пока не промыл сепаратор. Хабаровск – волшебный город, и тайны его похлеще бермудских будут. Ты думаешь, я там случайно столько лет к ровной походке привыкал? Нет, дорогой, не случайно и не напрасно. Сама судьба велела узнать кое-что. А ты родился в Хабаровске, значит тем более можешь… У меня в вещичках на досуге поройся. Разберёшься, где найти и что прочитать. Нарочно тебе оставил. Глядишь, оно тоже выйдет не случайно и не напрасно. Так что не суши вёсла, Миша. Не срок.
      Охотин пообещал. На прощание дядя напутствовал любить и жаловать своих бывших соседей, обитателей дома, ибо дружен был с каждым. Заодно передал им горячий привет.
      Не знать Василия Петровича – лишь подивиться: уж сколько лет человеку, весь мир повидал, и верит в какие-то сказки! Но в том-то и дело. Моряки без того суеверные люди, а тут вдобавок особенности оригинальной натуры пластами слоятся. Цветистых рассказов о таинственном и загадочном в различных уголках планеты у него было хоть отбавляй. Не мудрено, что этот человек легко заводил приятелей и редко разочаровывал приятельниц. И те и другие никогда не переводились. Что до самих сказок… В своё время Охотин наслушался их до той философской степени, когда к ним привыкаешь и воспринимаешь без выражения эмоций, как фон, как ежедневный стук колёс на железной дороге, который раздавался прямо сейчас за окном.
      Стемнело по-зимнему рано. Для сахалинца здесь время уходит на час назад, желудок на прежний режим настроен – пора подумать об ужине. Мамочка соседских сорванцов предупредила, что накормит, да как-то неловко выходило у чужих столоваться, ещё и вот так сходу. Правильнее бы наоборот самому чем-нибудь угостить, а у него как назло с собой ничего особенного. Приехал ведь на разведку, пару-тройку дней от силы. Чемоданы для этого не станешь тащить. Впрочем, икорку прихватил, без неё не по-нашему как-то… Охотин немного помаялся, размышляя, и решил всё-таки повременить с трапезой. Тем более предстояло сделать ещё несколько звонков знакомым и знакомым знакомых. Отправиться на материк без дополнительных просьб островитян редко кому удаётся.
      Всё же потом он вспомнил разговор с дядей и прошёл в кабинет. Как и в гостиной, там многое было сделано своими руками и потому наглядно отражало пристрастия хозяина. К примеру, стены вообще почти не просматривались из-за стеллажей с книгами, а между ними провисал самый натуральный гамак. Зачем он понадобился, можно только гадать, так как постель в спальной в порядке (правда, тоже не на полу, а значительно выше), да и шикарное кресло имелось. Но главной достопримечательностью был письменный стол, удивительное подобие соответствующего предмета мебели предков, сложная смесь парты, секретера, бара, картотеки и бог знает чего ещё с кучей дверц, полок, выдвижных ящиков и других элементов. Мало того, этому чуду был придан антикварный вид. Если Василий Петрович оставил какие записи, они могли храниться только здесь.
      Беглый осмотр мало что дал. Бумаги действительно нашлись, но они в основном были техническими, касались, судя по всему, устройства судовых механизмов и к откровениям личного характера, творчеству или чему-нибудь подобному отношения не имели. Охотин на всякий случай ещё раз оглядел кабинет и даже прошёлся по книжным корешкам – бесполезно. Библиотека выглядела ординарной, без сюрпризов, хотя и содержала редкую для обычного человека литературу. Например, ту же специально-техническую или на иностранных языках, однако для бывалого стармеха как раз это было нормально. Словом, для поиска нужного следовало применить нестандартный подход.
      На последнее сейчас не выдалось времени, потому что раздался звонок. Продолжая пребывать в размышлениях, Охотин на автомате прошёл в прихожую и открыл дверь.
      - Девушку заказывали?

      Глава 3.

      На него смотрело юное существо дамской наружности о лёгкой шубке а-ля «Снегурочка» с откинутым капюшоном, джинсах и полусапожках. Впрочем, смотрело – сильно сказано. Потому как чуть ли не половина лица существа скрывалась за огромными выпуклыми чёрными очками, что сразу навеяло аналогию с гигантским насекомым, у которого только глаза и есть. Мало того, из места, где полагалось быть рту, на глазах вызывающе вырос и застыл жвачный пузырь, теперь напрочь закрывший то, что от лица ещё оставалось. Одна ручонка существа обозначала расслабленность в узком карманчике шубки, другая, касаясь плеча, небрежно придерживала за ремешок увитую индейской бахромой сумочку. С запястья на этой руке уставилось третье око насекомого – невероятных размеров часовой циферблат.
      Вот что значит вернуться на родину! – подумалось Охотину. Чем дольше разлука, тем теплее приём. Того и гляди, ошпаришься в чьих-то объятиях. Одна закавыка – никаких девушек никто не заказывал. Даже пиццу не заказывал, хотя оно того, наверное, стоило. Или что-нибудь сладкое в качестве презента соседским мальцам…
      Всё это рысцой пронеслось в голове и заставило высунуться за порог, чтобы оглядеться по сторонам на предмет обнаружения ещё каких сюрпризов. Кто знает, чего можно ожидать в таких случаях. Однако площадка была пуста, бомжа под лестницей не просматривалось и только дверь в одну из квартир, ту, что напротив, казалась слегка приоткрытой. Если сейчас её ткнуть, наверняка нос какой-нибудь любопытной бабуськи прищемишь – известная примета. И не стоило бы удивляться, узнав, что верную представительницу «народного контроля» именуют Варварой.
      - Ну так и чо? – изрекло насекомое, оглушительно лопнув жвачным пузырём прямо под ухом Охотина.
      От неожиданности он вздрогнул и отшагнул назад. Девица приняла его движение за приглашение войти, что и сделала, напирая и ничуть не утруждаясь сомнениями.
      - Всё как договаривались, как видите, - почти бесстрастно заявила она и добавила, - Только можно я сначала спрыгаю в ванную?
      Непривыкший к подобным визитам Охотин не нашёлся что сразу ответить и машинально попятился, а гостья безошибочно определила куда нужно идти и тотчас исчезла. Он отругал себя за растерянность, но делать было уже нечего – в ванной полилась вода. Для проведения процедуры дератизации оставалось лишь безучастно ожидать, пока насекомое завершит омовение. Не выкидывать же теперь! Голую и, по всей видимости, не совсем чистую. Ну, это он заметил для смеха. Собственный жизненный опыт к соратницам девчонки по цеху относиться с полной серьёзностью не позволял.
      Как-то так сложилось, что услугой интима за деньги Охотин решился воспользоваться один-единственный раз. Это было ещё в молодости, да и то под влиянием заразительного примера товарищей, того самого коллективного бессознательного. Вложенные в мероприятие средства цели не оправдали. Обнаружив на обнажённых чреслах путаны татуировку, Михаил спрятал брезгливость за смехом, чем расстроил «некачественный товар» донельзя и уберёг от греха самого себя.
      В дальнейшем насущной необходимости обращаться за подобными услугами не возникало, а неизбежные контакты с представительницами одиозной профессии вызывали сдержанную улыбку. Сдержанную, потому что понимал: под масками клоунесс порой скрываются трагические лики. Ну а татуировки на женщине Охотин не жаловал вообще, если она не из какого туземного племени, конечно. Воспитан был так, чего уж. Наперекор модным веяниям упрямо считалось, что уродовать своё тело по собственной воле могут только глупышки. Невинное хулиганство боди-арта в этот расчёт не попадало…
      В прихожей послышался шорох, а за ним и голос:
      - Полиночка, это ты? А я только пришла, смотрю – дверь открыта и Филыча нет. Он с тобой? Давай чайку по…
      При входе в гостиную появилась и замерла на полуслове старушка в халате-чапане и тапочках на толстые шерстяные носки. Высокая, не по возрасту стройная, возможно, она когда-то была красавицей, но среди морщин на её лице виднелась сеточка ломаных шрамов. Старушка присмотрелась и всплеснула руками.
      - Михаил?! Господи, я и не подумала, что вы могли уже приехать! Здравствуйте и простите, ради бога. Увидела открытую дверь…
      Охотин постарался улыбнуться как можно приветливей.
      - Здравствуйте. Не извиняйтесь, всё хорошо. Я действительно недавно приехал. А вы…
      - А я Ида, соседка ваша, из первой квартиры. Это напротив.
      - Очень приятно. Да вы проходите, - он сделал приглашающий жест рукой.
      - Нет-нет, спасибо, что вы! – запричитала старушка, - Вам сейчас точно не до меня. Но вот потом – обязательно! Поговорим, познакомимся поближе, я вас своими пирожками угощу, – она совершенно очаровательно улыбнулась, - Мы с Васей были очень дружны. Знаете ведь, нам, старикам, всегда есть повод понадоедать друг другу. Он о вас столько рассказывал! А Полиночка за квартирой приглядывает, как уехал, вот я и решила, что… Она из третьей квартиры.
      Длинный пальчик не потерявшей изящества руки указал в нужную сторону; получилось, что в душ. Старушка невольно прислушалась к шуму воды и другим звукам за закрытой дверью и не сразу, но заметно стушевалась.
      - Ой, какая же я… Простите. Пойду.
      С виноватой растерянностью она попятилась из квартиры. Охотин, в свою очередь, почувствовал себя ещё более неловко, чем она. Если насекомое вздумает подать голос или выйти прямо сейчас, о чём подумает эта добрая женщина можно даже не гадать. Вслед за первым впечатлением репутация приезжего будет подмочена однозначно.
      Слава случаю, ничего такого не произошло. Проводив старушку, Охотин решительно постучал в туалетную комнату. Как по волшебству, шум воды стих и дверь открылась одновременно, а вместе с дверью выпросталась и девица на сей раз в коротком шёлковом халате, распаренная и счастливая, будто впервые за полгода баньку приняла. Былую спесь с её физиономии как языком слизало. Обнаружилось, правда, что глаза у неё и без очков были гигантскими. Держа в обнимку свои вещички, улыбаясь и приседая, она протиснулась между дверью и хозяином квартиры в гостиную.
      - Ух, ты-ы-ы!
      Восторженный возглас вместе с блеском глаз и настежь открытым ртом были обязаны необычному виду жилого помещения, узреть который, по-видимому, не ожидалось.
      - А-фи-ги-неть! – по слогам обозначился всё тот же восторг.
      Охотин слегка подтолкнул девицу в спину к дивану, подальше от прихожей.
      - Конечная, - сказал он, - Просьба предъявить проездные билеты.
      - Слушаюсь, капитан! – отрапортовала незваная пассажирка, приложив руку к влажному венику на голове, - Но… не слишком ли вы торопливы? Разве в стоимость билета не входит угощение дамы?
      «Дама» была младше Охотина раза в три как минимум и явно просилась быть если не поставленной в угол, то отхоженной ремнём по известному месту.
      - Так, - строго сказал он, - Быстро одевайся и рассказывай, кто тебя сюда подослал.
      На лице девицы изобразилось искреннее недоумение.
      - Владимир Львович, но вы же сами… - осторожно начала она.
      - Как ты меня назвала? – изумился Охотин.
      - Так вы не…
      На девушку было жалко смотреть. В отчаянии она забилась в угол дивана с ногами, на которых даже пальцы от страха в горстки поджались. Личные вещи – одежда и сумка – примкнули к груди как бронежилет, а лицо исказила гримаса безысходности.
      Охотин расхохотался. Нет, что ни говори, смеяться над барышнями лёгкого поведения ему, наверное, на роду написано. И к кому обращаться с претензией, если всякий раз выходит смешно? Впрочем, на путану эта девочка мало походила – те всё-таки ведут себя несколько иначе. К тому же оставался невыясненным один любопытный вопрос: как она могла перепутать того, с кем сама же договорилась.
      Додумать вопрос не получилось, поскольку в квартиру, как к себе домой, уверенно и без сантиментов прошёл уже знакомый «брат» и сосед сверху.
      - Мишаня, - заговорил он ещё в прихожей, - У меня тут окно на пару минут. Давай по маленькой за встречу! – а увидев девочку, изменился в лице, - Савельева, ты что тут де…
      Насекомое выпучило глаза и выдало судорожную работу мысли на предмет оправдания сложившейся ситуации. Но ей помогли:
      - Понятно. Этаж перепутала, растерялась и крышу снесло? Немедленно одевайся и дуй наверх! Жду тебя уже больше часа!
      Пока за высокой спинкой углового дивана стремительно выполнялось его указание, сосед сверху, то есть упомянутый Владимир Львович, повернулся к Охотину и пустился в совершенно нелепые объяснения, долженствующие, на его взгляд, представить ситуацию в правильном свете:
      - Вот, скажи мне, о чём думает современная молодёжь? Я, преподаватель со стажем, заведующий кафедрой, доцент, и не знаю, представляешь! Мы в наше время за каждую оценку боролись, как в последний бой шли, а эти… Один ветер в головах. И глупости. Простейший зачёт сдать не могут! Кому это надо – мне? И когда? У меня что – не должно быть своей жизни? Вот, вместо того, чтобы отдохнуть по-человечески, вынужден личным временем жертвовать, на дому принимать, как гостей каких, ждать, понимаешь… Так ведь проходу не давала, рыдала, руки выворачивала, чтобы разрешил пересдачу. А сама, смешно сказать, в двух этажах заблудилась!
      Охотин из вежливости покивал, однако не удержался от щекотливого вопроса:
      - А жена как на это смотрит?
      - Ну как! – Владимир развёл руками, - Без восторга, сам понимаешь. Хорошо хоть сейчас её нет – у них там корпоратив до полуночи.
      Поняв, что в запале сболтнул совершенно ненужное, доцент смутился, заметался, и излишне поспешно перевёл внимание на студентку:
      - Ну, Савельева, ты собралась уже или нет? Иди за мной, непутёвая…
      Воспользовавшись тем, что разнервничавшийся доцент отвлёкся, Охотин перехватил девчушку за локоть и шёпотом заговорщически поинтересовался:
      - Это точно тот Владимир Львович?
      Ответ должен быть утвердительным, без сомнения. Но она вздрогнула, непроизвольно выдав догадку, что личный секрет стал достоянием хозяина этой квартиры. Мягко улыбнувшись, Охотин дал понять – выдавать проколовшегося резидента он не планирует. Резидент облегчённо вздохнула и вписалась в спину доцента, которая наоборот вдруг необычайно напряглась.
      - Так вот ты где! Пахомов, я знала, что ты паскудник, но что настолько…
      На входе в гостиную стояла полная женщина в распахнутой шубе, открывающей взору нарядное вечернее платье. Руки женщины угрожающе упирались в бока. Лицо тоже не выражало ничего хорошего.
      - Ситуацией, значит, воспользовался? На радостях, что меня долго не будет, решил позабавиться?
      Моментально сникший «брат» и сосед сверху стал похож на провинившегося подростка, неловко оправдывающегося перед взрослым за разбитое мячом окно.
      - Анжелочка, прошу тебя, успокойся. Всё не так. Ты слишком возбуждена…
      - Кто из нас не по делу возбудился, мы сейчас разберёмся. Ишь, как удачно задумал, подлец! Я ещё дивилась, почему он сегодня так ласково меня выпроваживает. Это – кто?
      Толстый палец с богатым перстнем решительно указал на выглянувшую из-за доцента девчонку, и тот поник ещё больше.
      - Так… Это… - пролепетал он дрожащим голосом, не зная, куда деваться, и вдруг без зазрения совести уверенно заявил, - Это ж Мишанина гостья! Она к нему пришла! Родственница!
      - Мишанина?
      Анжела, похоже, только сейчас Охотина и заметила. С тающим на глазах гневом, затем недоверием, которые в итоге сменились некоторым смущением, она шагнула вперёд, властно отодвинув при этом мужа в сторонку.
      - Ну да! Мишаня, племянник Петровича. Он должен был приехать – забыла что ли?
      - Здравствуйте, - сказала Анжела, - С приездом. Мы все тут вас ждали. И простите, что… - она повела рукой, наткнулась взглядом на девчонку и подозрительно уточнила, - Значит, родственница?
      Охотин видел, как перекосило несчастного доцента. В его глазах стояла мольба, сравнимая с воплем утопающего, сгорающего в пламени на костре, висящего над пропастью, умирающего от жажды в пустыне, и всё это одновременно.
      Точку в этой истории поставила девушка. Она сверкнула многозначительным взором на завравшегося преподавателя, потом – мельком, более мягко – на Охотина и с некоторым вызовом подтвердила:
      - Родственница.
      - Ну конечно! – встрепенулся вмиг оживший доцент, - А ты какую-то глупость несёшь!
      - Как не нести, Володя? Как не нести? – Анжела взялась за услужливо предложенную супругом руку и дала себя увлечь из квартиры, - Представь. Разгар торжества, а мне звонят, называются доброжелателем и сообщают, что пока я веселюсь, мой муж проводит время не менее весело в обществе своей студентки. Причём у нас дома. О чём я должна была подумать, скажи?..
      Охотин проводил эту пару до выхода, а там невольно задержался ещё немного. Потому что было на что посмотреть.
      Чета Пахомовых поднималась по лестнице, когда из-под неё подал голос вернувшийся к тому времени бомж:
      - Конфеты-то сейчас заберёшь или как, Львович?
      Он протянул снизу пакет.
      - Не поняла! – насторожилась Анжела, - Кого это ты угощать собирался?
      - Так тебя ж! – с излишней горячностью воскликнул супруг, поспешно принимая пакет через перила, - О ком мне ещё заботиться? Порадовать, понимаешь, хотел, а ты…
      Охотин усмехнулся и закрыл дверь. На этот раз на защёлку.

      Глава 4.

      - Афигенеть! Настоящая?
      Подзорная труба была вынута из девичьих рук и водружена на место.
      - А ты?
      Охотин усадил девчонку на диван, намереваясь выяснить всё окончательно. Вещички снова прижались к груди, и взгляд насекомого стал унылым. Оно грустно шмыгнуло.
      - Не получилось. Машка теперь точно из института вылетит.
      - Кто такая Машка?
      - Сестра. Я в Железку поступила, а она на психа учится. Ну, на психолога, значит. С детства нравится с детишками возиться, вот и захотела образование получить, чтобы и дальше с ними… А этот, - девчонка мотнула высохшими волосами в сторону двери, - постоянно докапывается до неё, вредит, как нарочно. Да не «как», а нарочно! На деньги намекает или ещё что. Вот мы и решили его проучить.
      - Мы?
      - Ну я. А она согласилась. Всё равно ей терять уже нечего.
      - И что задумали?
      - Ну чо «чо» – то самое! Она когда последний раз с ним беседовала, он её за коленки цапал. То есть вроде как подсказал, от чего бы не отказался. Машка и предложила. Только она решила его обмануть, потребовать сначала зачётку, а потом убежать, дура. Я ей так и сказала. Надо ж умнее быть, правда?
      Охотин промолчал, выжидая.
      - В общем, решили, что к нему пойду я, чтоб, если чо, она не при делах оказалась, а он насильником вышел. Я бы устроила! Машка же притворяться не умеет, не такая живая как я и вообще… Почему вы на меня так смотрите?
      - Удивляюсь, как ты рискнула притвориться сестрой.
      - Так мы ж близняшки с ней. Что тут удивительного?
      Ну вот и встало всё на свои места. Охотин едва удержался, чтобы не рассмеяться.
      - Ничего смешного! – выпалило насекомое, - План-то не сработал!
      - Где ж ему сработать, если ты предварительно не удосужилась узнать, как преподаватель выглядит? Хорошо хоть этаж перепутала, а не дом. Тоже мне артистка!
      Девушка опять пригорюнилась.
      - Надо ж было так проколоться! Вроде всё продумали, рассчитали… Машка ждёт от меня звонка, волнуется, а я теперь и не знаю, что ей сказать.
      - Так и скажи, мол, как прежде живая. И клиент в трансе от встряски. Видела Пахомову? Она бы убила тебя на месте.
      - Нифига. Я бы выкрутилась. А вот он получил бы от жены по полной.
      - Зачем же тогда пощадила, родственницей назвалась?
      - А толку уже было выёживаться! Всё ж на смарку пошло. Теперь только и надейся, что он с пережитого перепугу Машку тоже пожалеет. Оценит проявленную доброту, так сказать. Встречно.
      - Логично, - Охотин протёр лицо ладонями, как умылся, - Но не факт. Таких как Пахомов жизнь учит своеобразно.
      - И чо теперь делать? – тоскливо пискнула девчонка.
      - Чо «чо»? – передразнил он, - Попробуем тебе помочь, раз уж у меня тут ещё один родственник объявился. Тебя как зовут-то?
      - Даша.
      - Давай мне зачётку твоей Маши, Даша. Поговорю с «братом», авось послушает. Я ведь ему тоже перед женой подыграл, получается.
      - С братом??
      - Фигура речи, не заморачивайся. Лучше позвони сестрёнке и успокой, чтоб не переживала. А то кинется сюда тебя спасать – вообще красота будет. Пахомов со страху забудет, как расписываться…
      Пока насекомое активно щебетало в свой телефон, Охотин помыслил над ситуацией. Несмотря на довольно невесёлую подоплёку, эта малявка случайно вовлекла его в забавную историю и, чего уж, вызвала участие. За отсутствием собственного ребёнка почему-то увиделось важным проявить посильную заботу о чужом, в известной степени бессильным и беззащитным. Тем более речь шла о девчонке, о двух сразу даже. Одна из них, кстати, теперь прослыла его родственницей, о чём, спустя очень короткое время, будут знать все жильцы дома, и из этой комедии предстоит найти ещё выход.
      Проще всего казалось вызвать соседа сверху на приватную беседу, убедить, в чём следует, да и дело с концом. Но такой вариант выглядел не совсем правильным. Во-первых, Пахомов скорее всего встревожится и из ещё живых опасений найдёт тысячу причин, почему сей момент не может покинуть собственной квартиры. Во-вторых, его супруга заново насторожится сама, к бабке не ходи. То есть можно сделать только хуже. А делать желательно как раз-таки сейчас, оперативно, пока, как говорится, двигатель ещё тёплый и трассу сугробами не занесло.
      Охотин мельком взглянул на Дашу – наблюдая за ним, она выудила из сумочки и сунула в рот жевательную конфету, отчего теперь, со сладостью, выглядела совсем уж ребёнком. Можно было умилиться занятной картинкой, однако произошло другое. Девчонка непроизвольно подсказала замечательный способ решения вопроса, уместный и при отсутствии этого вопроса, сам по себе.
      - Родители в курсе вашей затеи? – спросил он, - Сестра сейчас с ними?
      - Не, - был ответ, - В общаге. Мы же иногородние. Мама в рейсе. Она проводником работает. А у папы другая семья давно уже.
      - Вот как. Значит, ты можешь не торопиться…
      - А что? – конфета застыла за щекой девчонки смешным бугорком.
      - Ничего. Придумал, как можно решить проблему твоей Машки. А заодно и свою, которая из-за тебя возникла. Только ты должна мне помочь, - говоря это, Охотин вынул из портмоне две купюры, красные, с изображением хабаровского утёса, - Вот тебе деньги и дуй в ближайший магазин. Набери готовой еды на несколько человек, ну, там фруктов, колбаски, салатов, ещё чего, сама определишься. Только еды хорошей! С этим, думаю, разберёшься, этажи не попутаешь? Продуктовые со шмоточными… Да, и пару бутылок шампанского. А тяжело будет – возьми такси. Здесь на всё хватит. Мухой!
      - Афигенеть! – насекомое проглотило конфету и выпучило глазищи, - Доверяете??
      - Конечно. Мы же родственники, - Охотин подмигнул.
      Секунду девушка переваривала полученную информацию, а потом как ужаленная подскочила и кинулась паковаться в свою «снегурочку» и ботиночки.
      - Я всё поняла! Я мигом!
      Как ни смотри, одежда у юной «родственницы» оставляла желать лучшего, и Охотин неожиданно обнаружил, что мысленно подбирает на неё что-нибудь более приличное, как если б на самом деле был с ней у примерочной. Эта мысль одновременно и удивила и показалась приятной. Он хмыкнул. Бог знает, что может прийти в голову бездетному мужику! Впрочем, разве подобные мысли не одолевают счастливых отцов?
      - Я всё сделаю, не волнуйтесь! – сообщила Даша по пути к выходу из квартиры, прыгая и умудряясь в прыжках застёгивать молнии на ботинках, - Только бы у вас получилось, а то Машка не переживёт. Я быстро…
      Однако как раз сейчас быстро не вышло, потому что на площадке образовался затор. Двое мужчин в тёплых рабочих комбинезонах заносили сюда освобождённый от тары холодильник. Был ещё третий, в распахнутом цивильном пальто с шапкой в руке. Он стоял у соседней квартиры, из которой выглядывала уже знакомая молодая женщина, мама бойких детишек, и что-то доказывал ей. Дождавшись у противоположной стены, когда холодильник поднимут с лестницы, Даша стреканула в просвет на улицу. Мимо бомжика, философски взирающего на происходящее снизу из своего закутка.
      - Здрасьте! – бросила она ему на бегу, чем вызвала некоторую растерянность.
      На шум из квартиры напротив выглянула в подъезд и старушка, но, видимо, быстро всё поняла и скрылась обратно.
      Между тем носильщики поставили свою ношу на пол, да так, что Охотину теперь невозможно было закрыть дверь, и он стал невольным зрителем дальнейшего.
      - Куда заносить, начальник? – поинтересовался один из рабочих.
      Не поворачивая головы, мужчина в пальто махнул им рукой:
      - Оставляйте. Дальше сам разберусь.
      Носильщики затопали вниз на выход, а он продолжил убеждать собеседницу.
      - Ты ж пойми – я от чистого сердца! И потом, что у тебя за холодильник? Сама же знаешь. Пакет молока с десятком яиц поставила и уже, считай, места нет. А у тебя дети!
      - Юра, я тебе говорила: мне ничего не нужно. Справляюсь. И такие подарки не делают. Что ты творишь?
      - Да что не так-то? Причём тут… Смотри, сколько в нём кубиков. И красивый. Специально, чтобы тебе понравился, выбирал. Не понимаю я тебя, Полина.
      - Юра, давай закончим этот разговор.
      - Тьфу ты! – мужчина в сердцах швырнул свою шапку под дверь квартиры слева, - Как хочешь, но я его для тебя и твоих детей покупал! Не берёшь – не надо! Будет стоять прямо здесь, в подъезде! Пока до тебя не дойдёт что-нибудь…
      Охотин увидел, как женщина улыбнулась, коротко и скрытно от собеседника. Было очень похоже, что подобные споры между ними случались уже не раз, а настойчивость мужчины её не сильно-то и расстраивает.
      Она наконец заметила невольного наблюдателя, слегка покраснела и подобралась.
      - Простите. Вы уже разместились? Я сейчас угощу вас…
      - Нет-нет! - отрезал Охотин, выступая из-за холодильника, - Никаких «угощу», потому что мы сделаем всё наоборот. Как раз хотел вам сказать. Где-то через полчаса приходите, но без еды, потому что угощение будет от меня, как положено. Из уважения к дяде, если хотите. Он сам об этом просил. Я и остальных соседей приглашаю.
      - Спасибо. С удовольствием, - почему-то подчеркнула Полина, как нарочно не глядя на стоящего рядом мужчину.
      Она собралась идти, но в проёме внизу нарисовались две детские мордашки.
      - Уга! Мы пойдём к Петговичу! – счастливым шёпотом прокричал мальчик в ухо девочке, - Чуг, я пегвый в гамаке качаюсь!
      - Так. Ну-ка! – приструнила их мать и закрыла дверь.
      Мужчина, всё это время молча наблюдавший за ними с каменным лицом, повернулся к Охотину.
      - Так это ты у нас, значит, наследник?
      Грубоватое обращение покоробило, всё-таки разница в возрасте была значительной, лет в двадцать или около того, но ума хватило не придать этому значения. По результатам общения с женщиной мужчина явно пребывал в расстроенных чувствах, а в таких случаях самое верное – «понять и простить». Не хочешь выглядеть дураком – не ищи дурака в собеседнике, а если он ищет сам, потерпи. Всё перемелется.
      - Давай уточним кое-что сразу, приятель. Полинка – моя женщина, и я за неё любому глотку порву. Вот этими вот руками!
      - Я тоже рад знакомству, приятель, - спокойно сказал Охотин, - Но ладно. Давай уточним кое-что, коли хочешь. Полина для меня – просто хорошая соседка, надеюсь. Ничего из того, о чём тебе подумалось сверху, лично ко мне не имеет абсолютно никакого отношения и в силу многих обстоятельств не может иметь. А теперь давай-ка моими и «вот этими вот» твоими руками отодвинем холодильник к стене, чтоб не мешал.
      Всё ещё насупленный мужчина не стал спорить.
      Вдвоём они справились легко и быстро, а после этого, назвавшись по именам, пожали друг другу руки. Такое скупое и не совсем доброжелательное знакомство не устроило, видимо, обоих. Уже отойдя к своей квартире, Юрий поднял с пола шапку, отряхнул её, открыл дверь и виновато покосился через плечо.
      - Прости если что. Сгоряча я. А дядька твой нам всем тут за лучшего друга был.
      - Всё нормально, приятель, - Охотин удовлетворённо улыбнулся, - Ты заходи ко мне через полчаса. Буду рад.
      Юрий неопределённо повёл плечами, молча кивнул и ушёл к себе. Хорошо понятно было, что ему требовалось время, чтобы выправить свой настрой.
      А Охотин шагнул к первой квартире. Однако не успел постучать, как дверь открылась и старушка вышла на площадку сама.
      - Михаил? Вы ко мне?
      - Да. Я приглашаю соседей в гости, через полчаса, чтоб за знакомство, так сказать…
      - Как мило! И очень приятно, - она кокетливо поправила локон у виска, - Не сомневалась, что Петрович передаст квартиру хорошему человеку, доброму и умному как он сам. Полиночку уже позвали? Тогда Юрочке нужно обязательно сказать.
      - Они уже в курсе оба. Вот, к вам зашёл и к Пахомовым нужно ещё. Остальных я не видел.
      - Ой, да у нас и некого остальных. Потом расскажу. А Пахомовых давайте я позову, всё равно собралась к Анжелке – она мне звонила.
      - Вот и отлично. Только вы уж постарайтесь, чтобы пришли обязательно.
      - Эти – придут. Можете не сомневаться.
      Старушка хитро улыбнулась, подоткнула полы чапана и отправилась наверх. Охотин вежливо придержал её под руку на первых ступеньках, глянул вниз и вернулся к себе.

      Глава 5.

      Всё бы ничего, но охватило вдруг беспокойство. Не слишком ли опрометчиво он понадеялся на юную «родственницу»? Озаботило не её вероятное вероломство – дело, в общем-то,  житейское, а сам факт отсутствия обещанного угощения к оговорённому сроку. Что подумают гости, когда соберутся, а у него на деле шаром покати? По уму, надо было или большее время назначить, час хотя бы, или пойти в магазин самому. К тому же вино она вряд ли купит, так как наверняка ещё несовершеннолетняя. Да что там – даже номер мобильника спросить не сообразил! Как тут оставаться спокойным?
      В детстве был один случай. Они тогда на севере Сахалина жили. Мать утром дала денег и попросила по пути из школы домой купить несколько кирпичиков пломбира. Конечно! У маленького Миши нашлись другие приоритеты. После учёбы, лениво пиная портфель перед собой, он с другом-одноклассником проходил мимо городского клуба, в котором демонстрировался знаменитый «Фанфан-Тюльпан» с Жераром и Джиной. Мороженое? Да ерунда! Звон шпаг для мальчишки куда важнее. Словом, дома ему довелось устыдиться так, что запомнилось на всю жизнь. Мороженое требовалось не просто, а для десерта, которое матушка планировала приготовить назавтра в обязательный презент кому-то там. Мало того, на сегодня (!) в качестве поощрения за прилежность дома его ждали билеты на тот самый фильм…
      Думая обо всём этом, Охотин бродил по квартире из угла в угол, автоматически переставлял с места на место вещи и время от времени замирал, уставившись в одну точку. В нетерпении пару раз выглянул за дверь, но там было тихо. Просматривались ноги бомжика в валенках – наверное, что-то читал.
      Доведя таким образом себя до крайней степени волнения, он решил, что, пока время не истекло окончательно, следует отовариться продуктами самостоятельно. И как можно быстрее. В принципе, если гости немного подождут, ничего страшного не случится. А дверь он оставит открытой и бомжика попросит передать, чтоб не стеснялись и проходили. Всё равно, как выяснилось, дядина квартира была здесь проходным двором. Даром, что расположена ближайшей на входе.
      Сборы были стремительными. Однако в их самый разгар с подъезда донёсся громкий дверной хлопок, звонкое «Здрассте!» и торопливый стук каблучков по ступенькам на первый этаж. Уже через секунду в прихожую буквально ворвалось насекомое, возбуждённое и раскрасневшееся с мороза, будто его по дороге действительно мазанули алыми красками. Оно бухнуло на пол пакеты, запрыгало, сбрасывая с себя ботинки со «снегурочкой», и тяжело дыша, скороговоркой само себе отчиталось:
      - Успела! Успела! Успела! Ух!
      Девчонка выпросталась из верхней одежды, снова схватила пакеты и намерилась рвануть дальше, но натолкнулась на хозяина квартиры, вытянулась по струнке и, чуть не захлебываясь от восторга, вопросила:
      - Я молодец?
      Охотин только теперь и выдохнул. Ну вот что тут ответить? В этот момент ему хотелось её расцеловать, не меньше. Если нас может что-то радовать в прямом смысле безусловно, то это дети. Никаким условиям здесь не находится места, они не важны. От непосредственности, с которой тебе дарят что сущую мелочь что себя самого, всего целиком, пробирает по-настоящему. Пробирает, даже когда этот ребёнок не твой или он давным-давно уже научился ходить по жизни самостоятельно.
      - Ты молодец, - сглотнув, произнёс Охотин, - Идём, стол накроем.
      - А как мне к вам при них обращаться?
      Даша сама подхватила пакеты и первой же устремилась на кухню.
      - Да как… Зови дядей Мишей.
      - Окей. А у вас дети есть?
      - Не знаю, - улыбнулся Охотин.
      Печальный ответ на этот вопрос он спрятал за шуткой и успел пожалеть. Всё-таки надо считаться с возрастом аудитории. Но девушка повела себя правильно – не стала развивать дальше тему. Прекрасно его поняла, он увидел.
      А ещё он увидел, что пакеты с продуктами слишком худы. В них были только салаты и сладости. Охотин недоумённо воззрился на помощницу. Та всплеснула руками.
      - Ой, я ж забыла сказать! Представляете, по пути Артёма встретила. Он тоже в Железке учится, вместе со мной, только на другом факультете. Оказывается, он здесь рядом живёт, в соседнем доме, и хорошо знает бывшего хозяина этой квартиры, Василия Петровича. Сюда его племянник должен был приехать. Это же вы, да?
      Охотин терпеливо слушал.
      - Ну вот. Артём без отца, как и мы с Машкой. И Петрович ему всю жизнь как родной дедушка был. Его вообще, говорит, тут все очень любили. Артём у Петровича иногда даже ночевать оставался, представляете! Ну, когда маленький был, а мать на работе в ночь дежурила. У меня, говорит, роднее их никого нет на свете. И ещё говорит, раз Петрович так любит своего племянника, то и он его заранее очень уважает.
      Охотин вздохнул.
      - А про продукты ты мне что-нибудь скажешь?
      - Так я ж и говорю же! Артём мне помог, и мы вам на такси сэкономили. Просто я специально вперёд побежала, чтобы вы обо мне чего зря не подумали, а он сзади тяжёлое тащит. Сейчас принесёт!
      Что ж, нормально, раз так. Раз помощник нарисовался. Недавние опасения растаяли окончательно. Охотин попросил Дашу распорядиться «по-женски» столом, а сам вышел на площадку и спустился к бомжику. Тот аккуратно положил на колени книгу и снял очки.
      - Вечера, отец! Что там с дверной доской? Может сладим?
      - Так уж сладил. Теперь выскочит, если только по дури ногами бить.
      - Мда. Сюда б современную, с кодовым замком, домофоном.
      - Вот и Петрович хотел. Да народ пока растолкаешь…
      - Растолкаем, - сказал Охотин словно бы сам себе, - Ты Артёма такого знаешь? Как он?
      - Артёмку-то? – брови старика шевельнулись, - Что ж не знать. Хороший малец. Дядька твой с ним как с внуком возился. А уехал – что сиротой у нас больше стало.
      - Погляжу, трогают здешние тебя. Не тяжело столько людей через сердце пропускать?
      Старик погладил ладонью книжку и глубоко вздохнул.
      - Тяжело пропускать персонажей какого романа. Особенно, когда их не сочтёшь – лезут и лезут как чертята из табакерки. Только к одному привыкнешь, за ним автор уж нового суёт. А души живые не могут быть в тягость. Иначе зачем они есть.
      Охотин оглядел каморку бомжа. Сейчас она напомнила кабину в его автобусе – ты вроде бы как отдельно, но поблизости один за другим проплывают волнами люди в заботах, покое, радости, горе, в сонном забытье или кипящих страстях, и по большому счёту им нет до тебя никакого дела, кроме одного. Гонец Золотые Пятки…
      - Отец, я тут соседей позвал посидеть. Приходи тоже.
      Старик будто съёжился, чтоб стать незаметным.
      - Спасибо. Только ни к чему это. Моё место здесь.
      Хотелось возразить, но в этот момент послышался шум на входе, а вместе с ним объявился очередной персонаж с объёмными пакетами в руках. Всё же, видимо, табакерка с чертятами опустела – вошедшим оказался самый первый из уже знакомых, парнишка в пуховике и вязаной шапочке. Завидев мужика, который часа полтора назад на улице задал ему трёпку, паренёк уныло застыл. Охотин усмехнулся.
      - Ну здравствуй, кассир. Что – плату за вход уже не взимают?
      Одновременно виноватый и обескураженный взгляд юлил по сторонам.
      - Так это вы были… Я же не знал!
      - Да ладно, - Охотин перехватил один из пакетов, - Проехали остановку. Что да как дальше – обсудим в дороге до следующей. Куда идти, как я понял, знаешь. Пошли.
      Паренёк буркнул в никуда «Здорово, Филипыч» и несколько поспешно улизнул наверх. А Охотин немного задержался.
      - Здешние все будут, сам слышал, наверное: Юра, Полина с детишками. Сверху Пахомовых позовут. Женщина с первой квартиры, как её, Ида…
      Выронив книжку на пол, Филипыч проворчал себе что-то под нос, тяжело наклонился с постели, поднял и раскрыл там, где читал.
      - Ты подумай, отец. Я от чистого сердца. Не всё под лестницей сидеть одному.
      Старик снял уже снова надетые очки и молча уставился на дверь в тамбур. Выглядел он так, будто унёсся в далёкие дали отсюда, где остался не весь. О чём он задумался? Рассудить, за спиной этого бедного, одинокого человека огромная жизнь, неизвестная никому из сторонних. И если бренные телеса худо-бедно нашли какое-то, может последнее пристанище, то сберёгшую память душу времени и расстояниям не удержать. Дай повод, летает она перелётной птицей по годам и местам, которые что-то значили. По ушедшим до срока близким, по прежним мечтам и надеждам, любви… В таких случаях самое правильное – не мешать, оставить в покое.
      - Ну, как знаешь. Я предложил.
      Невольно делая шаг тише, Охотин отступил на площадку и вернулся в квартиру.
      Даша как уж (или ужиха?) вертелась по кухне с видом полноправной хозяйки и щебетала без умолку, успевая при этом кокетничать. Всё у неё спорилось. Смотрелось это так, словно девчонка дорвалась до любимого занятия, отдаться которому на полную катушку не доводилось достаточно долго.
      Вялый соучастник её суеты, такой же вялый собеседник, однако ж, при этом активный зритель скромно держался в сторонке и всё-таки думал не только о ней. Когда появился хозяин квартиры, он как будто стал чуточку ниже, вжал голову, потупился и пробормотал:
      - Ну, я пойду…
      Охотин положил руку ему на плечо.
      - Да нет уж, останься. Тебя отсюда никто не гонит.
      - Да, Артём, ты чего? – подхватила Даша, - Пакеты занёс и всё что ли? Так не пойдёт. Правда, дядя Миша?
      - Конечно. У нас есть удачный повод пообщаться.
      - Воспитывать будете? – угрюмо спросил парень, прикоснувшись пальцами к уху.
      - Вон ты про что! Признаться, я уж и думать забыл. Давай расслабляйся и будем дружить.
      Даша поняла, что чего-то не знает, но тема пикантная, и сейчас её следует обойти.
      - А между прочим, Артём здесь со всеми знаком, рассказать о них может. Вот, про Пахомова, например, как его жена веником по двору однажды гоняла. Расскажи!
      - Ну, это только тебе интересно или сестрице твоей. Ишь, зазвенела, - Охотин заглянул в последний, ещё не до конца разобранный пакет, - Лучше расскажите, как выкрутились со спиртным. Взрослых кого попросили?
      - А Артёму уже восемнадцать! – довольно объявила девушка.
      - Ничего себе!
      Удивлённый Охотин вынул из пакета бутыль коньяка. Удивлённый тем, что видит. Парнишка смущённо поёрзал на табурете.
      - Я просто подумал… Если племянник Петровича, ну, вы то есть, Пахомов, дядя Юра ещё, со второй квартиры… Взрослые мужики – и шампанское? Как-то смешно получается… Но вино женщинам мы взяли!
      - Вот видишь. А ты говоришь: воспитывать. Сообразил! - Охотин добродушно улыбнулся, - Чувствуется, Василию Петровичу с тобой действительно было легко.
      Девушка выхватила бутыль из его рук и кинулась к холодильнику.
      - Куда! Пусть наоборот с мороза согревается.
      - Вы не подумайте, - сказал польщённый Артём, - Василий Петрович меня к этому делу… ни разу. Сам-то он, да, иной раз цедил по чуть-чуть. Но всё как-то незаметно старался. Разве, когда собирались за общим столом…
      В голове Охотина прозвенел колокольчик, словно о чём возвестил или напомнил вдруг. Ну да, по части спиртного мореход себя в тисках не держал – по-своему сказывалась специфика многолетнего образа жизни на волнах. При этом прекрасно знал норму, застать его в сомнительном состоянии было немыслимо. Так, время от времени потягивал свой коньячок, будто лекарство какое, мензурками. Смаковал и наслаждался. Только прятал его от любопытных глаз, как малец папиросы от строгой мамки. Наказывать было некому и не за что, но, вот, прятал. Рецидив дисциплины на флоте… А не здесь ли, кстати, ответ на вопрос, где может лежать записка?
      - Дядь Миш, ну так чо?
      - Что? – очнулся Охотин.
      - Бананы, говорю, так положить или нарезать кусочками?
      Насекомое смачно поглотило остаток уже початого банана и торжественно вручило кожуру напарнику, несмотря на стоящее рядом мусорное ведро. Тот послушно принял.
      - Как хочешь, - задумчиво сказал Охотин, оглядывая кухню, - Артём, ты случайно не знаешь, где Петрович держал свой коньяк?
      - Не-е-ет.
      Молодёжь озадаченно переглянулась.
      - А чо у вас было-то? – шепнула девушка, наклонившись к парню.
      - Да… - отмахнулся тот, случайно чуть не угодив ей по носу кожурой банана.
      - Дурак! – кожура была изъята и брошена куда надо.
      - Сама ж мне дала её!
      - Ну так и выбросил бы!
      - Так я подумал: это ты для чего-то!
      - Кожура? Ага. Для аппетита.
      - Чего тогда сама не выбросила?
      - Хотела, чтоб ты!
      Охотин покачал головой и вышел в гостиную. Если искать тайник Петровича, то вряд ли на кухне. Слишком уж просто. Он вознамерился было пройтись по интерьеру свежим взглядом, но со стороны прихожей раздался дружный топоток.

      Глава 6.

      Первым вбежал мальчуган. Заметив на кухне двоих, одна из которых незнакома, он резко остановился. Сзади на полном скаку на него налетела сестрёнка. С секунду они, как щенята, сканировали новое женское лицо, после чего мальчуган по-свойски возгласил:
      - Пгивет, Агтём!
      - Пгивет, Агтём! – повторила девочка точно в той же тональности.
      Парень помахал им рукой и кивнул вошедшей за ними женщине. Полина приоделась, неброско и без излишеств, но выглядела очень привлекательно. Видно, задумала уйти от образа измотанной бытовыми заботами домохозяйки.
      - Мы вовремя? Ничего? – поинтересовалась она, прижимая к себе детишек, - Хотели что-нибудь с собой взять, но решили сначала спросить. У нас есть сардельки на ужин.
      - А у нас – вот что есть! – гордо объявило насекомое, указывая обеими руками на заставленный кухонный стол.
      Охотин счёл нужным пояснить обстановку.
      - Это Даша. Знакомая Артёма и… моя родственница. Проходите, мы ждали вас. Даша, это Полина… - он замялся.
      - Просто Полина, - уточнила женщина и, обойдя детей, шагнула к кухне, - Ну и ну! Да вы решили устроить настоящий праздник! Даже неловко как-то, честное слово.
      - Неловко не есть, когда хочется есть, а у нас от души и по поводу. Да, дядь Миш? – Даша загадочно воззрилась на Охотина.
      Что тут скажешь? Права лукавая.
      - Конечно, - он кивнул, - Только, вот, не успели немножко.
      - Ну, тогда давайте я помогу.
      Полина не стала ждать разрешения, по-деловому засучила рукава блузки и наклонилась к раковине помыть руки. Увидев, что мама нашла себе занятие, детишки одновременно разморозились.
      - Мама, можно мы на гамак? – вопросили они чуть ли не одновременно.
      - Это вы у дяди Миши спросите. Если он разрешит…
      - Гамак?? – изумилось насекомое.
      - Дядя Миша не возражает, - помотал головой Охотин.
      - Уга! – хором завопили дети и унеслись в кабинет.
      - Не видела что ли? Пойдём, покажу, - позвал девушку Артём, - Они всё равно сами в него могут не залезть. Подсадить попросят.
      - Подождите, ничего тут не трогайте! Я на минуточку! – щебетнуло насекомое и исчезло за парнем.
      Оставшись на эту минуту одни, взрослые улыбнулись друг другу.
      - Шустрая девочка, - Полина вытерла руки полотенцем и заглянула за спину хозяина.
      В глубине квартиры слышались возбуждённые голоса.
      - Ваши тоже, смотрю, любят быстро ездить, - сказал Охотин, - И прекрасно здесь ориентируются.
      - Ещё бы! Василий Петрович баловал, чуть что – к нему бежали. А так они смирные. Иной раз спящими от него по кроватям разносила. Начнёт байки свои о разных странах рассказывать, они уши развесят, замечтаются…
      - А где папа?
      - Папа? – Полина саркастически хмыкнула, - Папа наш сбежал ещё когда я с Ладой в роддоме лежала. Хорошо – родители за Славиком присмотрели.
      - Как же вы? С двумя малышами.
      - Да как! Ничего, привыкли. Справляемся. С работой, тьфу-тьфу, всё нормально. Я в банке операционистом. Тут рядом.
      - Ну, значит и с женихами всё нормально должно быть.
      - Ой, - Полина отмахнулась, - Шутите?
      - И не думал. Вы девушка заметная, малыши у вас прелесть – чем не вариант для серьёзного мужчины? Кстати, мне показалось, этот ваш сосед из второй квартиры… - Охотин не договорил.
      - Юра?
      Полина как-то загадочно улыбнулась. На её красивом лице отразилась гамма эмоций, последняя из которых походила на скепсис умудрённого жизненным опытом человека, дескать, глупости это всё. Она собралась и не смогла что-то сказать, но в этот момент – очень вовремя – на кухню ветром влетело возбуждённое насекомое, сменив тему беседы на корню. Даша моментально вовлекла женщину в процесс подготовки продуктов к сервировке, та не без желания к нему подключилась, и Охотин вышел в гостиную.
      Нельзя сказать, что тут было тихо, поскольку из кабинета доносились счастливые визги детей и не менее весёлый хохот Артёма, но всё же. Охотин вдруг осознал, что сам же лишил себя одиночества на ближайшие несколько часов. Волей случая он оказался вовлечён в интригу шкодливой девчонки, а вместо простого знакомства с соседями организовал для них общий сбор. Теперь голоса здесь стихнут нескоро, и спать он рухнет, как говорится, без задних ног. Что ж, стало быть, в этом тоже есть прок. Во-первых, о людях, с которыми жить предстоит бок о бок, узнает сразу значительно больше. А во-вторых… Охотин признался самому себе, что ему приятно.
      В Южном он возвращался с работы, как правило, в пустую квартиру. Семьёй ведь не обзавёлся, а друзья-товарищи даже самые вольные с возрастом меньше ищут общества вне собственных стен. Вот и сложилось, что по утрам и вечерам тишину в хате нарушали лишь звуки радио с телевизором, да ещё когда звонил телефон. Охотина такая камерность не очень устраивала, так как в родительском доме, ему помнилось, частенько пребывал народ, и, несмотря на гомон, уюта меньше не становилось. У него же уют вроде есть, да не тот – какой-то сухой. К этому оставалось только привыкнуть.
      Или неудачно сопротивляться. Как, например, одно время (давно уже, тогда в автопарке зарплату задерживали) он пускал к себе бедолаг с вокзала, которым негде переночевать или гостиница не по карману. Несмотря на хлопотность, затея оказалась прибыльной. Но люди-то были чужие! Опять же каждый раз новые – пришли и с концами ушли. Попытки создать семью тоже квартиру не оживляли. Поначалу вроде суета, однако с ребёнком не получалось, а дальше как под копирку: дежурный «привет» при встрече, угрюмый стук поварёшки и тусклый шорох постельного белья. Всё как у поэта: «Придёшь домой – там ты сидишь!» Иной раз выть волком хотелось.
      Охотин допускал, что причина одиночества кроется в нём самом, поскольку знал точно, настоящее чувство любви он ни с кем не испытывал. Хоть и был когда-то открыт для него нараспашку, это тоже данность. Что-то где-то и как-то тут не считается – все порой ошибаемся. Но кто ж виноват, что та единственная и неповторимая лягушка, которая должна поймать его стрелу, не кажет из болота голову? Интереснее ей там что ли. Ладно б красоту на глаза свои земноводно-небесные наводила, так ведь не годы ж! У него, вон, плач ли смейся, пенсия замаячила на горизонте. Свершится чудо чудное, явится свет очей – никаких красот не разглядит уже сослепу. А пока…
      «Для кого ты живёшь на свете, Миша?»
      Ни для кого, получается. Вот у деда получалось. У отца получалось. Они были или не были освещены сиянием самого яркого человеческого чувства (что там сияло на самом деле – кто знает), но всё-таки жили не только для себя и весьма достойно. Даже дядя Василий Петрович, этакий свободолюбивый сказочный колобок, перекати поле по своей природе, казалось бы, совершенно неприспособленный к оседлой жизни и чуждый семейному альтруизму, умудрился на старости лет зажить как раз для кого-то. И вообще в этом смысле поймал удачу, потому что здесь в старом доме стал многим необходим и, судя по всему, оправдывал их надежды.
      Вот почему сейчас, несмотря на усталость с дороги, Охотин испытал удовольствие. Справа на кухне хозяйничали женщины, слышался их говорок, оттуда дразнили аппетитные ароматы, слева за открытой дверью в кабинет шумно резвилась ребятня, с минуты на минуту ожидались гости, а он сидел на диване в гостиной и ясно осознавал: вот та жизнь, которой ему не хватает, та, о которой мечтал. Пройдёт какое-то время и в доме снова станет пусто. Так что нужно просто этого не допустить, осмотреться и поступить правильно. Может и вправду именно здесь в Хабаровске судьба даст себя изменить…
      Шум слева усилился. Вскоре через гостиную с топотом и хохотом пронеслись дети – Охотин едва успел подобрать ноги, чтобы они не запнулись. Мальчик догонял девочку, и та, сделав пару восьмёрок вокруг дивана и мачты, умчалась к маме. Теперь возник переполох на кухне. А из кабинета вышел Артём. Вначале он по инерции ещё улыбался, но потом напустил на себя задумчивый вид и замер у стены с фотографиями, которых здесь было не счесть. Естественно, большая часть отражала морскую тематику.
      - Скучаешь?
      Парнишка, не оборачиваясь, повёл плечом.
      - Жалко, что он уехал.
      Охотин поднялся с дивана и подошёл ближе.
      - Ничего не поделаешь. Там, где сейчас, он нужней.
      - Да понимаю, не маленький. Просто привык как к родному деду. Я ведь с ним с детства… Мать всегда знала, где меня искать.
      - Мать? А отец?
      - А отца никогда и не было, - Артём натолкнулся на вопросительный взгляд Охотина и пояснил, - Она меня из интерната взяла, очень ребёнка хотела. А чтобы проблем при оформлении не возникло, для вида мужа нашла. Ну, для паспорта типа. Они там как-то договорились. Потом он из Хабаровска уехал и, в общем… Зато у меня дедушка был.
      Парень коснулся подушками пальцев бороды Петровича на одной из фотографий, будто приласкал. Вышло очень трогательно.
      - Тебе повезло. Я своего, считай, не видел.
      - А правда, что он железную дорогу на Харбин строил?
      - Да, в Манчжурии. Так мне мой отец говорил.
      Они немного помолчали.
      - Ты вот что, - сказал Охотин, - Пусть всё будет как прежде. Этот дом тебе дорог – приходи, когда хочешь, в любое время. Я буду рад. И матери скажи, мол, Василий Петрович тебя новым надёжным другом наградил. Чтоб не переживала.
      - Вы? Другом? – неуверенно переспросил парнишка.
      - У нас получится.
      Охотин вложил в слова твёрдую уверенность и в своей искренности не сомневался. Артём дядю боготворил, значит обмануть, оттолкнуть или просто проигнорировать его было немыслимо. Да и собственное желание не имело смысла скрывать. Вдруг почувствовалось, что этот мальчишка уже стал ему близким. Нужным то есть, как родной человек. Кто его знает, конечно, как оно выйдет там дальше, но кого беспокоит «дальше», если главное происходит сейчас.
      Невольно оба они уставились на одну и ту же довольно крупную, но изрядно пожелтевшую от времени чёрно-белую фотографию: откуда-то со стороны открывался вид на впечатляющий размерами и покоряющий благородной грацией в линиях светлый теплоход, идущий среди волн на зрителя и немного вправо. Словно нарочно красуясь, он показывал свои мощь и великолепие, и действительно восхищал. На борту читалось название – «Константин Заньков».
      - Жаль, конец у него был печальный… - проговорил Артём, но встрепенулся - Выборг, семидесятые, Универсальный сухогруз, один из дюжины, кажется. Дальность плавания почти половина планеты. Район плавания неограниченный. Скорость свыше шестнадцати узлов. Дедвейт больше семи тысяч тонн. Четыре трюма на десять тысяч кубов, плюс ещё. Четыре стрелы под контейнеры…
      Вот ведь вымуштровал пацана мореход!
      - Экипаж? – с умыслом перебил его Охотин.
      Артём разгадал провокацию. Качая в ритм головой и приседая, он продекламировал по слогам:
      - Трид-цать три бога-тыря, с ними дядька…
      Закончили они одновременно, радостно и достаточно громко:
      - Петро-вич!!!
      И засмеялись, а затем пожали друг другу руки. На их крик из кухни с любопытством выглянули дамы и высыпали дети. Первые были просто удивлены, вторые заранее собрались включиться в неведомое веселье и держали наготове щербатые улыбки.
      - Чо это вы тут? – поинтересовалось насекомое.
      Артём смущённо взглянул на Охотина, делегируя право ответа ему.
      - Да так. Василия Петровича добрым словом вспомнили.
      - Афигенеть.
      На этом любопытство дам оказалось удовлетворено и они снова скрылись на кухне. Дети же, надеясь на более яркое продолжение, на всякий случай выждали ещё немного. Случая не представилось. Тогда девочка понизила голос до баска и надула щёки:
      - Петгович!
      Мальчик, а за ним и она сама закатились звонким смехом. Полина вынырнула назад из кухни и легонько шлёпнула обоих по задним местам.
      - Артём, - попросила она,- почитай им что-нибудь, пожалуйста. Расшалятся – потом спать не уложу.
      - Да! Да! Агтём! Почитай нам, пожалуйста! – с желанием подтвердил вроде бы как угомонившийся мальчонка.
      - Петгович! – снова собезьянничала девочка, и они опять прыснули, только уже тише.
      Парень увёл детей в кабинет.
      - Как процесс? – спросил Охотин у Полины.
      - А у нас всё готово. Можно накрывать стол.
      - Значит, я не опоздала?
      На входе в гостиную показалась старушка из первой квартиры.

      Глава 7.

      - В самый раз, тётя Ида, - ответила Полина, стрельнув взглядом на хозяина квартиры, дескать, не много ли на себя взяла, - Сейчас накрывать будем.
      - Что же стол ещё не поставили? – старушка указала длинным пальцем в центр комнаты, - На палубе собрались сидеть?
      Она хихикнула собственной шутке, а Охотин взялся раздвигать и устанавливать возле дивана невысокий стол-книжку. Пока он этим занимался, старушка побывала в кабинете и на кухне и коротко пообщалась там и там. Вернувшись, заняла одно из кресел и распахнула одежду на груди. Тёплый чапан она не сняла, но под ним просматривалась нарядная кофта, а также довольно интересное колье с искристым камнем в оправе. По всей видимости, украшение предназначалось для нечастых выходов «в свет» и сейчас нашёлся хороший повод, чтобы его продемонстрировать. Вообще, несмотря на солидный возраст и небогатую одежду, женщина имела заметную стать, что, хочешь – не хочешь, вызывало уважение.
      Некоторое время старушка молча разглядывала Охотина. Это продолжалось до тех пор, пока, приготовив стол и разобравшись со скатертью, он сам наконец не уселся и не заговорил первым.
      - Где-то читал о правилах хорошего тона… Ей-богу, запутался. Держитесь со мной проще. Я обычный человек, почти что рабочий. Тем более мы с вами уже знакомы.
      - Спасибо, - произнесла она, - Вижу, что в вас не ошиблась.
      Что тут имелось в виду, Охотин не понял. Может он изначально, в первые встречи повёл себя как-то особенно, и она остереглась показаться невежей? Но теперь старушка и впрямь как расслабилась, неловкости больше не возникало. Этому невольно помогли Полина с Дашей, которые то и дело приносили из кухни блюда с угощениями. Первая держалась легко и по-свойски, что, в общем, неудивительно, так как в отсутствие Василия Петровича да, видимо, и при нём квартира была под её приглядом, и она чувствовала себя здесь привычно как дома. Второй хватило ума вести себя скромно. Девчонка с интересом присматривалась к пожилой гостье, разгадав в ней неординарную натуру.
      - Это Даша, - представил её Охотин, - моя родственница.
      Старушка вежливо кивнула и прошлась по «родственнице» оценивающим взглядом.
      - «Где мои семнадцать лет?..» - с улыбкой вздохнула она, - В семьдесят только и завидовать.
      Охотин поёрзал.
      - Не скажите, уважаемая. Человека красит не возраст, а мудрость. Она, как известно, приходит с годами.
      - Ой, перестаньте. Всю свою мудрость я растеряла как раз когда была молодой. Так что мне есть о чём пожалеть, уж поверьте.
      - Дядя так не считал…
      - Ваш дядя счетовод ещё тот. Послушать его, так любая божественной Фриной предстанет, - старушка хихикнула, - Шалун. Пошутил однажды, что из нас вышла бы чудная пара – я так смеялась! Красавец мужчина, а рядом бог знает что…
      Вероятно, последнее замечание имело отношение к шрамам на лице, но Охотин не был в этом уверен. Сквозь шутливый тон пожилой женщины слышалась действительная неудовлетворённость собой. Нет, не мрачный пессимизм – устойчивое и вполне продуманное мнение, как взгляд философа на объективную реальность.
      - Тёть Ида, а что Пахомовы? – поинтересовалась между делом Полина, оказавшаяся в эту минуту рядом, - Они ж таких мероприятий не пропускают.
      - Обещались всенепременно. У Володи какие-то неотложные дела обнаружились с его монографией, но Анжелка поклялась, что эту блажь из него выбьет. Выбьет, ты её знаешь.
      А Охотин сразу подумал о Даше. Вряд ли Пахомов, по всей видимости, любитель развлечься, вдруг озаботился научным трудом по великой необходимости. Наверняка причина другая, и он сейчас раздираем противоречивыми желаниями. Хочется и колется, как говорится. С одной стороны, не прочь отдохнуть в хорошей компании, а с другой есть опасение, что здесь ещё присутствует девушка, которую собирался в отсутствии жены соблазнить. Опять же ему не совсем известно, в какой мере посвящён в его тайну новый сосед снизу. Как поведёт себя, если полностью в теме и слишком честный… Но не делиться же этой догадкой с остальными!
      - Вы хотели меня просветить относительно других жильцов дома, - напомнил Охотин старушке.
      Та с готовностью отозвалась.
      - Сейчас наверху только Пахомовы и остались. В седьмой до лета парень жил, тихий, спокойный, водителем где-то работал. Видели, у нас часть дома снаружи чёрная? Уснул уставший, с включённой плитой, а над ней бельё сушилось. Огонь на новый матрац у стены перекинулся, потом дальше – он и угорел, задохнулся от дыма. Хорошо – пожарные быстро сработали. А родичи с похорон тут больше не появлялись… Напротив торгаши обитали. У них ларьки в Первом микрорайоне. Заработали себе на новую квартиру где-то в Прибрежке и переехали, а эту держат. У нас ведь по генплану дом под снос идёт, расселять в небоскрёбы будут.
      - А над вами?
      - В пятой тоже никого. Хозяйка, хорошая женщина, между прочим, к сыну в коттедж съехала, в совхоз имени Тополева – это пригород.
      - Тополева?
      Послышался смешок насекомого. А Полина пояснила:
      - Вообще-то там раньше совхоз имени Ленина был, а село – Тополево. Народ просто по-своему переиначил.
      Старушка продолжила:
      - Квартиру свою она под съём отдала – вот мы все тут исстрадались! Снимали-то в основном гастарбайтеры с юга, а у них совсем чужая культура, орут на своём, воняют, плюются, жуют какую-то дрянь постоянно. И толпами собираются. Володька несколько раз полицию вызывал, а Юрочка как-то даже своих друзей-спортсменов приводил, чтобы, значит, поучить, по-мужски разобраться. Ну вот. Сейчас, слава богу, давно уже тихо. Хозяйка решила квартиру продать…
      - Только вряд ли кто по её цене купит, - добавила Полина, - Рухлядь эту. Расселения сколько ещё ждать неизвестно, а нормальное жильё теперь строят, вон – бери, не хочу. Были б деньги.
      - Да-а-а, - протянула старушка задумчиво, - Строится нынче Хабаровск! Совсем другим стал.
      - Не говорите, - подтвердил Охотин, - Я ведь тут родился. С тех пор проездом бывал и каждый раз дивился, как он меняется.
      - Не знаю, что вы помните, Михаил, - всё так же задумчиво произнесла старая собеседница, - а я сюда уже самостоятельным человеком приехала и тот Хабаровск у меня до сих пор перед глазами. Как будто теперь вижу – невысокий, тихий, уютный…
      - Это вам сейчас так кажется, - вставило реплику насекомое, - В сравнении с нынешним. Небось, своих высот, шума и суеты в те годы тоже хватало.
      - А я и не спорю, деточка. Просто больно уж разительны перемены.
      - Ой, то ли ещё будет! – подхватила вдохновлённая Даша, - К тому времени, когда я стану бабушкой, город ещё изменится – афигенеть!
      Старушка вздрогнула. Охотин придал своему взгляду на девушку строгость.
      - Это где ж таким живописным словам обучают, деточка?
      - В юности! - ничуть не смутившись, заявила Даша.
      Старушка оценила услышанное совершенно очаровательной улыбкой.
      - Прелесть. Ну прямо как я когда-то… – и с той же улыбкой ушла в себя.
      Даша, явно польщённая, важно повела перед Охотиным плечиком.
      - Сомневаюсь, что советские девушки играли чужие роли так же легко как сейчас, - сказал он ей многозначительно.
      - Игра-а-али, - вдруг протянула старушка.
      Охотин растерялся, что на это сказать. Совсем уж расшалившееся насекомое утверждающе выпучило на него глаза. А Полина внесла ясность:
      - Наша Аделаида Пафнутьевна в прошлом – актриса. Вы не знали?
      Вот это новость как новость! И откуда ж её было знать? Кроме того, что они хорошие люди, Василий Петрович о соседях не распространялся. Хотя в данном случае мог бы. Как всякий обычный человек Охотин, конечно, запросто пройдёт мимо известной личности не снимая шляпы, но выглядеть дураком, потому что эта личность неизвестна на самом деле, ему бы всё-таки не хотелось.
      Старушка сама реабилитировала дядю в глазах племянника:
      - Линочка, я была актрисой в таком далёком прошлом и так недолго, что приличным людям об этом прилично не знать.
      - Тем не менее, это было.
      - Ну, с кем чего не бывает…
      - Ой, расскажите!
      Даша уселась рядом с Охотиным и подперла кулачками щёки. Выразительные очи насекомого непривычно сузились.
      - Было дело, - старушка увела взгляд в темноту за окном, - Приехала-то я сюда чуть постарше, чем ты сейчас, а норовом точно такая же. Может и круче даже. Мечтала покорить своими талантами далёкую провинцию. И дальше – на феерический взлёт. Тогда многие так начинали. Только дури в голове было немеряно, не дал разума Бог. Всё наперекосяк пошло почти сразу.
      - Да ладно! – вставила Даша.
      - Вот тебе и ладно, деточка. Мы ж, когда молодые, чем думаем? Во-о-от. Глупостей я тогда наделала на всю жизнь наперёд с запасом. Влюбчивая была до одури, плюс гонору с гору какую – представь себе смесь. С хорошими людьми вела себя – вспоминать стыдно. В театре меня не скоро на место поставили, а когда поставили, оно уже поздно стало.
      - Это как?
      Старушка шмыгнула и спрятала заблестевшие глаза. Охотин нахмурился, а Даша закрыла ладонями щёки.
      - Урод один за несговорчивость отомстил, - тихо пояснила Полина, - Маньяк по-современному. Он её сначала так добивался, восхищался, соловьиные трели о неземном счастье пел, если с ним будет. А потом взял ножик, подкараулил и по лицу… чтоб другому его счастье не досталось. Иду Пафнутьевну тогда еле выходили.
      - Как же! – в ужасе прошептала Даша, - И никого рядом не было?
      - Так со спектакля во сколько возвращаются! Ещё и через такое место – там же под театром туннель. Его как специально для всякой нечисти сделали. И знаменитый Дом Коммуны рядом. Послушать краеведов – сплошные страхи, тайны, загадки…
      Охотин встрепенулся.
      - …И вот маньяки ещё, - закончила Полина.
      - Надеюсь, его нашли.
      - Конечно. Только дело своё чёрное он всё равно успел сделать.
      Все трое взглянули на старушку. Та промакнула платочком слёзы, скатившиеся с глаз на шрамы, выдохнула и попыталась улыбнуться.
      - Ничего. Это Бог меня наказал за грехи мои гадкие. Я ведь с тех пор ни замуж не вышла, ни детишек не родила. Так сама собой на всю жизнь и обрелась… Несколько лет потом гардеробщицей работала, вроде как значит, ещё при сцене была, а дальше нечего и рассказывать, - она махнула платком.
      - Как нечего? А театр. Вы же до этого играли! – осторожно спросила Даша.
      - Вот именно что играла. В то время, когда остальные служили. Это я потом уже поняла… Знаете, я ведь и сейчас их всех помню, каждого. Такими, какими были тогда. Молодые, красивые, светлые, настоящие – Кацель, Мосин, Шаврин, Леночка Паевская… Сейчас, кажется, из ребят тех времён только Серёжа и остался… А с Витей Михайловым мы дружили. И с Натой, его женой. Она обожала вязать, он – рыбачить. А как он готовил!.. Витя, кстати, тоже в нашем туннеле пострадал.
      - От маньячки? – выгнулась Даша.
      - От грабителя. Только тот без мозгов был. Что с артиста кроме ветхой одёжки брать!
      - Ну, может, вы о своих ролях что-нибудь расскажете?
      - Деточка, у женщины с рождения одна великая роль…
      Памятуя намёк дяди, Охотин с большой охотой расспросил бы соседок не об их сценических талантах или судьбоносном назначении, а о тайнах и загадочных местах Хабаровска, но сейчас из кабинета крадучись вышел Артём, аккуратно прикрыл за собой дверь и громко шепнул:
      - Тётя Полина, они уснули.
      Мать подорвалась к своим детям.
      - Чо, прямо в гамаке что ли? – прыснула Даша и устремилась за ней.
      На какое-то время Охотин остался один на один со старушкой.
      - Как хотите, мне непонятно, - сказал он, - Неприятности внешнего свойства зачастую отступают при наличии чувств. Почему вы с тех пор не решились создать семью?
      - А вы?
      Встречный вопрос оказался слишком неожиданным, и Охотин замялся. В некоторых случаях кое-что считается неудобным и ставит в совершеннейший тупик. Как следует ответить? Это касательно себя. К тому же, возможно, любопытство нового жильца показалось женщине бестактным. В самом деле, кому какое дело до таких приватных, по сути интимных подробностей личной жизни. С другой стороны, почему-то имелась уверенность, что остальным обитателям дома они всё-таки были известны.
      На молчание Охотина старушка улыбнулась и невесело произнесла:
      - С годами женщина теряет не только привлекательность, но и способность быть нужной кому-то кроме себя. Без детей ли она, а то, посмотришь, с какими детьми. Выйти замуж нехитрое дело, да оно уже незачем получается… А когда ещё выходило зачем, я глупой была. Влюблялась в тех, кого сейчас называют звёздами, недоступными звёздами, и желающих эту звезду собой заменить мерила той же линейкой. Обычный мужчина со мной не имел ни единого шанса. Это сейчас копейка делит людей как цвет кожи на расы. А в те годы кто был вокруг? Все одинаково жили…
      - Пафнутьевна, я копейку своим горбом зарабатываю.
      В дверях появился сосед из второй квартиры.

      Глава 8.

      - И живу, как видите, не во дворце.
      - Ой, знаю-знаю, Юрочка, - вздохнула старушка, - Ты с нами одной крови, простой человек. Даром что выбился в бизнесмены.
      Мужчина несколько холодно кивнул хозяину квартиры, прошёл и занял место на краю дивана. Как был мрачный, он сцепил над столом руки и исподлобья бегло оглядел гостиную, будто видел её впервые. В мыслях он здесь явно отсутствовал.
      - Рад, что пришёл, - сказал Охотин.
      - Не больно много народу, - буркнул в столешницу гость.
      - Пахомовы что-то задерживаются, а так уже все собрались. Тебя, вот, жда…
      - Все? – встрепенулся Юра, - Лина тут??
      Необходимость отвечать отпала, так как из кабинета гуськом и на цыпочках выбралась троица остальных гостей. Завидев Полину, Юра моментально изменился в лице – глаза его буквально просияли. Женщина, однако, сделала вид, что её это не касается.
      - Спят как сурки, - сообщила она, - Днём набегались. Я их в Центральный парк водила – на утёсе еле вытащила из сугробов… Теперь что?
      - Да пусть спят, - простодушно предложила Даша, - Такие милашки!
      - Это не дело. Надо их как-то домой. Артём, поможешь со Славиком? А я Ладу возьму.
      Юра вмиг подхватился:
      - Ладу возьму я! Ты иди, открывай дверь, - он решительно шагнул к кабинету.
      Полина мельком взглянула на него – ресницы заметно дрогнули – и не стала перечить, послушно пропустила вперёд. Даша убежала на кухню, а пожилая соседка наклонилась к Охотину и доверительно прошептала:
      - Юрочка обожает её детишек, печётся что о своих. А она как наседка намного не подпускает, нарочно дозирует, хитрая. Ох, Петрович её за это ругал…
      Старушка не договорила, потому что теперь мимо них осторожно проследовала процессия со спящими детьми на руках. Парень нёс мальчика, а мужчина девочку, сосредоточенный действительно как заботливый отец. Забежавшая вперёд Полина украдкой посматривала на него с теплом во взгляде.
      - Похоже, у них роман? – спросил Охотин, когда процессия удалилась.
      - Трагикомедия, - хмыкнула старушка, - Один не на шутку влюблён, из кожи вон лезет, чтобы добиться взаимности, а другая, лиса, хвостом пушит. Сама вроде как и не против, тоже не равнодушна, но цену набивает, чтобы, значит, легко не достаться, в зависимость не попасть. Юрочка ведь у нас бизнесмен, то есть в семье главным быть должен. Но я отчасти её понимаю. Вот мы с вами о браке говорили. У Линочки дети – она сначала о них думает. Случись что не так между взрослыми, что с теми-то станется? К тому же прежний её обманул, сбежал предатель. Женщине-матери такое забыть? Какая и чувства свои, коль снова нагрянут, каблучком да придавит…
      - Жаль, - сказал Охотин, - Кажется, оба хорошие люди. И если любят друг друга, сам Бог велел вместе быть.
      - Вот и мы все за них переживаем. Петрович мечтал на свадьбе погулять… Не знаю, как Бог, а судьба их свела неслучайно. Они ведь мало что ровесники – обоим по тридцать пять – так даже родились в один день!
      Выпрыгнувшее из кухни насекомое довольно потёрло лапкой о лапку.
      - Ну вот. Сейчас остальные вернутся и начнём!
      - Не вернутся они, - тоскливо сообщил Артём, входя из прихожей. Он приблизился к декоративной надстройке и без интереса крутанул штурвал, - Снова поцапались.
      - Господи! – всплеснула руками старушка, - Сейчас-то чего?
      - А, - парень, не оборачиваясь, скривился, - Дядь Юра хотел помочь развесить постиранное бельё, а она сказала, что сама справится. Он психанул и ушёл.
      - Ну вот видите, что творится!
      Старушка обескураженно притихла. А девушка, растерявшись, шагнула к парню.
      - Артём, что-то случилось?
      - Случилось. Давно. Ещё с тех пор, как появилась первая женщина.
      - Не поняла.
      - Вот именно. Мозги мужикам выносите и сами не знаете зачем.
      Он снял подзорную трубу и всмотрелся через неё на девушку.
      - Ах так?! – насекомое набычилось и бросилось вырывать трубу, пытаясь ей же ударить, - Да я тебе сейчас…
      - Эй, эй, потише, - Охотин отнял у них экзотический реквизит и вернул на место, - Угомонитесь, а то обоим уши надеру. Без жалости. И вообще, давайте за стол. Для чего мы тут всё это задумали?
      Он строго посмотрел на Дашу. Та намёк поняла, но ещё не остывшая фыркнула и уселась с видом королевы, которой ущемили достоинство. Артём тоже сел, только от неё поодаль. При этом он зачем-то потрогал своё ухо, то самое.
      Пока размещались и придвигали поближе кресло старушки, вернулась Полина.
      - Ну вот и я, - выдохнула она, огляделась и почти весело, как ни в чём не бывало, спросила, - А где Юра?
      Все промолчали, и свою версию вздумала высказать Даша, невесело, но тоже как ни в чём не бывало:
      - Артём сказал, у него что-то с головой, - для образности она поиграла ладонью у виска.
      Парень поперхнулся, Охотин напрягся, а старушка, напротив, чему-то улыбнулась. Полина между тем иронично выгнула бровь и с деланным равнодушием произнесла:
      - Да? Ну что ж…
      В этот момент на входе послышался шум, и в гостиную ввалилась объёмная чета Пахомовых.
      - А ты говорил, уже поздно. Они ещё и не начинали! Всем здравствуйте.
      Анжела первой твёрдо ступила на «палубу» и направилась к столу. Её супруг же на какое-то мгновение притормозил, причём с видом человека, который завидел по меньшей мере анаконду. Взгляд несчастного упёрся в девушку и отразил неподдельный страх. Нет сомнений, всё это время сосед сверху только и мечтал, чтобы его студентка поскорее исчезла отсюда, до их визита. По его логическим умозаключениям, именно так должно было произойти. Реальность придавила мужчину по-настоящему. Наткнувшись на откровенно вызывающий девичий взгляд, он осунулся, как сдулся, и примостился возле супруги с физиономией обречённого на заклание. Та, слава богу, пока ничего не заметила. Довольная привычной ролью хозяйки положения в доме она сразу привлекла к себе общее внимание.
      - Ты посмотри какой стол! Михаил, уж вы постарались. Охотины все такие? Василий Петрович тоже гостей не жалел. Зайдёшь на секунду и забудешь про выход. Теть Ида, небось, пирожков напекла, а их тут и негде ставить.
      - Как чувствовала, - отозвалась старушка, - До них очередь не дойдёт.
      - А мы со своим довеском, - Анжела втиснула между блюд коробку конфет, - Володька подарил, я и подумала – к банкету в самый раз будет. Он тоже, вон, прихватил.
      Пахомов молча и обречённо выставил перед собой на стол бутылку водки. Выглядел он при этом, будто явился на собственные поминки.
      - Ну что, с приездом, сосед? – продолжала Анжела, - Мы все тебя ждали. Петрович хорошим человеком заинтриговал… Линка, где Юра? Наверняка опять вывела из себя. Ох, прибьёт он тебя когда-нибудь, - она хохотнула, - Артём, мать-то дома сегодня?
      - Напарница в день просила подменить.
      - А что за красавица тут у вас? Михаил, признавайтесь.
      Охотин не успел и слова сказать, как насекомое презентовалось само.
      - Племянница, - торжественно объявило оно и, не моргнув глазом, уточнило, - Семиюродная!
      Пахомов впервые открыто на неё взглянул и, кажется, просветлел. Ну всё, - подумал Охотин, - отпустило мужика. Сейчас ещё больше оттает, бедолага.
      - Даша – хабаровчанка, - сказал он, - Вместе с Артёмом в Железнодорожном учится.
      Парень переглянулся с девушкой, но та, упрямо сохраняя вид глубоко оскорблённой невинности, закрылась от него плечом.
      А Пахомов воззрился на Охотина с величайшей признательностью, сравнимой, наверное, с благодарностью утопающего, которого вытащили из воды в последний момент, когда уже надежда пропала. Наверняка решил, что приезжий чисто по-мужски (а то как ещё?) вошёл в его положение и убедил молодёжь держаться принятой легенды. Понятное дело, направляясь сюда, он предпочёл бы девчонку совсем не увидеть, но пусть хотя бы так. Дареному коню, как говорится…
      - Что ж мы сидим? – воодушевился «брат», берясь за бутылку, - Пора поднять бокалы за приезд кацо, генацвале!
      - Уймись, дорогой, - осадила его супруга, - Ты не на институтской вечеринке. Хозяин здесь кто? Вот когда он скажет… Или когда я скажу.
      - Их мёхтен нихт арбайтен на вредная женщина! – воскликнул с шутливым апломбом уже совсем довольный мужчина, - Их мёхтен шнапс, унд их мёхтен нежная фройляйн!
      - Пахомов, не позорь меня перед людьми, - хохотнула Анжела.
      - Дядя Вова, вы как всегда, - рассмеялась Полина.
      Старушка тоже улыбнулась. А Охотин сокрушённо покачал головой.
      - Друзья, мне неловко. Пришли ведь не все ещё… - он замялся.
      - Ну, Юрка только, - задумчиво пробормотал Пахомов, - Так он, как обычно, себе на уме. А больше у нас никого. Пафнутьевна, ты что, не просветила?
      - Просветила, Володя, просветила, - вздохнула старушка.
      Показав на Охотина рукой, Анжела обратилась к мужу:
      - Может, он Филыча имеет в виду?
      - Филыча?? – изумился тот, - Да брось, Мишаня! Или тебе Петрович завещал его опекать? Это тот с ним возился, дай только повод.
      - Петрович нас всех опекал, - заметила старушка.
      - А то! Ты да он. Устроили тут теплицу для полевого цветочка. Все бомжи как бомжи, по колодцам кучкуются, а у нас – белая кровь, в палатах, считай, обитает.
      - Что ты городишь! – упрекнула мужа Анжела, - Как будто сам не помогал ему человеком жить. Книжками, вон, завалил и одёжку подкидываешь. А я по больницам его сколько водила. Забыл что ли?
      - Да я что… - примирительно потупился Пахомов, - Живой человек всё же. Жалко.
      - Мы все тут за ним понемногу, - пояснила Анжела Охотину, - Петрович мыться его приглашал, Юрка когда в город вывозит, Пафнутьевна обстирывает, Линка обштопывает, все подкармливаем, кому чем не в тягость.
      - И давно он тут?
      - Ой, да вот так сразу уже не вспомнить… Лет пятнадцать, наверное.
      - Он на стройке когда-то работал, - вступила старушка, - Простым человеком был, без амбиций. А в девяностые мошенники жильё отобрали, вот и пошёл по миру. Тогда такое часто случалось. И родичей никого. Потом к нам приблудился, по зиме тоже, замёрзший, больной, голодный… Мы с девчонками приютили. Я его прописала, чтоб документы восстановил и со всем остальным было проще. Всё равно ведь одна живу… А человек золотой, мудрый. Сердце стонет – что судьба иногда с хорошими людьми делает!
      - Да, - подтвердила Полина, - Филипп Филиппович как родной уже стал. Мои при нём ходить-говорить научились. Не могу представить наш дом без него.
      - Ну вот, распричитались! Всё равно он сюда не пойдёт. Сколько звали? – Пахомов повернулся к Охотину, - Душа у нас совестливая, понимаешь. Со стыда сгорим.
      - Да я уж беседовал с ним. Отказался.
      - Что ж тогда воду в ступе толочь. Или… ты всё-таки про Юрку? – Пахомов посмотрел на Полину, - Так это, вон, к ней. Если Линка его завела, бесполезно и останавливать. Она умеет. Холодильник-то чем не понравился? Мужик от чистого сердца припёр.
      - А вот! – женщина игриво покачала головой из стороны в сторону.
      - Егоза-а-а, - с улыбкой отреагировала старушка.
      - Это у них сколько лет уже, - хмыкнула Анжела, - Один другого как нарочно изводят.
      - Так, - сказал Охотин, поднимаясь, - Вы тут можете начинать, всё нормально. Володя, не жди, открывай спиртное. И ни в коем случае не расходитесь. А я сейчас его приведу.
      - Нет, Михаил, мы без вас не начнём, - Анжела строго посмотрела на мужа.
      А он и без того притих – перспектива остаться с «семиюродной племянницей» без её «дяди» не обрадовала.
      Даша явно подумала о том же самом и повела себя очень мудро. Она поднялась, обошла стол, приблизилась к Артёму, грациозно возложила руку ему на плечо и нежнейшим голоском проворковала:
      - Тём, ты обещал мне показать у Василия Петровича какую-то интересную книжку.
      - Я? Обещал??
      - Ну конечно! «Скрелоз» что ли?
      Парень как заворожённый последовал за ней в кабинет. Невидимая девичья рука плотно прикрыла за ними дверь. Причину столь разительной перемены в настроении девушки и потребности загадочного уединения, по всей видимости, он узнал только там.
      Охотин к этому времени уже вышел.

      Глава 9.

      Стучаться во вторую квартиру не пришлось. Дверь в неё оказалась открыта, а Юра с засунутыми в карманы брюк кулаками стоял у холодильника, смотрел на него в упор и играл желваками на скулах. Завидев вышедшего на площадку Охотина, он как очнулся и хотел было уйти к себе, но понял, что это будет выглядеть бестактно и задержался. Какое-то время элегантный предмет быта, теперь будто бы в чём-то виновный, они молча разглядывали оба, плечом к плечу. Наконец Юра слегка пошевелился.
      - Не серчай, - не поворачивая головы, сказал он, - Спасибо за приглашение и… Мне просто сейчас ни до чего.
      - Бывает, - согласился Охотин. Он терпеливо выждал с минуту и спросил, - А сейчас?
      Оба взглянули друг на друга и не сдержали улыбок. Юра сразу попытался спрятать свою, но это плохо получилось. Правда, теперь от него повеяло сарказмом.
      - Никак наш социолог надоумил? Неожиданно даёшь нелогичную вводную и публика слетает с прежней программы?
      - Жуткие вещи говоришь, - помялся Охотин, - Я даже таких слов не знаю.
      - Не прибедняйся. Петрович говорил, ты всю дорогу автобусы водишь. Значит, по любому психолог. Там, как я понимаю, этого не миновать.
      - Радикулита там не миновать. Что до людей… Не знаю. Кажется, проблемы у всех одинаковы. Назови новую и удивись.
      - Вот только этого не надо! Я не мальчик, чтоб утешали. И советов не жду.
      В эту минуту – ни раньше, ни позже – на площадку вышла Полина. Она скользнула по мужчинам беглым, отсутствующим взглядом и нырнула в свою квартиру. Юра пристально проследил за ней и резко развернулся, чтобы уйти.
      - Постой, - придержал его Охотин, - Я, знаешь, к тебе не с валерьянкой пришёл. Там в хате кое-что получше имеется. Для тех, кто был близким дяде, а может и станет мне. В жизни бывают встречи, без которых все остальные незачем.
      - Да пойми ты, - Юра приложил к груди кулак, - Бесит она меня, зараза! Не видишь что ли? И не отталкивает, и навстречу не идёт. Сколько лет уже – скоро психом стану. У меня бизнес, контракты, рабочие. Голова и так вот такая, а с ней вообще дурдом. Душу рвёт – понимаешь? Как рядом сидеть, улыбаясь?
      Охотин кивнул.
      - Ладно, я тебя понял. Только вот что. Есть обстоятельства, к которым мы привыкаем, даже если они не радуют. Мы видим в них рок, привычно страдаем, привычно изводим себя. Нам просто кажется, это тупик, верно? Но однажды кто-то берёт тебя за руку, подводит к давно знакомой стене и показывает, что очаг нарисован, за ним – дверь. И тогда всё видится совсем по-другому.
      Юра хмыкнул.
      - Интересные вы люди, Охотины. Петрович тоже всем сказки рассказывал…
      Он замолчал, потому что на площадку снова вышла Полина.
      - Зря беспокоилась. Спят, - отчиталась она, - А то сердце не на месте было, - женщина ласково провела ладонью по блестящей поверхности холодильника, неожиданно подошла к своему соседу и потянула его за руку, - Ну разве так можно, Юра? Михаил всех собрал, стол накрыл. Идём скорее! И потом, думаешь, привёз холодильник и всё? Ты знаешь, что он у меня работать не будет? Его же обмыть надо!..
      Вот тебе и сказки. С улыбкой поведя головой, Охотин проводил взглядом удаляющуюся пару. Он ещё не знал этих людей толком, не успел принять близко к сердцу их беды и радости, но уже был к ним неравнодушен, испытывал сопричастность. И то, что одна, самостоятельная и упрямая, отпустила свои желания, а второй, замотанный и хмурый, потерял от этого дар речи и не верил глазам, казалось ему важным для себя самого, тем, для чего он сюда приехал. А ведь совсем рядом были ещё люди, настроение которых удивительным образом его трогало тоже. Необычные ощущения возбуждали, как мальчишку на горку звали куда-то бежать.
      Охотин вздохнул, прикрыл дверь второй квартиры и направился в собственную. По пути бросил взгляд под лестницу. С площадки виднелись аккуратно прибранные валенки – бомж, по-видимому, лёг отдыхать.
      - Ну ты где ходишь, Мишань? – на пороге в него уткнулся живот Пахомова, - Юрка-то здесь! Линка его на банкет соблазнила, сама привела – вообще красота!
      Охотин посмотрел за спину доцента, подвёл его за локоть к трюмо и достал из кармана студенческую зачётку.
      - Володь, не сочти, что давлю, но мне кажется, это будет правильным.
      - Обижаешь, старик! – Пахомов расплылся в улыбке, выудил из стакана под зеркалом ручку и, приглушив голос, затараторил, - Сам собирался предложить. Такая нелепая история приключилась. Я же не знал, что Савельева… ну, что она тебе… Да я и не собирался ничего такого! Не представляешь, как ты меня спас. Анжелка мне тут настоящий апартеид, геноцид, «ксворабах» бы устроила!
      - Имел в виду Карабах?
      - Нет, именно «ксворабах». Это по буквам «Хабаровск» наоборот. Местный колорит, так сказать. Спасибо, брат! Выручил!
      - Ты бы со студентками держал себя в рамках, и проблем бы не хапал на голову.
      - Клянусь, я с ними… ни разу. В мыслях не было, я же солидный человек! Тут просто сам не знаю, как бес попутал. Ты же мужик, должен понять. Наденут свои мини, да так, что глядеть больше не на что… Прости! Смотри, я всё подписал. И давай закроем вопрос. Чуть клиническую смерть не пережил, честное слово.
      Охотин примирительно кивнул и сделал приглашающий жест.
      - Мишаня, ты человек!
      Когда они вернулись в гостиную, там царило оживление. Юра что-то рассказывал, а все три женщины смеялись. При этом Полина сидела со своим соседом бедро в бедро и это обстоятельство, по всему было видно, нисколько её не смущало. Скорее, наоборот.
      - Вы что, без нас уже хряпнули?! – шутливо возмутился Пахомов и втиснулся в свободное кресло.
      Унимая смех, Анжела шлёпнула рукой по колену мужа.
      - Кто о чём, а препод о пьянке.
      - Можно подумать, у бухгалтеров по-другому! Сама забыла, откуда пришла? – ляпнул тот и прикусил язык, поскольку случайно коснулся недавнего, потенциально опасного в семейной жизни события, а потому сразу ушёл от темы, - Чего смеётесь-то?
      Ответила просмеявшаяся Полина:
      - Да Юра поведал о свадьбе, которую его работники устроили. Прямо в цеху на станках с воздушными шариками. Молодцы. Весело получилось!
      - Настоящее торжество в ресторане я им сам оплатил, - добавил мужчина, улыбаясь, - Правда, пришлось потом всем зарплату поднять, чтоб не намекали. Комики тоже…
      - Видал, какая продвинутая акула с нами живёт, – Пахомов показал Охотину на Юру, - Диверсификацией бизнеса занялся! А что – мудро. Завтра его ворота никому не понадобятся – станет свадьбы организовывать. Причём где угодно. Опыт имеется.
      - Вот болтун! – хихикнула Анжела.
      - Не каркай, - усмехнулся Юра, - Мои ворота пока, тьфу-тьфу, как пирожки Пафнутьевны разлетаются.
      - О, кстати! – Пахомов поднял вверх палец, - Один заказ у тебя уже есть. Не отвертишься. Пафнутьевна, когда-нибудь ведь твой штирлиц объявится?
      Старушка смутилась как девочка, махнула рукой и стала прятать лицо.
      - Ох, Володя…
      Не решаясь задать вопрос, Охотин заинтересованно оглядел своих гостей. Анжела оперлась локтями на стол и, глядя на старушку, выдала полную информацию:
      - Михаил, вы не в курсе. А между прочим, у нашей дорогой Адочки Пафнутьевны таинственный воздыхатель имеется! Только он шифруется, и никто о нём ничего не знает. Раз в месяц к нам сюда прибывает курьер и передаёт от него для неё букет свежих роз цвета самой волшебной любви. Вот так-то, - она повернулась к мужу и другим тоном добавила, - Не то что некоторые. Конфеты он купил! Когда я последний раз цветы видела?
      - Анжел, ну ты что? – виновато скуксился Пахомов.
      - То есть как никто ничего не знает? – изумился Охотин, - Можно ж выяснить. Через тех же курьеров.
      - Да пробовали уже, - призналась Анжела, - Эти курьеры сами без понятия. Дали – неси. А кто да что… Там, в их конторах, заказы порой, знаете, через сколько рук проходят! Так и я по своим каналам разобраться пыталась, и Юрка детектива нанимал – всё бестолку. А то простой мальчишка забежит – что с него спросишь? Какой-то дядя попросил, вот и весь сказ.
      - Но можно сопоставить факты. С каких пор это началось?
      Все почему-то притихли. А старушка вдруг дёрнулась и, отвернув лицо, беззвучно зарыдала. Под широким чапаном мелко затряслись худенькие плечи. Содрогалась грудь. Сквозь сухие тонкие пальцы сочились крупные слёзы. В тишине, нарушаемой лишь спазмами горла, получилось разобрать сдавленное:
      - Тридцать пять лет…
      Охотин поднялся, но его опередила Даша. Он и не заметил, что молодые люди давно уже были здесь. Девушка плеснула в стакан воды и прильнула к старушке. Анжела, выразительно выпучив глаза, постучала супругу по голове. Тот, расстроенный, покорно поник в своём кресле. Полина печально мяла в руках салфетку. Сосредоточенный Юра положил на её руку свою. Охотин вышел из-за стола и уставился на стену с фотографиями. Наверное, нужно было повести себя как-то иначе, но ему, как и всем, тоже сейчас стало больно. По-настоящему больно среди этих всего пару часов назад совершенно чужих людей…
      Василий Петрович во флотской форме, совсем молодой, но уже с усами. На следующей, прищурившись, глядит вдаль с борта теплохода. Вот хорошо знакомый групповой снимок, где он со старшим братом и товарищами; кто в фас, кто в профиль, кто смотрит на другого – тогда такие фото были привычны. Вот, руки за спину, шагает по улице блестящего заграничного города. А вот в кущах какого-то тропического острова, полуголый и при бороде, изображает Миклухо-Маклая.
      Из каждого рейса дядя всегда привозил подарки. В далёкие советские годы они были особенно удивительны. То кокос притаранит размером с баскетбольный мяч, то индейское копьё из Амазонии, то журналы, которые смотришь невольно краснея... Это потом, когда страна изменилась, стали меньше дивиться. Но дядя себе не изменял. Здесь, в хабаровской квартире свидетельств его путешествий тоже хватало. По стенам – диковинные маски, лук со стрелами, какой-то кривой топор, гирлянда из зубов экзотической рыбы… А вон, в надстройке висит метровый веник тропического растения, непостижимым образом до сих пор зелёный.
      Как раз сейчас Юра поднял туда старушку.
      - Пусть покурит, - тихо сказал он хозяину, - Легче придёт в себя. У них с Петровичем свои тут привычки были.
      Охотин присмотрелся – действительно, на журнальном столике лежала маленькая пепельница. Конечно чистая. Соседка из третьей квартиры прибралась… Съёжившись в кресле, будто хотела стать незаметной и просила у всех прощения, старушка чиркнула спичкой и закурила длинную тонкую сигаретку.
      - Вот Адочка Пафнутьевна сейчас отдохнёт и начнём! – щебетнуло насекомое.
      Народ к этой минуте оживился. Юра подсел к Артёму, листающему альбом «Старый Хабаровск». Даша с Полиной взялись что-то переставлять на столе. А Пахомовы полушутливо-полувсерьёз пикировались на тему личных отношений. Как Охотин уже понял, верховодила в их семье Анжела и, несмотря на высокие поприща обоих, люди они были простые, без тени позёрства, снобизма или высокомерия. С такими легко.
      - …Посмотри на Юрку, - увещевала женщина, - Моложе тебя на сколько, а упорства на порядок больше. К цели своей танком прёт. А что ты?
      - Что опять я? – вяло отбрёхивался Пахомов.
      - Да ты только пузо своё чешешь и всё!
      - Я работаю над серьёзным социологическим трудом, Анжела! Невозможно написать монографию, ни разу не почесав пуза.
      - Серьёзным трудом? Я скажу, как называется твоя монография. Она называется: «Как окончательно испортить себе жизнь и уже перестать по этому поводу беспокоиться»!
      - Вот что ты за человек! Иди сюда, я тебя поцелую.
      - Да ну тебя.
      - Видал, Юрок, что бывает, когда люди женятся? Даю совет бывалого. Хочешь помереть с радостью – женись!
      Не сдержав улыбки, Анжела замахнулась на мужа полотенцем, и тот занял руками оборону. Юра же встретился взглядом с Полиной, которая в это мгновение в свою очередь посмотрела на него. Женщина при этом покраснела и отвернулась, а мужчина хмыкнул и не отвёл глаз. Его попробовал отвлечь Артём, нашедший в альбоме что-то интересное.
      - Артёмка, - позвала старушка, - Помоги сойти, мой друг. Я не должна задерживать торжества. И так перед Мишей стыдно.
      Парень отложил книгу и поднялся. Вместе с ним обнаружил живость Пахомов. Уже отбившийся от супруги, он подошёл к рынде и, толкнув металлический язычок, возгласил:
      - Свистать всех на борт!
      - Тише! Дети же спят! – зашипела Полина.
      - Ну всё! - угрожающе сказала Анжела, надвигаясь на мужа.
      Не всё, - решил для себя Охотин. Он отловил за крыло насекомое и отдал приказ:
      - Дуй в подъезд и приведи сюда Филыча, - подумал и добавил, - У тебя получится.

      Глава 10.

      Прошло не больше минуты, как Даша вернулась и взволнованно сообщила:
      - Там… дедушке плохо.
      Все, как один, мгновенно сорвались с места.
      - Артём, мать дома? – крикнула на бегу Анжела, - Звони!
      - Она же аптечница, - напомнил Пахомов, роняя за собой стул.
      - Ну и что, - отмахнулась от него супруга уже в дверях, - Скорая когда приедет!
      Охотин тоже было поспешил, но задержался возле старушки. Аделаида Пафнутьевна дёрнулась в кресле, не смогла встать и схватилась за сердце.
      - Ох, совсем немощная стала. Вы не поможете, Михаил?
      - Сидите уже, - он придержал женщину и налил ей воды, - Там без вас справятся. Вон, гвардия какая.
      - Как же без меня? Столько лет вместе.  Филя... он как родной! – в глазах старушки отразилась мольба, - Господи, только бы обошлось! Что-то душа болит.
      - Всё образуется, не волнуйтесь.
      Думая, по существу, об одном и том же, они помолчали. С подъезда доносились голоса, теперь в том числе детские – Пахомов таки разбудил. Хлопнула уличная дверь. Забежала за чем-то и унеслась обратно Полина. Постепенно суета затихала.
      - Ой, ну что там? Михаил, скажите же! – снова взмолилась старушка.
      Охотин оставил её и пошёл на выход. Однако в дверях наткнулся на Дашу с Артёмом.
      - Диван! – выпалила девушка, - Нужно сдвинуть стол. Его сейчас положим сюда.
      Молодые люди кинулись в комнату.
      - Артём, не молчи! – простонала старушка, - Что с Филей?
      - Нормально, - бросил тот, хватаясь за стол, - Давление. Приступ. Маманя дала ему какие-то пилюли. Щас отойдёт.
      Охотин помог парню освободить проход. Появились Пахомов и Юра. Придерживая с двух сторон, они бережно ввели в гостиную старого человека и уложили его на диван. Вслед за ними вошли встревоженные малыши с Полиной.
      - Где мама? – спросил Артём.
      - Она с тётей Анжелой. Там, - мальчик показал назад, - Сказали, сейчас пгидут.
      Девочка приникла к своей маме. Пахомов с Юрой топтались вокруг. А Даша помогла Аделаиде Пафнутьевне перебраться из кресла к дивану. Примостившись возле больного, старушка стала его ласкать. Сухая ладонь нежно гладила щёки в бездне морщинок.
      - Филечка, дурачок мой, ты что же это удумал? Нашёл время пугать. Я ж без тебя сама навсегда захвораю. Ты этого хочешь? Петровича на тебя нет. Тот бы сказал, что надо.
      - Ты тоже можешь, - произнёс старик слабым голосом, не сводя с неё глаз…
      Охотин машинально отступил в кабинет дяди. Подумалось, свершился какой-то этап. Случайно ли, нет, но этим зимним вечером здесь, в квартире старого морехода собрались люди, которые стали ему близки. Он вдруг понял, что теперь будет в них нуждаться. Что их самочувствие, настроение, заботы отныне касаются и его самого. Что ему действительно больше некуда ехать, потому что тут его дом. Он перевезёт вещи, устроится, найдёт себе достойную работу, а может и кое-что ещё, во что вера всё-таки не до конца угасла. Он вернулся туда, куда надо – на родину.
      В спину врезалось насекомое. Чем-то уже до этого чувствительно обрадованное, оно лыбилось в ожидании новых хороших вестей.
      - Ну как? У нас получилось?
      Охотин достал из кармана зачётку.
      - Держи. И позвони сестре, а то она там, наверное, за тебя извелась.
      Даша просияла, издала сдавленный вопль счастья и повисла на его шее. Вот тебе ещё один подарок. «Родственница». Семиюродная. Трудно представить, что они теперь больше не увидятся. Ага-ну-ну-канешно. И, чёрт возьми, желание встреч будет взаимным.
      - Спасибо! – выдохнула девушка и чмокнула его в щёку, - Вы настоящий друг!
      Пребывая во власти эмоций, она крутанулась вокруг себя. Но прежде чем убежать в гостиную, показала пальчиком на рабочее место Василия Петровича и сообщила:
      - Классная штука! Можно секретики делать – фиг кто найдёт!
      Охотин невольно повернулся и как заново взглянул на дядин письменный бар. А ведь девчонка права – в хитросплетениях мелких конструкций стола вполне реально устроить тайник, который с наскоку непросто заметить. Вот, например, за дверцами есть две соседние секции со скошенными стенками между собой. А между ними что?
      Уже осознав, что нашёл верный путь, Охотин отодвинул стол от стенки, а затем – с обратной стороны – кусок оргалита, явно для этого предназначенный. Действительно. За ним обнаружилась глухая ниша, где легко могла поместиться маленькая бутылочка коньяка. Только вместо спиртного сейчас там лежал скрученный листок бумаги.
      «Дорогой, Михаил, - писал беглым почерком дядя, - Пора выезжать, тороплюсь, но хочу тебе сказать кое-что. Должен. Здесь, в Хабаровске мне удалось прикоснуться к одной из городских загадок, коих, поверь, немало. Подробности оставлю за пазухой, потому что оно очень личное и как раз благодаря ему я нашёл судьбу. Будет сильно интересно – почитай о доме Гржибовского. Но дело не в этом. По результатам своих поисков я точно выяснил, что ты тоже связан с одной из хабаровских тайн. А именно с Утёсом! Про него могу сослаться на краеведа А.М. Филонова. Он установил, что в давние времена, когда тут обитали тунгусы, и Утёс назывался Мама-Хурэ-Эни, то есть Старухина гора, там жила очень сильная шаманка. Так вот она делала волшебный бубен, у которого были ответы на все вопросы. Что к чему – разберёшься сам. Или вдруг, может быть, вспомнишь…»
      Охотин вздрогнул и выронил листок.

(начало 1980-х)
      …Сколько длился их поцелуй – мгновение, вечность? Если есть первое, равное по силе второму, этот вопрос не находит ответа. Что бы ни происходило на самом деле, в данной точке пространства время сейчас повело себя необычно. Одна его вообще почти не заметила, а другой, напротив, в нём утонул.
      Когда молодой человек открыл глаза, девушки уже не было. Пунцовая от впервые в жизни испытанных безумно приятных, волнующих ощущений и одновременно от стыда за свой неприличный порыв, она выскользнула из объятий и бесшумно упорхнула. А он продолжал стоять, как стоял, глядя прямо перед собой на стену Утёса, и пытался прийти в себя. Это продолжалось до тех пор, пока его не окликнули:
      - Что, боец, фуражка слетела? Так вон она, за кустом.
      Сержант посмотрел вверх. Там стояли трое дружинников – один из них его и позвал. А рядом сквозь балясины ограждения виднелось смуглое личико охранницы «дипломата», под которым в детской руке мелко подрагивал бубен. Ещё не зная, что собирается делать, молодой человек отступил от стены. В изумлении он оглядел сам себя и осмотрелся по сторонам – на Амур, набережную, Утёс – как будто только что был не здесь и видел всё это впервые. Потом снова взглянул на девочку. Её губы были плотно сжаты, но он мог бы поклясться, что услышал голос:
      - Не волнуйся. Когда ты поднимешься сюда, всё, что сейчас увидел, забудешь. На тридцать пять лет.
      Сержант резко схватил фуражку и устремился по склону изо всех сил. Хватаясь руками за кусты и опираясь о стену Утёса, он рвался наверх, как одержимый. Его глаза пылали, и дыхание было неистовым. Однако с каждым его шагом одержимость уступала место обычной спешке. Чугунную оградку переступил уже почти спокойный человек. Сожалея, что всё-таки упустил и потерял из виду чудесную девушку, сержант отправился к своему «дипломату».
      Дружинники уже удалялись. Исчезла куда-то и весёлая троица, которую он повстречал внизу. С той минуты, когда он отправился за фуражкой, на смотровой площадке ничего не изменилось. Разве только…
      Неприметный мужчина, который жался неподалёку от компании, сдвинулся с места, подошёл ближе и нерешительно позвал знакомую сестёр. Неловко протянул ей букетик роз и, запинаясь, что-то сказал. Остальные из скромности снова воззрились на Амур. Женщина приняла букет, дежурно улыбнулась и не выразила восторга. Окинув мужчину оценивающим взглядом и брезгливо поморщив нос, она сухо ответила, как отчитала, и отвернулась. Мужчина осунулся, попытался куда-то спрятать свои натруженные, в мозолях руки, но не смог и с потерянным видом ушёл с площадки.
      Повздорили и молодые папаши. Насколько можно было понять из их перепалки, один обиделся на другого из-за того, что его назвали бракоделом, а тот в отместку удостоился звания родителя будущего недоумка. Тем не менее, до более бурного выяснения отношений дело не дошло. Косясь на дружинников и огрызаясь, папаши разошлись к своим вторым половинам и коляскам с новорожденными.
      - Всё будет как надо, - сказали где-то в ногах.
      Сержант вспомнил о юной помощнице, посмотрел на неё, улыбнулся и подмигнул.
      - Конечно!
      Он поднял «дипломат», поправил на себе форму и пошёл с утёса. По центральной аллее парка на Комсомольскую площадь. Там предстояло сесть на троллейбус и ехать в аэропорт к самолёту, который отправлялся на Сахалин. В Южном его ждали родители. А здесь… Здесь оставалась неизвестная девчонка, запавшая ему в сердце на долгие годы жизни. И исчезнувшая, как выходило, навсегда.
      Молодой человек оглянулся. Из окон кафе ещё слышалось:
                «Не повторяется, не повторяется,
                Не повторяется такое никогда…»

(конец 2010-х)
      - Мишань, ну ты что? – в двери кабинета стояли Пахомовы друг за другом, - Кому застрял-то? Ждём тебя, ждём. Я, бль…
      - Вовка! – Анжела стукнула мужа по спине.
      - Да бледный ж Йорик! Убьёшь ведь! Я про что – зря пузырь принёс что ли? Пойдём уже хряпнем. Народ созрел до изнеможения.
      - Что пристал к человеку? Изнемогший он...
      Анжела вытолкала мужа назад. Тот со смехом отбивался от её тумаков.
      Охотин вышел за ними в гостиную.
      Аделаида Пафнутьевна, зажмурившись, трогательно прижималась к груди Филыча, а он, уже сидящий, не менее трогательно обнимал её, едва касаясь чапана, будто боялся его помять.
      Неподалёку, посматривая на старика, Артёму что-то говорила мама.
      На диване лежал оставленный парнем альбом. Сейчас, примостившись рядом на коленках и дружно хрумкая яблоками, его рассматривали малыши.
      - Ну вот как теперь уложить?
      - Да пусть уже…
      Это говорили, с улыбками глядя на детей, Полина и Юра. Они стояли близко друг к другу и нежно держались за руки.
      Насекомое бабочкой парило вокруг мачты…
      Охотин теперь всё уже понял. Больше ни на кого не глядя, он шагнул прямо к женщине, маме Артёма, и остановился. Парень показал ей глазами за спину. Медленно обернувшись, она тихо вскрикнула и покачнулась. Мужские руки придержали её за талию, женские – оторвались от лица и легли на плечи.
      - Ты???
      Анжела обратила внимание на подругу и иронично поджала губы. Обретший свободу Пахомов бросил в народ победный клич:
      - Юрок, наливай! Маша, включай музыку!
      - Я не Маша, а Даша, - поправила его девушка, кидаясь к телевизору.
      - Даша?? – изумился Пахомов, но осенённый шпионской версией ономастической метаморфозы тут же просиял, - А, ну, правильно. Даша, так Даша!
      Заметив, к чему приковано внимание супруги, он наклонился к её уху и игриво зашептал. Та смущённо зарделась.
      - Бесстыдник.
      Юра с Полиной и старики тоже украдкой смотрели на новую пару. Все улыбались. Артём не сводил изумлённого взгляда со своей мамы.
      Телевизор откликнулся праздничной мелодией и чудной песней.
      - Афигенеть! Это же Хабаровский вальс! Ансамбль «Дальний Восток» – я их в филармонии слушала! Обожаю! – скороговоркой воскликнула девушка, - Тёмка, давай станцуем!
      Она схватила за руки парня и закружилась вокруг него. Глядя на молодёжь, примкнули друг к дружке Пахомовы, Юра с Полиной. На диване крепче обнялись старики. Под ногами забегали возбуждённые дети…
      - Привет, - срывающимся голосом сказал Охотин, - Кое у кого затянулись прятки.
      - И кое-кто уже совсем не малолетка, - чуть слышно ответили ему.
      - Я про Утёс, ту нашу встречу думал всю жизнь.
      - Я тоже…
      Мужчина прижал к себе женщину. А на всю квартиру звучало:

      «Здравствуй, Хабаровск! Я снова с тобой.
      Нам не дано разминуться.
      Мы прирастаем друг к другу судьбой.
      Дай мне к тебе прикоснуться…»





                /Мордовцев И.Г. Повесть «Хабаровский вальс». Январь-февраль 2018/

Мелодия финала – «Хабаровский вальс» (Концертный ансамбль «Дальний Восток»): https://www.realmusic.ru/songs/821648